Глава 13. Все должно остаться прежним

Гермиона и Гарри замыкали шествие, пробираясь по темному сырому туннелю. Перед ними шагали профессор Люпин, Петтигрю, Рон и Блэк, который левитировал профессора Снейпа.

Гермиона была напугана — они и раньше сталкивались с трудностями, но сейчас она не могла сообразить, как выбраться из этой передряги. Она потеряет баллы и, конечно же, будет отбывать взыскание с профессором Снейпом до конца учебы, если предположить, что ее не исключат.

Гарри, который шел впереди, начал шептаться с Блэком. Она в их разговоре не участвовала, но все же ухватила обрывки фраз «опекун», «оставить Дурслей», «переехать».

Она покачала головой. Гарри всегда умел видеть хорошее во всем. Только он мог перескочить от желания убить человека к составлению планов о совместном проживании меньше чем за час.

Голова профессора Снейпа периодически задевала потолок, идущую позади девушку осыпало пылью и известняком. Пусть профессор и Блэк ненавидят друг друга, но Сириусу все же не следовало быть настолько грубым, думала Гермиона.

Когда они приблизились к выходу, Блэк отлевитировал Снейпа из норы и отошел в сторону, чтобы выпустить Гарри и Гермиону. Она посмотрела на профессора и удивилась, впервые за три года увидев его расслабленным. Таким она его не знала. Он не казался опасным и выглядел почти… красивым.

Не прошло и секунды, как начался настоящий ад. Из-за туч выглянула луна, и профессор Люпин вдруг замер на месте, его тело будто застыло. Лишь на мгновение, пока он не начал трансформироваться. Блэк побежал к нему, и чары вокруг Снейпа ослабли. Профессор грохнулся на землю и сразу же вскочил, злой как черт. Растерянность, которую он, возможно, чувствовал полностью затмила ярость. И он приблизился к ученикам:

— Поттер, Грейнджер, Уизли, за мной, немедленно!

— Но, профессор!

Несмотря на свой страх, Гермионе не могла не улыбнуться, услышав, что даже сейчас Гарри очень быстро опомнился и обратился к Снейпу надлежащим образом.

Оборотень — она больше не могла думать о нем, как о человеке — полностью преобразовался и отбросил Блэка на землю, как марионетку. Сириус не двигался. Когда Гарри закричал, волк подступил к ним, из его пасти донеслось низкое рычание.

— Никаких «но, профессор», Поттер. Вы пойдете со мной. Немедленно.

Так не должно быть.

— Профессор, сзади! — взвизгнула Гермиона, а волк тем временем подходил все ближе, ближе…

Еще более раздраженный, чем когда-либо, Снейп повернул голову и замер. Волк слсредоточил все внимание на нем, а профессор, справившись с собой, медленно попятился, широко раскинув руки, и закрыл собой учеников. Троица спряталось за его спиной, и Гермиона молилась, чтобы все слухи о профессоре Снейпе и его талантах в защите от темных искусств оказались правдой и он достаточно одарен, чтобы справится с вполне сформировавшимся оборотнем.

Выставив руку перед собой, профессор Снейп взмахнул палочкой в сторону оборотня, по-видимому, чтобы проклясть его, когда волк набросился. Гермиона, Гарри и Рон понеслись прочь, когда Снейп полетел на землю. Блэк мгновенно трансформировался в свою анимагическую форму и попытался оттащить чудовище от Снейпа. Острые зубы и целая гора меха укрыли профессора, но Люпин отбросил Блэка в сторону как тряпичную куклу. И молнией метнулся к шее Снейпа, чтобы рвать кожу и плоть, как бумагу. Гермиона едва сдержала вскрик, когда они с ужасом наблюдали за этим.

Издалека она услышала волчий вой, и ее затопил страх. Еще один оборотень? Им не выжить. Люпин поднял голову от Снейпа, навострив уши. Когда вой прозвучал снова, волк оставил свою жертву и помчался в Запретный лес.

