Юго-восточный союз и южнорусская конференция.

В предыдущих книгах я очертил первые попытки юж­ного казачества к объединению.

По словам Харламова, это было «стихийное стремле­ние... коренящееся в психологических особенностях казачества как отдельной бытовой группы русского народа... Оно есть не только эпизод прошлого, но имеет и будущее.... Этой стихийности я не наблюдал: все попытки организации «казачьего государства» являлись по замыслу плодом интеллигентского творчества, отнюдь не народного.

Первый опыт создания юго-восточного союза в 1917 году прошел под знаком полного игнорирования мятущимся ка­зачеством и своей областной выборной власти, и союзной. Второй — проект доно-кавказского союза был совершенно искусственной, чисто политической комбинацией, которую проводил генерал Краснов в угоду германцам, видевшим в этой комбинации оплот против зарождавшегося восточ­ного фронта и одновременно против Добровольческой ар­мии.

Весною 1919 года Круги и Рада разновременно вырази­ли пожелание о воссоздании союза. Но формы его и цели, в особенности сокровенные, были различны.

Инициативу созыва конференции взяло на себя кубан­ское правительство, пригласив на нее к 5 мая закавказские новообразования и горские округа, подчиненные главному командованию. Расценивая подобный съезд как демонстра­цию центробежных по преимуществу сил, я отнесся к нему резко отрицательно. О последовавших по этому поводу пе­реговорах между казачьими деятелями сделан был доклад Донскому кругу (Закрытое заседание Круга 19 апреля 1919 года) председателем его Харламовым, посетив­шим незадолго перед тем во главе делегации Кубань и Те­рек. Выяснилось, между прочим, тождество мнений донских и терских правителей с Особым совещанием в вопросе о неприемлемости состава конференции. «В сущности, — говорил Харламов, — ни Филимонов, ни Сушков (Председатель кубанского правительства), да и вообще кубанское правительство, не верят в эту конференцию, но обязаны исполнить постановление Рады, проведенное черноморцами».

Время тогда было тяжелое. 10-я большевистская армия с царицынского фронта подступала уже к Батайску, в тыл Ростову и северной группе наших войск... Поэтому Харламов советовал Кругу «направить все внимание на борьбу»... «было бы совершенно неудобно в данный момент идти резко против взгляда главного командования». Так же отнеслись к этому терцы, и вопрос заглох.

Но через полтора месяца, когда большевистский фронт дрогнул, когда наши армии перешли в широкое наступле­ние и освобождение всей территории Дона стало вопросом ближайших дней, Донской круг, прерывая свои работы 1 июня, вновь подтвердил, что считает «неотложной зада­чей... заключение... юго-восточного союза, в первую очередь с Тереком и Кубанью, для укрепления экономической мощи края и утверждения кровью добытых автономных прав, при дружном боевом сотрудничестве с главным командованием Юга России в деле осуществления общих задач по воссозданию единой, великой родины — России...».

29 мая председателем Круга было разослано приглаше­ние в Ростов представителям Кругов (Рады) и правительств трех казачьих войск на конференцию, которая и собралась там 11 июня.

Российская общественность и печать отнеслись к этому факту с единодушным и резким осуждением. Отражением тех взглядов, которые сложились тогда, может служить кон­спект «протеста», выработанный на соединенном заседании правлений Национального центра и совета Государственного объединения (20 июня 1919 года), гласивший:

«а) исторические заслуги казачества в деле собирания мощи России весьма велики;

б) в настоящей гражданской войне и борьбе с большевизмом казачество занимает первое место как в деле защиты своего края, так и для восстановления единства и бы­лой мощи России;

в) эти великие заслуги казачества, а также особенно­сти его быта и исторически сложившихся сословных преимуществ дают ему право на самостоятельное устройство своей внутренней жизни и отводят ему почетное место при разрешении вопросов об окончательном устройстве Русско­го государства;

г) идея организации юго-восточного союза как государственного объединения, которое должно быть противопоставлено охваченной большевизмом России, имела в свое время известное значение;

д) ныне, когда восстанавливается единство России, при­чем представителем ее является в Сибири верховный пра­витель России — Колчак, а на юге — Добровольческая армия, сплотившая все антибольшевистские силы и ныне победоносно двигающаяся к Москве, возобновление вопроса о создании южнорусского союза не только не оправдывается
современной обстановкой, но и политически вредно, так как препятствует воссозданию единой государственности;

е) стремиться ныне к созданию новых государственных образований — значит бессознательно содействовать намерениям Германии и ставить себе целью расчленение России».

