Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Белое пятно

ГОРЫ ЗОВУТ | У ИСТОКОВ ТЕБЕРДЫ | ОПАСНЫЙ СПУСК | У ПОДНОЖИЯ НЕБЕСНЫХ ГОР | Участников юбилейной альпиниады. | КОГДА ПОКИДАЕМ МЫ ГОРЫ | АЛЬПИНИСТЫ ВСЕРЬЕЗ И В ШУТКУ |


Читайте также:
  1. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. СПб., 2003.
  2. Всепоглощающее» Чёрное Пятно
  3. Пробы золота. Сплавы золота - красное, белое, желтое
  4. Слепое пятно психологии
  5. Слепое пятно разума: анозогнозия

 

«Белое пятно», говорите, и это в наше время? Что-то трудно верится. Уже дважды земные полюсы открыты, тре­тий полюс Земли — Чомолунгма — уже четырежды покорен, а вы о пятнах толкуете...

И чтобы убедить моего критически настроенного собеседника, пришлось рассказать, что речь идет не о крупном географическом открытии, а всего лишь о первопрохождении трехкилометрового гребня Главно­го Кавказского хребта и первовосхождении на бе­зымянную вершину высотой даже ниже пяти тысяч метров.

— И где бы вы думали! В самом обжитом аль­пинистами районе Западного Кавказа — Домбайской долине. В этом-то и соль, — начал я свой рассказ. В августе пятьдесят третьего года исполнилось тридцать лет отечественного альпинизма. Альпини­сты страны отмечали эту дату спортивными восхожде­ниями.

Шел одиннадцатый день юбилейной альпиниады. Нашей четверке — Михаилу Токарю, Андрею Жемчужникову, Николаю Лавренко и мне — достался чет­вертый этап эстафеты — траверса участка Главного Кавказского хребта. С ночи разбушевавшийся ветер разогнал тучи, и погода обещала быть «ходовой». Но утро неожиданно принесло разочарование: начал мо­росить мелкий дождь, было похоже на осень. Несмо­тря на это, старт был дан.

Извилистая тропинка вела в густой пихтовый лес. Мы вступили в заповедник. По обеим сторонам тро­пы — непроходимые чащи орешника, клена и осины, заросли малины и смородины. Здесь частый гость — бурый медведь, свежие следы его ясно видны на зе­мле. Лес кончился, исчезла и тропинка. Показались склоны, густо поросшие цветущими рододендронами — предвестниками альпийской зоны. Потом целый час шли по пояс в траве альпийских лугов. Основательно промокли. Наконец мы у места ночлега. Но, к вели­кому удивлению, поляна оказалась занятой. Затаив дыхание, мы некоторое время наблюдали редкое зрелище — стадо туров в 40 голов мирно паслось на лужайке. Наше появление оказалось незамеченным даже для чуткого вожака стада. Один неосторожный звук — и прекрасные животные по сигналу вожака по­неслись на отвесные скалы. Пока последний из стада не проскочил мимо, вожак не тронулся с места. Благородство рогача было поистине рыцарским.

Сумерки. На морене рядом с лужайкой выросла палатка, в которой уже пофыркивая небольшой при­мус. Первый высокогорный ужин готовит Андрей Жемчужников. Остальные помогают ему и одновремен­но стелются, готовясь к ночлегу. Наконец в тесной, но уютной «памирке» воцаряется покой.

 

Между пиком «Правды» и вершиной Южный Джугутурлючат расположен трехкилометровый гребень, на котором возвышаются еще два пика. Один из них назван кем-то Двурогим, другой — Безымянным. В ясную погоду с Аманаузского ледника хорошо видны обращенные к северу черные, гладкие от частых ла­вин стены этого гребня. С юга стены кажутся еще неприступнее. Если выбраться на снежную подушку перед пиком Безымянным и посмотреть на него в лоб, то невольно охватывает сомнение: нет, здесь пройти нельзя. Нависшая стена отпугивала многих го­ровосходителей, не один десяток лет этот гребень и пики на нем обходили альпинисты. Здесь еще не сту­пала нога человека. Четвертый этап юбилейной эста­феты проходил именно по этому неизведанному пути.

