Читайте также: |
|
«Белое пятно», говорите, и это в наше время? Что-то трудно верится. Уже дважды земные полюсы открыты, третий полюс Земли — Чомолунгма — уже четырежды покорен, а вы о пятнах толкуете...
И чтобы убедить моего критически настроенного собеседника, пришлось рассказать, что речь идет не о крупном географическом открытии, а всего лишь о первопрохождении трехкилометрового гребня Главного Кавказского хребта и первовосхождении на безымянную вершину высотой даже ниже пяти тысяч метров.
— И где бы вы думали! В самом обжитом альпинистами районе Западного Кавказа — Домбайской долине. В этом-то и соль, — начал я свой рассказ. В августе пятьдесят третьего года исполнилось тридцать лет отечественного альпинизма. Альпинисты страны отмечали эту дату спортивными восхождениями.
Шел одиннадцатый день юбилейной альпиниады. Нашей четверке — Михаилу Токарю, Андрею Жемчужникову, Николаю Лавренко и мне — достался четвертый этап эстафеты — траверса участка Главного Кавказского хребта. С ночи разбушевавшийся ветер разогнал тучи, и погода обещала быть «ходовой». Но утро неожиданно принесло разочарование: начал моросить мелкий дождь, было похоже на осень. Несмотря на это, старт был дан.
Извилистая тропинка вела в густой пихтовый лес. Мы вступили в заповедник. По обеим сторонам тропы — непроходимые чащи орешника, клена и осины, заросли малины и смородины. Здесь частый гость — бурый медведь, свежие следы его ясно видны на земле. Лес кончился, исчезла и тропинка. Показались склоны, густо поросшие цветущими рододендронами — предвестниками альпийской зоны. Потом целый час шли по пояс в траве альпийских лугов. Основательно промокли. Наконец мы у места ночлега. Но, к великому удивлению, поляна оказалась занятой. Затаив дыхание, мы некоторое время наблюдали редкое зрелище — стадо туров в 40 голов мирно паслось на лужайке. Наше появление оказалось незамеченным даже для чуткого вожака стада. Один неосторожный звук — и прекрасные животные по сигналу вожака понеслись на отвесные скалы. Пока последний из стада не проскочил мимо, вожак не тронулся с места. Благородство рогача было поистине рыцарским.
Сумерки. На морене рядом с лужайкой выросла палатка, в которой уже пофыркивая небольшой примус. Первый высокогорный ужин готовит Андрей Жемчужников. Остальные помогают ему и одновременно стелются, готовясь к ночлегу. Наконец в тесной, но уютной «памирке» воцаряется покой.
Между пиком «Правды» и вершиной Южный Джугутурлючат расположен трехкилометровый гребень, на котором возвышаются еще два пика. Один из них назван кем-то Двурогим, другой — Безымянным. В ясную погоду с Аманаузского ледника хорошо видны обращенные к северу черные, гладкие от частых лавин стены этого гребня. С юга стены кажутся еще неприступнее. Если выбраться на снежную подушку перед пиком Безымянным и посмотреть на него в лоб, то невольно охватывает сомнение: нет, здесь пройти нельзя. Нависшая стена отпугивала многих горовосходителей, не один десяток лет этот гребень и пики на нем обходили альпинисты. Здесь еще не ступала нога человека. Четвертый этап юбилейной эстафеты проходил именно по этому неизведанному пути.
Двенадцатый день альпиниады застал нас на подступах к снежной перемычке у пика «Правды». Пройден, точнее проползен на брюхе, ажурный ледовый мосточек, перекинутый искусной рукой природы через ледовую трещину, — и мы в объятиях наших друзей, заждавшихся нас. Часом раньше группы мастера спорта Владимира Сигалова и ростовчанина Льва Кононова пришли сюда с третьего этапа. Вручив нам шкатулку, в которой хранился пергамент со схемой нашего маршрута и бланк-письмо Главного управления по физической культуре и спорту, группа ушла вниз.
