Глава 13. La messa dei gatti

Среда, 1 7 сентября 1 999 года

Самолет летел среди моря облаков, фиолетовых и се­ро-голубых, окаймленных оранжевыми отблесками, а позади него садилось солнце. Легко и ровно гудели мо­торы. Высота полета давно уже набрана. Это старый «Дуглас» или «Фоккер». Я зарылся лицом в мягкий и теплый мех шубы Муранеллы. Мы летим к ней. Но ку­да? Она мне не сказала. А кто это у меня с другого бо­ка? Может, ее сестра, в такой же шубе? Или это моя собственная голова, отдыхающая в складках соболино­го манто? Я счастлив, что наконец-то нашел Муранел-лу. Одну или вместе с сестрой? Не знаю. Я хочу шевель­нуть рукой, чтобы погладить ее по бедру, но не могу. Я парализован. Я чувствую покой, почти что счастье и радость. Это конец моей поездки. Я разгадал-таки

Спать и увидеть приятный сон (англ.). ** Месса для кошек (шпал.).

page 236 /237-----------------------------------------------------------------------------------------------------

тайну Муранеллы. Это даже важнее разгадки тайны сновидений. Но куда же мы все-таки летим?

Вдруг удар! Самолет погружается в облака и туман. Все становится белым. Моторы замолкают. Я резко просыпаюсь и кричу: «Мы падаем! Муранелла...»

— Да замолчи ты, старый придурок-француз, — бормочет по-английски хиппи, повернувшись в своей коробке. Это, наверное, когда он заворочался, мой сон оборвался, а кошки замолчали. Мое лицо в самом деле зарыто в мех пары котов, спящих рядом со мной. Они вновь принялись мурлыкать, и эти звуки отдава­лись в ушах, отражаясь от картонных стен моего убе­жища.

Я вышел из «синхронного» сновидения, во время ко­торого мурлыкание и мех двух кошек были преобразо­ваны моей «онейрической машиной» в звук авиацион­ных моторов, картины неба и ощущение шубы Мура­неллы.

Впервые мне снилась Муранелла. Муранелла или Муранеллы? Даже во сне я не могу этого узнать. Это было настоящее эротическое сновидение, судя по степе­ни моей эрекции...

Оба кота явились ко мне, когда я спал. Привлечен­ные теплом моего картонного убежища, они его еще больше разогрели. Было так темно, что я их не видел. Я почесал голову тому, который спал справа. Уши его были порваны, нос изрезан царапинами. Один клык

вырван. Его короткая шерсть склеилась в коросту на шее, а хвост был оторван. Это, должно быть, был во­жак стаи. Я назвал его «Драный хвост». Я был весьма польщен тем, что он улегся спать и мурлыкал возле моей головы. Это свидетельствовало о том, что он считает меня своим другом. Когда я протянул руку, чтобы почесать ему живот, он прекратил мурлыкать и вцепился в нее когтями. Лучше его не трогать. Он зевнул, и мое убежище наполнилось запахом рыбы, еще более сильным, чем вонь от кошачьей мочи на винтовой лестнице снаружи. Моя левая рука гладила чей-то длинный мех. Это был кот или кошка, который безостановочно мурлыкал. Затем он стал облизывать мне лицо и голову. Я чувствовал, как его шершавый язык отдирает мои усики и упорно лижет проклятый красный нарыв на виске, уже начинавший меня беспо­коить.

Я решил, что лучше проваляться здесь до рассвета, пока не проснется этот хиппи, Куки. Потом я пойду на рыбный рынок и попробую украсть несколько сарди­нок. Мне пришла в голову мысль провести тайную цере­монию покаяния в память о тех бесчисленных кошках, что были принесены в жертву на алтарь нейрофизиоло­гии во всех нейробиологических лабораториях мира. Мало-помалу, с большим трудом, мне удалось восстано­вить несколько фраз на латыни.

Я вспомнил молодость. В те времена месса еще чита­лась по-латыни. Меа maxima culpa. Понемногу стали

page 238 / 239

всплывать какие-то обрывки из Pater noster... debita nos­tra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris... Вот это, должно быть, относится к покаянию... Кошкам, конечно, все равно, на каком языке к ним обращаются — хоть на латыни, хоть на китайском. Но все-таки лучше пусть это будет латынь, особенно, если мне удастся надеть коша­чью маску и зажечь несколько свечей. Хиппи, думаю, бу­дет не против — мне показалось, что он любит кошек.

Рассвет еще не наступил, когда внезапно, под воздей­ствием какого-то таинственного сигнала, обе кошки ра­зом меня покинули. Лестница del Bovolo загудела от ко­шачьего галопа и дикого мяуканья. Наверняка это Дра­ный хвост наводил порядок среди компании котов, но­чевавших на ступенях лестницы или набежавших с ок­рестных улочек.

