Верховный круг Дона, Кубани и Терека, совещание в тихорецкой.

Поход на власть шел и с другой стороны.

Наши военные неудачи, вызвав падение авторитета юж­ной власти, вместе с тем похоронили и результаты Южно - русской конференции. Казачество сочло возможным само­стоятельно и односторонне разрешить вопрос о построении общей власти. 5 января в Екатеринодаре собрался Верхов­ный казачий круг (По 50 членов соответственных войсковых Кругов и Рады под председательством председателя Кубанской рады Тимошенко), который приступил «к установлению не­зависимого союзного государства», объявив себя «верховной властью по делам, общим для Дона, Кубани и Терека». С первых же заседаний обнаружилась истинная физиономия этого парламента, едва ли не наиболее слабого из всех со­борных опытов русского безвременья. Перечитывая теперь отчеты о заседаниях Верховного круга, я укрепился еще бо­лее в его оценке: отсутствие национальной идеи, убогая мысль, потеря чувства реальности, оторванность от народ­ных масс, личные или партийные интересы — во главе уг­ла. И беспомощность немногих государственных людей, стремившихся безнадежно повернуть Круг на путь благо­разумия, иной раз — просто пристойности. Самонадеянность сменялась подавленностью, жестокая и очень часто несправедливая критика при забвении собственной вины заменя­ла всецело положительную работу.

Сразу обнаружились три главных течения на Круге.

Часть донцов и почти все терцы призывали к продолже­нию борьбы в единении с главным командованием. Особен­но твердо настаивали на этом донской атаман Богаевский. и генерал Сидорин, рисуя перспективы полной военной ката­строфы в случае ухода добровольцев.

Большая часть кубанцев, оба крайних фланга донцов (Агеев, Гнилорыбов, Янов) и несколько человек терцев (ле­вый фланг) требовали полного разрыва с нами.

Чем же мыслили они восстановить равновесие сил перед лицом надвинувшихся уже на Кубань большевистских ар­мий? Союзом с полумифическим в то время Петлюрой, по­мощью «живой силой» со стороны вступавших уже на путь переговоров с советами Грузии (Серьезно дебатировался вопрос о финансировании предложе­ния некоего князя Магалова, обещавшего выставить 20-тысячный корпус грузинских добровольцев (народная гвардия)) и Азербайджана, наконец, «организацией масс», то есть поддержкой кубанских «зеле­ных» — отрядов Пилюка, Крикуна, братьев Рябоволов и других, с которыми поддерживали тесную связь многие чле­ны Верховного круга и которые мало-помалу из дезертиров превратились просто в бандитов.

Кубанский атаман Букретов вступил в переговоры с ан­глийскими и французскими представителями, и председа­тель Рады Тимошенко обнадежил ее, что кубанская армия будет обеспечена английским снабжением. Тотчас же гене­рал Хольман послал атаману и опубликовал в газетах пись­мо, в котором было заявлено, что ни один мундир, ни один патрон не будет выдан никому без разрешения главнокоман­дующего... Тем не менее кубанские самостийники не теряли надежд и продолжали вести сильнейшую агитацию на фрон­те и в тылу. Кавказская армия разлагалась и разбегалась окончательно, пополнения отказывались идти па фронт, и славные некогда кубанские корпуса превратились в штабы без войск, а последние — в тучи дезертиров, осевших по ста­ницам.

Наконец, третье течение — наиболее опасное. Оно захва­тывало левые фланги донцов и кубанцев, представители ко­торых не осмеливались пока выявлять его открыто с кафед­ры, но на тайных сходках и заседаниях — ранее в Новочер­касске, теперь в Екатеринодаре — склонялись к прекраще­нию борьбы. Встревоженные этим обстоятельством терцы потребовали, чтобы Верховный круг высказался по поводу слухов о возможности мирных переговоров с большевиками, но председатель Тимошенко отклонил обсуждение этого опасного вопроса. Косвенно исчерпывающий как будто от­вет давало «введение» к «положению о Круге», определяв­шее самую цель его «организацией решительной борьбы против большевиков и очищением от них наших террито­рий...». Но слухи ползли отовсюду, находя радостный отк­лик в самостийной прессе («Кубанская воля» и другие); на­зывались уже имена и факты...

