Если желаемое выдают за действительное, значит, такова действительность. 9 страница

Уря-я-я! Мы победили! А теперь, товарищи моряки, соберите по десять кусков с носа – за услуги. Нет, нам пойдет мелочь. Сколько здесь? Пятьсот тридцать? А почему не шестьсот тысяч? А-а, семеро уже... сдались. Нет, нам пойдет мелочь, а остальное начальству, наверх... Наверху всегда выигрывают...
И пока милиционерчики мусолили в кают-компании кучу рубликов – пересчитывая, а потом пытались выторговать свою долю в долларах, там, наверху, в золотопогонных мундирах, дали приказ: а пришвартовать дизельэлектроход "Коммунист" к причалу! Всё, дань по всем каналам с помощью бандитов и милиции собрана, надо и морячкам дать отдохнуть, тем более что и родственники на причале встречают. С оркестром...

Славный советский /или хрен каковский!/ российский дизельэлектроход швартуется в родном городе, оркестр духовой справно наигрывает торжественные платные марши. Родственники не могут оторвать глаз от огромных сумищ иностранных, возле которых приклеились на палубе с кривыми улыбочками /кое-кто почему-то прикрывает платочками носы и рты.../ морячки.
Ох уж, скорей бы уж, что там у них, родных, в сумках-то, уж... А еще на причале полно... всякой разной милиции. Даже и отряд особого назначения. Здоровые ребята. Вылитые "кожаные", только форма другая: бронежилеты и оружия – до зубов. И где же ты раньше был, отряд милиции особого назначения? Тут же и страховые агенты: угонят тачку с причала, так если успеешь застраховать – хоть что-то получишь. Когда-нибудь. По старым доинфляционным ценам.
И таможенные шлюшки здесь же. Воры в погончиках... Ба-а, тут и сам уголовный "авторитет", один из н а с т о я щ и х руководителей города и края, двадцать лет в общей сложности отсидевший за грабежи и убийства господин Мохнатый.
А где же его люди? Те быки, что вышибли семь лучших каров из морячков диэельэлектрохода "Коммунист"? Да они уже на судне. Раньше таможенников. Они уже сунули запуганным избитым морякам гроши – по двадцатой части истинной стоимости и уже выгружают с в о и авто – в первую очередь. Крановщик во всю крутит педали...
Ба-а, а это кто же подходит в такой строгой пугающей милицейской форме к главарю городских бандитов Мохнатому и с холуйской заискивающей улыбочкой протягивает ручонку? Да это простой обыкновенный советский полковник из краевого Управления Внутренний Дел. Товарищ Н.
Отдела по борьбе с организованной преступностью еще не существует. Он появится лет через десять, когда сама Организованная преступность и создаст в одном из своих филиалов – в милиции, такой л о х о т р о н н ы й отдел. А пока товарищ Н. числится начальником по связям с общественно-стью. Очевидно, с уголовной. И пришел он сюда за долей для своего начальника, генерала...