Двенадцатый день альпиниады застал нас на подступах к снежной перемычке у пика «Правды». Пройден, точнее проползен на брюхе, ажурный ледо­вый мосточек, перекинутый искусной рукой природы через ледовую трещину, — и мы в объятиях наших друзей, заждавшихся нас. Часом раньше группы мас­тера спорта Владимира Сигалова и ростовчанина Льва Кононова пришли сюда с третьего этапа. Вручив нам шкатулку, в которой хранился пергамент со схемой нашего маршрута и бланк-письмо Главного управле­ния по физической культуре и спорту, группа ушла вниз.

Предстоящее восхождение волновало, это было видно по тревожным взглядам, которые бросал каж­дый на отвесные стены. Пока мы расчищали площад­ку у голубого озерца, прямо в ледовой мульде, двое из нас пошли на разведку. Через два часа они верну­лись. Вести были неутешительные: на первой же сот­не метров потребовалось забить двенадцать крючьев, а что дальше — неизвестно.

Шли часы, сон не приходил, хотя мы легли порань­ше. В который раз обсуждали вопрос: что делать! Взвесили все и решили: стена должна быть взята. Те­перь, от внесенной ясности, стало немного легче, и мы настроились на штурм. С этими мыслями забылись в тревожном сне.

Ледовые сбросы, на которых нас застал рассвет следующего дня, были первым орешком на пути к стенам Безымянного. Пришлось вырубить сотню сту­пенек, прежде чем удалось выйти к скалам. Натечный лед, скользкий, как стекло, поддавался туго, лезвие ле­доруба вгрызалось плохо. Превзошедший всех нас искусством рубки, старый котельщик-молотобоец Ростовского завода имени Ленина Николай Лавренко виртуозно орудовал ледорубом, но под конец и он упарился. Сказывалась высота и беспокойно прове­денная ночь перед штурмом «крепости».

Мы подошли к скалам, с ночи они еще холодные, как лед, от прикосновения стынут руки, но работаем без перчаток, голыми руками, чтобы чувствовать ка­мень. Солнце как назло сюда заглянет еще не скоро, а ждать нет времени.

Веками царившее здесь безмолвие неожиданно ог­ласилось звонкими ударами молотка, забивающего первый крюк. Молоток в надежных руках, им не ме­нее искусно, чем Лавренко ледорубом, владеет наш «профессор-скалолаз» крепыш инженер Михаил То­карь. За ним метр за метром медленно, но ползет капроновая веревка, и за четкими ударами молотка слышится своеобразная музыка забиваемых крючьев. У Миши их целый набор: на петле висят лепестковые, вертикальные и горизонтальные, тут же висят и кара­бины. Каждый забиваемый крюк «поет» и звенит на свой лад. Эта мелодия хорошо знакома альпинистам. «Поющий» крюк зовет и ласкает слух, вселяет веру, потому что поет он о своей надежности.

За первой связкой Токарь — Жемчужников потя­нулась и наша с Николаем Лавренко. Утомительная работа требует отдыха, а на крутой восьмидесятигра­дусной стене площадок нет, и приходится, стоя, висеть на капроновой лесенке или петельке, продетой в ка­рабин. Запасы «металла» у нас ограничены. Поэтому забитые крюки приходится вытаскивать. Если первому бывает тяжело прокладывать «стальную» дорожку, то не легче приходится замыкающему, которому доста­ется труд расчищать ее. Легко сказать, вынуть с та­кой тщательностью забитый крюк. Операция эта не обходится без курьезов. Однажды для Андрея Жемчужникова она едва не окончилась трагически. Было это так. С трудом расшатанный им крюк долго не под­давался, потом неожиданно легко выскочил из гнез­да, но из-за этой-то неожиданности Андрей потерял равновесие, сорвался и повис над пропастью. Только чудом удержал он слетевший с его плеч рюкзак, потеря которого была бы общим нашим бедствием. Пришлось повозиться, прежде чем Андрей стал на но­ги и снова надел свой рюкзак.