Кровь хлынула из раны на шее профессора, а ребята застыли ошеломленные, не в силах побороть страх и оцепенение, чтобы помочь. Рон вздохнул, когда Снейп повернул к ним голову, прожигая взглядом Гермиону:

— Посмотри... на... меня...

И его глаза потускнели, а лицо расслабилось.

Гермиона не смогла сдержать крик.

Когда она проснулась, гостиную освещали ранние солнечные лучи. Сердце бешено колотилось после кошмара. Гермионе часто снилась ночь, когда умер Снейп, но его смерть никогда не перемешивалось с другими снами. Странно, но Гермиона редко думала о том дне, когда они с Гарри спасли Сириуса Блэка. Непонятно, почему ее мозг выбрал именно это событие для сна, не говоря уже о том, чтобы совместить его с другим ужасным воспоминанием.

Гермиона посмотрела на диван и поняла, что Снейпа там нет. Она сонно потерла глаза и задумалась: а что если она забыла о заклинании. Взгляд блуждал по комнате, и вдруг она заметила еще кое-что: пустые банки от горького пива, горшочек, тарелки.

Ой! Ой...

Воспоминания затопили сонную память. Он целует ее ладонь, она нападает на него просто на полу гостиной. Она занималась люб… нет, сексом с Северусом Снейпом. Теперь она никогда не сможет называть его Снейпом.

Мысленно подготовившись к своему самому большому позору, Гермиона повернулась к Северусу лицом.

Пусто.

Дверь в ванную была открыта, и горел свет. Завернувшись в покрывало, Гермиона подкралась, надеясь не напугать Северуса.

Никого.

Если, конечно, он не прячется в шкафу, что однозначно глупая идея. Оставалось не так много мест, где он может быть…

Гермиона прошлась по гостиной и только тогда осознала, что лестница на второй этаж открыта.

Дерьмо!

Призвав палочку, Гермиона спустилась по лестнице и рысью промчалась по коридору, заглядывая в комнаты, но все оказались пустыми. Конечно, прятаться здесь не имело смысла, но она обязательно посмотрит еще раз, если придется.

Преодолев второй пролет, Гермиона запаниковала. Что если он нашел свою палочку? Он мог легко снять созданные ею чары и убежать.

Чертдермомерзавецнегодяйчертегоподери! Это она во всем виновата. Она позволила ему приблизиться, а сейчас его здесь нет, наверное, помчался исполнять приказ Темного Лорда.

Гермиона притормозила в коридоре и с удивлением отметила включенный свет. Проследовав за ним, она оказалась в столовой.

Ее исследования. Он бы увидел все это.

Теперь он знает все.

Все, что она просматривала, было аккуратно сложено на столе — гораздо больше порядка, чем в самом начале исследований. Посередине лежал кусок пергамента, исписанный слишком знакомым почерком:

Гермиона,

Я должен вернуться назад. Когда прочтешь мои дневники внимательнее, поймешь, что это не имело никакого отношения к моей… моему уважению к тебе.

Постарайся не пролить растворитель на мой портрет. Северус.

P.S. Пароль — Permissum lacuna videor*.

Гермиона хмуро глянула на презренный кусок пергамента. Свое уважение? Это все, что он может сказать после прошлой ночи? Пароль? У дневников был пароль? Это объяснило бы, что в них не нашлось никаких упоминаний, касающихся этой сумасшедшей недели.

Хотелось накричать на его портрет, но Гермиона знала, что, вероятно, он отправит ее читать, как последнюю первоклашку (и как-то умудрится снять баллы с Гриффиндора). Гермиона нахмурилась и села в кресло. Направив палочку на верхний дневник, который описывал времена ее первых лет в Хогвартсе, она взмахнула и прочла пароль.

Но ничего не произошло.

Взмахнула и ткнула.

Ничего.

Покрутила палочкой и постучала.

Ничего.

Разозлившись, она открыла книжечку на форзаце и произнесла другое заклинание:

— Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость.