Ну, а это что за людишки?! Что за рожи безмозглые тут мельтешат?! – Грозно хмурится полковник товарищ Н. А-а, да это лохи, вон они, в мокрых штанах, те, которые неорганизованные, которые н а м дань не платят... вашу мать! Как в порт прошли... вашу мать! Эй, изгнать! Арестовать... вашу мать!
Но лохи они и есть лохи. Вот, ломанулись, беспредельщики, на судно. Козлы наивные. Думают, что они такие крутые и борзые каратисты. А какой-то мужик, плюгавый такой, в гражданке, говорит им тихо так: стоять!
"Чё-ё, мужик?! Пшёл на х...! Да мы те щас..." – и лохи пытаются сделать резкие телодвижения. Но что взять с лохов? Ведь они не знают ничего. Не то, что всей с и с т е м ы, но даже капитана уголовного розыска Смирнова. Зато капитан Смирнов знает многое и тем более – свое дело.
Неуловимый для постороннего взгляда мощнейший удар – и один лох перемещается на четыре конечности. Одновременно нырок, удар – и второй лох сидит согнувшись, икает. И через секунду у каждого на лапке по браслету.
И вот сюда, сюда, к мусорному баку, ближе, козлики! Щёлк. И наручники пристегнуты к баку. К мусорному. Так вы на кого ручонки подняли, сопляки? А? Не знаете? Ну так сейчас узнаете.
И капитан Смирнов учит лохов уму-разуму. Серия унизительных ударов, так, в одну десятую силы. Метелит капитан Смирнов начинающих ублюдков и теплеет у него на душе. Отмякает она у него, отходит. Сейчас еще немного поддаст этим дебильным качкам, снимет браслеты, поблагодарит их и отпустит на все четыре.
Спасли его пацаны... Ведь не спектакль он устраивает для народа и начальства, не свое служебное умение и рвение демонстрирует, нет. Минуту назад, всего лишь минуту назад... он снял в кармане с предохранителя свой пистоль и двинул вон туда, к Мохнатому и полковнику, товарищу Н. И уже бы валялись сейчас два пахана в лужах собственной поганой крови, да спасибо лохам, спасли.
Потому что из своих сорока годиков капитан Смирнов отдал милиции девятнадцать. И слишком много знает. А знает он, что живет с женой и двумя детьми в комнате площадью в восемнадцать метров.
Знает он, что на свою зарплату может купить жене только один сапог – если месяц ничего не есть.
Знает он, что вон те машинки помчатся сейчас без номеров на военный аэродром через все посты ГАИ. А там под парами стоит очередной грузовой самолет-гигант. Его под завязку загрузят ворованными и вот такими, как эти, отобранными машинами. Взлетит самолет во Владивостоке, а сядет, например, в Чкаловске – на спецвоенном аэродроме в Москве, где стоят самолеты президента...
И еще капитан Смирнов распрекрасно знает, кто такие Мохнатый и полковник товарищ Н. И еще многое знает капитан Смирнов о кое-каких генералах. И знает капитан Смирнов, что ублюдков Мохнатого трогать нельзя – чего бы они ни сотворили. А если какой неопытный лейтенантик и тронет, и умудрится даже в следственный изолятор посадить, то преступник выйдет на свободу через двадцать минут...

И еще капитан Смирнов знает, что завтра с утра он подаст рапорт об увольнении. Потому что капитан Смирнов себя знает – он уже не сможет сдерживать свои з н а н и я. Он возьмет автомат, личные гранаты, пойдет в Управление и...
"Топайте, пацаны! И не суйтесь туда, куда вас не приглашали..."

С капитаном Смирновым я познакомлюсь через несколько месяцев. Мы будем пить пиво в грязной, воняющей мочой и весенней сыростью подворотне, и бывший капитан, а в настоящем грузчик в бандитском гастрономе, кое-что поведает безработному голодающему писателю...
А между тем та, ради которой я зашел в этот притон, появилась в дверях – в коротком чёрном кожаном плаще, в высоких черных кожаных сапогах, рассеянно взглянула в зал и вошла в какие-то боковые двери. Меня она не заметила или не узнала. А я слушал внимательно продолжение Васиной истории и умудрился просмотреть ее приход.
–... И вот, понимаешь, ОМОН запросил за охрану – до гаража или стоянки еще по пять кусков. Да крановщик, да страховка, да таможня… А откуда столько... В рейсе мы рубли не получали, а валюту – хрен им! Короче, сел я без всякой охраны, отогнал на стоянку. Прихожу через день – сняты два задних колеса и заднее стекло! Я хватаю этих... сторожей, и тут подваливает тот, который на барже подходил. Смеется, козёл. Суёт какую-то мелочь за джип, мол, покупаю. А машина-то дорогая...
- Д-д-д-д-да, с-с-сейч-чч-час о-о-она д-д-дорого... – пытается подтвердить Аркадий.
– Слушай, да что ж с тобой сделали, а? У тебя же и в помине никакого заикания не намечалось? – Вася сочувственно смотрит на приятеля, а тот не только сильно заикается, но и голова слегка трясется. В сорок три года...
– Н-н-ну и-и-и в-в-взял д-д-деньги?
– Нет. Сошлись на том, что они мне дали "Карину" взамен. Не новая, но ничего.

