Национальный центр, союз возрождения России.

Вторая половина 1919 года, в связи со значительным расширением территории вооруженных сил юга, отмечена была развитием политической жизни русской общественно­сти и попутно политического ажиотажа. Левая и либераль­ная общественность сохраняла по преимуществу свои ста­рые партии и организации; правая, разбитая и расколотая в процессе революции, теперь лихорадочно организовыва­лась в новые партии, общества, союзы. Летом 1919 года на пространстве от Харькова до Владикавказа их насчитыва­лось более двадцати...

По-прежнему па авансцене политической жизни, в той или другой степени стараясь влиять на направление прави­тельственной деятельности, стояли три организации: совет Государственного объединения, Национальный центр и Со­юз возрождения. Неоднократно отдельные члены этих орга­низаций делали попытки «создания единого политического фронта». При этом, вследствие резкого антагонизма между крайними звеньями этой цепи, во взаимное общение они не вступали, а роль посредника играло обычно среднее зве­но — Национальный центр. После неудачного одесского опыта в конце мая вновь явилась некоторая надежда на возможность объединения: на совместном заседании руко­водителей Государственного объединения и Национального центра выяснилось, что обе стороны, «расходясь в програм­мах, вполне солидарны в отношении желательного направ­ления политики на ближайшее время». В основу предстоящего соглашения должны были войти следующие положения: 1) воссоздание единой России; 2) борьба с большевиками до конца; 3) безусловная поддержка Добро­вольческой армии и ее главнокомандующего; 4) признание права частной собственности; 5) свобода национальностей и религий. Так как по этим вопросам некоторое единомыслие было достигнуто в свою очередь между Национальным цен­тром и Союзом возрождения, то казалось, все препятствия отпали.

Была и торжественная демонстрация единения на сов­местном заседании трех организаций 5 июня по поводу признания мною верховной власти адмирала Колчака. Ре­чами всех ораторов совершенно определенно устанавливался факт соглашения, причем в своем слове представитель Сою­за возрождения профессор И. П. Алексинский придавал со­бытию этому исключительно серьезное значение:

«...Сейчас торжественное объявление акта 30 мая... а также слух об объединении всех политических партий проникает туда — в затемненные умы, в заве­шенные большевиками уши, и, быть может, рассеются кле­веты и обман, и наконец увидят русские люди — русские армии, идущие... для осуществления прав народа».

О состоявшемся единении политические деятели уведо­мили официально русский Париж и Омск.

Это был праздник. На другой день настали вновь поли­тические будни. Никакого объединения не вышло. Чтобы сохранить идею или видимость общего фронта, по мысли профессора Новгородцева, продолжались все же сепаратные (в двух комбинациях) переговоры по отдельным вопросам. Так, Государственное объединение и Национальный центр опубликовали приветствие церковному собору, постановле­ние против руссофобской политики Грузии, против создания юго-восточного союза в его первой стадии (казачьего) — «обособляемого от остальной России» и в будущем «грозя­щего стать источником разъединения и трудно учитываемых бедствий...» К этой последней точке зрения присоединился всецело и Союз возрождения — не в декларации, впрочем, а в ряде статей своего председателя Мякотина («Утро Юга».).

Характерно при этом, что левая общественность, при­знавая в принципе необходимость объединения, тем не ме­нее даже во внешних признаках стремилась всемерно отго­родить себя справа, считая такое общение «подрывающим ее престиж». Так, в двадцатых числах июня, когда в ка­детской «Свободной речи» появилось сообщение о ведущих­ся между тремя организациями переговорах о едином фрон­те, в «Утре Юга» тотчас же напечатано было Союзом возрож­дения заявление, что «союзу» по этому поводу ничего (!) не известно...

Национальный центр продолжал между тем сепаратные переговоры вправо и влево. Слева они встречали часто открытую нетерпимость, справа — неискренность. Потому что ни для кого не было тайной, что наряду с переговорами между Национальным центром и Государственным объеди­нением шла, не прекращаясь, скрытая борьба за проведе­ние своих идей и своих людей в правительство. В частно­сти, правые круги упорно и настойчиво проводили в состав правительства Кривошеина. Сам Кривошеий три, четыре ра­за заходил ко мне беседовать по текущим вопросам и при этом — вероятно по тактическим мотивам — высказывал все­гда большое удовлетворение и главным командованием, и его политикой. Эти посещения выяснили мне наглядно ту степень влияния, которым пользовался он в правом секторе Особого совещания: не раз на официальных ведомствен­ных докладах мне приходилось выслушивать точное вос­произведение не только идеи, формулировки, но даже тех политических beaux mots (Красивые слова (фр.)), которые я слышал уже ранее в моем кабинете из уст Кривошеина...

