Если желаемое выдают за действительное, значит, такова действительность. 13 страница

– Не будет не будет... спать хорошо кушать... – Продолжается настрой. Взгляд ее опускается ниже. Моя брючина поднялась и видна свежая рана, еще кровоточит. Позавчера ночью морской буксир, на котором я работаю матросом второго класса, пошел в сильный шторм спасать тонущее в Босфоро-Восточном проливе судно. Я кидал выброску – тонкий канат, к которому крепится трос, буксир провалился в пропасть между волнами, я завис в невесомости, потом рухнул на скользкую, заливаемую водой палубу, покатился и разбил об кнехт ногу...
Она направляет ладонь к ране, наклоняется, чуть-чуть дотрагивается. «Бу-бу-бу...»
– Всё, милок.
Я смотрю на рану. – Я не верю тому, что наблюдаю. Сначала исчезает кровь, испаряется неведомо куда, на глазах затягивается рана. Всё. Нет ничего!
Перевожу взгляд на знахарку. Какая разительная перемена! Несколько минут назад я видел довольно бодрую старушенцию лет семидесяти, сейчас же передо мной, едва держась на ногах, стоит столетняя старуха! Она медленно подходит к лавке и тяжело опускается на нее.
– Все, Саша – говорит она.
«Саша?! Но откуда?!...»
Конечно, я благодарю: «Спасибо большое». – «Не за что», – отвечают мне. «Сколько... Сколько я вам должен?» – спрашиваю я и почему-то ощущаю неловкую неуместность вопроса. «Ни, я никогда деньги не брала. Деньги сжимают божий дар, – отвечают мне.
«Прихватил конфеты! Но как же это мало – за д а р! Как несправедливо! В такой завалюшке! Как все таланты в Богом забытой стране. В подвалах и на чердаках...»
Мы чаёвничаем и, конечно, баба Нюра впервые пробует «Птичье Молоко», восхищаясь вкусом и нежностью начинки. Я очень интересуюсь, как она узнала мое имя.
«Из головы каждого человека его жизнь идет», – отвечает баба Нюра. И конечно же, я пытаюсь проникнуть в тайну, ради которой прибыл сюда: как, каким образом, что нужно думать, есть ли специальные слова, как нужно повернуть мысли – чтобы свою волю сделать мощной, гипнотической, воздействующую на людей, на время, на пространство, на материю – вот так, как она воздействовала на меня, на мой мозг, на мою рану?..

Да, есть и слова, есть и определенный способ мышления и переключение его в одну сторону, концентрация силы в один луч. Этому можно научиться, если Бог дал еще и дар от природы. Но не в один день. Надо ежедневно тренироваться, чтобы сила росла. Так, примерно, отвечает мне баба Нюра, не выдавая, впрочем, конкретных секретов.
– Нужно оченно-оченно захотеть. До невозможностей. И тогда получится, – говорит баба Нюра и пытливо, насквозь смотрит мне в глаза...

ГИПНОЗ.

В человеке есть много такого, чего в нём нет, но что в нём обязательно должно быть.

Итак, я убедился, что человек – фантастическая машина с непознанными возможностями, что искусство – гипноз, а талант, кроме природы – самогипноз, самовнушение. И чем чаще тренируешься, тем большую набираешь силу, тем гипнотичнее твое произведение, тем мощнее воздействие твоей воли на других.
Такие выводы сделал я, тридцатилетний, в той, прошлой стране, в том исчезнувшем социалистическом мире, где не верили ни в Бога, ни в чёрта, где живые боги сидели в московском кремле, где хотелось надеяться, что человек, ну пусть не сейчас, так потом, когда-нибудь – это и есть высший разум всей Вселенной.
«Новый завет» я прочитал, когда мне было уже за сорок – в тоталитарном коммунистическом режиме религия запрещалась, так же, как в нынешнем уголовно-фашистском российском режиме запрещены настоящая правда, настоящая журналистика, настоящие юмор-сатира, настоящее искусство, настоящая жизнь...
Одновременно с «Новым Заветом» мне пришлось, как писателю, который обязан знать если не всё, то очень многое, изучать различные науки: современные математику, физику, астрономию.
Ученым, как и людям искусства, хотелось бы считать себя единственными и неповторимыми – первооткрывателями Вселенной.
Но чем больше крепчает наука, тем меньше иллюзий у несчастных ученых, тем ближе мы к разуму пчёл, и тем дальше мы от Высшего разума, собирающего с нашего улья, с нас, свой мёд, ибо, чем выше разум, тем тоньше и изысканнее уровень его потребления...

