Глава первая. Постоянным гостем у Клочковых с некоторых пор сде­лался Нелидов

Постоянным гостем у Клочковых с некоторых пор сде­лался Нелидов. Всякий вечер он заходил к ним чай пить. Помочь в деле он не мог — у него и денег не было и ничего не смыслил он в торговых оборотах,— но без него не обхо­дилось ни одно дело. Христине надобен был человек, кому могла бы она рассказать о своих несчастиях, а когда нечего было рассказывать, ей надо было, чтобы кто-нибудь был с нею.

Христина жила в каком-то напряженном страхе, утром она подымалась с таким чувством, что, если бы ей вовсе не встать, пожалуй, было бы всего лучше. И целый день до вечера ни на минуту не было ей покоя: каждую минуту могли явиться новые требования и отыскаться такие плате­жи, о которых и не предполагалось. Она никогда не знала деловой жизни, и только случайность толкнула ее к делу, только случайность поставила ее за прилавок. А клочков-ское дело было из рук вон запутано, и разобраться в нем впору разве какому-нибудь соседу Зачесову, который во всяких делах собаку съел. Тут и не такая голова закружится. И кроме того, Христина просто хотела жить, а торговая кабала пригибала ее, а страх и заботы прихлопывали ее. Она все это чувствовала и не знала, как освободиться ей из своей горчайшей неволи, и конца не видела. Кому же она расскажет? Сергею? Сергею писать об этом рука не поды­малась. Сам он, правда, устроился и безопасно, но скверно, для себя-то скверно, сам в каждом письме жаловался. Оставался Нелидов — Нелидов был единственный человек, с кем она могла сказать хоть слово.

— Если бы вы все знали, Владимир Николаевич,— Христина остановилась, ей не выразить словами всего, что

живет и терзается в ней,— но вы должны мне объяснить! — и задумалась, а глаза просили, требовали ответа у него.

Нелидов молчал. Все, что мог бы сказать он, уж не раз говорил, и было не тем и не нужно. Объяснения только путали и растравляли. И как объяснить человеку самое необъяснимое — судьбу его: почему так с ним делается, а не этак, почему повалились на него всякие несчастья, а раньше все было хорошо, почему именно он, а не другой выбран для каких-то наказаний, и зачем все эти наказания? И Нелидов молчал. Он прошелся по комнате и опять сел.

А она смотрела в свою душу, и голос ее вдруг так зазву­чал, будто слова ее, еще ни разу не видя света, только теперь впервые рождались.

— Непонятна мне жизнь, когда нет вас,— говорила
она,— я живу и делаю все сама не своя, я жду вас, и не вас,
а ваши слова. Слова мне не нужны, голос. Я не вижу вас,
только слышу, я вижу другого. А когда мне мешают вас
слушать, я не знаю, что со мною делается, не узнаю уж
себя... Страшно за себя. Вы знаете, что такое страшно за
себя?

Нелидов вдруг почувствовал ее особенный голос — таким голосом она с ним никогда не говорила, и заволно­вался.

— Я вам не рассказывал мой сегодняшний сон? — сказал он первое, что пришло в голову.

— Нет, не рассказывали,— и она смотрела на него, готовая, кажется, все слушать, и сон его и не сон, все равно.

— Мне приснилось ночью,— сказал Нелидов,— будто попал я куда-то на поле, кругом зрелый хлеб, а в колосьях колымаги, в колымагах мужики стоят на коленях, головы пригнули, рубахи у всех задраны. И тут же у колымаг кучка народа, топчут сапогами колосья, и выделяются мужики в плисовых шароварах, приседают, будто пляшут, и, что есть мочи, дубасят валиками по обнаженным спинам мужиков в колымагах. Дальше опять колымаги, в них лежат мужики в лиловых кафтанах, задрали ноги, ждут своей очереди. И такое тускло-желтое низкое небо. И я хожу от колымаги к колымаге — по полю, и нет конца полю.

Христина слушала его, казалось, проникала за слова; И поглаживала свои скрещенные руки, будто унимая их. Л он не узнавал своего голоса. Ему слышно было ее дыхание.

II странные тени проходили по их лицам, эти тени были

кис. (.1 стеною вдруг заколотило клокотанье кашля и, про-ГЯНувшись в долгом стоне, завертелось в перхотне и кашле.

Христина поднялась с места и подошла так близко к нему — к самым глазам его.

— Вся душа изболелась,— говорила она,— старик
хрипит, там больная Катя задыхается, тут этот Костя ходит,
не вижу конца,— сложила руки,— сделайте так, ну сделай­
те, чтобы этого не было, хоть на несколько дней, хоть
на минуту, на минутку! — и крепко-крепко прижалась к

нему.

— Кого я вижу! — Костя, незаметно вошедший в столо­
вую, стоял перед ними и дергался.

Христина отскочила. И Христина и Нелидов говорили что-то и не слыхали своего голоса: ведь Костя все видел и. знал.

Фрося внесла подогретый самовар. Заняла Христина свое обычное место. И понемногу улеглось на душе.

Костя подсел к Нелидову.

— Угадайте, где я сейчас был? — ерзал Костя на сту­
ле.

Нелидов улыбнулся:

— На лупе,что ли, Костя?

— У планетчика! — глаза у Кости сверкали.

— На, бери! — Христина передергивала плечами, пода­вая Косте кружку с чаем.

Костя не обращал внимания, и чай расплескался.

— Что же твой планетчик сказал? — спросил Нелидов.