В числе вопросов, подвергавшихся совместному обсужде­нию, капитальнейшее место занимал аграрный. Можно ска­зать, что это был главный стержень, вокруг которого мерт­вой петлей сплелись личные и партийные счеты, взаим­ная ненависть и интриги. Союз возрождения, стоявший на точке зрения национализации земли для будущего и пол­ного сохранения сложившихся в революции аграрных от­ношений для настоящего, был непримиримым и не шел на компромиссы. Мякотин прямо говорил, что «блокироваться с кадетами (Национальный центр) можно лишь там, где они не блокируются с правыми» (Заседание 22 сентября 1919 года.). Переговоры Националь­ного центра и Государственного объединения в этой обла­сти носили характер дипломатической игры. «Центр», в корне расходившийся с идеологией начальника управления земледелия Колокольцева, предлагал «объединению» обра­титься совместно к главнокомандующему об удалении Коло­кольцева, ввиду «крайней медленности действий его и ос­тавления без разрешения важнейших вопросов землеуст­ройства...». «Объединение», руководившее деятельностью Колокольцева, признавало такое обращение «совершенно недопустимым», как «противоречащее идее диктатуры...». В дальнейшем при всем сглаживании острых углов обозна­чились расхождения непримиримые, с единственной, весьма колеблющейся в восприятии ее точкой соприкоснове­ния — признанием частной собственности.

Насколько самодовлеющее значение в политической иде­ологии «объединения» имел земельный вопрос, характер­ным примером может служить одно из совместных заседа­ний обеих организаций в Пятигорске (18 сентября 1919 года.). Отдел Государствен­ного объединения, отстаивая устами весьма видных своих сочленов недопустимость в интересах государства принуди­тельного отчуждения земли, допускал всевозможные ус­тупки в интересах рабочих, вплоть до признания фабрич­ных комитетов, рабочего контроля и участия рабочих в прибылях. По этому поводу представители Национального центра приглашали своих собеседников «быть последова­тельными и не приносить интересов государственной про­мышленности в жертву рабочим из-за желания сохранить частновладельческие земли...».

Так или иначе, и начале июля вышел известный проект «земельного положения» Колокольцева, отвергнутый мною и повлекший его отставку (См.: «Очерки русской смуты». Т. 4, гл. 23.).

Это событие, в особенности после ряда явно неудачных назначений лиц, близких к Государственному объедине­нию, принято было общественностью как поражение «объ­единения». Действительно, деятельность организации значительно померкла. Кривошеин устранился от непосредст­венного руководства «советом» и уехал в Кисловодск, уде­ляя более внимания коммерческой деятельности; его заме­стил бывший начальник управления внутренних дел Н. Н. Чебышев. И Чебышев, и впоследствии вернувшийся в Ростов Кривошеин переменили тактику «объединения»: борьба с Национальным центром приняла более явный и интенсивный характер, попытки сближения влево были ос­тавлены; «объединение» стало вовлекать в свою орбиту уме­ренно-правые организации («Всероссийский национальный союз», «Единая Русь», «Союз русских национальных об­щин» и другие) и вместе с тем выдвигать на авансцену Союз земельных собственников, содействуя всячески организации его на местах и выработке его экономического бази­са и политической идеологии. На этом фундаменте, по мыс­ли Кривошеина и при участии Струве и Н. Н. Львова, пред­положено было создание широкого правого объединения — Русской национальной партии. Но в более правых кругах позиция Государственного объединения считалась слишком умеренной и недостаточно монархической, авторитет его руководителей недостаточным, а в то же время желание играть первостепенную роль основателей всевозможных «инициативных групп» было чрезмерно велико. Идея умеренно-правого блока также не осуществилась.

Непосредственного осведомления от руководящих орга­нов политических групп я не имел. Тем более любопытно было знакомиться летом 1919 года с очередными секрет­ными сводками, определявшими шедшую оттуда оценку текущего момента. «Почти все руководство политической жизнью, — говорили в кругах Государственного объединения,— перешло окончательно к Национальному центру...» «В пра­вых кругах в связи с уходом Чебышева (С должности начальника управления внутренних дел) и назначением Носовича говорят, что все назначения на высшие админи­стративные посты перешли в руки М. М. Федорова...» Впро­чем, в другой сводке, почему-то не попавшей в свое время ко мне, говорилось о кружке бывшей крупной бюрократии, образовавшемся в недрах управления внутренних дел, «во главе с Говоровым и Головиным», политически недалеком от «Русского собрания» (Бывший «Союз русского народа») и якобы похвалявшемся: «Пусть себе генерал Деникин ведет здесь какую хочет политику, но на местах проводить ее в жизнь будем мы — начальники губерний...»