Конечно, это не сработало, но почему-то она почувствовала себя лучше.

Будто выцветшие, слова начали возникать на странице:

Гермиона,

Если тебе хватило глупости пробовать это заклинание, у тебя действительно иссякли идеи. Просто отправь младшего меня домой — со мной все будет хорошо.

Северус.

Через несколько секунд слова померкли.

Необходимо выяснить, как же расколдовать эти дневники.

Пароля явно мало. Остается только возможность, что заклинание здесь того же типа, с которым Джинни Уизли имела дело на первом курсе. Откупорив чернильницу, Гермиона обмакнула перо и написала слова на форзаце.

Она отдернула руку и замерла, не зная, чего ожидать. Книжечка поднялась над столом и захлопнулась, перевернувшись задней обложкой вверх. Раздумывая, что же это было, Гермиона потянулась, чтобы схватить дневник. Но он снова открылся, на этот раз задом наперед, страницы быстро перелистывались одна за другой, а между строк возникали зеленые каракули. Когда заклинание сработало, блокнот мягко приземлился на стол, и перед глазами Гермионы снова предстал форзац. На странице проявились слова:

Гермиона,

Уверен: первое, что тебя заинтересует, — не сделал ли я своего рода хоркрукс из этого дневника. Нет. Это было своего рода выявляющее заклинание. В этом дневнике ничего не изменится, он не будет общаться с тобой, как дневник Тома Риддла. Поэтому, пожалуйста, не беспокойся об этом.

Если слова, которые только проявились, расстроят тебя, мне очень жаль. Я не собирался скрывать от тебя столько, но секретность была необходима, пока не появится мое юное воплощение. Перед тем как начать рвать и метать, пожалуйста, вспомни свой личный опыт с хроноворотом: все должно остаться прежним. И, пожалуйста, пойми мой эгоизм в нежелании ничего менять: время с тобой, особенно события нашей прошлой ночи, — от этого я никогда не смог бы отказаться.

Я проклят так, чтобы иметь портрет после смерти, поэтому не стесняйся прийти и отругать меня, когда прочитаешь нескольких отрывков в этом томе. Уверен, что ты не найдешь для меня ни одного доброго слова. Я заслуживаю каждое из них.

Северус.

P.S. Заклинание подходит ко всем моим дневникам и откроет тебе много других подробностей моей жизни. Надеюсь, они помогут тебе лучше понять кое-что. С.

Еще более смущенная, чем когда-либо, Гермиона уселась за чтение, гадая, что узнает о Снейпе своего детства.

4 июня 1992

Сегодня была одна из страннейших ночей после моего возращения из будущего. Я знал, что будет трудно: Темный Лорд снова воплотиться, трое моих учеников подвергнутся настоящей опасности… Но знать, что кое-что случится, и переживать событие самому — все-таки не одно и то же.

Гермиона, ты была такой умницей, хотя я и так это знаю. Я очень постарался, чтобы создать эту загадку, подсознательно надеясь, что ты не сможешь отгадать ее и это убережет тебя. Глупо, потому что без твоей находчивости все пропало бы. Поттер, конечно, не смог бы решить ее самостоятельно. Но мы ведь не можем изменить будущее, правда?

Ты оказалась на высоте. Я так гордился тобой, моя маленькая умница. Конечно, мою гордость омрачало ужасное чувство — неправильно любить тебя вот такой, как сейчас. Да, я знал, в какую женщину ты вырастешь, но ведь ты еще не она…

Я знал, что ты близка к опасности, и не мог ничего поделать — это было самым трудным из всего, что я когда-либо переживал. Я метался по своему кабинету и, кажется, вытоптал траншею в каменном полу. Знаешь, сколько раз нужно сломать перо, чтобы его уже нельзя было восстановить магией? Волшебное число 13, на случай, если тебе интересно.

Я знал, что Поттеру все удалось в то же мгновение, когда впервые за одиннадцать лет моя метка обожгла меня. Слабо, едва заметно. Сегодня метка — начало моего конца во многих отношениях. Интересно, хватило ли этого, чтобы почувствовали и мои братья.