Сейчас понятно, что наш мирок – крохотный экранчик, ничтожнейшая часть от НАСТОЯЩЕГО пространства-времени – неведомого и невидимого мира, в который нас не допускают.
Понятно также, что прошлое и будущее существуют одновременно, а значит, наш экранчик – кассета с ФИЛЬМОМ, который у ж е с н я т, и время идет из Будущего в прошлое.
В с ё з а п л а н и р о в а н н о.
Но в тридцать лет еще очень хочется верить в собственную с а м о с т о я т е л ь н о с т ь, в себя, в то, что твой талант управляем тобой, а не Высшим Разумом или его посланцами на НЛО, контролирующими человечество и потребляющими наше сознание...
На сём цыплячьем самонадеянном восторге-нарциссизме и держимся. В тридцать летиков, по крайней мере...

С женой я поступил нечестно и даже – значительно хуже! Если бы я писал о постороннем человеке или о придуманном. Но тогда я этого еще не умел. Мне еще требовался большой фактический материал. В сущности, она была тем трупом, на котором я, студент, учился препарировать! Но, дилетант в психологии, забыл, что она живая!
Забыл?! Нет, я сделал с ней то, чего никогда не совершал в жизни реальной. Там, на бумаге, я находил наиболее уязвимые места и бил, бил не щадя, без правил. Я испытывал садистское удовольствие от компенсации – в жизни я не решался и не хотел делать людям больно, а здесь делал и делал! Я успокаивал свою совесть тем, что чем талантливее «изобью» свою жертву, тем больше она подчинится мне, моей силе и могуществу, будет любить и верить в меня!...

Уже тогда, догадываясь о туманной бездонности нашей психики, которая, тем не менее, устроена с системой противовесов, когда наши гаденькие какие-то способности уравновешиваются более положительными, я сознательно расписал самые тёмные глубины своей жены, которых она стеснялась и наивно много лет пыталась скрывать. А я их рассмотрел под мощным электронным микроскопом, а потом увеличил так, что получилась не жена, а жуткий китайский дракон!
Я действовал знахаркиным методом. Плел успокаивающие, убаюкивающие, утомляющие внимание кружева и вдруг, как знахарь-гипнотезер, среди как будто незначащей бессмыслицы, выкрикивал властно и жестко одно нужное слово: «Спать!» – и опять кружева, и опять: «Ты спишь! Ты на моем плече! Спи, родная. Я всё про тебя знаю. Ты убедилась, я вскрыл твое детство. А твою юность... Мне намекнула лишь десятую часть твоя бывшая лучшая подруга, да-да, та самая, с которой я... Но переспал я с ней ради тебя! Ради той самой десятой части... А дальше я узнал всё сам: логически-фантастически-гипнотически. Спи! Вот я и подавил твою волю. Ты мне не верила. Ты убедилась, что напрасно. Я знаю про тебя то, в чем ты сама себе не признаёшься.

Впрочем, мы не о том. О чем мы? О литературе, о тебе, обо мне.

Ч е м м е н ь ш е в ж е н щ и н е з а г а д о к, т е м б о л е е о н а з а г а д о ч н а.

Спать! Спи, родная, у меня на плече. Спи всегда. Думать за тебя
буду я.

Ч т о б ы в л ю б и т ь с я в ж е н щ и н у – е ё н у ж н о с н а ч а л а п р и д у м а т ь.

И я тебя придумал. Люблю ли я тебя так, как ты хочешь? Конечно, нет! Но ты об этом не узнаешь и не прочтешь между строк. Я тобой дорожу. Мне необходимо твое присутствие. Живая душа рядом. Нет, ты не полное ничтожество. Есть много женщин хуже тебя... Мой друг Витя, да, он выше меня на две головы и шире в два раза в плечах. Супермен. У него римский профиль и шикарная черная борода с проседью. Он переспал с женами всех друзей, но не с тобой. А ты... Ты так хотела... Да-да, что делать, это природа.