Предстоящее восхождение волновало, это было видно по тревожным взглядам, которые бросал каждый на отвесные стены. Пока мы расчищали площадку у голубого озерца, прямо в ледовой мульде, двое из нас пошли на разведку. Через два часа они вернулись. Вести были неутешительные: на первой же сотне метров потребовалось забить двенадцать крючьев, а что дальше — неизвестно.
Шли часы, сон не приходил, хотя мы легли пораньше. В который раз обсуждали вопрос: что делать! Взвесили все и решили: стена должна быть взята. Теперь, от внесенной ясности, стало немного легче, и мы настроились на штурм. С этими мыслями забылись в тревожном сне.
Ледовые сбросы, на которых нас застал рассвет следующего дня, были первым орешком на пути к стенам Безымянного. Пришлось вырубить сотню ступенек, прежде чем удалось выйти к скалам. Натечный лед, скользкий, как стекло, поддавался туго, лезвие ледоруба вгрызалось плохо. Превзошедший всех нас искусством рубки, старый котельщик-молотобоец Ростовского завода имени Ленина Николай Лавренко виртуозно орудовал ледорубом, но под конец и он упарился. Сказывалась высота и беспокойно проведенная ночь перед штурмом «крепости».
Мы подошли к скалам, с ночи они еще холодные, как лед, от прикосновения стынут руки, но работаем без перчаток, голыми руками, чтобы чувствовать камень. Солнце как назло сюда заглянет еще не скоро, а ждать нет времени.
Веками царившее здесь безмолвие неожиданно огласилось звонкими ударами молотка, забивающего первый крюк. Молоток в надежных руках, им не менее искусно, чем Лавренко ледорубом, владеет наш «профессор-скалолаз» крепыш инженер Михаил Токарь. За ним метр за метром медленно, но ползет капроновая веревка, и за четкими ударами молотка слышится своеобразная музыка забиваемых крючьев. У Миши их целый набор: на петле висят лепестковые, вертикальные и горизонтальные, тут же висят и карабины. Каждый забиваемый крюк «поет» и звенит на свой лад. Эта мелодия хорошо знакома альпинистам. «Поющий» крюк зовет и ласкает слух, вселяет веру, потому что поет он о своей надежности.
За первой связкой Токарь — Жемчужников потянулась и наша с Николаем Лавренко. Утомительная работа требует отдыха, а на крутой восьмидесятиградусной стене площадок нет, и приходится, стоя, висеть на капроновой лесенке или петельке, продетой в карабин. Запасы «металла» у нас ограничены. Поэтому забитые крюки приходится вытаскивать. Если первому бывает тяжело прокладывать «стальную» дорожку, то не легче приходится замыкающему, которому достается труд расчищать ее. Легко сказать, вынуть с такой тщательностью забитый крюк. Операция эта не обходится без курьезов. Однажды для Андрея Жемчужникова она едва не окончилась трагически. Было это так. С трудом расшатанный им крюк долго не поддавался, потом неожиданно легко выскочил из гнезда, но из-за этой-то неожиданности Андрей потерял равновесие, сорвался и повис над пропастью. Только чудом удержал он слетевший с его плеч рюкзак, потеря которого была бы общим нашим бедствием. Пришлось повозиться, прежде чем Андрей стал на ноги и снова надел свой рюкзак.
День был на исходе, но итоги его ничем не порадовали. Наступившая ночь застала нас на самой середине стены. Мы с Николаем Андреевичем, не снимая ботинок, кое-как натянули на себя спальные мешки, соорудили из веревок нечто похожее на гамак и притихли. Михаил и Андрей долго еще возились, наконец, привязавшись, полулегли на шатком уступике. Тут же рядом висели наши ледорубы, весь запас «металла» и кухонный инвентарь, воспользоваться которым здесь не представилась возможность. И не только из-за неудобств, а из-за отсутствия воды. Никто из нас еще с утра не имел ни капли во рту. И теперь к трудностям добавилась жажда, она была изнурительнее холодного, пронизывающего ветра, беспокоившего нас непрерывно. Все можно преодолеть, но как бороться с жаждой!