Скоро придется идти в кабинет директора, обсуждать, что «все это означает». Будто я не знаю. Шпионить для Ордена всегда было легко. Быть единственным шпионом для спасения всеобщего будущего на планете оказалось более одиноко, чем я мог себе представить. Как бы я хотел, чтобы ты была у меня, Гермиона, мы бы обсудили это с тобой. Хотел бы я сохранить хроноворот, чтобы отправиться в будущее и рассказать тебе, как мне тяжело. Но, после того как я тебя оставил, не верю, что ты захочешь…

Гермиона отложила дневник, ее руки дрожали. Она много лет не думала о той ночи, когда Гарри нашел философский камень. Улыбнулась, вспомнив, как подожгла мантию профессора Снейпа, уверенная в том, что он пытается навредить Гарри. Все приключения первого года были страшными тогда, теперь же казались детской игрой. Ей говорили, что ту загадку создал профессор Снейп, и она очень гордилась, что ее ума хватило, чтобы понять суть, хотя для нее это оказалось очень просто. Но по версии Гарри и Рона, загадка была самым трудным вопросом за всю их учебу в Хогвартсе.

Но знать, что профес… Северус так волновался за нее и гордился ею, потому что она справилась с его загадкой. Как же это не сочеталось с тем образом, который хранила память.

Утренний сон всплыл в сознании. Она помнила страх, который почувствовала, увидев преобразование профессора Люпина, но почти забыла, что Северус закрыл их собой, а сам выступил перед оборотнем. Позже она узнала, что ребенком Ремус чуть не убил Снейпа, хотя его и нельзя было винить. Должно быть, Снейп действительно заботился о них, если выстоял перед такой опасностью…

26 декабря 1996

Не знаю, зачем я решил помучить себя вчера вечером. Мне повезло: я не был обязан присутствовать на Рождественском балу. И мне следовало бы держаться подальше.

Но я все равно пришел, скрытый чарами невидимости, чтобы не привлекать внимания. Если бы я знал, что ты там будешь, в таком прекрасном платье, то спрятался бы в своих комнатах на все рождественские праздники.

Вчера вечером впервые за много лет я увидел тебя такой, какой представлял — взрослой. Гермиона, платье, такого правильного голубого оттенка, подчеркивало твою красоту больше, чем любой другой наряд. Я видел, как ты улыбаешься друзьям, впервые видел твою взрослую улыбку уже не с теми передними зубами, над которыми я хотел бы не подшучивать. Ты никогда не поймешь, что я чувствовал, когда Драко тебя проклял, а я должен был ядовито ответить.

Я покинул бал в ту же секунду, когда вы с Крамом начали танцевать. Видеть тебя такой прелестной, такой взрослой… Впервые, после того как оставил тебя в будущем, я действительно осознал, что потерял. Не буду лгать и говорить, что это на меня не повлияло. Вчера вечером я плакал, плакал впервые с того дня, когда вернулся в свое прошлое, Гермиона. Я чувствовал себя таким потерянным, без единого человека рядом, который хотя бы знает о нас.

Северус писал, как будто бы у них были отношения. Это могло бы показаться милым, если бы она никогда ничего к нему не испытывала, но все вместе… Гермионе было грустно, и она чувствовала себя… использованной. Да как он смеет играть ее воспоминаниями? Она пришла в бешенство, но его слова странно польстили ей. Гермиона не знала, что он присутствовал там в тот вечер. Она любила эту голубую мантию, которая все еще висела в шкафу, и примеряла каждые несколько лет, удивляясь, что наряд все еще подходит. Тот вечер хранил и грустные воспоминания — тогда Гермиона поссорилась с мальчиками. Но знать, что не только Виктор считал ее прекрасной, было чертовки приятно.

Волнуясь и страстно желая узнать, что еще написал Сне… Северус, она продолжила.