Б о г р о ж д а е т с я в м е с т е с н а м и, ч ё р т – н а м и н у т у р а н ь ш е.

Но я такие вещи вижу за миллион километров. Твои глаза!.. Пришлось принять классические меры.
В и г р а х б е з п р а в и л п р а в и л а н у ж н о з н а т ь о с о б е н н о т щ а т е л ь н о.

Это просто до неприличия и уже описано в литературе много раз. Для начала я с л у ч а й н о обратил твое внимание на его порченные зубы, которые он искусно прятал. Потом совершенно нечаянно рассказал одну грязненькую историю о нем. Я, правда, громко спохватился, что зря рассказал – ведь друг. И умолчал, что участвовал в ней и сам...

Ч т о б ы н и з к о п а с т ь – н е о б я з а т е л ь н о п е р е д э т и м в ы с о к о п о д н и м а т ь с я.

И еще мне удалось убедить его сбрить бороду. У него оказался удивительно тяжелый и неприятный подбородок...
Он стал тебе противен, но и меня ты не без оснований заподозрила в умышленном «убийстве» друга. Спи! Спи, родная, на моем плече. Я опять поступил классически: «влюбился» в нашу общую знакомую и заставил тебя ревновать.

Е с л и в а с н е р е в н у ю т, з н а ч и т, е с т ь з а ч т о!

Я вернул так дешево и простенько твою любовь. Или, хотя бы, чувство собственности... Тебе обидно? Хочется пожаловаться? Но кому?
Бесполезно жаловаться Богу на Бога. Тем более, что Бога на Земле не существует. Вместо него – я, твой бог! Да-да, ты-то знаешь, что я далеко не бог и вовсе не ангел!
Ты видишь всё ничтожное и хорошее во мне так же, как я в тебе.
Но мысли и слова застревают где-то глубоко в твоем сознании, вязнут, из междометий нельзя сложить мозаику гармонии. В этом и дар – загонять слова паз в паз, без щелей.

Г е н и й – э т о ч е л о в е к, к о т о р ы й и з н и ч е г о с о з д а ё т т о, ч т о о н х о ч е т.

Спи! Спи, родная, на моем плече всегда. Впрочем, о чем мы? Мы об искусстве.

И с к у с с т в о – в е ч н о е д е т с т в о ч е л о в е ч е с т в а, к а к и м б ы в з р о с л ы м о н о с е б е н и к а з а л о с ь: и и с к у с с т в о, и ч е л о в е ч е с т в о.

Я знаю тебя всю: прошлую, настоящую и будущую. Года через два тебе захочется опрощения и перемен. Ты мне можешь даже изменить с какой-нибудь заурядностью. Ты поразишься его убожеству, ты сравнишь его со мной и полюбишь меня сильнее. Еще сильнее. Уже до конца дней своих. Если... Если выдержишь со мной подобную жизнь. Если интеллект твой не увянет, а подрастет. Если... Спи! Спи, родная, на моем плече.

И с т и н а р о ж д а е т с я с о с л е з а м и, а у м и р а е т с о с м е х о м.

Л ю б я т н и з а ч то, н е л ю б я т – з а в с ё.

Спи! Спи, родная...»
В сущности, это была художественно оформленная работа по психологии. Навести научный лоск, припудрив терминами, – и готовая диссертация. Но из нее следовало, что жена моя, Светка, все-таки не пойдет за мной по жизни. Да, она поверит в мои способности, в меня, но за мной не пойдет. Она меня бросит. И скоро. Но почему?! Вот этого-то я тогда и не смог определить в своей «диссертации». Психолог...
Такая концовка меня совсем не устраивала, я и не думал о подобной развязке. Я уничтожил её, а приписал что-то юмористически-фальшивое, в том же духе, в каком я обычно отшучивался со Светкой дома.