Внутри Круга шла борьба между войсками, внутри войск — между партиями. Донцы и терцы с возмущением и яростью нападали на кубанцев за их потворство оставле­нию фронта кубанскими частями, за равнодушие и черствость в отношении донского беженства. В Донском кругу уг­лублялся раскол, осложнившийся кампанией, поведенной против атамана генерала Богаевского и председателя Кру­га Харламова, который вначале был даже забаллотирован в члены Верховного круга (29 января была переизбрана донская фракция Верховного кру­га, причем новый состав имел большинство харламовцев и парамоновцев).

Вражда между черноморцами и линейцами грозила пе­рейти в полный разрыв, ставя вновь на очередь вопрос о вы­делении из кубанского войска линейских (русских) окру­гов и о присоединении их к Тереку... Только терцы — ата­ман, правительство и фракция Круга — почти в полном со­ставе представляли единый фронт.

На Круге все громче слышались голоса, требующие ог­раничения борьбы «защитой родных краев», а при обсуж­дении вопроса о форме присяги подвергалось поношению са­мо имя России... Даже лояльные казаки говорили открыто на Круге: «Главнокомандующий не учитывает момент... Мо­скву нужно держать в сердце, но говорить теперь можно только об освобождении казаков от большевиков...» Не по­нимали, что эти упрощенные лозунги убивают всякий им­пульс к борьбе в народовольцах. «Что же мы, — отвечали из их рядов,— пушечное мясо для защиты ненавистных само­стийников?..»

А на фоне общего бедствия и клокочущих страстей по­являлись политические маклеры — чересчур дальнозоркие или чрезмерно близорукие, ссылаясь на исторические за­слуги казачества и указывая панацею от всех взаимных столкновений и обид: «Нужно исправить северные границы Дона за счет Воронежской губернии и присоединить к нему Царицын (проект Доно-Волжского канала), разделить Став­ропольскую губернию между Тереком и Кубанью и отдать последней Черноморскую губернию (порты Новороссийск и Туапсе)... Стоит только главнокомандующему покло­ниться этими землями казачеству, и все будет хорошо...»

Верховный круг с первого же дня своего существования разлагался, дискредитируя идею народоправства. Не только верховной, но никакой властью фактически он не обладал. Круг не мог указать путей, способных привлечь, и не обла­дал энтузиазмом, могущим увлечь казачество на борьбу. Но Верховный круг имел достаточно еще сил и влияния, чтобы склонить чашу весов колеблющегося настроения уставшего, запутавшегося казачества к разрыву с Добровольче­ской армией и... к миру с большевиками. И с Кругом нужно было считаться.

Идея самостоятельного казачьего государства и самосто­ятельной казачьей армии под влиянием кубанских само­стийников поначалу стала брать верх на Круге.

Еще до открытия Верховного круга по поводу екатеринодарских настроений я телеграфировал генералу Богаевскому для передачи Кубанской раде и Донскому кругу, от­мечая два важных случая последнего времени: отход Добро­вольческой армии с огромными потерями на Ростов для спа­сения казачьего фронта и... уход с фронта в самые тяжкие дни кубанских частей. «Невзирая на все случившееся,— пи­сал я,— настоящее стратегическое положение при условии принятия участия в борьбе кубанских казаков обещает пол­ную победу над большевиками... Но кубанские и донские де­магоги, лишенные политического смысла, в ослеплении сво­ем разжигают низкие страсти, возбуждают казачество про­тив добровольчества и командования и тем рушат последние своды, поддерживающие еще фронт... Предвижу только два положения: с добровольцами или... с большевиками» (31 декабря, № 017582).

Через несколько дней в отчете Круга появилась фраза, сказанная будто бы на заседании его генералом Богаевским: «Если Круг предложит генералу Деникину уйти, он уй­дет», и так далее. Я телеграфировал Богаевскому: «Ни в малейшей степени не считаюсь с желанием в этом отноше­нии Круга. Веду борьбу за Россию на данном театре до тех пор, пока это возможно. А если идея общерусской госу­дарственности будет здесь попрана, вместе с Добровольческой армией перенесу борьбу на другой фронт...» (10 января 1920 года, № 00248).