... Получил Аркадий зарплату, статейку отдал кому-то и забыл о ней. Но через два дня ему напомнили... В Управлении КГБ.
По трансляции на весь порт объявили: капитану такому-то явиться в отдел кадров. Он поторопился – с надеждой на хороший рейс, обещали ему. Но в кадрах его встретили прохладно. И отправили в КГБ. Оно располагалось в центре города в новом многоэтажном комфортабельном здании, где, как слышал Аркадий, есть и подземный тир, и камеры для пыток...
Его проводили в кабинет номер десять. – А-а, морской волк! – Так его поприветствовал молодой человек с погонами капитана. – Садись. Как говорят в МВД – раньше сядешь, раньше выйдешь, – сразу на "ты" и с "тонких" намеков начал капитан, симпотяга парень, даже с некоторым перебором, со слащавостью в физиономии, с эдакой всегдашней лизоблюдской угодливостью перед вышестоящими – "чего изволите", и с любой непредсказуемой пакостью для нижестоящих, – так почему-то сразу определил его Аркадий. И не ошибся. Ох, как не ошибся!...
– Так как там поживают американские моряки? А? – Спросил ехидно капитан Красных. Он всё-таки оказал любезность, представился сквозь зубы. Аркадий сразу не понял, но Красных уже помахивал какой-то бумажкой. Это была та самая, вырезанная Аркадием статья... Из суперкоммунистической газеты "Правда" – органа ЦК КПСС.
– Да... Вот... Там написано, – пробормотал Аркадий, всё-таки не понимая: что, из-за этой ерунды?! Да не сам же он написал эту статью!
– Хм, написано. А кто дал тебе задание – ходить и вести пропаганду? А?!
– Ккккакую пропаганду?
– Самую прямую, вражескую пропаганду!
– Да как же? Ведь я не сам... там же... Это газета "Правда".
Орган ЦК КПСС...
– А ты ЦК КПСС сюда не путай! – Вдруг визгливо заорал гэбэшник: привалила шара показать дурь и власть. – Короче так, т о в а р и щ капитан. Мы живем не в дикие времена. Сегодня у тебя есть выбор, сегодня у нас на дворе год 1982, а не тридцать седьмой, хе-хе, цивилизация! Вобщем, так, выбирай: или статья УК 58 – десять лет лагерей, откуда ты не вернёшься... Или вот этот твой дипломчик останется у нас, а ты сейчас придешь в кадры и напишешь заявление: в связи с неудовлетворительным состоянием здоровья прошу перевести меня в портофлот.
Перед носом Аркадия помахали его морским рабочим дипломом и даже – его трудовой книжкой! И он начал осознавать наконец, что это не дурной розыгрыш неограниченной зарвавшейся власти, нет, это и есть настоящая реальность! Реальность абсурда и непонятной для него логики запредельного, из мира кривых зеркал, заведения. О р г а н ы...
– А... я могу обратиться к вашему начальству?
– Ха-ха-ха, дорогой мой, конечно! Обратиться можешь, но у нас т а к не принято. И высокое начальство опять же пошлет ко мне. Не я твой вопрос решил, не я. Начальство и решило.
– И все-таки... Я... Я не понимаю?...
– А что тут понимать? Вы, капитан дальнего плавания, ходили по Управлению пароходства, подсовывали под нос всем встречным эту статейку и восхищались американским образом жизни. Так?
– Ну... Я просто сравнил. Это напрашивается, там же о моряках сказано...
– Сравнивал, значит, восхищался. Пропагандировал. Пароходство – объект особый. Люди постоянно бывают за границей. Где гарантия, что вы, причалив завтра где-нибудь в Америке или Австралии, сойдете на берег и вернетесь на судно? А не запросите гражданства ихнего? И политического убежища? А? И опозорите нашу родину, весь Советский Союз?!
– Да... да с какой стати?! Да я много лет плавал мотористом и... учился заочно и… в Америке бывал… и где угодно и… Да у меня жена, дочь…
– А я вот нигде не бывал! И ничего не сравниваю! Получаю своих двести, ношу вот этот мундир и не надо мне ихнего барахла! Кстати, жена у вас русская, а вы по национальности еврей. Может, вас на историческую родину потянет?! Вы потеряли доверие, и мы не можем допустить вас к работе капитаном советского судна! Так что вы выбрали, Аркадий Алексеевич? Статью УК 58 или катерок в портофлоте, а? Катеро-ок, рыба-алочка летом, сутки через трое работенка, а, что еще надо советскому человеку, а?
Аркадий «выбрал» катерок… Ему еще пришлось написать в том же кабинете нечто вроде покаяния: такого-то числа зачитывал такую-то статью и высказывал свое восхищение зарплатой американских моряков…