Я перепечатал и дал ей. Она прочитала одну треть и порвала в клочья! Она вспотела, лицо покрылось резкими темно-красными пятнами... Такую я видел её впервые. Впрочем, я предугадал реакцию и отпечатал в трех экземплярах. Один надежно спрятал, а два приготовил, для неё.
Ухмыляясь, протянул ей второй. Этот она дочитала до конца. Периодически то всхлипывала, то нервно всхохатывала от стыда. Пятна с лица не сходили, руки дрожали и слезы блестели на ресницах.
Я поразился воздействию своих бумажек и, пожалуй, впервые подумал о силе своего ума и его опасности для некоторых... Но я еще не понимал того, что уже поняла она...
А она в сомнабулическом, почти действительно гипнотическом состоянии, глядя мимо меня размыто и невидяще, заговорила: – Да, ты талантлив. Может быть, чего-то и достигнешь. Хотя люди не любят всей правды про себя. И тебе ее не будут прощать. Трудно тебе будет. Одному. Ты слишком нехороший человек. Или слишком хороший. В тебе два полюса – жестокость и доброта. Жестокость, конечно, в тебе теоретическая, ты с ней борешься и победишь. Ты мягок. И ты совсем не наивен. Твоя наивность – это и есть твой ум, твоя приманка и обман. Но дело не в этом. Я не могу жить и чувствовать всегда рядом с тобой себя дурой. Ты слишком умен для меня. Может, это для тебя не счастье, а наказание... Очень широка пропасть между нами. Я никогда не переберусь к тебе, даже если бы мы оба сильно захотели. Потому что я действительно... глупа от природы. Да и некогда тебе будет со мной заниматься. Ты всё отдашь бумаге, всё!

«Вот оно! Своим женским умом мгновенно поняла и «дописала» концовку! Идиот! Что я наделал! Нельзя т а к писать!»
– Проснись! – грубо крикнул я.
И она очнулась. Я бросился заглаживать словами! Попятился назад. Но как оратор я был тогда слаб. Да и что еще добавить? Я всё написал.
Я гладил её руки, миленькое уютное домашнее платьице, ее голые колени, как будто предчувствуя ладонями, что всё это я теряю, выпускаю, не удержать...
Она сложила вчетверо свой экземпляр, встала и куда-то унесла, спрятала. «На память», – понял я.
Через год, когда каждую минуту свободного времени я стал отдавать творчеству, Светлана ушла от меня. Мы расстались спокойно и мирно, как будто и не было одиннадцати совместных лет. Потом последовала реакция: она тяжело заболела, едва ни умерла – наше нежное подсознание страдает за нас...
Несколько лет тяжело было и мне: есть большая тайна в нашем устройстве –неведомые нам биополя, их соединение, разрыв... Но эти годы разорваных биополей оказались для меня самыми лучшими, счастливыми – теми, ради которых я и пришел в этот мир. За три года я написал четыре книги в четырех литжанрах!

А Светка предпринимала попытки вернуться, но я уже не принадлежал себе. Я шагнул совсем в иную, призрачную виртуальную жизнь, которая оказалась гораздо более настоящей, чем все материальные семейные материи...
Впрочем, пройдут годы, и я, наконец, осознаю, что обман – всё! Однажды я даже напишу объемную научно-популярную работу со «скромным» названием: «Вселенная? Это очень просто!» Из синтеза научных данных я сделаю собственные некоторые выводы: на НЛО, бесконечную скорость, телепортацию, течение времени из Будущего, жизнь после жизни, Высший Разум...
Я перестану воспринимать этот мир серьезно, также, как и отношения с женщинами – даже тогда, когда изредка, до пятидесяти с лишним буду влюбляться в них – подчас, со слезами, со стихоизвержениями! Но оставаясь наедине, я буду смеяться над собой, над своей глупостью и дикарским атавизмом...
Сейчас мне как-то очень явственно чувствуется нечто волшебно-мистическое: наша жизнь не принадлежит нам. Мы: и гении, и ничтожные обыватели – лишь передаточные звенья в неведомой нам цепи, тянущейся к неизвестной цели. К цели, которой, конечной – может быть нет и у самих наших К о н с т р у к т о р о в!
Словно некая Высшая Сила вела меня много лет, создавая специфические условия для творчества, в том числе – и одиночество. Наша семейная жизнь со Светланой была заранее обречена…

ARS lONGA, VITA BREVIS*
(Искусство обширно, жизнь коротка. Лат.)

И у бездарности есть талант: умение окружить себя еще
большей бездарностью.