Разрыв грозил катастрофой обеим сторонам. Стратеги Верховного круга могли заблуждаться, но ставка и воена­чальники понимали прекрасно, что увод добровольцев по­влечет за собой немедленное падение всего фронта, быть может, сдачу большевикам со всеми ее тягчайшими последст­виями. С другой стороны, если добровольческий корпус, хо­тя и с потерями, мог бы пробиться к Новороссийску даже сквозь большевистские полки и могущую стать враждебной ему казачью стихию, то на территории Кубани и Северного Кавказа оставались еще тысячи офицерских семейств, военные училища, гарнизоны, больные, раненые, чиновниче­ство и вообще многочисленные элементы — российские, ку­банские, донские и терские, связанные крепко с доброволь­чеством. Бросить их в пучине страстей, которые поднялись бы с уходом добровольцев, было немыслимо.

Вопрос для меня был ясен: никакие жертвы в об­ласти ограничения гражданской власти не велики, если благодаря им могло быть до­стигнуто оздоровление казачества и раз­гром большевиков.

С другой стороны, основы соглашения совер­шенно безразличны, если будет утеряна ка­зачья территория, и в последнем случае важно лишь то, что ведет к возможно без­болезненному исходу.

Эти мотивы легли в основу всех дальнейших моих отно­шений с Верховным кругом и казачеством, приведших к ря­ду компромиссов, которые вызывали во многих российских кругах осуждение.

Я брал на свою голову с полным сознанием своего долга весь одиум «соглашательства» — ради победы или ради спа­сения тех, кто был связан с добровольчеством.

Имя генерала Лукомского было одиозно в казачьих кру­гах, и председателем правительства был назначен генерал Врангель (Фактически до окончательного преобразования власти не всту­пал в исполнение своих обязанностей. Назначение встречено было в казачьих кругах неблагожелательно); в состав правительства я согласился ввести дол­жности министров по делам трех казачьих войск.

Так как кубанцы не хотели идти в ряды кавказской ар­мии, то во исполнение их вожделений создана была кубан­ская армия, во главе которой поставлен был популярный на Кубани генерал Шкуро (Первый кандидат, генерал Улагай, был болен сыпным тифом. Ввиду лояльности генерала Шкуро к главному командованию он подвергся бойкоту кубанских политиков, теперь припомнивших ему те грехи, которые ранее не ставились ему в вину).

Этими актами начался ряд уступок казачеству...

Верховный круг шумел, хотя слухи об уходе доброволь­цев вызывали страх и уныние. Для вящего воздействия на Круг по инициативе военных начальников я собрал 12 января в Тихорецкой, где находилась ставка, совещание, из атаманов, правителей и командующих. На этом совещании, оставляя в стороне вопрос о личностях, оставляя всякие об­винения и ошибки, я поставил твердо и определенно основ­ное положение:

Единство России и единство армии.

«Без этого ни я, ни тысячи людей, единомыслящих со мной, не можем идти с теми, кто эти идеи отвергает. Ответ необходим немедленный, ибо дальше в этой нездоровой по­литической атмосфере бороться не имеет смысла...»

Демонстрация полного единения всех военных начальни­ков была внушительна и не оставляла сомнений во всеоб­щем негодующем чувстве по отношению к политиканствую­щему Екатеринодару. Прежде всего все сходились в оценке стратегического положения, не только допускающего возможность продолжения борьбы, но и обещающего успех. Ге­нералы Сидорин и Кутепов свидетельствовали — и тогда это было истиной — о боеспособности донской армии и добро­вольческого корпуса, о сохранении в их рядах духа и жела­ния драться. Кубанские начальники (генералы Покровский, Шкуро), не отрицая развала своих войск, относились, одна­ко, с большим оптимизмом — и это оказалось ошибкой — к возможности поднять кубанское казачество. И даже предсе­датель Кубанской рады Тимошенко заявил, что Рада разо­слала своих членов для агитации в станицах и уверена, что «все кубанские части, как один, пойдут на фронт...». При этом, однако, кубанский атаман Букретов нашел лицемер­ное объяснение «той смуте, которая якобы (!) совершает­ся в Екатеринодаре — этом сердце казачества»: весь вопрос был, оказывается, в малодушии российских людей. «Пани­ка, буквальное бегство на Новороссийск... Вместо тыловых позиций на границах Кубани устраиваются позиции у Новороссийска... Впечатление такое, что Кубань защищать не хотят...»