День был на исходе, но итоги его ничем не пора­довали. Наступившая ночь застала нас на самой сере­дине стены. Мы с Николаем Андреевичем, не снимая ботинок, кое-как натянули на себя спальные мешки, соорудили из веревок нечто похожее на гамак и при­тихли. Михаил и Андрей долго еще возились, наконец, привязавшись, полулегли на шатком уступике. Тут же рядом висели наши ледорубы, весь запас «металла» и кухонный инвентарь, воспользоваться которым здесь не представилась возможность. И не только из-за не­удобств, а из-за отсутствия воды. Никто из нас еще с утра не имел ни капли во рту. И теперь к трудностям добавилась жажда, она была изнурительнее холодно­го, пронизывающего ветра, беспокоившего нас непрерывно. Все можно преодолеть, но как бороться с жаждой!

Кое-как скоротали ночь. Неотдохнувшее тело точно онемело и с трудом поддавалось разминке. Наконец после долгой возни мы приступили к привычной, од­нообразной и опасной работе. Но теперь к нам под­крадывалась другая опасность — отсутствие воды, от­сутствие горячей согревающей пищи. Скоро мы почувствуем это со всей силой. А тут как назло, куда ни глянь, скалы и скалы, разрушенные, сухие, сыпучие. За что ни возьмись — все «живое», еще до сих пор не тронутое и никем не потревоженное. Тут даже ту­ры не ходят, одни лишь альпийские галки надоедли­во пищат, с нетерпением ожидая нашего ухода, что­бы полакомиться остатками пищи. Напрасны их ожи­дания: мы ничего не едим, только косточки от чер­нослива, положенные под вспухший язык, немного ос­вежают рот, вызывая густую, липкую слюну.

Теперь мы больше молчим, лишь сверху изредка слышатся короткие односложные команды, подавае­мые впереди идущим. Движемся попеременно: одна связка уходит вверх на всю веревку, за ней по заби­тым крюкам идет вторая, обгоняет первую и тоже уходит на всю веревку вверх, и так движемся, подоб­но челноку.

Ночь опять застала нас на стене немного ниже вер­шины. Здесь гребень заметно выполаживался, и бивак обещал быть более сносным, но воды по-прежнему нет. Уже вторые сутки изнуренный организм не пополнял утраченную влагу. Ночью в промежутке меж­ду сном и бодрствованием кто-то бредил, выкрики­вал бессвязные слова: так бывает, когда сильно ус­таешь или чем-то очень озабочен.

Утром, подгоняемые надеждой найти воду или хо­тя бы снежничек, быстро достигли вершины. Нам вы­пала честь своими натруженными, сорванными до кро­ви руками сложить тур и оставить в нем первую за­писку. В записке по праву первовосходителей мы наз­вали взятый нами безымянный пик Юбилейным. Так родилось новое название в топонимике гор Западно­го Кавказа.

Жажда по-прежнему настойчиво гнала нас впе­ред. Даже радость открытия не могла удержать нас на покоренной вершине больше двадцати минут, преж­де чем мы начали спуск к седловине. Он был такой же крутой и трудный, как и подъем. Но все-таки это был спуск и при нашей сноровке и сработанности по­требовал вдвое меньше времени. К обеду мы были уже на перемычке между Юбилейным и Двурогим, и вдруг — радость: в метрах пятидесяти ниже обнару­жили снежный ком, прилипший к северному склону. На связанных веревках спустили Андрея. Минут че­рез сорок он был поднят с полной кастрюлей и в придачу еще мешочком потемневшего от времени снега. Примус уже горел, и через считанные минуты мы с наслаждением цедили мутную, тепловатую жи­жицу, она действовала на нас, как бальзам.

Идти дальше не было смысла, да и не могли мы лишить себя живительного источника сил и бодрости. Кто знает, что ждет нас дальше. Разбили бивак, сва­рили обед и ужин вместе. Прошедшие бессонные но­чи и усталость скоро загнали нас в спальные мешки.

На стене пика Юбилейного.

Ночью неожиданно разразилась гроза, мы просну­лись от яростного рыка грома. Молния била то в од­ну, то в другую башню. Палатку предусмотрительно поставили под скальным навесом, это было кстати, так как с башен от грозовых разрядов то и дело сыпа­лись камни, перелетавшие через наши головы. Теперь выходить из палатки было далеко не безопасно, и мы в течение всей грозы находились в плену. Страшно медленно тянулось время: ни прошедшая ночь, ни наступившее утро не принесли улучшений, природа неистовствовала, гроза продолжалась весь день, к ве­черу неожиданно все угомонилось, и стало необыкно­венно тихо, будто природа притаилась и исподволь го­товила нам новую каверзу. После очередной связи с лагерем по УКВ мы на собранной дождевой воде при­готовили ужин, сварили кофе на утро. Но не суждено было исполниться нашим планам. На штурм Двуро­гого мы не вышли и в следующее утро.