В тридцать семь лет я продолжал работать матросом на буксире. В тридцать семь! Когда многие уже готовятся к старости, подсчитывая дивиденты от прошлого, я начал с самого начала, с нуля.
Чернорабочим! Унизительнейшая, грязная, тяжелая, вредная, ничтожная, малооплачиваемая работа. В тридцать семь лет...
Но – сутки через трое! Сутки – по акваториям: бухтам, бухточкам, заливам и заливчикам. Сутки – чистка гальюнов, ночные заправки водой: шланги, гидранты, колодцы, больное бухающее сердце, ни секунды за сутки сна... сутки – на грани жизни и смерти – спасательные работы во время штормов... Днем – перегруз: мешки с картошкой, капустой, мукой, крупой... и бесконечная борьба с ублюдочной ржавчиной: обчистка, обдирка, покраска... И окрики дебильных дармоедов-начальников с жирными животами и гигантскими в сравнении с моей зарплатами, ворующих продукты из общего судового пайка...

Но: Е с л и я н е г е н и й – т о з а ч е м я?!
Сутки – через трое! И вот они – рукописи книг в четырех жанрах! Много ли граждан на планете Земля имеют т а к и е достижения?!
А ещё: кровь носом и ртом, прединсультное состояние, легкий –пока –паралич правой стороны лица. Покалеченные кофеином и биостимуляторами: пантокрин, женьшень, лимонник, алоэ, взвесь плаценты, и бессонными суточными, на износ, работами – разваливающееся сердце, рассыпающаяся печень, отказывающая предстательная железа...
И одиночество, воздержание – ради искусства. При еще ослепительной внешности, при задержавшейся молодости.

Любя всех, всё человечество; ты, чтобы объясниться ему в любви, должен держаться от него на определенной дистанции; даже от самых близких! Добровольно ввергая себя в страшную пучину одиночества, ты именно из него, из этого разрушающего невыносимого проклятия, словно паук из железы, тянешь и тянешь тонкую нить искусства. И чем хуже и горше тебе, чем пустынней вокруг, тем прочнее и изящнее сотканная тобой сеть...

Пик интеллекта и... наивность! Если есть талант – он для народа, для страны, для искусства, для Бога!
Вот же они – рукописи книг в ч е т ы р е х жанрах!
Но здесь я столкнулся с чем-то загадочным, необъяснимым, потусторонним.
Н е ч т о невидимое, прозрачное, но абсолютно непроницаемое не пропускало мои книги. Я н и ч е г о не понимал! Нужны чьи-то о с о б ы е рекомендации?
Но вот же, без всяких рекомендаций сатирический журнал «Крокодил» с разовым тиражом в ш е с т ь м и л л и о н о в экземпляров уже несколько лет в каждом номере четыре раза в месяц целыми колонками публикует мои афоризмы. Семь рублей, сорок копеек за штуку. Правда, некоторые из них, самые острые, печатаются без моей фамилии, как и н о с т р а н н ы й юмор. Такой прием придумал главный редактор Дубровин, чтоб обмануть проклятую гэбовскую цензуру...
И уже сотни миллионов граждан СССР и других соцстран твердят наизусть мои фразы в качестве «народных» пословиц: ЕСЛИ ЖЕЛАЕМОЕ ВЫДАЮТ ЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ, ЗНАЧИТ, ТАКОВА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ.
САМЫЕ СЛОЖНЫЕ ПРАВИЛА В ИГРАХ БЕЗ ПРАВИЛ. ЧЕГО НЕЛЬЗЯ СДЕЛАТЬ ЗА ДЕНЬГИ – МОЖНО СДЕЛАТЬ ЗА БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ.
ЕСЛИ СТОИТ СТАДО БАРАНОВ, ТО ВСЕГДА НАЙДЕТСЯ ОСЁЛ, КОТОРЫЙ ЗАЙМЕТ ОЧЕРЕДЬ!
Уже вовсю используют мои афоризмы «Мосфильм» и Центральное телевидение, ни копейки не платя автору. Уже крутятся на Всесоюзном радио для трехсот миллионов жителей СССР мои четыре острые юморески, купленные у меня этим радио за сто рублей... Крутятся и год, и два, и десять...
Уже пять миллионов читателей журнала «Юность» – престижного, но весьма дурацко-советского, знают меня как автора весьма крутой сатирической штучки с эзоповым, но вполне понятным текстом. Да, в те времена в этой стране люди читали, хотя особенно и нечего было читать. А сейчас – считают: кто последние жалкие гроши, а кто – украденные миллиарды долларов.