Над лестницей уже занималась заря, когда Куки вы­лез из-под тряпья, которым укрывался, и своего картон­ного убежища. Мои туфли все еще болтались у него на шее. Только теперь я приметил длинноволосую девуш­ку, с которой Куки провел ночь. Она сидела рядом и расчесывала волосы. При более внимательном рассмо­трении это существо оказалось мальчиком, подростком лет семнадцати-восемнадцати; он весь был разукрашен: в ушах — сережки, в крыльях носа — жемчужины. Это, значит, был дружок или партнер Куки.

— Привет, — сказал я. — Как спалось?

Он не удостоил меня ни ответом, ни взглядом. Я для него не существовал.

Куки раскурил два косячка, и один передал своему приятелю. Судя по запаху, это была хорошая марихуана.

— Хочешь? — предложил мне Куки.

— Нет, не сейчас.

Он сунул косяк в карман моего пиджака.

— А это кто? — спросил я, указывая на его приятеля.

— Мислав. Он югослав. Хороший парень.

Должно быть, серб. Поверх рубашки военного образ­ца, цвет которой уже не определялся, он носил право­славный крест.

— Пойду поищу рыбы для кошек.

— Тогда поторопись, Пескерия открывается в поло­вине шестого.

— А сейчас сколько? — спросил я.

У меня больше не было «ролекса». К счастью, я чувст­вовал «чертову пилюльницу» у себя в кармане. У Куки, разумеется, тоже не было часов. Розоватые отблески за­ри достигли уже самых нижних ступеней лестницы.

— Похоже, начало седьмого... — ответил он.

Мне нужно было добраться до моста Риальто. Моя трость исчезла вместе с серьгой и галстуком. Кто их взял? Я нашел только пластиковый пакет, который по­ложил в карман. Проходя мимо витрины магазина, уже освещенной восходящим солнцем, я с трудом узнал себя в том бродяге, в какого превратился. От моих усиков почти ничего не осталось, особенно от левого, оторван­ного шершавым языком кота. Мятые брюки нависали на кроссовки без шнурков. Пиджака был покрыт пятнами

page 240 / 241 -----------------------------------------------------------------------------------------------

и пылью, от него оторвался воротник. Да, я превратил­ся в бродягу, но стал свободен и счастлив! Я присел на каменную тумбу и отодрал остатки усов. Я вспомнил роман Жоржа Дю Морье* «Питер Иббетсон». Питер встречается со своей возлюбленной Мэри только в сно­видениях.

— Муранелла, — прошептал я, — с этого момента мы будем встречаться в моих снах.

Но где? Куда летели мы на этом самолете? Снова всплыли первые картины моего сновидения. Солнце садилось позади самолета. То есть на западе. Значит, мы летели на восток. В Восточную Европу. В Чехию? Венгрию? Россию? А соболье манто у Муранеллы? Снова Россия! Круг замкнулся. Еще один кусочек за­гадочной мозаики — русский — возник в этом сне, и все потому, очевидно, что мурлыкание котов вызва­ло онейрическую картину самолета, уносящего Му-ранеллу. И куда же ей было бежать, если не в Рос­сию?

Я нашел на дороге бечевку и попытался сделать из нее шнурки для кроссовок. Какое облегчение я испы­тывал, скинув эти шикарные туфли! Полицейский проводил меня подозрительным взглядом. Настоящие туристы находятся под защитой полиции, но я больше не был на них похож. Нужно соблюдать осторож­ность.

* Французский писатель XIX века.

Я перешел по мосту Риальто, сверкавшему в отбле­сках восходящего солнца, отражавшегося в водах Большого канала, и, попав на правый берег, прошел вдоль Руга Орефичи до Фаббрике Веккье, где находят­ся фруктовые и овощные ряды. Туристы пока не попа­дались. Только старые венецианки расходились с пол­ными сумками. Еще не наступили те вечерние и ноч­ные часы, когда здесь появляются хорошенькие про­ститутки, которых я встречал во время моих прошлых приездов.

Наконец я добрался до Пескерии, она напоминала какой-то средневековый зал, хотя была построена в начале двадцатого века. По счастью, там было еще темновато. Армады кошек собрались вокруг рыбаков, заманивавших первых покупателей. Никто за мной не следил. Я не был ни венецианцем, ни туристом, ни на­стоящим хиппи. Отчего бы не прикинуться старым художником, одним из тех чудаков, кто скорее с голо­ду помрет на берегу канала, чем покинет Венецию. Так что оказалось не трудно наполнить мой пакет сардина­ми и какими-то неизвестными мне рыбинами с гор-гоньей головой.

Затем я вернулся на мост Риальто, перешел на дру­гую сторону канала и пошел бродить по маленьким улочкам в поисках лавки, где продают маски для тури­стов. В конце концов мне удалось раздобыть довольно красивую маску в виде кошачьей головы, которую я сдернул с вешалки и спрятал под пиджаком. Мне пока-

Дата добавления: 2015-08-20