Мы проснулись от тяжести, навалившейся на нас сверху. За ночь навалило массу снега. Он шел круп­ными хлопьями, не переставая. Мы знали, что это та­кое, и, взволнованные, вылезли среди ночи наружу. Было ясно, что попали в ловушку: путь был отрезан и вперед и назад. Перед нами стояли две почти от­весные стены, сильно запорошенные снегом. Где-то под слоем снега скрылись от глаз зацепы для рук и трещины для забивки крючьев, ботинок лишился на­дежной опоры. Мы не были новичками в горах, но при таком снегопаде продолжать путь было чистым риском и безумием. Оставалось ждать, но сколько! А снег между тем, таинственно шурша, продолжал валить так же густо.

У нас теперь было много, очень много воды, но мало бензина, всего одна фляга — на два дня; продук­тов на три дня, а если убавить рацион, то можно рас­тянуть, конечно, — это нас не особенно пугало.

И все-таки тревожные мысли сверлили мозг и не давали покоя. Позже выяснилась еще одна неприят­ность: в грозу село питание передатчика, и теперь мы оказались полностью отрезанными от внешнего мира. Сразу возник вопрос, как быть с контрольным сроком, который кончается через два дня! Как дать знать в лагерь, что у нас пока все в порядке, только вынуждены отсиживаться! Конечно, там уже сейчас обеспокоены, а что будет через день, два! Словом, было над чем подумать.

Наступило вынужденное безделье. От продолжи­тельного лежания немели члены. От влажности воз­духа и собственных испарений отсырели мешки и одежда. С крыши все время капало, и уже на следую­щий день на прорезиненном дне палатки появились лужицы. Мешки наши промокли, и для стока воды из­нутри пришлось в нескольких местах прорезать дно. Такой дренаж, однако, нас не спас: когда снаружи началось таяние, вода стала просачиваться обратно че­рез прорезы, а переносить палатку было некуда, и по­ложение еще ухудшилось. Спальные мешки вместе с нашими телами в них теперь походили на огромные тепловые компрессы. И все-таки это были привычные невзгоды, и мы не унывали, ждали лучшей погоды. Горы, говорят альпинисты, не море, здесь можно ждать погоды. Альпинизм учит умению терпеливо ждать, оптимизму, умению приспосабливаться к об­становке и пренебрегать комфортом, когда это нуж­но. И мало ли еще чему научили нас альпинизм и прежние путешествия.

И все-таки приходит час, когда одолевает однооб­разие, когда до чертиков надоедает палаточная жизнь, а особенно если за квадратным метром твоего жилья вправо и влево обрываются километровые пропасти. Или, например, часами по палатке монотонно бараба­нит снежная крупа, рвет и мечет шквальный ветер, ежеминутно грозя унести утлое жилье. Это надо ис­пытать самому, чтобы понять.

Вот тут-то незаменимым, отвлекающим средством становятся песня и живое острое слово рассказчика. Мы часами сидели в палатке или лежали в мешках и рассказывали друг другу все, что знали. Говорили об умении альпиниста приспосабливаться к трудным условиям, о других его качествах, которые часто про­являются не только в горах...

...И если грянет вдруг война,

По всем границам горным выставь

Твоих, родимая Страна,

Сынов — отважных альпинистов! —

так писал в самый канун войны член Ростовской гор­ной секции Виктор Пермяков. Нагрянул июнь 1941 го­да, а с ним война. И альпинисты стали в ряды защит­ников Родины. Мы вспоминали о тех, кто погиб на фронтах войны, — М. Бахтине, В. Свищеве, Н. Теренике, Л. Щербакове и многих других. В каких бы частях аль­пинисты ни были, они всегда успешно применяли при­обретенные в горных походах навыки, отличались сво­им мужеством, инициативой, выносливостью.

Мне вспомнился рассказ Петра Федоровича Козубенко, в прошлом рабочего Ростовского паровозо­ремонтного завода имени В.И. Ленина, посланного партией на работу в пролетарский туризм тридцатых годов.