«Твою книгу юмора-афоризмов запретил к публикации «Главлит», –сообщил мне редактор отдела прозы Дальневосточного книжного издательства и вернул рукопись, пролежавшую там п я т ь лет.
И тогда я собрал все свои публикации в жанре юмора-сатиры: пачки центральных газет и журналов – две объёмистые посылки, и отправил в Москву, к у р а т о ру литературы Дальнего Востока, члену союза писателей СССР, секретарю (одному из высоких начальников этого союза), т о в а р и щ у Ерхову с вопросом: «Почему я, автор вот этих газет и журналов с уникальными м н о г о м и л л и о н н ы м и тиражами: «Юность», «Крокодил», «Советский экран», «Советский Союз», «Труд», «Собеседник», «Литературная газета» и т.д., автор «народных» пословиц, а еще вот гонорары со Всесоюзного радио, а еще журнал «Советский союз» на двадцати языках в ста странах мира распространил некоторые мои афоризмы, почему же я не имею права книжку-то издать?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?:?!?!?:?:?!?:?!?!?!"

Человеческая наивность порой не имеет пределов. А мозг устроен так, что одновременно можно быть гением и дураком.
В этом мире и, тем более, в этой стране – дикой и каннибальской –благополучно живут только люди с в р о ж д е н н ы м Ш Л Ю Ш Ь И М с о з н а н и е м. Для них понятия: творчество, принципы, мораль, честность, справедливость, красота, чистота – абстрактны, виртуальны, книжны. Хочешь нормально – в их представлении жить: шлюшествуй, ублажай властвующих преступников.
Единственность, уникальность, неповторимость индивидуальной жизни они воспринимают как уникальность собственного желудка. И всё. Вся Вселенная – личная печенка...

«Афоризмы – это хорошо, но нельзя же увеличивать мудрость человечества бесконечно...» – В О Т Ч Т О О Т В Е Т И Л М Н Е К У Р А Т О Р Л И Т Е Р А Т У Р Ы Д А Л Ь Н Е ГО В О С Т О К А, Ч Л Е Н С О Ю З А П И С А Т Е Л Е Й С С С Р, О Д И Н ИЗ Н А Ч А Л Ь Н И К О В Э Т О Г О Ж Е «С О Ю 3 А»...

«Что это?!!! Я схожу с ума?! Или вся эта страна находится где-то в потустороннем, зазеркальном, сумасшедсшем измерении?!» – Читал и перечитывал я ответ «куратора», перебирая возвращенные пачки журналов и газет.
Да, конечно, я знал – в к а к о й стране живу. Эта неправедная революция, эти сталинские концлагеря и массовые – многомиллионные – расстрелы... Каннибализм.
Но история – ловкая дамочка, умеющая поразительно изменять свой возраст! И если она не прихватила н е п о с р е д с т в е н н о тебя в свой жуткий капкан, то кажется тебе эта дамочка эдакой древненькой седенькой хилой старушкой даже тогда, когда жутчайшие события происходили каких-нибудь двадцать лет назад с твоими ближайшими родственниками.
Мы воспринимаем реально историю только тогда, когда в качестве подопытного материала попадаем в её мясорубку сами. А всё то, где нас нет, кажется нам чем-то далеким, сказочным и глупым.

Я показал ответ «куратора» редактору отдела прозы издательства, у которого рукопись пролежала пять лет и с которым были уже почти приятелями. Тот не выдержал, сжалился, просветил наивного чудака, пишущего умнейшие тексты, но не понимающего элементарнейших с о в е т с к и х правил...
– А что бы он тебе еще ответил... на твои крутые афоризмы и юморески... Он же г е н е р а л КГБ. И в с е о н и т а м... Да и везде... офицеры ГБ.
– А ты? – Спросил я в упор.
– Я – нет. Я же филфак заканчивал, Вот если бы журналистику... Там с третьего курса подписка о сотрудничестве... добровольном... стучать...
Через много лет, когда некоторое тайное стало явным, я узнал, кто в этом издательстве работал сексотом-стукачем, он, кстати, тоже заканчивал филфак...
Симпатичный молодой человек, клявший на всех углах евреев, демонстративно преклонявшийся перед всем русским: старинными песнями, обрядами и так далее, обожавший на халяву выпить, считавшийся почти другом, вынюхивал – что я пишу «в стол», что думаю, высказываю... и строчил подробные докладные в р о д н о е ведомство.
Предав свою нацию – ибо, расхваливая всё русское и проклиная евреев, он сам оказался евреем, это гэбовское бездарное ничтожество предавало всё и вся – лишь бы залезть повыше.