Запомнился Аркадию тот день еще тем, что когда он вышел из Комитета Государственной Безопасности Приморского края на улицу, то вдруг понял, почувствовал н о в ы м зрением, новым даже нюхом, что н и к о г д а уже не сможет быть здесь своим.
Трамвай ползет. Уже не его трамвай. Чужой. Не иностранный – ч у ж о й. Вот пешеходы. Кто они? Стукачи все? Сексоты? Или как там, у н и х? Вот плакат, красная жесть с белыми буквами: «НАША ЦЕЛЬ – КОММУНИЗМ!» Чья – наша? Какая – цель? Какой – коммунизм? Словно впервые прочел примелькавшуюся с детства фразу-тарабарщину.
Только что, час назад, он был з д е с ь своим, как рыба в воде. И то, что он еврей… Да в конце концов ерунда, мать у него украинка. Нет, не в этом дело. Но в чём?! Да, слышал о сталинских концлагерях и репрессиях. Но их семьи это не коснулось. Там какой-то Солженицын еще… Ну, было и прошло. Да, бывал в богатых странах: в Канаде, в Австралии, в Штатах.
Бывал – громко сказано. Пришвартовались – на берег только группой, каждый должен присматривать за другим. Туда – нельзя, сюда – нельзя. Ни в кабак, ни в гости к эмигрантам русским.
Прошвырнулись по уцененным магазинчикам – и на судно. Да, там, за бугром, всё блестит, всё шикарно: электроника, тряпки, машины. Потом возвращаешься в Союз, на помойку: в убогость, грязь, хамство, отсталость. В другой, прошлый век. Через неделю привыкаешь, как будто так и надо. Своё, родное...

Был как все, не рассуждал, не читал каких-то там запрещенных книг, не рассусоливал о политике и правителях. Жил себе. Плавал мотористом, получал ничтожные копейки, в загранке удавалось сэкономить и купить что-нибудь из тряпок. Женился. Квартиры нет. Снимал фанерные времянки-сарайчики. Сам в море, жена с ребенком – в фанерном домике. Застудилась зимой, рак груди... отрезали одну...
Жена с высшим образованием, заставила и его учиться. Он и не думал никогда, что будет капитаном. Помогала ему по математике и физике. Считается – бесплатное образование. Но он работал и учился. Вкалывал на государство за ничтожные гроши, по ночам зубрил науки. Жена получила маленькую комнатку – с подселением. А он получил диплом и пошел работать сначала штурманом, а потом и капитаном китобойного судна. Жуткая работа! Небольшое суденышко, по океанам... Качка даже в штиль... И не такие уж великие деньги... А потом – международный запрет на убийство китов...
За счет неофициальных доплат /за доплату полагалась тюрьма!/ с помощью нескольких обменов, постепенно, за много лет, увеличили квартиру до трехкомнатной.
В общем, жил как все. Никуда не лез и понятия не имел ни о каких таких... За что же т а к с ним?! Почему?! Почему именно с ним?! Ни с того, ни с сего?!