Все три организации сознавали ясно неустройство граж­данской власти на местах и весьма тревожное положение там. Все три посвятили этому вопросу не одно заседание и причины его усматривали: одна — в отсутствии у администрации твердой политики (Государственное объ­единение), другая — в людях (Национальный центр), третья — в системе генерал-губернаторства вместо обще­ственных самоуправлений.

Я искал людей, но... не находил.

Кадеты, по существу, влились в Национальный центр, оставив за своими партийными органами общее направле­ние, идеологию и предоставив практическую работу «цен­тру». Так как кадетские взгляды находили отражение в дея­тельности либерального сектора Особого совещания, то нелишне будет остановиться на отношении этой партии к во­просу о власти.

Ростовская конференция кадетов (29—30 июня) поста­новила «в отношении общенациональной платформы счи­тать руководящими начала, провозглашенные в деклараци­ях адмирала Колчака и генерала Деникина». Она призыва­ла к поддержанию власти и признавала необходимость дик­татуры, которая должна быть «не возглавлением револю­ции, а преодолением ее... обузданием и революционной, и реакционной стихии». Осуждая «старый централизм», съезд предлагал, однако, установить строгие нормы «против вся­ких уклонений в сторону федералистских и сепаратистских течений...»

Наконец, что наиболее характерно, партия, учитывая соотношение сил, отнюдь не стремилась к приобретению «руководящего значения в управлении» — наоборот, страши­лась такого положения вещей. Ибо в этом случае, говорилось в резолюции, «произошло бы враждебное отхождение других влиятельных общественных сил от... власти и от правительства и противодействие с их стороны... И дело окончилось бы крушением не только кадет, но и подрывом власти и ускорением темпа и размаха реакции...». Поэтому-то партийные органы приглашались «к согласованным дей­ствиям с правыми и левыми организациями».

Национальный центр всемерно и добросовестно поддер­живал власть, проявляя терпимое отношение даже к тем мероприятиям правительства, которые расходились с поли­тическими воззрениями «центра» и являлись результатом поражения или компромисса его сочленов, состоявших в Особом совещании. Его противники сперва не были так лояльны. И не раз либеральная мера, прошедшая с трудом сквозь коалиционное чистилище, разбивалась в прах о друж­ное сопротивление исполнителей, по преимуществу при­надлежавших к правым кругам,

У Государственного объединения отношение к власти внешне было вполне лояльным. Совет Государственного объединения по важнейшим вопросам, по которым точка зрения его сходилась с правительственной, высказывался гласно в торжественных декларациях; в случаях расхожде­ния стремился воздействовать через своих сочленов в Осо­бом совещании, при этом весьма напористо. Только один раз Кривошеин от имени «совета» обратился непосредствен­но с письменным протестом по поводу первого проекта земельного закона (колокольцевского), в «радикализме» ко­торого «совет» усмотрел потрясение основ. Но в результате борьбы, веденной в недрах Особого совещания, совет Го­сударственного объединения, стремившийся сосредоточить в своих руках исключительное влияние на власть и не преуспевший в этом, состоял зачастую в лояльной к ней оп­позиции.

Печатного органа своего «совет» не имел. Но идеологию его отражала в большой степени газета «Россия» («Великая Россия»), руководители которой (Н. Н. Львов, П. Б. Стру­ве, полковник А. фон Лампе) состояли деятельными участниками «объединения». Интересно, что основатель газеты В. В. Шульгин не был единомышленным со своим органом в одном из важнейших вопросов — аграрном. «Россия» стояла неизменно на страже помещичьего землевладения, в то вре­мя как В. В. Шульгин писал однажды из Одессы о своих «еретических мыслях»: «Я думаю, что без решения аграр­ного вопроса ничего не будет. Наш мужик при всем своем варварстве здоров душой и телом, невероятно настойчив в своих основных требованиях. Наши помещики дряблы и те­лом и духом, и здоровый эгоизм собственника, столь силь­ный у англичан и французов, в значительной степени ими утрачен. У меня появилось внутреннее убеждение, что бо­роться в этом отношении бесполезно. Но если землю все равно надо отдать, то возникает вопрос, правильно ли мы идем, откладывая этот вопрос до воссоздания России? Ведь главное препятствие этого воссоздания и есть эта прокля­тая земля» (Письмо от 12 декабря 1918 года).

Точно так же не было официального органа у Нацио­нального центра и партии кадетов. «Свободная речь», ос­нованная «при содействии местного кадетского комитета» и редактировавшаяся К. Н. Соколовым, с течением времени стала отражать взгляды скорее самой правой группы каде­тов и чаще всего личные взгляды самого редактора. Рас­хождение его с сочленами по партии достигло большого обострения и привело в конце концов к требованию по­следних «заявить о том, что «Свободная речь» не является органом кадетской группы». Такое заявление появилось действительно в мягкой форме, вскользь в одной из пере­довиц: «Нисколько не претендуя на роль партийного офи­циоза, мы тем не менее...» и так далее.