После развала коммунистической империи КГБ не забыло своих холуишек. Государственные издательства рассыпались в прах, но на украденные у народа деньги генералы для своих деток и внуков пооткрывали частные – с теми же тупыми гэбовскими кадрами.
Стукачек стал главным редактором такого издательства. Буквально год-два назад эти советские «редакторы» размашисто черкали авторские рукописи, причесывая их под собственную бездарность, вычеркивая самые невинные вещи и угодливо спеша накатать докладную в ГБ, если находился в тексте малейший повод...
Но обретя свободу от государственной зарплаты, новосостряпанные
частники-издатели мгновенно позабыли свои «незыблемые» моральные устои и широчайшим потоком запустили самую низкопробную дебильную бульварщину!
Но народ, как его ни опускай, в своей общей массе обладает высшей мудростью. Его не обдуришь. Макулатура осталась на прилавках немногих сохранившихся книжных магазинов. Издательство занялось печатанием плакатов-портретов преступника-губернатора и продажей поддельной водки. Стукачка выперли, и его подобрала частная, тоже организованная КГБ, радиостанция.
Но вскоре, когда основной и единственной сильной властью стали уголовники, они всё подгребли под себя, в том числе и СМИ. Отобрали у ГБ радиостанцию, а бездарного алкаша выперли и отсюда.
Известно, дерьмо не тонет. Стукачек по габовско-фээсбовской протекции пристороился к американским деньгам. Причем, в особенно изощренной форме!
Самые демократичные демократы из USA через подставные фирмы и третьи страны уничтожали остатки уникальной уссурийской тайги – ценные породы деревьев, а чтобы это выглядело не так, как есть, pour sauver les apparences, (Чтобы спасти лицо. Фр.) наши американские друзья на наши же украденные деньги издавали у нас журнал «ПРИРОДА», который выходил раз-два в год символическими тиражами, но, разумеется, широко рекламировался... Главным редактором этого «журнала» стал стукачек.
У меня уже не будет другой возможности поделиться с новыми, пришедшими в этот земной мир поколениями описанием того кусочка трагедии страны, который мне вместе с моими современниками пришлось проглотить, поэтому я использую эту документальную главу и приведу еще несколько примеров из недавнего прошлого, логически и автоматически перетекшего в настоящее – уголовное, кошмарное, холуйски-трусливое, ежегодно уносящее миллионы граждан уже весьма небольшой по населению страны...
В том же издательстве трудился или, как говаривали в советские времена, п р и д у р и в а л с я еще один молодой редактор, возглавлявший отдел пропаганды. Должность офицера ГБ. Стукач, рангом побольше выше описанного. И вот, после распада СССР и деградации издательства, этот товарищ вдруг выпускает толстенный высококачественный, отпечатанный в Финляндии журнал-альманах: о российских дальневосточных писателях и поэтах начала двадцатого века. Одни расстреляны НКВД в первые годы советской власти, другим удалось бежать в Китай, в Харбин, где они и поумирали. Все публикации: документы и произведения репрессированных – из архива НКВД-КГБ! Но, разумеется, в переработанном виде: ни слова о концлагерях, расстрелах, только стихи, рассказы, биографии – с ловким умолчанием о роли НКВД...
Когда я спросил у этого редактора – откуда деньги на столь роскошное издание, он аж взвился от злости, посчитав, что я в с ё знаю и специально задаю провакационно-издевательский вопрос... А я, наивный, всё еще не понимал!
Офицер КГБ, паразитировавший на должности редактора стукачек, по заданию своих генералов состряпал лакированный альманах из кровавых «дел», из трагических судеб людей, которых дико пытали и убили в подвалах этого же НКВД-КГБ!
С какой целью узколобые провели свою рекламную кампанию? Реабилитировать себя – с прицелом на н о в о е б у д у щ е е?
А в это время в стране поголовная безработица, гиперинфляция, голод, массовые убийства... Не до дорогих альманахов, не до гэбовского вранья!
Журнальчик ушел в макулатуру. Но местное ГБ-ФСБ не успокоилось на достигнутом – тяжело терять неограниченную власть! В макулатуру сдали альманах частные книжные магазины – им ГБ больше не указ, но государственные телерадиоканалы продолжают расхваливать нераскупленный журнальчик и его редактора.
Отпечатаны и развешаны всё по тем же книжным магазинам красочные портреты-плакаты самого редактора! Но средств на продолжение выпуска альманаха у ГБ больше нет. И тогда по какой-то гэбовской линии «редактору» устраивается турне в США. А там, конечно, полно честных гуманных наивных людей с деньгами, они верят в сказки «борца за демократию» и щедро субсидируют... Не проходит и десяти лет после первого номера, как выходит второй – такой же лакированный, лживый и нераскупаемый.
А портреты «редактора» и «писателя» до сих пор висят в некоторых книжных магазинах и, как говорится, вызывают недоуменные взгляды посетителей – кто такой?
Россия – страна дурной нелепой фантастики. Страна с постоянно унич-тожаемыми традициями. Кладбища-то старинного не найти – всё сносится, распахивается, застраивается. Каждое новое, только что вылупившееся поколение ощущает себя эдакими марсианами-первопроходцами на планете Россия, где до них не было никого, потому что от прошлого, практически, ничего не сохраняется.
Потому-то и сознание наше, оторванное от реального прошедшего времени-пространства, витает как бы само по-себе в зыбком неустойчивом настоящем, неподкреплённым, неподпитанным вековыми традициями. В Великобритании по бережно сохраняемым тысячелетним судебным, церковным и домовым книгам можно быстро восстановить свою многовековую родословную, пообщавшись с далекими пра-пра-пра... А мы собственных дедушек-бабушек по отчеству не знаем! Оттого-то нам так зыбко, неуютно и одиноко в диком российском мире, где кличем мы друг друга: «эй, женщина», «эй, мужчина» – не сумев выработать даже элементарной бытовой культуры общения! Что уж говорить о культуре экономики, политики, искусства...