С первых дней войны он ушел на фронт и закон­чил войну в Германии. Не прошли даром ни турист­ские походы, ни восхождения на кавказские верши­ны. В тяжелые дни отступления все это пригодилось не одному ему... Уже будучи комиссаром отдельного батальона, он передавал походные навыки солдатам. Научил, как от одной спички прикурить целому ба­тальону, как этой же спичкой разжечь в дождь костер.

На трудных дорогах войны, по бездорожью и рас­путице, в болотах и лесах Смоленщины нужно было не только поддерживать боевой дух, но сохранить здоровье солдат для решительных схваток. Суткамибрели по колено в болоте, не переставая лил дождь. Изнурительны были эти дни. Враг наступал по пятам, нужно было сохранить боеспособность части. Закалка, полученная в горах, богатая альпинистская и турист­ская практика очень помогали.

Петр Федорович как-то рассказывал:

— Привал. Отдаю команду рубить колья-рогатульки и учу, как с помощью жердей и хвороста сделать нары на 4-5 человек. Укладываю батальон на эти на­ры, сверху каждый прикрывается плащ-палаткой. За­дача решена: снизу вода, сверху дождь, а солдат спит сухой... Пришла зима, морозы в 30 градусов. Солдаты у громадного костра: спереди тепло, а спина страшно мерзнет. Понятно: холодный воздух из-за спины сквозняком «тянет» в горячий ток костра — лег­ко простудиться! Что-то нужно придумать... Коман­дую: заменить большой демаскирующий костер мел­кими кострами! Потом на согретой от костров земле укладываю солдат. Солдату тепло, он крепко спит и набирает силы...

...Между тем время шло, а непогода не унималась. Сегодня закончился наш контрольный срок возвраще­ния, и, конечно, к нам вышла поисковая группа. Она сделает все, чтобы найти нас и оказать помощь.

Я выглянул из палатки. Снег еще с вечера пере­стал идти, но Аманаузское ущелье по-прежнему было заполнено ватой тумана. Все потонуло в белесом мо­ре облаков, только скалистые пики зуба Софруджу и Белала-Кая торчали из него черными островками.

Был мой черед занять время моих товарищей, и я рассказал слышанную мною когда-то от старика гор­ца легенду о горах Домбая.

— Если со стороны Домбайской поляны смотреть на вершину Сулахат, то она напоминает фигуру заснув­шей, а некоторые говорят, мертвой женщины. По­одаль, к югу от нее, стоит величественный Эрцог. — Все глянули на знакомую вершину, чуть видневшую­ся в створе Софруджу и Белала-Кая. — Когда-то кра­савец Эрцог похитил любимую девушку, не по своей воле ставшей невестой скалистого Домбая, самого вы­сокого среди здешних гор и поэтому стоящего ближе всех к богам. Домбай был княжеского рода, боги всегда были милостивы к нему, и он считался силь­ным мира сего. Недаром в переводе с языка гор­цев слово «домбай» у одних означает сильный, неодо­лимый, у других же — зубр или бизон. Но не убоял­ся гордый Эрцог восстать против любимца богов. Он был очарован юной Сулеат, от этого смелость и сила его удвоились. Однажды темной ночью они вместе бежали, надеясь к рассвету укрыться в соседнем ущелье. Там их ждали надежные друзья — молодые, стройные Кара-Кая, Марух.Баши и добрая семья Аксаутов.

Но боги предали влюбленных, они были на сторо­не богача Домбая, который чаще других приносил им в жертву белых быков и отборных жирных баранов. Боги решили остановить беглецов. Они напустили на них грозу и ветер. Гром и молния преградили им путь, по крутому леднику было трудно идти. Бедная Сулеат уже задыхалась от усталости, а до перевала было еще далеко. Гроза разбудила Домбая, хотя он так храпел, что срывались лавины с соседних склонов гор. Узнав о побеге, в гневе он настиг их, схватил Сулеат и с силой бросил на острые скалы, на которых девушка и скончалась. Он не мог ей простить позо­ра своего. А Эрцог, как лев, бился с ненавистным врагом и отрубил ему часть тела, из которого потом образовалась вершина Малый Домбай. Но и Эрцог ис­текал кровью: силы были неравными. Домбай отбро­сил его в сторону, думая, что он уже мертв, и ушел в свой угол зализывать раны.

