Опасный спуск

Восьмой день штурма грозной Ушбы был на исходе. Расчистив у обрыва скалы небольшую площадку, мы натя­нули «памирку», постоянную спутницу наших походов. Багровые лучи заката медленно угасали на мрачных стенах только что по­коренной вершины. Наскоро приготовив на примусе ужин, мы забрались в спальные мешки и забылись сном усталых людей.

Недолог был сон: ночью неожиданно разразилась снежная буря. Порывистый ветер налетел на палатку, засыпал ее снегом и грозился сорвать с места. Каза­лось, что побежденная вершина неожиданно решила полонить маленький отряд, нарушивший ее вековой покой.

Лежа в мешках, четверо молча прислушивались к диким завываниям ветра. Вспышки молний и раскаты

грома сменялись грохотом лавин. Но с рассветом ве­тер постепенно стал слабеть, и метель угомонилась. Раньше всех поднялся Николай Лавренко. Он рас­стегнул полог палатки и высунул взлохмаченную голову. Кругом было таинственно и тихо.

— Ну как там! — с тревогой спросил его лежав­ший рядом Григорий Маслов.

Николай ничего не ответил, только жестом позвал его к себе. Отгреб варежкой снег и распахнул полог палатки.

Как все изменилось за ночь! Вокруг лежали боль­шие сугробы. Над ущельем хмуро повис туман. В де­сятке шагов ничего не было видно...

— Подъем! — объявил Николай. В его голосе бы­ла тревога, и это сразу передалось остальным, лежав­шим в палатке. Через десять минут обитатели «памирки» были в сборе. Сквозь неподвижную пелену тума­на густо падали хлопья снега.

— Ну, «пленники бледной горы», что будем де­лать! — попытался пошутить Виталий Овчаров. Его веснушчатое лицо с карими глазами расплылось в лу­кавой улыбке. Но шутку Виталия никто не поддержал.

А он, как ни в чем не бывало, напевал себе что-то под нос.

— В такую погоду продолжать путь нельзя, — по­думав, сказал Лавренко. — Давайте обсудим наше по­ложение. Третий день мы на голодном пайке. Непред­виденное отсиживание на северной вершине и потеря рюкзака даром не прошли. У нас остался аварий­ный запас: сто граммов сухарей и одна банка сгущен­ного молока, а впереди еще целый день, а, может быть, и все два тяжелого спуска на юг, к пастушьим кошам.

— Решение может быть только одно — идти, — пе­ребил я Николая. — Сейчас же в путь, не теряя ни одной минуты. В нашей группе нет новичков. Сдела­ем исключение из правил. Выжидать погоду без продовольствия не меньший риск, чем идти! А дорога вниз, домой, всегда коротка!

Предложение пришлось всем по душе. Решили не­медленно выходить. Правда, выпавший за ночь снег сильно осложнил путь: выступы скал сгладились, за­цепы и опоры для рук и ног скрылись под толстым слоем снега, но выбора не было.

Привычными ко всему, огрубевшими руками ла­герь быстро свернули. Не прошло и двадцати минут, как наша четверка начала спускаться к самому узко­му месту «Галстука».

В связках по двое, при тщательной страховке с помощью ледорубов, мы пересекли опасный участок, сильно изборожденный частыми лавинами и камнепа­дами с южной башни Ушбы. Затем нужно было вы­браться по крутым скалам вверх к началу Мазерской впадины. Обычно на этот путь тратится не больше часа, теперь же он занял более трех часов. Вправо и влево скалы обрывались почти отвесно. Пальцы рук коченели от длительных поисков зацепов. И вот мы выбрались на небольшую площадку и, опершись на ледорубы, стояли на краю Мазерского кулуара, по дну которого предстояло спускаться в Тульскую доли­ну. Снизу, из ущелья, словно из трубы, подул холод­ный ветер, и в просветах клубившегося тумана на мгновение открылся кулуар, вид которого удивил всех.

И было чему удивляться: крутой узкий лавинный желоб с высокими стенами был залит зеркальным льдом. Выпавший ночью снег плохо держался на скользком основании и мелкими лавинами сползал вниз, увлекая за собой все, что попадало на пути.

Недобрая слава шла об этом кулуаре. Его спра­ведливо считали одним из ключевых участков штур­ма вершины. Коварная Ушба будто специально при­пасла этот сюрприз непрошеным гостям, посмевшим посягнуть на нее.

— Будем спускаться здесь, — процедил сквозь сжа­тые челюсти Маслов. — Иного пути у нас нет.

Все молчали, говорить тут было не о чем, нужно было действовать.

Успех спуска теперь всецело зависел от точности наших действий, от опыта и собранности. Но в этом, кажется, у нас недостатка не было.