8 июня 1996

Полагаю, бремя моих тайн последних шестнадцати лет, наконец, снято. Теперь Дамблдор все знает, Гермиона. Вернее, не совсем. Я не был так глуп, чтобы отдать ему все свои материалы по поводу быстро приближающего будущего. Он проглотил ложь о том, что будущий я предупредил, чтобы я ни с кем не делился своими дневниками и книгами. На всякий случай я наложил на свои бумаги столько чар, сколько мог, потому что знаю: Дамблдор наверняка попытается найти эти записи в ту же секунду, когда я покину замок.

Но да, он знает о нас. И что я солгал, используя Лили как оправдание, чтобы присоединиться к Ордену Феникса. Он был на удивление спокоен, когда я сказал ему. Если замешана любовь, а я все еще люблю тебя, люблю больше, чем думал, что вообще возможно, вряд ли Дамблдор беспокоится. Конечно, я получил строгое предупреждение: если поделюсь с младшей тобой какой-либо информацией, буду сурово наказан.

К счастью, ты лежала без сознания, когда случилось то, из-за чего я должен был рассказать все Дамблдору или буду «сурово наказан», когда мы «поговорим». Я знал, что ты собираешься сбежать с Поттером спасать Блэка в Министерство, и снова позволил этому произойти. Я знал, что тебя проклянут, но не знал, как. Учитывая, с кем вы сражались, я не удивился, когда Дамблдор позвал меня в больничное крыло осмотреть некоторые травмы — пара заклинаний были настолько темными, что Поппи даже не подозревала об их существовании.

Я не ожидал, что в комнате окажемся мы одни. Когда я рванулся к тебе, то увидел, что твоя кожа так же бледна, как простыня, на которой ты лежишь. Твой больничный халат чуть приоткрылся, обнажив шрам, который делил пополам твою грудь, скручиваясь вокруг сердца, и отсвечивал кислотно-зеленым.

Проклятие сердца. Проклятие истинной любви. Проклятие Белоснежки. Как его ни назови, оно оставалось одним из самых страшных в арсенале Долохова. Если бы у меня не было лекарства, ты умерла бы через сорок восемь часов. Интересно, кто-то говорил тебе об этом?

Единственное лекарство, конечно, поцелуй любимого человека. Крам слишком далеко, Рон, учитывая его раны, был не в состоянии прийти тебе на помощь.

Я сидел на кровати рядом с тобой. Впервые я понял, что ты достигла своего взрослого роста и стала по-настоящему похожей на женщину, которую я люблю. Когда я взял тебя за руку, из моих глаз полились слезы. Клянусь, Гермиона, ты единственная женщина, из-за которой я вот так плакал. Я поправил твои волосы и почувствовал себя извращенцем. Наверное, так оно и есть. Я наклонился, чтобы поцеловать тебя. Твою холодную кожу будто омыло теплом, и на миг твои губы прижались к моим. Я отстранился, а твои глаза мгновенно открылись. Я немедленно отпустил твою руку. Помнишь ли ты?

— Профессор Снейп, — сказала ты, недоумение скользило в твоих уставших чертах, — что случилось? Почему я в больничному крыле? С вами?

Быстро, как только мог, я отвернулся, чтобы скрыть слезы, блестевшие на моем лице. А обернувшись снова со своим самым прожигающим взглядом, ответил:

— Чтобы вылечить вас от проклятия, которое вы получили. Впредь постарайтесь не тратить мое время на бессмысленные походы в больничное крыло.

Я выбежал из комнаты, не оглядываясь, чтобы не видеть, как ты плачешь из-за моей грубости. Я думал, что никто не заметил, пока не услышал тихое покашливание из конца коридора.

Дамблдор.

— Северус, полагаю, пришло время для давно назревшего разговора.

Должно быть, он что-то подозревал из-за Мерлин знает каких действий с мой стороны. И вот я сидел в кабинете, в кресле для учеников, напротив его стола, и рассказывал свою историю. Он поручил мне защищать тебя, так же, как Поттера и Уизли. Я знал, что Дамблдор мне прикажет. Я уже написал об этом дневниках, так почему же должен удивляться?

