Глава третья. Маленькая сгорбленная Костина фигурка в башлыке, зайцем мирно проковыляв по реке

Маленькая сгорбленная Костина фигурка в башлыке, зайцем мирно проковыляв по реке, выюркнула из сугробов.

Костя приостановился у губернаторского дома, заглянул в ворота, помешкал и пошел себе дальше.

Что думал Костя? Чего хотел? Бездумье понемногу рассеивалось, окликали его мысли случайными голосами, придерживали и отпускали: он шел, потому что кто-то подго­нял его идти, он сворачивал, потому что кто-то направлял

|\>

его на повороты, он останавливался, потому что удерживала его чья-то рука.

Дворники на ночь запирали ворота. По дворам выпус­кали злых собак. На улицах уж появились ночные бездом­ные люди, воровато шныряли, притаивались у заборов, в заборных пролетах, дрожали и прыгали от холода.

«Зайти к моей прелести!» — вдруг осклабился Костя и прибавил шагу. И уж шел с одной нераздельною мыслью: зайти к своей прелести.

У галантерейного магазина Лисицыных Костя туркнулся в окно и, фыркнув от удовольствия, веселым снежком вле­тел в магазин.

— Здравствуйте, как поживаете? — Костя протянул
руку и ловил маленькую ручку Лидочки.

Лидочка — хозяйская дочка, поводя сахарно-выточен­ным фарфоровым носиком, не отвечала ни слова.

— Что, Костя, жарко? — подвернулся приказчик, бело­брысый малый с лысеющим капульком, по прозвищу Мудрая головка.

— Подите сами, жарко! — не опуская протянутой руки, смерил свысока Мудрую головку.

— А я себе думаю,— приставал приказчик,— что это у тебя, Костя, носик припекло?

— А у вас волосы выскочили! Мудрая головка!
Задетый приказчик гадко хихикнул:

— Пойди-ка лучше погуляй, Костя, по тебе мы больно
соскучились!

Костя тыкался у прилавка, бормотал что-то под нос, не опускал руку и не хотел уходить.

Насупившийся приказчик свертывал коробки, Лидочка считала кассу.

— Будьте здоровы! — Костя срыву расстегнул пальто и,
стукнув дверью, шатаясь как пьяный вышел от Лисицыных
и, не застегиваясь, перешел на другую сторону, к своему
магазину.

Клочковский магазин запирали.

Через наложенные на окна решетки виднелась без абажу­ра жестяная лампа — бессонная ночная сторожиха. Стояла лампа под разинутой металлическою пастью огромного граммофона, замеревшего в зевоте. А вокруг по стенам, засыпая, часы ходили, такие разные и такие чудные: одни, словно передернутые судорогою, другие с кислою улыбкой, третьи обиженные, и горькие, и насмехающиеся. И тускнели в своем забытьи всевозможные золотые вещицы и драго­ценные безделушки: одни довольные, что не попали в руки

покупателя, другие, напротив, обозленные, что не дождались покупателя, третьи равнодушные, и самодовольные, и подми­гивающие себе на уме. И проникала вещи какая-то непри­глядность и скука, напоминая о том непременном конце, который в свой час всякому придет и не спросит.

За дверями на улице стояла суетня.

Навешивали ставни на двери, замыкали петли и гремели ключами.

Магазин был в сборе. И мастер Семен Митрофанович, одутловатый, с маленькими бесцветными глазками, весь какой-то провяленный и рыхлый, слишком широкий от шубы внакидку, и МШЖ—брат хозяйки Христины Михайловны, глуховатый приказчик с чуточными смехотворными усика­ми, и Рая — старшая сестра Кости, нечистобледная, вертлявая барышня, и мальчишка Иван Трофимыч с не­детски серьезным личиком без~ всякого намека~~на~ рост, прихлопнутый истертой шапчонкой под барашек, и сама хозяйка, первая красавица в городе, Христина Михайлов-да__Клочкова, и вислоухий пес Купон.~И только не было хозяина, Сергея Андреевича Клочкова.

— Позвольте вас спросить,— остановил мастер хозяй­ку,— Сергей Андреевич будут завтрашний день?

— Что вам угодно? — Христина взглянула на него, смерила и, круто повернувшись, пошла.