Пока один вбивал первый крюк в расщелину ска­лы, остальные нарезали вспомогательную веревку для петель, связывали две сорокаметровые капроновые веревки и прятали в рюкзаки не нужные здесь ледо­рубы. Зато был извлечен весь арсенал металлических приспособлений, совершенно необходимых для без­опасного спуска.

Выйдя на край выступа, Лавренко обвил веревку вокруг бедра и, сидя на ней, камнем скользнул на дно кулуара. Веревка впилась в тело и обожгла его, но он не обратил на это внимания и, не ожидая осталь­ных, пошел дальше. Короткими ударами молотка за­бил очередной крюк, привычным движением навесил на него стальное кольцо-карабин, пропустил через не­го веревку и так продолжал действовать дальше, как автомат.

Торопить никого не приходилось, положение было слишком тревожным. Каждый понимал, что нужно спешить, так как могло потеплеть, и тогда непременно начнутся камнепады. Фактор времени для нас сейчас был вопросом жизни. Настал момент, когда потребовалось мобилизовать все умение. И вот на­чался поединок.

Подобно второму дыханию, каждый вдруг почув­ствовал в себе необыкновенную решимость и прилив энергии. Неожиданно прорвались и обнаружили себя какие-то скрытые запасы сил, которых никто в себе не предполагал. Теперь в этом поединке со стихией успех решали личные качества каждого, товарищество, спаянность. Чаще обычного слышались лаконичные возгласы: «Выбирай!», «Стоп!», «Еще метр!», «Так дер­жать», «Пошел!».

Работали без устали, самозабвенно. Но вот потеп­лело. Интенсивнее стал таять снег. Чаще срывались из-под ног мокрые лавинкй, смешанные с песком и мелкой осыпью. От них некуда было увернуться, и все это обрушивалось на наши головы. Давно уже промокла насквозь одежда, мутные струйки ледяной воды текли по лицу, по штормовке, проникали за шею. Никто не обращал внимания на хлюпавшую в ботинках воду. Но, несмотря на все старания, спуск все-таки шел медленно.

— Коротка дорога, нечего сказать! — незло съяз­вил Виталий. Прошло уже три часа, а кулуару и конца не видно!...

— Сколько у кого крючьев! — не оборачиваясь, спросил шедший впереди.

— Два, един, четыре — всего семь, — ответил я за всех.

— А карабинов!

— По одному у каждого.

— Маловато! Крючья придется вытаскивать. Хазби, ты замыкающий, выбивай.

Конечно, операция выбивания крючьев не из при­ятных, особенно, когда под ногами нет надежной опо­ры. Это очень утомительно и требует много драго­ценного времени.

— А может, не стоит тратить время, ведь уже скоро... — заикнулся было я, но Николай резко пре­рвал меня:

— Неизвестно, что нас ждет впереди.

Это была правда. Никто не мог сказать точно, сколько «веревок» еще осталось до конца этого опасного спуска, потому что притупилось чувство времени и расстояния. А густой туман, несмотря на сквозной ветерок в кулуаре, снова и снова наседал на плечи, лишал нас ориентировки. В пределах же видимости не было ничего утешительного: тот же кулуар, те же круто вздымавшиеся обледенелые склоны, которые уходили куда-то вверх, теряясь в тумане, и несконча­емые потоки талой воды с грязью.

Как ни старались мы ускорить спуск, нам это боль­ше не удавалось: наверно, был достигнут предел на­ших возможностей. Но мы так же настойчиво продолжали свою однообразную, заученную до автоматизма работу.

Приумолк и говорливый Виталий. Увлеченные борь­бой, мы, казалось, не замечали того, что делалось вокруг, но это только казалось. Замыкающий, кото­рым теперь был Николай Лавренко, напряженно сле­дил за «небом». Время давно уже перевалило за пол­день. Приближалась самая опасная пора: изрядно та­ял снег, и в любой момент мог начаться камнепад. Немые скалы могли в любую минуту «заговорить», и это каждый понимал. Незаметно нами овладело тре­вожное чувство, и оно не давало покоя. Это видно было по взглядам, которые каждый из нас исподволь бросал по сторонам.

И вдруг, как электрический ток, пронзил мозг предупреждающий крик Лавренко:

— Камни!

Он заставил вздрогнуть каждого.

Случилось то, чего больше всего мы боялись. Сверху, как артиллерийская канонада, раздался рокот камнепада. Он нарастал с неописуемой скоростью, неся с собой несчастье и, может быть, смерть. Дей­ствительно, теперь наше положение в узеньком до­нышке кулуара резко ухудшилось, стало почти безвы­ходным. Понять это может каждый, но по-настоящему почувствовать и оценить может только тот, кто хоть раз сам побывал в такой обстановке.