Tous les genres sont bons, hors le genre ennuyeux – (ту ле жанр сон бон, ор лё жанр аннюйё) – Все жанры хороши, кроме скучного. Французская пословица.
Простите меня, уважаемый читатель, за эту сухую газетную главу. Современная литература скатилась до сказок для взрослых.

Л о ж ь и с к у с с т в а д о л ж н а б ы т ь т а к о в а, ч т о б ы п р а в д а ж и з н и с т а н о в и л а с ь в и д н е е.

Но большинство нынешних взрослых литературных сказок не имеют к искусству никакого отношения... А у меня уже совсем не остается времени на э т о м свете перелагать реальную жизнь на сказочный лад.

П р и х о д и т в р е м я, к о г д а у х о д и т в р е м я, и т о г д а н а с т у п а е т д р у г о е в р е м я, к о г д а н е л ь з я т е р я т ь в р е м я...

Поэтому следующий эпизод опишу кратко и реалистично. Обойтись без него я никак не могу, ибо сия повесть творческих лет окажется далеко не полной.
В оправдание этой газетной главе скажу: все литературные произведения, чудом сохранившиеся в веках, приобретают в конце концов совсем иную – документальную ценность, а не ту, о которой некогда мечтал автор, выдумывая какие-то сюжеты, раскрашивая своих героев. Но с годами-веками эта древняя фантазия усатаревает, о б н а и в н и в а е т, становится нелепой, и лишь разбросанные по произведению детали реальной материи: описания нравов, быта, утвари, одежды – привлекают любопытное внимание и через тысячи лет.
На столь долгие времена я не рассчитываю, к тому же совершенно уверен, что очень скоро человечество заменит себя на совсем других, генетически переделанных существ, а то и вообще могут победить компьютеры с искусственным интеллектом, после чего всё современное искусство будет заменено на что-то совсем иное. Но пока, думаю, некоторые документальные описания вчерашних нравов будут интересны нескольким поколениям начинающих писателей, а также – искушенным опытным читателям...

Дата добавления: 2015-08-20