Дендизм

краски языческого мира: «Ты победил, бледный гали­леянин; мир стал серым от твоего дыхания»; Ш.Бодлер в «Литаниях сатане» (1857) просит Сатану о месте ус­покоения близ него, «под древом познания». В.Гюго в поэме «Конец Сатаны» (1854—60) возвращается к идее примирения дьявола и Бога, заставляя последнего гово­рить Сатане слова прощения: «Между нами есть ангел... ангел по имени Свобода — это наша общая дочь... Са­тана умер; воскресни, о небесный Люцифер!» Ценност­ная переориентация Д., произведенная романтиками, вы­зывала протест у христиански настроенных писателей, внедривших в общественное сознание представление о романтизме как «сатанинской школе» (определение Р.Саути в предисловии к поэме «Видение суда», 1821), отсюда — бытовой «демонизм» в сфере поведения и де-монизация образов многих писателей-романтиков (напр., характерное восприятие Пушкина как «гения... сатанинского, как Байрон»; имп. Александра Фёдоров­на. Письмо к С.А.Бобринской, 30 января 1837). Однако и в романтическом Д. сущность дьявола в ее подлин­ных глубинах не пересматривается: став обвинителем Бога, он все же почти всегда остается врагом жизни, обманывающим и тех, кто пытается его любить и спа­сти (ангела Элоа в одноименной поэме А.де Виньи, 1824; Тамару в поэме «Демон», 1829-39, М.Ю.Лер­монтова).

На рубеже 19-20 вв. новая волна откровенной эсте­тизации Д. (так, З.Гиппиус подозревает в «Злом Духе» «непонятого учителя Великой красоты» — «Гризельда», 1895) поднимается на фоне поэтического воскрешения дуалистических ересей: учения богомилов о дьяволе как сыне Бога и брате Христа («И бог, и я — мы два враж­дебных брата, / Предвечные эоны высшей силы...» К.К.Случевский. Элоа, 1883); манихейской идеи о со­участии дьвола в сотворении мира или управлении им (во второй половине 20 в. к этой теме обращается М.Па-вич в «Хазарском словаре», 1983, где Бог—хозяин вечно­сти, а Сатана — хозяин времени). Воскрешается и целый комплекс иных мотивов средневековой демонологии: то-пос «вся земля полна демонов» трансформируется в ощу­щение постоянного присутствия рядом «мелкого беса» (Ф.Сологуб. «Сатанята в моей комнате живут...», 1926), заново переживаются феномены ведьмовства и одержи­мости (В.Я.Брюсов. Огненный ангел, 1907-08), «ноч­ной кошмар» инкубата («враг ночной», «злая мара», «гла­за туманит, грудь мне давит...» — Сологуб, «С врагом сойдясь для боя злого...», 1889), открытый русской по­эзией уже в 1830-х («Степь» Д.П.Ознобишина, 1831). Процесс вочеловечивания Д. приводит в психологичес­ком романе конца 19 — первой половины 20 вв. к его полной интериоризации, к превращению дьявола во внутренний голос человека, а ада — в состояние души: черт — «воплощение меня самого, только одной, впро­чем, моей стороны» (Ф.М.Достоевский. Братья Карама­зовы. Ч. 3. Кн. 11. Гл. 9); «ад — это значит больше не любить» (Ж.Бернанос. Дневник деревенского священ­ника, 1936). Средневековое представление о дьяволе как об artifex mirabilis («удивительном мастере»), способном совершать чудеса в искусствах и науке, в 19-20 в. на­шло развитие в идее о демонической природе таланта и богооставленности художника (Т.Манн. Доктор Фаус­тус, 1947). В романе «Мастер и Маргарита» (1929—40) М.А.Булгакова связь художника («мастера») с дьяволом (подчеркнутая символикой букв: М на шапочке масте-

ра — перевернутое W из «паспорта» Воланда) дана в не­явном контексте древней неортодоксальной идеи возмож­ного примирения дьявола с Богом: Воланд, спасающий по Божественному указанию мастера из мира, тем са­мым наделен сотериологической функцией, как, впро­чем, и сам мастер, спасающий своим романом Понтия Пилата; тем самым «зло» спасает добро, а добро (в лице мастера) спасает зло.