Сейчас мы волею судьбы стояли лицом к лицу с надвигающейся катастрофой и... смело приняли вызов. События, которые разыгрались вслед за этим, за­няли гораздо меньше времени, чем нужно для их опи­сания.

Стиснув зубы, окаменевшие от напряжения, мы какое-то мгновение смотрели вверх, стараясь опреде­лить силу камнепада. Каждый знал из своего опыта, что теперь почти все решают собранность и хладно­кровие.

Не растеряться! Не поддаться панике и страху! Нужно что-то предпринять! Но весь драматизм поло­жения и состоял в том, что времени для этого было слишком мало. Очень ограничены были средства и возможности. И совсем ничтожны шансы на спасение. И все-таки это не был конец...

Один за всех и все за одного.

Время мчалось с быстротою молнии. В такие мгно­вения альпинист перестает ощущать грань между ра­ботой сознания, действием рефлекса и инстинктом самосохранения. Эти великие приспособительные реакции теперь слились воедино и действовали сообща, образуя какое-то сложное шестое чувство.

Годы испытаний в горных походах для человека не проходят бесследно, они закаляют сердце и выраба­тывают характер. От этого, пожалуй, и страха не бы­ло. Впрочем, страх, неизбежное чувство, сопутствующее человеку в подобных обстоятельствах, конечно, был, но он был взят тогда нами в железные тиски. Что же произошло дальше! — Ложись! — крикнул Лавренко. В один миг он подмял под себя самого молодого в группе, стоявшего рядом с ним Виталия, и прикрыл ему голову сдернутым с его же плеч рюкзаком. Маслов и я, страхуясь охватывающими узлами, накину­ли на головы рюкзаки и тоже прижались к мокрым скалам, предварительно спрятав под себя свой инст­румент — руки.

Кулуар наполнился грохотом, визгом и свистом рассекающих воздух камней. «Фр-р-р, Фр-р-р! Цок! Бах!» — раздавалось со всех сторон.

Основной поток, состоящий из мелких камней и грязи, мчался по дну кулуара мимо нас, предусмот­рительно прижавшихся к стенам. Крупные камни со звуками, подобными взрыву, вдребезги разбивались о стены кулуара, избивая нас градом осколков. Николай упустил какие-то доли секунды, не успел подготовить себя — и один из камней угодил в его незащищен­ную голову. Несмотря на плотный кожаный шлем с толстой шерстяной подкладкой, камень наискось рас­сек ему лоб. Он принял опасность лицом к лицу. Гро­хот каменной лавины еще не утих, а мы уже поспешили к пострадавшему и сделали ему перевязку. Са­ми же отделались только царапинами и ушибами.

Очнувшись, Николай с тревогой спросил, все ли живы.— Да, живы, живы, все обошлось... — успокоили мы потерпевшего.

Окончательно придя в себя, Лавренко понял, что может стать обузой для выбившихся из сил товари­щей. Превозмогая боль и головокружение, он при­поднялся и приготовился идти. Остальные с нескры­ваемой тревогой следили за ним, но не удерживали. Разгрузили ему рюкзак, а самого поставили в середи­ну связки.

Нужно было опять спешить, потому что камнепад мог повториться. И вот, обессилевшие от недоедания, а теперь еще пораненные и окоченевшие от холода, мы продолжали спуск, упорно отвоевывая у ощетинив­шейся горы метр за метром. Лавренко с трудом по­спевал за нами. Его тошнило, мучила жажда, но он терпеливо переносил боль. «Только бы не упасть и не подвести, подвести товарищей», — думал он урывками во время этого лихорадочного спуска. Теперь перед нами все чаще вставал вопрос: будет ли конец этому зловещему кулуару! Все хорошо понимали, что так продолжаться долго не может. Есть предел человече­ским силам. По-видимому, к этому пределу мы уже приближались. Но счастье, говорят, улыбается храб­рым — в этот момент мы с некоторой долей тщеславия причислили себя к таковым. Я шел в голове, и то, что я увидел, заставило меня радостно крикнуть:

— Ура! Кулуар кончается! Впереди вижу площадку!

Неужто конец в самом деле!

Но странно, эта радостная весть не произвела ни­какого впечатления на товарищей, как будто она их вовсе не касалась. И они молча, по инерции, продол­жали свою непосильную работу.