И вот сейчас я пересказываю тебе свою историю, Гермиона, пишу в надежде, что ты хотя бы простишь меня. Ты не представляешь, каково это — любить того, с кем рядом не можешь быть из-за обстоятельств, времени и возраста, и даже не иметь права поговорить. Любить тебя — мое благословение, Гермиона, и мое проклятие. День за днем я живу с надеждой, что мои поступки приведут тебя к счастливой жизни и ты будешь с нежностью вспоминать время, которое мы провели вместе. Я знаю, что не имею права любить тебя так, как люблю. Мы были вместе всего неделю. Мою жизнь нельзя назвать легкой, я знаю все детали своей неотвратимой смерти и отпущения грехов… Но ты стала для меня несбыточной мечтой. Я не смог бы выжить, не помня тебя.

Слезы текли по ее лицу. Северус был прав — никто не объяснял ей, что за проклятие ее поразило. Гермиона осознала, что растеряно потирает шрам, пока читала, и задумалась, а вдруг ее чувства к Северусу после его смерти были как-то навеяны этим.

Нет, Гермиона, твои чувства появились гораздо раньше, чем проклятие.

Это было так трудно принять: его обращение с ней в школе и настоящие доказательства того, что он любил ее и постоянно защищал. Необъяснимым образом ее забота, доброта и честность затронули в нем нечто, заставив вернуться и стать героем, которым Гермиона знала Северуса Снейпа. И все потому, что Волдеморт направил его по этому пути.

Нужно поговорить с ним. Но что сказать? Что она может сказать ему сейчас? Он ждет этого разговора двадцать лет, при жизни и после смерти, а Гермиона не представляла, что говорить. Воспоминания об их ночи и неделе вместе слишком свежи. У нее совсем не было времени, чтобы обдумать это. И обнаружить, что дневники написаны для нее…

Да, Гермионе нужно поговорить с ним. Но сначала поспать.

*****

Заплетая волосы, нанося макияж, выбирая красивый наряд, Гермиона все еще не могла поверить себе. Она понимала, что тянет время, но какая-то часть ее сердилась на него, несмотря на написанное в дневниках. Прошлая ночь была особенной для Гермионы — больше, чем она могла бы даже представить, — но он оставил только короткую записку. Северус не подождал до утра, чтобы объясниться, не остался, чтобы они вместе нашли лучший способ отправить его домой. Принимая ванну, Гермиона переосмыслила каждое их мгновение вместе и задумалась: если он действительно испытывал к ней подобные чувства, как мог вот так просто исчезнуть? Отнестись равнодушно к ее исследованиям, потраченному времени, головной боли… и сбежать? Доброжелательность, с которой она возвращалась на чердак, их разговоры… и видеть здесь следы его присутствия — это только сильнее разозлило ее.

Гермиона надела фиолетово-голубое платье с глубоким V-образным вырезом, чтобы подразнить его. Макияж подчеркивал глаза. Волосы же намеренно уложила беспорядочными локонами, чтобы напомнить ему об их ночи.

Последние два года Гермиона чувствовала себя виноватой и несчастной и теперь не собиралась жалеть Снейпа даже после его смерти.

Гермиона брела по дому, будто в тумане, пытаясь придумать, какими будут ее первые слова, планировала что-то уничижительное, в духе самого Северуса Снейпа. Когда приблизилась к двери, она остановилась и поправила платье, убеждаясь, что выглядит отлично.

Наконец, она решила, что обратится к нему спокойно, а не ворвется с криками и плачем. Она просто поинтересуется, что ей делать с этими по-новому открытыми дневниками, и спросит, стоит ли историкам написать правдивую биографию Северуса Снейпа. Она ни в коем случае не признает, что что-то изменилось. С двадцати лет Снейп не знал, что произойдет, и Гермиона надеялась, что ей удастся отбросить недавнее и удержаться. Она не хотела плакать возле портрета, как в ту ночь, когда Северус появился на ее чердаке.