Такие взгляды кубанский атаман (офицер генерального штаба) проводил, по всей вероятности, и в среде казачест­ва... В этом вопросе он не нашел поддержки даже со сторо­ны Тимошенко, который заявил, что казаки понимают, что нельзя ограничиться защитой географических пределов.

Не менее единодушно высказано было осуждение Верхов­ному кругу и возобладавшим на нем течениям...

Сущность всего высказанного на совещании сводилась к следующим выводам:

1. Продолжение борьбы возможно, необходимо и обеща­ет успех.

2. Необходимо немедленно выдвижение на фронт кубан­ских частей для прикрытия обнаженных ими направлений и для наступления.

3. Донская и кубанская армии имеют право на сущест­вование, но составляют с прочими единую русскую армию, управляемую единой властью, которая использует казачьи и добровольческие корпуса на тех фронтах и в тех армиях, где этого потребует стратегическая обстановка.

4. Разрыв с Добровольческой армией знаменовал бы немедленное падение фронта и конец борьбы.

5. Добровольческая армия, добровольческие части, входящие в состав казачьих армий, и русское офицерство ме­стной власти не подчиняются.

6. Горские народы Северного Кавказа власти Верховного круга не признают.

7. Без идеи единства России и единства армии продолжение борьбы немыслимо. То тягостное, неопределенное положение, в котором ныне живет армия, долее выносить нель­зя. Необходимо немедленно разрешение вопроса о власти, ибо русское добровольчество и офицерство готовы сложить свои головы за Россию, но за благополучие одного лишь казачества умирать не будут. Это положение было высказано твердо не одними добровольческими начальниками, но и командующими донской и кубанской армиями.

После совещания Тимошенко обратился ко мне с пред­ложением прибыть на Круг, уверяя, что личное общение разрешит скорее и легче все недоразумения. Я ответил, что это будет зависеть от того, как отнесется Круг к вынесен­ным сегодня постановлениям.

После вторичного настойчивого приглашения я решил посетить Верховный круг.

16-го утром мой поезд прибыл в Екатеринодар. Тотчас начались посещения целого ряда лиц, имевших целью по­будить меня к уступкам и предотвратить возможный раз­рыв. Явились английский и французский представители, принеся навеянный Кругом, но все же далекий от его пожеланий проект государственного устройства юга. Их речи были неуверенны, понимание положения сбивчивое, но це­ли, несомненно, искренние. Пришел и Тимошенко, который в качестве аргумента в пользу уступок и соглашения с ка­зачеством привел «достоверное сведение» о..., брожении в добровольческих кругах. Уступки казачеству как средство успокоить добровольцев — это было несколько неожиданно...

В полдень я приехал на заседание Круга и сказал речь, с полным текстом которой были ознакомлены предваритель­но командующие генералы Сидорин и Кутепов.

Отвечал мне председатель Круга Тимошенко.

Наша политика заслуживала во многом осуждения, но меньше всего прав на это имели единомышленники Тимо­шенко.

Начертанная им характеристика настроений и взглядов оппозиции, в особенности кубанской, была неискренней и совершенно не соответствовала действительности. Их цели, взгляды, приемы, тактика уходили далеко от побуждений народного блага, от признания национальной идеи и даже просто от желания договориться.

И все хорошие слова в устах Тимошенко звучали фаль­шиво, являясь только полемическим приемом, рассчитан­ным на доверчивых слушателей и плохо разбиравшихся в наших делах иностранцев.

Его единомышленники не хотели сражаться ни в роли «рабов», ни в роли «свободных граждан».

Вершители дел на Круге — группа донских и кубанских самостийников — в роли идеологов единой, великой Рос­сии... Творцы идеи «самостоятельной ветви славянского пле­мени» и «борьбы за свою независимость» — в качестве оберегателей полномочных прав всероссийского Учредитель­ного собрания... Законодатели, обездолившие своих «иногородних», — в образе печальников за русский трудовой на­род... Самый пафос борьбы с большевизмом вызывал тогда уже большие сомнения в его искренности. Впоследствии сомнения эти нашли подтверждение: те самые лица, кото­рые вели Верховный круг — Тимошенко, Агеев, Гнилорыбов, сбросив личину, пошли к большевикам, к тем самым, которых они называли виновниками «бесчестья родины»...

С 16 января между Верховным казачьим кругом и глав­ным командованием начались вновь переговоры о создании на юге общей государственной власти.

Дата добавления: 2015-08-20