— По планетной книге,— Костя надул щеки,— планет­чик все знает по планетной книге, одна кухарка тут железно­дорожная спрашивала его, а он раскрыл планетную книгу и говорит ей, попадет она будто на содержание к оберу, ха-ха-ха, на содержание к оберу, а ей не хотелось, пришла она домой от планетчика, взяла да и удавилась.

— Костя!! — стукнула кольцами Христина,— перестань, слышишь!

— Знаете, Владимир Николаевич,— продолжал Костя,— он совсем простой, он говорит, что у меня на ладошке звездочка, вот поглядите! — растопырил руку,— а у Сере­жи... у Сережи, знаете, накануне отъезда спички на руке вспыхнули, целая коробка. Дайте-ка вашу руку!

— Костя, выпей чай и отправляйся спать! — строго перебила Христина.

— Дайте вашу руку, дайте руку! — ловил он руку Нелидова и вдруг, побледнев, оттолкнул стакан,— не буду я пить вашего гадкого чаю! — и, весь дрожа, с гордого сердца встал и, топая, пошел из комнаты.

И Костина топотня еще не замолкла, зашлепали туфли,

■-■'

словно крался старик в столовую, чтобы накрыть Христину п Нелидова.

Нелидов поднялся. Переглянулись друг с другом. Она поглядела на него долго и понятно: он понял — и без всяких слов ясно, она его любит.

— До завтра!

А старик униженно кланялся. Очень сетовал старик, что Нелидов уходит так рано: может быть, сыграли бы партию, а то ему одному скучно, не с кем скоротать вечерок.

— Завтра! Завтра я буду у вас, хоть всю ночь! —
прощался Нелидов.

Глава вторая

Тяжелое нависло молчание.

Христина, проводив Нелидова, заняла свое обычное место. Старик, едва дотащившийся к столу, сидел весь скрюченный, страшный, а щетинистые брови его торчали, как тараканьи усы.

И были они друг для друга теми ненужными вещами, той помехою, от которой просто не знаешь, как отбояриться, были они друг для друга тяжким игом, крестом," дан­ным от Бога за какие-то грехи, должно быть, на всю жизнь.

Старик потянулся было за' хлебом, и, гримасничая, ртом себе помогал, но так ничего и не мог достать.

Невкусно пил старик пустой чай.

— Вы знаете,— резко сказала Христина,— Катя безна­дежна, она тут умрет, ее сейчас же надо отправить на юг, доктор сказал, знаете, что у ней за болезнь и отчего она больна... вам-то это и знать!

Старик, уставясь стеклянными глазами на сухарницу, горько пожевывал губами.

.. - Магазин опишут, платить нечем, и надо что-нибудь

с этим сделать,— она кивнула на Костин порожний стул,— он с ума сойдет, понимаете? Ведь он, Бог знает, что наделает. Третьего дня ночью с ним случился припадок, думали, уж не встанет, и Катю перепугал — ей стало хуже. Вы пони­маете? И бредит он, Бог знает что! Он дом сожжет, он всех наг па тот свет отправит. А я не могу больше, у меня своя ЖИ 1нь. Ведь вы прожили свою жизнь, я тоже хочу жить, Наконец, у меня свой ребенок.

Вспомнив о своей Иринушке, с которой за последнее Время так мало приходилось ей бывать, Христина бросила

старика, пошла к себе. И заглянув мимоходом на себя в зеркало, закраснелась вдруг, потупилась.

— До завтра! —- повторяла она слова Нелидова,—
до завтра!

А в спальне было неуютно и разбросано.

Сжалось сердце.

Наклонилась она над своей беленькой крошкой, вспомни­ла она, как молилась когда-то вместе за папу, за маму и за птичку. И улыбнулась.

— Потягунушки-повалянушки, птичка моя маленькая,
ненаглядочка курносенькая!

И долго стояла Христина над кроваткою Иринушки. Не хотелось спать. Но лишь только легла в постель, охватил ее глубокий сон.

Снилось ей, будто она на вокзале. Дожидается она поезда. Полный вокзал. Кто-то говорит: это молодых прово­жают Вдруг раскрывается дверь, и толпа маленьких де­вочек в белых платьицах, держась друг с дружкою за руки, кольцом окружает ее. И в это время звонок: первый, второй, третий. И какое-то будто предчувствие, что она опоздала и поезд уйдет, подбрасывает ее,— она прорывает живое кольцо детских рук, расталкивает девочек в белых платьицах, но уж поздно, она не видит уж поезда, поезд ушел. Она видит: в свете каких-то невиданных рефлекто­ров движется по полотну, словно видение, процессия,— все те же девочки в белых платьицах, а посреди их невеста, только у невесты лица нельзя разглядеть, лицо закрыто фатою. И опять звонок: первый, второй, третий. И кто-то ясно и отчетливо называет ее по имени. И она догадывается, что невеста под фатою — она сама. И кто-то снова ясно и отчетливо называет ее по имени.

Вздрогнув, будто от страшного толчка, Христина откры­ла глаза и ясно почувствовала: где-то в темноте у стола сидел кто-то и, не имея уж силы сдержаться, тихо безутеш­но плакал — и пришел украдкою и плакал украдкою, плакал, как тот, кто любит и никогда не встретит ответной любви.

И она уж не может закрыть глаз, и не зажать ей ушей, она лежит, как проснулась, вся горит, а сердце во тьме будто и знает что...

Но что может знать сердце — сердце,— его часто обма­нывают!— сердце,— оно само часто обманывает!

Это она сама тихо плакала, как тот, кто любит и никогда не встретит ответной любви.

Дата добавления: 2015-08-17