Шли дни, с юга подули теплые морские ветры прямо в спину Эрцогу. Соленый влажный воздух ле­чил его раны, и они быстро рубцевались. Не зажива­ла лишь самая глубокая из них — сердечная рана, по­тому что он все время видел лежащую без дыхания свою окаменевшую Сулеат, которую потом в народе назвали Сулахат, что на языке местных жителей озна­чает «Спящая женщина».

У Эрцога было много друзей, и они со всех сто­рон потянулись вереницей к своему любимцу. Такие же, как он, обездоленные, но гордые одиночки: Сунахет, смежные с ним братья Джаловчаты, Чхалта и Алибек-Баши, Хутый и многие другие.

Боясь гнева и мести черни, боги по просьбе те­перь уже вполовину ослабевшего Домбая темной ночью насыпали на макушку Эрцога тяжелые камни, в которых было много железа. Они решили таким об­разом изолировать его, преградить к нему доступ друзей, так как там, где собираются друзья, растет сила против недругов. С тех пор, говорят люди, раз­гневанные повелители неба наводят страх на непро­шеных гостей. Нагоняют на опальную вершину тума­ны, а в грозу молнии одна за другой бьют по желез­ной вершине, и горе тому, кого застигнет непогода вблизи красавца Эрцога.

Выше только небо.

Едва я закончил, как со дна ущелья послышался непривычный звук. Мы насторожились. Через некото­рое время он повторился. Теперь уже мы не сомне­вались: это был сигнал для нас. В мгновение ока мы высыпали из палатки. Поднимавшийся со дна ущелья туман искажал направление звука, и мы, затаив дыха­ние, снова ожидали его. Но сколько мы ни кричали, звук больше не повторился. Тогда решили пустить зе­леную ракету, хотя были уверены, что в этакий ту­ман никто ее не заметит. Так и случилось, потому что ответной ракеты не было. Группа, очевидно, скрылась за скальным отрогом и ушла к «абалаковским но­чевкам». Ничего не оставалось, как ждать, и терпение наше вознаградилось.

Вскоре поднялся ветер и разогнал тучи, пригрело солнце, и через некоторое время по скалам робко поползли первые струйки. Это были и первые наши радости после стольких дней плена. По всему было видно, что погода налаживалась, и мы рассчитывали выйти на штурм если не утром, то, во всяком случае, в полдень следующего дня. С этой мыслью за­брались в наши совсем уже неуютные спальники.

Работа предстояла трудная, стены Двурогого были короче стен Юбилейного, но выглядели еще круче. Последние дни мы сильно урезали паек и заметно ослабли физически, а теперь пришлось вскрыть ава­рийный запас. В одиннадцатом часу утра по подтаяв­шим скалам с известным риском уже можно было ид­ти, и мы свернули бивак...

После трудного лазания по снегу, продолжавшего­ся весь день, мы в густых сумерках едва выбрались на купол Двурогого, на котором до нас никто не бы­вал. Еще днем со стены заметили на гребне «абалаковских ночевок» людей, но были так заняты и ско­ваны в движениях, что не смогли с ними наладить связи. Теперь с купола Двурогого мы запустили зеленую ракету прямо в их сторону и немедленно полу­чили ответную белую, которая значила: «Сигнал при­нят, вас поняли».

Едва забрезжил рассвет, мы уже были на ногах. Сначала на первой башне, а теперь и на второй сло­жили по полутораметровому туру и вложили записки с названием «Пик Двурогий».

От пика Двурогого до вершины Южный Джугутурлючат шли весь следующий день. Голодные и изряд­но уставшие, карабкались по острому гребню, при­меняя при этом все известные нам способы передви­жения.

На обширных фирновых склонах снежного плато были хорошо видны наши спасатели, шедшие теперь нам наперерез в сторону предполагаемого спуска. Но встреча с ними в этот вечер не состоялась: мы едва добрались до вершины. Зато потом какой радостной она была на следующее утро!


Дата добавления: 2015-08-20; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
НА ЧУЖОЙ ВЕРЕВКЕ| НОЧЬ НА ГРЕБНЕ УШБЫ

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.017 сек.)