Запомнился Аркадию тот день ощущением дурного фантастического сна. И еще тем, что он пришел на судно, пригласил к себе в каюту старпома, стармеха и двух штурманов. Они пили всю ночь. Все знали, что он сдает судно и уходит, но никто, в самом распъяном виде не обмолвился ни словом о его уходе и о КГБ. Потому что знали также, что один из них – стукач из о р г а н о в. И знали они, что любой, и стукач в том числе, завтра может оказаться таким же изгоем, как их уже бывший капитан. Пили всю ночь и не пьянели.
С Красных, уже подполковником, Аркадий встретится через шесть лет...

Через несколько секунд вялотекущая атмосфера кабака "Пучина" вдруг мгновенно раздуется белым резиновым пузырем и лопнет с оглушительным хлопком. И там, под старым тягучим временем-пространством, обнаружится новый слой бытия – как новая тонкая розовая кожа, но всё с тем же неизменным рисунком.

МЕДИТАЦИЯ – 1.

Люди устроены так, что они непременно хотят
знать, как они устроены.

... социальное – сиюсекундно, преходяще, ледяной узор на стекле, обманчивый рисунок стёклышек в калейдоскопе, оно было бы недостойно бумаги, если бы не повинность писателя – отображать текущий момент.
Никакой гений не в силах из фраз создать новую челосферу бытия. Литература течет в общем потоке всех изменений: вкусов, понятий, психики, науки, техники. Литература не создает новых сущностей – новые сущности формируют новую литературу.
Литература закрепляет в сознании психические штампы текущего времени и настолько усердно и постоянно обновляет язык и стиль, что сама устаревает также быстро, как и те проблемы, которые она описывает. Но всё, что существует – существует...

И с к у с с т в о – в ы с ш а я ф о р м а у д и в л е н и я ж и з н и п е р е д с о б с т в е н н о й б е с с м ы с л е н н о с т ь ю.

Век за веком, строка за строкой, абзац за абзацем, литератор за литератором, надежда за надеждой: вот, еще слово, рассказ, роман и... И я собственным неповторимым стилем, мышлением, философией, новой необыкновенной вязью слов, их расстановкой, знаками препинания – разомкну свою надоевшую оболочку одиночества и проникну в другое "я", в резонирующую душу читателя, и вместе: я-творец и он-читатель, вырвемся мы не только из пожизненно сковывающей нас кожи-тюрьмы одиночества, но и взовьёмся и проникнем в то фантастически-чудесное, которое как будто всегда близко, рядом с нами!
Вот же оно, еще чуть-чуть, еще слово, фраза – и рукой-мыслью коснешься ТАЙНЫ, единственной ИСТИНЫ!!! И вылетишь из глупого дурного быта, из ничтожных проблем своего времени, из несовершенства трехмерного мира-мышления! И помчишься в сверкании счастья, радости, освобожденного духа к Высшим Разумам, к уже не тайным Смыслам Бытия, к мировой, всё понимающей Душе...

Но увы. Наши литературные произведения устаревают и ветшают также быстро, как и История, которая всегда превращается в наивную инфантильную сказку – при всей её абсурдной жестокости.
Наши слова еще более иллюзорны, чем мы сами. Мы не в состоянии из слов сотворить будущее, построить переход в трансцедентный мир и, тем более, с их призрачной помощью подключиться к Разуму Создателя. Наши слова – наши предки, ибо пришли они из далекого дикого невежества. И наша наивная литература – лишь зыбкий мостик между выдуманным прошлым и несуществующим будущим.
С помощью слов мы можем лишь поддерживать иллюзию нашего сиюсекундного бытия.
Каждый талантливый человек понимает, что его НЕСОВЕРШЁННОЕ в бесконечность раз более грандиозное, величественное, гениальное и полезное, чем совершённое.

Г е н и а л ь н о с т ь – э т о к о г д а д о х о д и ш ь д о т а к о й с и л ы т а л а н т а, ч т о о с о з н а ё ш ь с в о ё б е с с и л и е.