Послеобеденный свет лился в галерею, отражаясь от паркетного пола. Фигуры на колдографиях казались странно застывшими, они будто ждали, чтобы не пропустить ничего интересного. Да Гермионе и самой было любопытно, что произойдет. Должно быть, ее опасения стали еще сильнее: когда она подошла к портрету, бра на стенах вдруг засветились. У Гермионы не было вспышек стихийной магии с детства, и это ее немного напугало.

Гермиона осмелилась взглянуть на картину. Портрет директора Снейпа, обычно изображавший все его тело, сейчас показывал лишь лицо и плечи в натуральную величину. Нарисованное подобие смотрело на нее с непроницаемым выражением.

Гермиона опешила, она так сосредоточилась на Снейпе, который был с ней, что не была готова увидеть его таким грустным и старым. Это резко вернуло ее с небес на землю. Снейп из ее детства, мужчина, постаревший раньше своих лет. Профессор, который издевался над ней и ее одноклассниками намного сильнее, чем остальные учителя. Человек, который спасал ее снова и снова. Живший лишь для того, чтобы выжила она. Умерший, потому что она ничего не сделала. Мужчина, с которым она только что…

Все попытки успокоится, все заготовленные слова, все запланированное вдруг пошло прахом. Гермиона опустилась на колени, и слезы хлынули из глаз. Она ненавидела себя за это. Когда она подняла голову, то увидела в его глазах что-то… Сострадание? Грусть? Любовь?

Снейп вдруг запустил руку в волосы и открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но закрыл, не проронив ни слова.

Почти всю ее жизнь этот человек держал под контролем любой их разговор. Но то, что он сейчас не мог ничего сказать, было как-то странно. Гермиона не могла этого выдержать.

— Пожалуйста, директор, скажите что-нибудь...

Раньше он избегал ее взгляда, но теперь смотрел прямо в глаза. Безучастное выражение сменилось искренним изумлением.

— Директор? Директор?! Ты читала мои дневники? И после этого ты называешь меня директором? — голос, обычно такой сильный и яркий, почти осип к концу фразы, а хрип после укуса змеи слышался лишь отчетливее.

Гермиона почувствовала себя еще более несчастной.

— Да, полагаю, таков ваш титул. — Нельзя колебаться, иначе потеряет контроль. Гермиона поднялась на ноги, пытаясь собрать воедино те крохи уверенности, которые так быстро ее оставили. — Я хотела спросить, кто должен получить ваши дневники. Думаю, нужно написать вашу точную биографию со всей дополнительной информацией, должным образом объясняющую вашу одержимость маглорожденными.

Его лицо исказилось от боли. Но так Гермиона могла сохранять превосходство.

— Думаю, я это заслужил. Тебе следует знать, что я зачаровал дневники так, что только ты можешь увидеть записи о нас. Другие же дополнения вполне публичны. Но… я не хотел бы, чтобы мою любовь к тебе считали одержимостью.

— А как еще можно это называть? Человек, который создал целую хронику своей жизни для меня. Который настаивает, что любил меня после того, как бросил! Который…

— Гермиона Грейджер! — Имя, которое он прокричал своим профессорским тоном, всегда заставлявшим ее застыть. Портрет посмотрел на нее извиняющимся взглядом и продолжил: — Гермиона, разве ты еще не поняла, что ночью, когда я оставил тебя, у меня не было другого выбора? Я в одно мгновение выбросил из своей жизни то единственное хорошее, что у меня было.

Нет, она не понимала.

— Подумай, что ты знаешь обо мне. Ты ведь знаешь все, что происходило в моей жизни, так же, как и я. Скажи, когда кто-нибудь проявлял ко мне уважение, как ты? Ты держала меня в плену. И это было ужасно… — ухмыльнулся он, и Гермиона почувствовала, что тоже улыбается, несмотря ни на что. — Ты заботилась, чтобы я был сыт, в тепле и безопасности. Ты относилась ко мне как к человеческому существу. Так, как мой папа, Повелитель, одноклассники и Дамблдор никогда не относились. Несмотря на прошлое, ты была добра ко мне. Когда мы были вместе прошлой ночью…

— Я не хочу обсуждать этого, директор!