Кое-как скоротали ночь. Неотдохнувшее тело точно онемело и с трудом поддавалось разминке. Наконец после долгой возни мы приступили к привычной, однообразной и опасной работе. Но теперь к нам подкрадывалась другая опасность — отсутствие воды, отсутствие горячей согревающей пищи. Скоро мы почувствуем это со всей силой. А тут как назло, куда ни глянь, скалы и скалы, разрушенные, сухие, сыпучие. За что ни возьмись — все «живое», еще до сих пор не тронутое и никем не потревоженное. Тут даже туры не ходят, одни лишь альпийские галки надоедливо пищат, с нетерпением ожидая нашего ухода, чтобы полакомиться остатками пищи. Напрасны их ожидания: мы ничего не едим, только косточки от чернослива, положенные под вспухший язык, немного освежают рот, вызывая густую, липкую слюну.
Теперь мы больше молчим, лишь сверху изредка слышатся короткие односложные команды, подаваемые впереди идущим. Движемся попеременно: одна связка уходит вверх на всю веревку, за ней по забитым крюкам идет вторая, обгоняет первую и тоже уходит на всю веревку вверх, и так движемся, подобно челноку.
Ночь опять застала нас на стене немного ниже вершины. Здесь гребень заметно выполаживался, и бивак обещал быть более сносным, но воды по-прежнему нет. Уже вторые сутки изнуренный организм не пополнял утраченную влагу. Ночью в промежутке между сном и бодрствованием кто-то бредил, выкрикивал бессвязные слова: так бывает, когда сильно устаешь или чем-то очень озабочен.
Утром, подгоняемые надеждой найти воду или хотя бы снежничек, быстро достигли вершины. Нам выпала честь своими натруженными, сорванными до крови руками сложить тур и оставить в нем первую записку. В записке по праву первовосходителей мы назвали взятый нами безымянный пик Юбилейным. Так родилось новое название в топонимике гор Западного Кавказа.
Жажда по-прежнему настойчиво гнала нас вперед. Даже радость открытия не могла удержать нас на покоренной вершине больше двадцати минут, прежде чем мы начали спуск к седловине. Он был такой же крутой и трудный, как и подъем. Но все-таки это был спуск и при нашей сноровке и сработанности потребовал вдвое меньше времени. К обеду мы были уже на перемычке между Юбилейным и Двурогим, и вдруг — радость: в метрах пятидесяти ниже обнаружили снежный ком, прилипший к северному склону. На связанных веревках спустили Андрея. Минут через сорок он был поднят с полной кастрюлей и в придачу еще мешочком потемневшего от времени снега. Примус уже горел, и через считанные минуты мы с наслаждением цедили мутную, тепловатую жижицу, она действовала на нас, как бальзам.
Идти дальше не было смысла, да и не могли мы лишить себя живительного источника сил и бодрости. Кто знает, что ждет нас дальше. Разбили бивак, сварили обед и ужин вместе. Прошедшие бессонные ночи и усталость скоро загнали нас в спальные мешки.
На стене пика Юбилейного.
Ночью неожиданно разразилась гроза, мы проснулись от яростного рыка грома. Молния била то в одну, то в другую башню. Палатку предусмотрительно поставили под скальным навесом, это было кстати, так как с башен от грозовых разрядов то и дело сыпались камни, перелетавшие через наши головы. Теперь выходить из палатки было далеко не безопасно, и мы в течение всей грозы находились в плену. Страшно медленно тянулось время: ни прошедшая ночь, ни наступившее утро не принесли улучшений, природа неистовствовала, гроза продолжалась весь день, к вечеру неожиданно все угомонилось, и стало необыкновенно тихо, будто природа притаилась и исподволь готовила нам новую каверзу. После очередной связи с лагерем по УКВ мы на собранной дождевой воде приготовили ужин, сварили кофе на утро. Но не суждено было исполниться нашим планам. На штурм Двурогого мы не вышли и в следующее утро.