Не было на юге и правительственного официоза, так как газеты, выпускаемые «ОСВАГОМ», были бесцветны и неав­торитетны. Я вообще был против существования казенной прессы, считая предпочтительным оказание поддержки свободным органам, стоящим на национальной платформе, и не связывая их правительственной опекой. Но большого серь­езного органа, действительно руководящего общественным мнением, юг не создал. Мечтали о нем многие. Так, Н. Н. Львов обращался к председателю Особого совещания генералу Драгомирову, прося «одобрения и моральной под­держки» для создания «большого органа печати, группи­рующего вокруг себя крупные силы... беспартийного, не свя­занного ни с какими классовыми интересами, выразителя национальной мысли». Кадр работников для нового начина­ния он видел в редакции «России» и считал, что «успех, которым она пользуется, дает надежду справиться и с этой, более трудной задачей...». В конце мая телеграммой, под­писанной Н. И. Астровым, М. М. Федоровым и В. В. Шуль­гиным, из Парижа был вызван П. Б Струве, которому Шульгин писал: «Здесь с вашим приездом связывают от­крытие большой газеты, которая всех бы нас объединила и ставила бы «вехи», ибо вехи сейчас страшно необходи­мы...»

Если все подобные начинания не увенчались успехом, то виною этому были не столько финансовые и технические за­труднения, в общем преодолимые, сколько психология об­щества и духовных руководителей его, которые не могли ос­вободиться от классовых и партийных пут, не могли — одни ставить вехи, другие — следовать только в створе нацио­нального возрождения России.

Я не могу назвать противоправительственной и деятель­ность Союза возрождения в ее общем направлении. По мере роста сил и территории юга отношение к нам становилось более внимательным и менее непримиримым. В моей ап­рельской декларации не были произнесены слова «Учреди­тельное собрание» (Я говорил о Народном собрании). Это обстоятельство, по признанию ли­деров «союза», служило главным камнем преткновения в наших взаимоотношениях. Но с момента подчинения моего адмиралу Колчаку, обязавшемуся созвать Учредительное со­брание, это препятствие было устранено, и на заседании 1 июня «союз» постановил «оказывать широкую мораль­ную и реальную поддержку адмиралу Колчаку и генералу Деникину...». Не знаю, как было на востоке, но я на юге никакой реальной помощи от «союза» не видел. Признав необходимость поддержки борьбы и молчаливо примирив­шись с фактом существования военной диктатуры, «союз» не шел далее огульной критики деятельности правительства и «Утро Юга» — газета, ставшая официозом «союза», поме­щала периодически резкие статьи против армии и власти. Только к осени 1919 года изменился тон нового официоза организации «Паруса», изменилась как будто общая тактика «союза». Конференция партии народных социали­ст», вдохновлявшей Союз возрождения, устами Мякотина (Заседание 22 сентября. В «союз» входила и группа «Единство») признавала необходимым участие партии в организуе­мой власти, «не считаясь с некоторыми отрицательными качествами ее...». «Нельзя, — говорил он, — ограничиваться одной только оппозицией. Партия должна стать на линию сотрудничества, подвергая благожелательной критике и дей­ствия власти». Сообразно с этими взглядами, партии народных социалистов и Союзу возрождения вменялось в обязанность участие в выборах в городские и земские самоуп­равления и в будущий законодательный орган Юга Рос­сии — не только по избранию, но и по назначению... Но тут же конференция ослабляла принятое решение, ограничивая это участие санкцией центрального комитета партии. Тут же, в самый разгар нашей борьбы с центробежными силами, партия, до того боровшаяся против самостийности Агеевых и Бычей, для «выпрямления правительственной политики» призывала своих сочленов к поддержке краевых образова­ний как «противовеса централизации и, может быть, реак­ции...».

Только указанные три организации имели то или иное непосредственное отношение к государственной ра­боте.

Что они могли дать южной власти?

Тая в идеологии и в практике своей ряд непримири­мых антагонизмов, они к тому же захватывали лишь тон­кий слой русской интеллигенции, не проникая корнями сво­ими в толщу народную. Их относительный вес и значение основывались не на поддержке «масс», а лишь на участии лиц, составивших себе имя, у многих заслуженное на по­прище государственной, политической или общественной деятельности.

Поэтому-то эти организации могли дать и давали толь­ко совет, а не опору. Найти опору ни я, ни они не сумели.

Дата добавления: 2015-08-20