Лит.: Амфитеатров А. Дьявол. М., 1992; Махов А.Е. Сад демо­
нов — Hortus daemonum. Словарь инфернальной мифологии Средне­
вековья и Возрождения. М., 1998; Хансен-Лёве А. Диаволический ху­
дожник-демиург, эстетика зла // Он же. Русский символизм. Система
поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999; Rudwin М. The
devil in legend and literature. Chicago; L., 1931; Roos K.L The devil in
16^th century German literature: The Teufelsbucher. Bern; Fr./M., 1972;
Jennings M. Tutivillus: The literary career of the recording demon // Studies
in philology. Chapel Hill, 1977. Vol. 74. № 5; KiesslingN. The incubus in
English literature: Provenance and progeny. Washington, 1977; Russell J.B.
Lucifer: The devil in the Middle ages. Ithaca; L., 1984. A.E.Махов

ДЕНДИЗМ (англ. dandyism) — культурное и эсте­тическое явление конца 18-20 вв., нашедшее широкое отражение в художественной литературе и публицисти­ке. Возникновение Д. связано с именем Джорджа Брам-мелла (1778-1840), совершившего переворот в исто­рии европейского костюма, изложившего свои взгляды в книге «Мужской и женский костюм» (опубл. 1932). Аллюзии на самого знаменитого денди эпохи угадыва­ются в образах Чайльд-Гарольда и Дон Жуана Байрона; Браммелл был также прототипом героев романов Т.ГЛис-тера «Грэнби» (1826) и Э.Дж.Бульвер-Литтона «Пелем» (1828). Некоторые черты раннего Д. (индивидуализм и скеп­тицизм, утонченная ирония, острый интерес к проблеме создания и демонстрации собственной индивидуальности) сближают его с ранним романтизмом; другие (ориентация на эстетику искусственности, уравнивание понятий «быть» и «казаться») резко их противопоставляют. Д. первой поло­вины 19 в. тесно связан с эстетикой романтизма и выразил основные тенденции культуры Нового времени, когда на смену уверенности в существовании установленного свы­ше, раз и навсегда определенного порядка приходит не только чувство новой свободы, но и ощущение хаоса, нео­пределенности социальных и нравственных норм.

Появление денди в литературе произошло в 1820-е вместе с «модным» романом, действие которого проис­ходило в высшем обществе. Наибольшей известностью пользовались романы «Трэмен» (1825) Р.Уорда, «Виви-ан Грей» (1825) Б.Дизраэли и «Пелэм» Бульвер-Литто-на. В 1840-е жанр «модного» романа стал объектом па­родирования («Записки Желтоплюша», 1840 и «Книга снобов», 1847, У.М.Теккерея), а сам Д. стал объектом критики («Sartor Resartus», 1833-34, Т.Карлейля,), что не мешало самому Теккерею быть денди в жизни. В 1830-40-е Д. проник во французскую литературу — как в эссеистику («Трактат об элегантной жизни», 1830, О.де Бальзака; «Дендизм и Джордж Браммелл», 1845, Барбе Д'Оревильи), так и во французский роман («Красное и черное», 1831, Стендаля). Во французской культуре, од­ной из особенностей которой была непосредственная и тесная связь между литературой и модой, произошло оформление Д. в эстетическое течение и своеобразную философию жизни. Ко второй половине 19 в. Д. окон­чательно стал фактом литературы и эстетики. Новый этап в развитии Д. был связан с творчеством авторов второй половины и рубежа 19-20 вв. — Ш.Бодлера, О.Уайлда,

«ДЕРЕВЕНСКАЯ ПРОЗА»

Ж.К.Гюисманса. В это время денди осознается как тип героя, признается эстетическим и героическим симво­лом времени, а Д. превращается в объект эстетизации и теоретических построений. Для писателей-декаден­тов денди как бы выведен за рамки нормальной жизни общества, ибо он противопоставляет себя ценностям об­щества как таковым, его привлекает все неестественное и усложненное, а также то, что признается окружающи­ми эфемерным и недолговечным. В такой трактовке Д. превращается в форму протеста, освобождения и са­моидентификации, попытку вырваться из мира обыден­ных человеческих отношений и чувств, а ориентация денди-художника на искусственность начинает призна­ваться его основным достоинством. Выдавая созданные им миры за «реальную действительность», искусство со­здает новый порядок, противостоящий хаосу мира^Те-оретическое обоснование подобным образом понятого Д. дает Бодлер в своем программном эссе «Денди» из серии «Художник современной жизни» (1863); его воп­лощением становится гюисмансовский Дез Эссент (ро­ман «Наоборот», 1884) JC завершением эпохи символизма и декаданса Д. уходит из литературы, но вновь возрожда­ется у теоретиков постмодернизма М.Фуко и К.Палья, для которых становится особой эстетической конструкцией, лежащей в основе этого течения и современной культу­ры в целом. Суть Д. Фуко и Палья сводится к постоян­ному бунту «против природы», к триумфу искусствен­ности, а сам Д. осмысляется как синоним декаданса и постмодернизма. Символом этого нового «антируссо­истского» бунта для постмодернистов является фигура маркиза де Сада, парадоксальным образом связываемо­го с философией Просвещения, открывшей «подлинную природу», «естественное состояние» человека—залож­ника и жертвы социальных сил. Это «естественное со­стояние» может быть достигнуто только при условии ос­вобождения субъекта от ограничений, накладываемых об­ществом и властью. Признавая условность «внутреннего содержания» субъекта, Сад, считают постмодернисты, делает то же, что и денди; он превращает человеческое тело лишь во внешнюю, ничем не наполненную оболоч­ку, предмет различных манипуляций.