Осознание того, что ты лишь очередное звено в бесконечной цепи, и не суждено выйти за пределы твоей д а н н о с т и, ибо в твоем мозгу поставленны временные ограничители создателем, казалось бы, должно заставить земного творца отказаться от творчества.
Но тончайшие Флюиды предчувствия говорят иногда: а может быть совсем скоро ЦЕПЬ изогнется, сделает петлю, и ты, твое звено, станешь вровень с концом этой цепи или началом? Скачок во Времени ли, в Пространстве, в Мире Ином ли, да, пусть он называется Смертью... Ты расстанешься с телом, но там, т а м... ты встретишься со своим НЕСОВЕРШЁННОМ! Со своими Истинными, Настоящими, Конечными возможностями...

Еще одна сладкая иллюзия. Пусть так. Но каждый творец знает, что он – лишь рупор, динамик, проигрыватель. Он – ожидаемая сущность человечества. Обязательная его составляющая. Нельзя изъять из нас Шекспира, Достоевского, Чайковского и всех остальных гениев. Без них что-то было бы совсем не то, не здесь и не с нами, н е в э т о м м и р е.
Всё происходит так, как происходит.
Творцам рангом помельче остаётся уповать на то, что всё НЕСОВЕРШЁННОЕ ими заложено в других, еще не родившихся головах, и обязательно состоится. Потом. В с в о ё в р е м я.

Н е т п р е д е л а с о в е р ш е н с т в у – п о т о м у ч т о н е с о в е р ш е н с т в о б е с п р е д е л ь н о!

"Как жаль, что человек не выразим словами – там, где кончаются слова, там начинаемся мы с вами.
Как жаль, что то, что называем мы любовью – игра гормонов наших с нашей кровью.
Как жаль, что женщина с мужчиной никогда не смогут слиться воедино навсегда.
Как жаль, что Бог – всего лишь миф и сказки, и не дождаться нам его вселенской ласки.
Как жаль, что жизнь – лишь тонкий слой тумана из нашей глупости и высшего жестокого обмана!
Как жаль, что в нашем мире настоящих истин нет, а есть лишь кухня, туалет да философский бред.
Как жаль, что так всегда близка черта, где только черви есть и больше – ни черта!
Как жаль, что нет для нас других времен, пространств, чудес, как жаль, что мы есть только то, что есть.
Как жаль, что мы для опытов лишь чьи-то мыши в клетке навечно заперты на крохотной загаженной планетке.
Как жаль, что мы уже не дети, как жаль, что ничего не жаль на этом свете..."

ОДИНОЧЕСТВО.

Одиночество может сделать с нами такое,
чего бы сами себе мы никогда не позволили.

Она продвигалась сквозь осень, через октябрь, по центральной старинной улице, внедряясь в многотысячный поток инопланетян: невидимкой – в надежном скафандре, просачиваясь мимо тел и взглядов, среди нереальных домов, наполненных непонятной чужеродной жизнью, среди цветных блестящих железок-машинок, среди самцов и самок, спешащих друг к другу – к их неведомому счастью...
Синеющее октябрьское небо, фосфоресцирующая солнечно-серая голубизна бухты Золотой Рог, проглядывающей в просветах между зданиями: и мелькающие машины, и ползущие переполненные трамваи, и воздух осени, нагруженный морем, смогом и близкой тайгой с мыса Песчаного, и пёстрые разнополые и разновеликие тела горожан – всё это повелительно, беззвучно, но слишком громко кричит: Живи! Торопись! Скоро зима! Спеши любить! Размножаться! Ощущать каждую секунду!!!
Её тело, надежно защищенное непроницаемым для взоров прохожих скафандром – дешевыми джинсовыми брючками и мальчиковой невзрачной осенней курткой, как никакое другое проникается природным призывом к жизни! Оно бурлится, пенится, дымится вулканами-гормонами и готово бесконечно извергать кипящую лаву...
Она представляет сейчас из себя только химическую реторту, бурлящую, наполненную жгучими компонентами, но не хватает ей всего лишь одного, самого существенного катализатора – партнера, чтобы бушующая раскаленная масса в реторте превратилась в конечный продукт – в Л Ю Б О В Ь! Но в этом чужом городе и на этой затерянной планете, где она оказалась нечаянно, где родилась и прожила двадцать один год и вдруг проснулась и с ужасом бесконечного одиночества поняла – она здесь не своя, е д и н с т в е н н а я такая! Потому что даже среди ей подобных не найти...