В этот момент откуда-то сверху снова донесся зловещий грохот, но, к счастью, всем нам удалось свернуть под небольшой скальный выступ. Над голо­вой стремительно пронеслись потоки снега, воды и камней. Грохот многократным эхом отдавался в изги­бах кулуара. Потом все стихло. Мы продолжали свой путь. Теперь короткие отвесные участки преодолева­лись по веревке на руках. Холодные потоки воды так же безжалостно лились на наши головы. Невыносимо болели натруженные, до крови содранные руки. Дав­но уже превратились в клочья рукавицы и запасные варежки. И хотя мы знали, что вот-вот уже конец тру­дам, все равно мучительно тянулись минуты.

Вдруг в разрывах тумана первый раз за день уви­дали яркую зелень в Тульской долине. Но как еще далеко до нее! С какой завистью смотрели мы на ды­мок, курившийся над пастушьим кошем. Тому, кто побывал в трудных походах, боролся с непогодой в горах, терпел всяческие лишения, нетрудно понять ликующую радость, вызванную первыми проблеска­ми погоды, чувство восторга, которое охватывает тебя от близости жилья и предстоящей встречи с людьми... «Скорее, скорее вниз — туда, где можно отогреться, отдохнуть, утолить жажду и голод!» — думал каждый из нас.

Наконец забит последний крюк. Еще несколько метров спуска — и я с товарищами вышел на широ­кую площадку, которая позволила покинуть этот зло­вещий лабиринт и сойти на обочину кулуара.

— Ф-фу! — с облегчением вздохнули мы и в пер­вый раз за день присели в безопасном месте.

То, что давило и угнетало в течение долгих часов подряд, вдруг разом исчезло и потеряло для нас смысл. Но расслабляться нельзя — это лишь короткий отдых перед последним броском. Заиндевевшие, об­росшие щетиной лица осунулись, в глазах еще горел огонь борьбы, который не потухал до тех пор, пока не спустились вниз, к людям.

Пока же молча вскрыли банку молока, разделили поровну аварийный запас сухарей и, как могли, уто­лили голод. Я взял опорожненную банку и пошел к роднику, сочившемуся из-под скалы. На скале среди снега заметил цветы. На мой радостный возглас все повернули головы. Да, это были живые голубые цве­ты. Они весело кивали пришельцам оттуда, с «неба», и грациозно покачивались на тонких ножках. Какой контраст между этими хрупкими созданиями и окру­жающей обстановкой! По суровым лицам пробежала теплая улыбка. Здесь, в царстве снега и голого кам­ня, нежные растения напоминали о цепкой силе жизни.

— А что вы удивляетесь, — сказал Григорий, — сейчас ведь только сентябрь. — За восемь дней вы, друзья мои, совсем одичали, — полушутя-полусерьез но заметил он.

В самом деле, за эти дни, проведенные на льду и граните, мы отвыкли от мысли, что сейчас жаркое лето.

— Ну, что же, пора двигаться!

— Судя по всему, впереди остались скалы сред­ней трудности, лед и фирн.

Неужели конец испытаниям! Конец невзгодам и постоянной тревоге за то, что ждет тебя впереди! В горах нет легких путей. Альпиниста подстерегает опасность там, где кончается бдительность, где пре­дательски расслабляется воля — это прекрасно пони­мали мы все четверо и с этой мыслью продолжали свой путь.

Миновав обросшие мхом скалы, группа ступила на долгожданный Тульский ледник. Прошел час, другой, и ледник, а с ним и трудности остались позади.

Мы долго еще чувствовали за собой дыхание мо­гучем горы и часто оглядывались. Наверху по-преж­нему слышался зловещий гул и отдаленный грохот обвалов — Ушба жила своей привычной жизнью. А ветер свистел в скалах, гнал последние тучи, расчи­щал нам путь. Поединок был выигран.

Теперь мы шли по роскошным альпийским лугам, сплошь покрытым незабудками, гиацинтами, горными примулами, лютиками. Слабый ветерок был напоен ароматами трав. Радость наполняла сердца. Это была радость победы, она пришла и постепенно овладела нами.

Уже в сумерках подошли к селению Гуль. Толпа горцев спешила навстречу.

— Люди с Ушбы! Люди с Ушбы! — приветство­вали они и крепко пожимали нам руки. Колхозники-сваны давно уже наблюдали за нами и теперь всмат­ривались в наши лица.

Неожиданно из толпы вышла девушка и почтитель­но поставила перед смущенными альпинистами круг­лый низенький столик-треногу с мягким овечьим сы­ром, кувшином айрана и ячменными лепешками, рас­пространявшими аромат теплого хлеба. Радушие, с ка­ким нас встретили горцы, было лучшей наградой за те лишения, которые пришлось вынести во славу че­ловека, его силы, мужества. А горы всегда дарят лю­дям мужество:

Пусть круты стены,

Пусть крепок лед,

Отряд альпинистов

Везде пройдет...

Дата добавления: 2015-08-20