К этому протесту предложено было присоединиться и Союзу возрождения. Последний, избегая общения с Госу­дарственным объединением, отказался, но в повременной печати появился ряд статей Мякотина, обстоятельно дока­зывавших, что «называть формы и порядки управления, существующие сейчас в казачьих областях, демократически­ми — значит пользоваться весьма неточной терминологи­ей...» и что «объединение казачьих областей в один союз едва ли может дать оплот правам и интересам демокра­тии (Вопрос об иногородних). А вместе с тем раз такой союз возникнет, он неиз­бежно будет помехой для общегосударственной власти, и, если даже признает ее, неминуемо явится ее конкурентом, и будет затруднять ее действие». Мякотин призывал поэто­му казачество к объединению «с властью адмирала Кол­чака».

Что касается более левых группировок, то, будучи прин­ципиальными противниками «сословных организаций», они тем не менее, не желая оказывать хотя бы косвенной мо­ральной поддержки южной власти, хранили молчание.

Возмущение российских кругов было направлено не по надлежащему адресу. Взгляд на предполагаемый союз ис­ключительно как на противовес общегосударственной вла­сти проводили ярко и настойчиво одни лишь самостийные кубанские группы. И только под флагом казачьего объеди­нения возможно было привлечение официального предста­вительства Кубани к переговорам о создании общей власти.

Дон и Терек в лице своих ответственных представителей и примыкавшие к ним астраханские делегаты держались иных взглядов. На конференции конституционных демокра­тии 29 июня Харламов заявил:

«Пункт 7-й резолюции, говорящий об отношении партии к краевым правительствам, отвечает моему credo (Убеждение (лат.)); своим острием он направлен против кубанских самостийников. Они начинают сдавать свои неприступные позиции, и положе­ние улучшается. На конференции в Ростове мы определен­но заявили, что федерализм неприменим к России. Это — книжная, надуманная схема, и процесс объединения идет мимо нее. Поэтому надо ясно учесть: идти с ним или про­тив него. Я знаю, что кубанский атаман и большинство краевого правительства со мною, они не федералисты. Де­никин нашему взгляду вполне сочувствует. С Терека полу­чены известия от Баскакова, что все идет успешно. Переговоры между государственными образованиями и командованием не должны пугать: это не договор и не сговор, а только форма, обстановка для безусловного подчинения. Мы хотим лишь областной автономии, которая, обслуживая нас, принесет пользу и общему делу».

Эти взгляды, которым не чужды были также генералы Богаевский и Сидорин, нашли отражение и на конферен­ции, хотя далеко не в такой решительной форме, как у Харламова. Кубанская делегация, возглавленная Рябоволом, оказалась поэтому в положении меньшинства, заранее обреченного на изоляцию. И если верить сведениям, по­явившимся после крушения юга и ставящим убийство Рябовола в вину одной из вольных контрразведок, то акт этот кроме своей моральной неприглядности был вместе с тем нецелесообразен политически, создав чрезвычайные затруд­нения для главного командования.

Кубанская делегация, отправившаяся на похороны Рябовола в Екатеринодар, не возвращалась. Конференция, прождав напрасно три дня, приступила опять к своим за­нятиям, приняв 20 июня постановление: «Признать безот­лагательную необходимость организации временной общегосударственной власти на Юге России на основе представи­тельства от государственных образований Юга России и главного командования ВСЮР».

Кубанские представители Шахим-Гирей (председатель) и И. Макаренко по прямому проводу из Екатеринодара настойчиво, но безуспешно убеждали конференцию в том, что «переговоры с генералом Деникиным преждевременны», и 21 июня делегация конференции в составе Харламова, Бас­какова (Делегат Терека, бывший профессор Военной академии) и Каклюгина (Управляющий отдела внутренних дел на Дону) во время проезда моего через Рос­тов познакомила меня с ходом работ и принятыми постанов­лениями. При этом установлено было полное единомыслие наше относительно идеи построения общерусской вла­сти: верховный правитель (адмирал Колчак) и его полномочный представитель на юге — главнокомандующий, пала­та областных и губернских представителей, общее прави­тельство, автономия казачьих войск.