Мы проснулись от тяжести, навалившейся на нас сверху. За ночь навалило массу снега. Он шел крупными хлопьями, не переставая. Мы знали, что это такое, и, взволнованные, вылезли среди ночи наружу. Было ясно, что попали в ловушку: путь был отрезан и вперед и назад. Перед нами стояли две почти отвесные стены, сильно запорошенные снегом. Где-то под слоем снега скрылись от глаз зацепы для рук и трещины для забивки крючьев, ботинок лишился надежной опоры. Мы не были новичками в горах, но при таком снегопаде продолжать путь было чистым риском и безумием. Оставалось ждать, но сколько! А снег между тем, таинственно шурша, продолжал валить так же густо.
У нас теперь было много, очень много воды, но мало бензина, всего одна фляга — на два дня; продуктов на три дня, а если убавить рацион, то можно растянуть, конечно, — это нас не особенно пугало.
И все-таки тревожные мысли сверлили мозг и не давали покоя. Позже выяснилась еще одна неприятность: в грозу село питание передатчика, и теперь мы оказались полностью отрезанными от внешнего мира. Сразу возник вопрос, как быть с контрольным сроком, который кончается через два дня! Как дать знать в лагерь, что у нас пока все в порядке, только вынуждены отсиживаться! Конечно, там уже сейчас обеспокоены, а что будет через день, два! Словом, было над чем подумать.
Наступило вынужденное безделье. От продолжительного лежания немели члены. От влажности воздуха и собственных испарений отсырели мешки и одежда. С крыши все время капало, и уже на следующий день на прорезиненном дне палатки появились лужицы. Мешки наши промокли, и для стока воды изнутри пришлось в нескольких местах прорезать дно. Такой дренаж, однако, нас не спас: когда снаружи началось таяние, вода стала просачиваться обратно через прорезы, а переносить палатку было некуда, и положение еще ухудшилось. Спальные мешки вместе с нашими телами в них теперь походили на огромные тепловые компрессы. И все-таки это были привычные невзгоды, и мы не унывали, ждали лучшей погоды. Горы, говорят альпинисты, не море, здесь можно ждать погоды. Альпинизм учит умению терпеливо ждать, оптимизму, умению приспосабливаться к обстановке и пренебрегать комфортом, когда это нужно. И мало ли еще чему научили нас альпинизм и прежние путешествия.
И все-таки приходит час, когда одолевает однообразие, когда до чертиков надоедает палаточная жизнь, а особенно если за квадратным метром твоего жилья вправо и влево обрываются километровые пропасти. Или, например, часами по палатке монотонно барабанит снежная крупа, рвет и мечет шквальный ветер, ежеминутно грозя унести утлое жилье. Это надо испытать самому, чтобы понять.
Вот тут-то незаменимым, отвлекающим средством становятся песня и живое острое слово рассказчика. Мы часами сидели в палатке или лежали в мешках и рассказывали друг другу все, что знали. Говорили об умении альпиниста приспосабливаться к трудным условиям, о других его качествах, которые часто проявляются не только в горах...
...И если грянет вдруг война,
По всем границам горным выставь
Твоих, родимая Страна,
Сынов — отважных альпинистов! —
так писал в самый канун войны член Ростовской горной секции Виктор Пермяков. Нагрянул июнь 1941 года, а с ним война. И альпинисты стали в ряды защитников Родины. Мы вспоминали о тех, кто погиб на фронтах войны, — М. Бахтине, В. Свищеве, Н. Теренике, Л. Щербакове и многих других. В каких бы частях альпинисты ни были, они всегда успешно применяли приобретенные в горных походах навыки, отличались своим мужеством, инициативой, выносливостью.
Мне вспомнился рассказ Петра Федоровича Козубенко, в прошлом рабочего Ростовского паровозоремонтного завода имени В.И. Ленина, посланного партией на работу в пролетарский туризм тридцатых годов.