Костя, всем мешавший и всеми отгоняемый, загоготал и, схватив мастера за пустой рукав и, захлебываясь, перебивая себя, пустился рассказывать о своем свидании с Лидочкой Лисицыной, и как поддел он Мудрую головку, и как Лидочка глазки ему сделала.

— Братец-то твой, Сергей Андреевич, знать тю-тю,—
перебил Костю мастер.

■— А какие хорошие глазки у Лидочки!

— Нынче все вот так, в трубу проскочить думают, а платить не охочи, не люди, а шкамарда.

— Знаете, Семен Митрофанович, у меня интересная особенность: когда я вхожу — здороваюсь, а когда ухожу, не подаю руку.

— Стрекача-то, брат, даешь, а сцапают — насидишься в одиночном заключении! — продолжал свое мастер.

— Как в одиночном?

— А так, очень просто, и за то, что в трубу проскочил, за эту самую несостоятельность, и за то, что от платежей увильнул, за скрытие мошенническое, словят голубчика и засадят в тюрьму: изволь-ка там крысам хвосты лизать и считать тараканьи шкурки.

— Считать тараканьи шкурки? — переспросил Костя,
и тревога охватила его душу, он выпустил рукав мастера,
да во всю прыть пустился за Христиной.

Порол Костя горячку, а Христина далеко: плывет по улице, не остановится. И стукнулся больно о тумбу, поднял­ся и опять зажарил во все лопатки.

— Христина! Христина! Христина! — надсаживался Кос­
тя во всю глотку.

Христина, наконец, оглянулась.

— Где Сережа? — кричал Костя. Но ответа не было.

— Где Сережа? — забеленидся Костя.

— Не твое дело, молчи, идиот! — обрезала Христина. Костя окрысился, засопел. Злой шмыгал он сзади,

держал встревоженную Христину, будто на веревочке И, казалось, оплеталась эта веревочка вкруг ее сердца и с каждым шагом узелок затягивался, и высвободиться не было сил.

— Худо живется,— забормотал Костя,— лягу спать, не спится, залезняк ходит.

— Ты бы лучше расстегнутый не шлялся, и читать тебе вредно, понимаешь?

— Сам с собою разговариваю, и все пробуждает. А как правильнее: пробуждает или разбуждает!

— Достукаешься ты, что с тобой тогда делать? —
\ Христина одно в мыслях держала: когда, наконец, идиот
\ отвяжется, так отвратителен был ей Костя.

У ' — А угадайте, кого я сегодня встретил? Христина повела плечами.

— Господина Нелидова! — отчеканил Костя,— заходил
я в аптеку за роскошной мазью, вхожу я в аптеку, а Нели­
дов там.

Услышав о Нелидове, Христина остановилась. Она

О» вспомнила о приятеле своего мужа, и ей захотелось видеть

этого человека теперь же, немедля: он — единственный

—' человек, который сумеет сделать что-нибудь и спасет их.

— Большое, говорит, случилось несчастье,— продолжал Костя.

— Что?

— Большое, говорит, случилось несчастье... А где Се­режа?

Но Христина рванулась и, не оборачиваясь, пошла ход­ко, и все быстрее и быстрее.

— Хо-хо! — пустил ей Костя вдогонку.

Шел Костя важно, ему вдруг весело стало, что напугал

Христину, и он удивлялся себе — своей силе. А захочет он, и зсе его забоятся, ходить за ним будут, просить его милости, а он всех в одиночное запрячет: пускай крысам хвосты лижут и считают тараканьи шкурки. Он вынул ключи из кармана и держал их в руке, как скипетр, и кланялся кому-то и улыбался кому-то, он — Костя Клочков, завладеет и самим временем.

Так подошел Костя к дому, перелез через забор в пали­садник и тихонько пробрался к окошку.

У окна за столом сидела младшая его сестра, гимна­зистка К^атя ч. сжимая виски, долбила уроки.

Косте пришло на ум отладить штуку: от стукнул к Кате и спрятался. Катя на стук забеспокоилась. А он опять к окну: состроив страшную рожу, приплюснулся лицом к стеклу. Вскочила перепуганная Катя, замахала руками.

— Хо-хо! — фыркнул Костя и, гордый, направился в дом.

Да, захочет Костя, и все его забоятся. Ходить за ним будут, просить его милости, а он всех в одиночное запрячет: пускай крысам хвосты лижут и считают тараканьи шкурки.

Дата добавления: 2015-08-17