— Северус! И ты меня выслушаешь. Когда мы были вместе прошлой ночью, впервые, впервые я был с женщиной, потому что мы просто хотели этого. Никаких политических мотивов, никаких пари… Хотя ты знала меня лучше, тогда утром ты проявила истинное сострадание. Кошмар, от которого ты меня спасла, был самым ужасным в моей жизни, и ты помогла мне почувствовать себя в безопасности. Ты принесла мне еду, которую сама приготовила. Клянусь, что по рецепту, который позаимствовала у моей матери. Чтобы мне было уютно. Ты провела много часов за исследованиями, пытаясь понять, как отправить меня домой, найти безопасный путь. Никто, ни один человек до конца моей жизни не заботился обо мне так, как ты на этой недели. И если я люблю тебя за это, ты не можешь меня винить. А это именно то, что ты делаешь.

Она глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь, внезапно охватившую тело. Это слишком, слишком, чтобы принять.

— А твое поведение, когда я впервые навестила портрет? Почему ты был таким жестоким? Твоя жизнь закончилась, причины лгать мне исчезли.

Снейп поморщился.

— Чтобы мы помирились? Стали друзьями? Думаешь, вначале ты относилась бы к младшему мне с таким скептицизмом и недоверием? Если бы только что вернулась после приятной беседы со своим бывшим профессором? Если бы мы пришли к пониманию, ты смогла бы отправить меня младшего назад? Нет, между нами не могло быть симпатии, или как можно меньше. Все должно было разыграться, как раньше.

— Ты мог бы не делать это таким трудным… Если бы мы не… Если бы ты просто вернулся… или позволил мне найти ответ…

— Если бы мы не… что? Не занимались любовью? Для меня прошло уже двадцать лет, но, как я припоминаю, Гермиона, это была твоя идея.

Она проклинала свои щеки, предательски вспыхнувшие румянцем. Северус был прав, хотя он дразнил ее, именно она повела их по этому пути. Она потупилась, рассматривая мерцание свечи.

— Ты мог остановить меня… — Ее самообладание разваливалось на куски. Ее намерения — желание сохранить контроль — рушились в присутствии этого мужчины. Столько мечтаний из прошлого и воспоминаний из настоящего ускользали, когда разбитое сердце уже не могло хранить их в себе.

Его прекрасный глубокий смех, видимо, устоял против укуса змеи. Он заполнил галерею, разливаясь эхом по пустой комнате, и вонзился осколками в ее сердце.

— Гермиона, посмотри на себя. Господи, да ты так же прекрасна, как я помню. Думаешь, если бы я был жив, мы бы сейчас говорили? Честно? Если я почти сорокалетний не могу сопротивляться тебе, как мог двадцатилетний?

Это нечестно! Когда она посмотрела на него, то поняла, что даже сейчас он смотрит на нее с большим обожанием, чем любой мужчина в ее жизни. На глаза навернулись слезы, но Гермиону это не заботило.

— Что у меня осталось? Я прожила последние два года, пытаясь как-то отплатить за то, что сделала, за то, что позволила тебе умереть. А теперь ты говоришь, что должен был умереть и что я ничего не могла поделать, чтобы это остановить? И что ты не ненавидишь меня, но мы не можем стать друзьями? Я отбросила свою жизнь, образование, друзей, чтобы тебя помнили именно таким, каким ты был, а сегодня вдруг поняла, что даже я не знаю тебя… Я — эксперт по изучению твоей жизни! Что у меня есть, если ты забрал у меня все?

— Рон. У тебя есть Рон.
______________
*Прим. авт: Permissum lacuna videor — на ужасном подобии латыни означает: «позволь словам проявится»

Дата добавления: 2015-08-17