С первых дней войны он ушел на фронт и закончил войну в Германии. Не прошли даром ни туристские походы, ни восхождения на кавказские вершины. В тяжелые дни отступления все это пригодилось не одному ему... Уже будучи комиссаром отдельного батальона, он передавал походные навыки солдатам. Научил, как от одной спички прикурить целому батальону, как этой же спичкой разжечь в дождь костер.
На трудных дорогах войны, по бездорожью и распутице, в болотах и лесах Смоленщины нужно было не только поддерживать боевой дух, но сохранить здоровье солдат для решительных схваток. Суткамибрели по колено в болоте, не переставая лил дождь. Изнурительны были эти дни. Враг наступал по пятам, нужно было сохранить боеспособность части. Закалка, полученная в горах, богатая альпинистская и туристская практика очень помогали.
Петр Федорович как-то рассказывал:
— Привал. Отдаю команду рубить колья-рогатульки и учу, как с помощью жердей и хвороста сделать нары на 4-5 человек. Укладываю батальон на эти нары, сверху каждый прикрывается плащ-палаткой. Задача решена: снизу вода, сверху дождь, а солдат спит сухой... Пришла зима, морозы в 30 градусов. Солдаты у громадного костра: спереди тепло, а спина страшно мерзнет. Понятно: холодный воздух из-за спины сквозняком «тянет» в горячий ток костра — легко простудиться! Что-то нужно придумать... Командую: заменить большой демаскирующий костер мелкими кострами! Потом на согретой от костров земле укладываю солдат. Солдату тепло, он крепко спит и набирает силы...
...Между тем время шло, а непогода не унималась. Сегодня закончился наш контрольный срок возвращения, и, конечно, к нам вышла поисковая группа. Она сделает все, чтобы найти нас и оказать помощь.
Я выглянул из палатки. Снег еще с вечера перестал идти, но Аманаузское ущелье по-прежнему было заполнено ватой тумана. Все потонуло в белесом море облаков, только скалистые пики зуба Софруджу и Белала-Кая торчали из него черными островками.
Был мой черед занять время моих товарищей, и я рассказал слышанную мною когда-то от старика горца легенду о горах Домбая.
— Если со стороны Домбайской поляны смотреть на вершину Сулахат, то она напоминает фигуру заснувшей, а некоторые говорят, мертвой женщины. Поодаль, к югу от нее, стоит величественный Эрцог. — Все глянули на знакомую вершину, чуть видневшуюся в створе Софруджу и Белала-Кая. — Когда-то красавец Эрцог похитил любимую девушку, не по своей воле ставшей невестой скалистого Домбая, самого высокого среди здешних гор и поэтому стоящего ближе всех к богам. Домбай был княжеского рода, боги всегда были милостивы к нему, и он считался сильным мира сего. Недаром в переводе с языка горцев слово «домбай» у одних означает сильный, неодолимый, у других же — зубр или бизон. Но не убоялся гордый Эрцог восстать против любимца богов. Он был очарован юной Сулеат, от этого смелость и сила его удвоились. Однажды темной ночью они вместе бежали, надеясь к рассвету укрыться в соседнем ущелье. Там их ждали надежные друзья — молодые, стройные Кара-Кая, Марух.Баши и добрая семья Аксаутов.
Но боги предали влюбленных, они были на стороне богача Домбая, который чаще других приносил им в жертву белых быков и отборных жирных баранов. Боги решили остановить беглецов. Они напустили на них грозу и ветер. Гром и молния преградили им путь, по крутому леднику было трудно идти. Бедная Сулеат уже задыхалась от усталости, а до перевала было еще далеко. Гроза разбудила Домбая, хотя он так храпел, что срывались лавины с соседних склонов гор. Узнав о побеге, в гневе он настиг их, схватил Сулеат и с силой бросил на острые скалы, на которых девушка и скончалась. Он не мог ей простить позора своего. А Эрцог, как лев, бился с ненавистным врагом и отрубил ему часть тела, из которого потом образовалась вершина Малый Домбай. Но и Эрцог истекал кровью: силы были неравными. Домбай отбросил его в сторону, думая, что он уже мертв, и ушел в свой угол зализывать раны.