Она возвращалась из сауны. Нет, двигалось по центральной улице, Светланской, лишь ее взбудораженное горячечное тело, а сама она, ее душа, пси-энергия, фантом – там, в парном отделении! И долго-долго еще будет витать, искать...
Всего полчаса назад, полчаса! Не зря она вбухала последние деньги на билет! Но... если есть Бог, ведь он накажет. Наступит когда-то расплата... нельзя так...
Она увидела эту девчонку сразу же, как только поднялась снизу в верхнее фойе. Глазища тёмные в пол лица, белейшая нежнейшая кожа, короткая юбка, ножки, фигурка... за километр несет сексом, но девчонка, лет семнадцати, наверное, еще не вполне оценивала себя. Ларису не замечала. Скафандр – просторный свитер и свободные джинсы, надежно прятали спортивную фигуру.
Народу было всего человек десять, раздевалка пустая, но Лариса выбрала место поближе к девочке. И начался кайф... Она впитывала в себя каждую клеточку тела этого одуревающе соблазнительного цветочка, белого подснежника... Сама она не торопилась раздеваться, и девочка заметила ее лишь тогда, когда Лариса, слегка выждав, зашла за ней в одну из двух саун. Там, на самой верхней ступени, уселись потеть две жирные дамы, а девочка сидела чуть ниже.
Лариса открыла дверь и внутренне сладострастно вздрогнула и задрожала от ослепительного сияния крупных нежных белых грудей и таких же ослепляющих длинных белых расставленных ног! А девица подняла тёмные глазища, переполненные неизрасходованной многолетней сексуальной силой, и тоже вздрогнула, потому что увидела перед собой комок красиво слепленных мышц и ей на миг почудилось, что перед ней мужчина! Даже потеющие мадамы наверху примолкли.
Лариса размыкает уста – как ни трудно ей это, привыкшей к одиночеству. Раскидывает сети разврата. Очень умело – организм сам борется за себя и подбирает слова: ах, слаба температура! О, девушка, у вас слишком нежная кожа и на первый раз много нельзя /эдак с многоопытностью спортсменки и завсегдатайки саун/. Вы часто здесь бываете? Вообще впервые? Сейчас в душ, но только без мыла! Потом бассейн, опять душ и в парную!
Они совместно прошли все круги перед парной: душ, бассейн, опять душ, отдых в прохладной раздевалке, взвешивание. Лариса чувствует, как поддается ей Оля. Девочка. О-ля. Ой-ля-ля! Кругло, как ее ягодицы-ягодки, как молочные груди. О-ля. А Оля как будто интуитивно распознаёт в ней мужчину?..
Они вытащили из бочки с горячей водой свои распаренные дубовые веники и пошли в парную, когда в ней никого не было – все толстухи сидят в баре и откушивают душистый мятный чай с мёдом.
Лариса плещет слегка ковшиком из ведра на раскаленные сухие камни в жаровне. Они поднимаются на самый верх, в уютный горячий полумрак.
Оля догадывается о какой-то скрытой неясной игре, в которую она попала, но не опасается – ведь она вольна играть сама до каких-то пределов. А может, это просто временное влияние, подавление воли, преклонение нежного женского тела перед чужой мускулистой крепостью, перед загадочным и жутким спортом – каратэ... По совету Ларисы Оля расстилает на полке простынь и ложится на живот. Не отказывается она и от предложенного "спортивного массажа".
Лариса, расставив ноги, садится на Олину попу и начинает с мышц нежной шеи. Она массирует и как бы нечаянно трется своей промежностью об её ягодицы... На лопатках девочки Лариса находит классические и очень чувствительные – повезло! эрогенные зоны.
Она гладит, нажимает – сильнее, слабее, и чувствует, как тело под ней расслабилось в чувственном удовольствии...
И начинаются мгновения без времени! Она целует спину, ягодицы, рука между дивных ног... Слышит постанывание, переворачивает на спину, как в самом страстном и развратном сне видит чужое, но сейчас такое близкое и прекрасное розовое лицо с закрытыми глазами, целует груди и ниже, ниже, ниже... Видит волны спазм оргазма по животику... И сама бы она...
Перед дверью падает оглушительно таз, Оля соскакивает и убегает. Лариса, в полубессознательном состоянии, подхватывает обе простыни, веники и, выскочив из парной, устремляется в туалет. Задвинув шпингалет, пытается мастурбировать. Раздвинув волосы, она ищет, ищет мужской член, но нащупывает лишь разбухший, ничтожный свой женский клитор, который ей совсем не нужен!