Лит.: Вайнштепн О. Поэтика дендизма: литература и мода // ИЛ.
2000. № 3; PrevostJ.C Le dandysme en France (1817-1839). Geneve,
1957; Moers E. The Dandy: Brummell to Beerbohm. L., I960; Carassus Ё.
Le mythe du dandy. P., 1971; Neumeister S. Der Dichter als Dandy.
Mtinchen, 1973; Alberes EM. Le dernier des dandies: Arsene Lupin. Etude
de mythes. P., 1979; Coblence F. Le dandysme, obligation d'incertitude.
P., 1988; Gnug H. Kult der Kulte: Die Klassische Dandy im Spiegel der
Weltliteratur. Stuttgart, 1988. В.А.Мусеик

«ДЕРЕВЕНСКАЯ ПРОЗА» — одно из ведущих на­правлений русской литературы советского (послесталин-ского) периода; берет начало в публицистических очер­ках о селе В.Овечкина «Районные будни» (первая часть в 1952), Е.Дороша «Деревенский дневник» (195Ф-62), атак-же в программной статье Ф. Абрамова «Люди колхозной де­ревни в послевоенной прозе» (1954) и первом романе его будущей тетралогии — «Братья и сестры» (написан 1951, опубл. 1958), в ранних рассказах ВАстафьева и первых про­изведениях «лирической прозы»—«Владимирские просел­ки» (1957) В.Солоухина. Формирование художествен­ных и нравственных основ «Д.п.» связано с ранними произведениями А.Солженицына «Матренин двор» (1959), «Захар-Калита» (1965), «Один день Ивана Денисовича»

(1962). «Д.п.» представлена произведениями: «Привыч­ное дело» (1966) В.Белова, «Братья и сестры» (1958) Аб­рамова, «Последний поклон» (1957-92) и «Царь-рыба» (1972-75) Астафьева, «Калина красная» (1973), «Харак­теры» (1973) и «Беседы при ясной луне» (1974) В.Шук­шина, «Из жизни Фёдора Кузьмина» (1966) и «Мужики и бабы» (1977) Б.Можаева, «Усвятские шлемоносцы» (1977) Е.Носова, «Последний срок» (1970), «Проща­ние с Матерой» (1976) В.Распутина. В 1990-х мировая русистика охарактеризует «Д.п.» как «наиболее состо­явшееся (с эстетической и идеологической точки зре­ния) литературное направление» (Parthe, X).

«Д.п.» свойственна специфическая типология героя, позволяющая выделить образы «хранителей древностей» (вековечных ценностей народной мудрости) и образы «вольных людей» типа Егора Прокуцина в «Калине крас­ной» Шукшина—героев, во многом живущих наперекор общепринятым нормам, вразрез с традиционными крес­тьянскими устоями. Писатели-деревенщики внесли свой вклад в модификацию канонических жанров оды, пасторали (современная пастораль «Пастух и пастушка», 1971, Астафьева), сказки («До третьих петухов», 1975, Шукшина), романа (роман-хроника Белова «Кануны», 1972-76). Развитие получают сказовые формы, «повество­вания в рассказах» с вставными притчами, легендами («Царь-рыба» и «Последний поклон» Астафьева). Наряду с такими крупномасштабными полотнами, как тетралогии Ф.Абрамова «Братья и сестры», нередко предпочтение от­дается жанру лирической миниатюры.

Лит.: ВильчекЛ.Ш. «Деревенская проза» // Современная русская советская литература. М., 1987. Ч. 2; Кузнецов Ф.Ф. На переломе: Из истории литературы 1960-70-х годов. М., 1998; Большакова А.Ю. Нация и менталитет: Феномен деревенской прозы XX века. М., 2000; Parthe К. Russian village prose: The radiant past. Princeton, 1992.

---

Дата добавления: 2015-08-20