Шли дни, с юга подули теплые морские ветры прямо в спину Эрцогу. Соленый влажный воздух лечил его раны, и они быстро рубцевались. Не заживала лишь самая глубокая из них — сердечная рана, потому что он все время видел лежащую без дыхания свою окаменевшую Сулеат, которую потом в народе назвали Сулахат, что на языке местных жителей означает «Спящая женщина».
У Эрцога было много друзей, и они со всех сторон потянулись вереницей к своему любимцу. Такие же, как он, обездоленные, но гордые одиночки: Сунахет, смежные с ним братья Джаловчаты, Чхалта и Алибек-Баши, Хутый и многие другие.
Боясь гнева и мести черни, боги по просьбе теперь уже вполовину ослабевшего Домбая темной ночью насыпали на макушку Эрцога тяжелые камни, в которых было много железа. Они решили таким образом изолировать его, преградить к нему доступ друзей, так как там, где собираются друзья, растет сила против недругов. С тех пор, говорят люди, разгневанные повелители неба наводят страх на непрошеных гостей. Нагоняют на опальную вершину туманы, а в грозу молнии одна за другой бьют по железной вершине, и горе тому, кого застигнет непогода вблизи красавца Эрцога.
Выше только небо.
Едва я закончил, как со дна ущелья послышался непривычный звук. Мы насторожились. Через некоторое время он повторился. Теперь уже мы не сомневались: это был сигнал для нас. В мгновение ока мы высыпали из палатки. Поднимавшийся со дна ущелья туман искажал направление звука, и мы, затаив дыхание, снова ожидали его. Но сколько мы ни кричали, звук больше не повторился. Тогда решили пустить зеленую ракету, хотя были уверены, что в этакий туман никто ее не заметит. Так и случилось, потому что ответной ракеты не было. Группа, очевидно, скрылась за скальным отрогом и ушла к «абалаковским ночевкам». Ничего не оставалось, как ждать, и терпение наше вознаградилось.
Вскоре поднялся ветер и разогнал тучи, пригрело солнце, и через некоторое время по скалам робко поползли первые струйки. Это были и первые наши радости после стольких дней плена. По всему было видно, что погода налаживалась, и мы рассчитывали выйти на штурм если не утром, то, во всяком случае, в полдень следующего дня. С этой мыслью забрались в наши совсем уже неуютные спальники.
Работа предстояла трудная, стены Двурогого были короче стен Юбилейного, но выглядели еще круче. Последние дни мы сильно урезали паек и заметно ослабли физически, а теперь пришлось вскрыть аварийный запас. В одиннадцатом часу утра по подтаявшим скалам с известным риском уже можно было идти, и мы свернули бивак...
После трудного лазания по снегу, продолжавшегося весь день, мы в густых сумерках едва выбрались на купол Двурогого, на котором до нас никто не бывал. Еще днем со стены заметили на гребне «абалаковских ночевок» людей, но были так заняты и скованы в движениях, что не смогли с ними наладить связи. Теперь с купола Двурогого мы запустили зеленую ракету прямо в их сторону и немедленно получили ответную белую, которая значила: «Сигнал принят, вас поняли».
Едва забрезжил рассвет, мы уже были на ногах. Сначала на первой башне, а теперь и на второй сложили по полутораметровому туру и вложили записки с названием «Пик Двурогий».
От пика Двурогого до вершины Южный Джугутурлючат шли весь следующий день. Голодные и изрядно уставшие, карабкались по острому гребню, применяя при этом все известные нам способы передвижения.
На обширных фирновых склонах снежного плато были хорошо видны наши спасатели, шедшие теперь нам наперерез в сторону предполагаемого спуска. Но встреча с ними в этот вечер не состоялась: мы едва добрались до вершины. Зато потом какой радостной она была на следующее утро!
Дата добавления: 2015-08-20; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
НА ЧУЖОЙ ВЕРЕВКЕ | | | НОЧЬ НА ГРЕБНЕ УШБЫ |