Олю она находит в душевой кабинке, отдает ей простынь и веник. Обе смущены. Оля торопливо моется и идет одеваться. "Нет-нет, никаких встреч! Не знаю, как со мной э т о получилось".
Вот и вся любовь. Лариса двигается сквозь осень и центр города – стыдясь, радуясь, сгорая от одиночества, тоски и неудовлетворенности.
Совершенно случайно она обращает внимание, как на противоположной стороне улицы из шикарной белой заграничной ма-шины выходит молодая роскошная дама. Короткий кожаный плащ распахнут, девица, открыв дверцу, выдергивает ключ зажигания, выставляет наружу длинные суперноги, узкая юбка задралась и ноги в высоких сапогах видны от самого начала...
Разгоряченное неудовлетворенное сердце Ларисы ёкает, она взглядывает на лицо девицы и сердце ёкает вторично и ухает вниз, в живот. Стэлла!
Лариса останавливается и бессознательно следит, как Стэлла захлопывает и замыкает дверцу, входит в какие-то двери. Над ними вывеска: Кафе-бар ПУЧИНА.

Мгновенно перелистав память чувств, приписав к ним и сегодняшние ощущения и на что-то интуитивно надеясь, а-а...
Организм требует разрядки, организм напружинил ноги, оторвался от поверхности асфальта, поднялся в воздух на метр двадцать, приземлился по другую сторону металлического парапета – на весьма стремительной проезжей дороге, и в несколько прыжков, перед блестящими разноцветными возмущенными капотами японских машинок, доскакал до дверей "Пучины".
Еще организм несколько секунд соображал: Сколько денег в кармане? Нисколько! Что скажет, если встретит Стэллу? Что-нибудь! А пропустят ли? Может, вход у них платный? Да плевать! Пройду! Взгляну...

МЕДИТАЦИЯ – 2

Только благодаря невероятной фантастичности действительности – мы верим в её реальность!

Если вообразить себе пространство с абсолютной пустотой, без объектов и даже вакуума, то как определить в таком пространстве существование времени? Ведь время – это то, что происходит с чем-то или кем-то.
Еще можно бы порассуждать о странностях человеческого времени –индивидуального и общего. О фазах личности, когда в отдельные периоды жизни время либо ускоряется, преображая эту личность с мультипликационной скоростью в нечто другое и незнакомое, либо замедляется и консервирует на долгие годы.
Или помедитировать о фазах всего человечества и отдельных стран. Например, попадает некая страна в желе времени-абсурда, и барахтается там, барахтается и выбраться не может. И происходит с ней то, что несмотря на то, что в ней что-то происходит – с ней н и ч е г о не происходит...
Почему время так жестоко к живому, так несправедливо-неравномерно соотносится с добром и злом? Человека можно убить мгновенно, но как долго и трудно он растет...

Впрочем, нужно ли валить на Время человеческое несовершенство? Может быть, наоборот, стоит уповать на Время, которое когда-то, в свой з а п л а н и р о в а н н ы й, предопределенный срок превратит нас в д р у г и х, в тех, которые не захотят и не смогут уничтожать друг друга, когда жизнь земная приблизится к жизни... небесной?
Или посочувствовать современным физикам-теоретикам, высасывающим изотерические знания о Вселенной из собственных пальцев? Пять секунд физики отвели на создание всей бесконечной Вселенной! Физики переплюнули самого господа, который, согласно Ветхому Завету целую неделю создавал только одну Землю с близлежащими небесами...

Дата добавления: 2015-08-20