Это неожиданное для многих, и в том числе для кубан­цев, превращение конференции о казачьем союзе в конференцию об организации южнорус­ской власти представлялось тогда огромным шагом вперед в области устроения юга и консолидации сил его в борьбе с большевиками. По существу же, 21 июня 1919 го­да, после 8 месяцев бесплодных исканий, многовластия и тяжелого внутреннего разлада, мы вернули вопрос об южной власти к тому исходному положению, в каком он находился 16 октября 1918 года, когда я и Особое совещание предло­жили казакам проект конституции, отвергнутый Кубанью.

Кубанская делегация выразила «чувство крайнего со­жаления, что Кубань была поставлена перед совершившим­ся фактом». Но после горячих прений и настойчивых убеж­дений прибывшей в Екатеринодар донской делегации кубанцы решили принять участие в дальнейшей работе кон­ференции при непременном, однако, условии, чтобы «про­должение переговоров с генералом Деникиным состоялось лишь после того, как представители Дона, Кубани и Тере­ка примут необходимые решения по основным вопросам».

Эта вторая подготовительная стадия работы конферен­ции, собиравшейся в Екатеринодаре, Ессентуках и Новорос­сийске и прерывавшейся продолжительными поездками де­легатов для доклада своим представительным учреждениям, длилась 2,5 месяца. Трижды главы делегаций являлись ко мне в Таганрог для обмена мнениями и решения спорных вопросов. В середине июля состоялись два совместных с моими представителями заседания конференции для выяс­нения основных положений будущей конституции, не при­ведшие к полному соглашению. После этого до начала сен­тября продолжались работы казачьей конференции и ее ко­миссий по выработке положений о Высшем совете, правительстве и казачьей автономии. И по окончании этих работ с 2 сентября конференция вступила в третью стадию своей деятельности — окончательного конструирования государственной власти совместно с представителями главного ко­мандования.

Совершенно исключительное положение занимала во всех этих переговорах кубанская делегация, парализовав­шая деятельность конференции всеми мерами, начиная с постоянных перерывов, побуждавших делегатов остальных войск продолжать занятия без кубанцев. Обстоятельство тем более серьезное, что решения принимались не персо­нальным голосованием, а по государственным образовани­ям. Неумеренность отстаиваемых кубанцами положений, явно ведущая к разрыву, вызывала не раз возмущение сре­ди донцов и терцев. Саботаж принимал оттенок анекдоти­ческий, когда, например, И. Макаренко с упорством рас­кольничьего начетчика часами доказывал, что в редакции «Положения» — «правителем Юга России является главнокомандующий...» — слово «является» необходимо заме­нить словом «почитается», ибо первое «противоречит кон­ституции Кубани...». На почве всех этих недоразумений произошел раскол и внутри самой кубанской делегации. И когда все же к началу августа явно выразилось настроение конференции к полному соглашению с главным командова­нием, законодательная Рада на бурных заседаниях своих (1—5 августа) прямо поставила вопрос об отозвании своих делегатов с конференции...

Голоса умеренной части собрания, в том числе атамана, обрисовавшего возможность полной изолированности Куба­ни в политическом и экономическом отношениях, на этот раз перевесили. Рада 25 голосами при воздержавшихся чер­кесах (Черкесский народ всегда был лоялен, но малоинтеллигентные представители его голосовали покорно по указанию Шахим-Гирея и Гатогоу) и большей части черноморцев санкционировала даль­нейшее участие делегатов в конференции, мотивируя это ре­шение тем, что все равно «результаты ее работы подлежат утверждению органами законодательной власти». Ввиду та­кого постановления председатель и члены делегации Шахим-Гирей, И. Макаренко и Белый сложили свои полномо­чия. Рада согласилась на освобождение Шахим-Гирея и не приняла отказа других. И. Макаренко стал председателем, а вместо Шахим-Гирея был назначен другой черкес — Гатогоу — демагог еще больший и такой же враг соглаше­ния.

Дата добавления: 2015-08-20