император Александр I Павлович 2 страница

«Народ, - объяснял Сперанский, - всегда имеет в себе достаточную силу уравновесить или ограничить силу правительства». Однако он – противник революционных потрясений в любой их форме. Противоборство сословий не может привести к ограничению тирании, а только их объединение. «Объединенный народ» должен поручить соблюдение их суверенных прав «особому классу» людей. Тем не менее, Сперанский высказывается против всенародных выборов, так как это противоречит самому принципу «силы ограничивающей». И он считал нецелесообразным назначение в этот «особый класс» людей по выбору правительства, потому что тогда они окажутся от него в зависимости. Выход он видит в предоставлении государем непререкаемых прав определенным старших представителям дворянских родов первых трех или четырех классов Табели о рангах. Такой орган Сперанский называл «государственным сеймом», состоящим из двух палат. Верхняя палата формируется по праву первородства, а нижняя и представляет собой тот самый «особый класс». При этом дворянство сохраняет свои привилегии, а отмена крепостного права откладывается на неопределенный срок.

Освобождение крестьян мыслилось Сперанским в два этапа: вначале отменяется личная зависимость крестьянина от помещика и тем самым он становится прикрепленным только к земельному наделу. В дальнейшем следовало восстановить Юрьев день и право перехода крепостных от одного владельца к другому, позже – в другие сословия. Собственно говоря, в области государственного управления Сперанский попытался заимствовать опыт Великобритании, но при этом не покушается на основу российского самовластия – самодержавие и непоколебимую власть царя.

После царского поручения Сперанский поставил своей целью превращения российской «деспотии» в конституционную монархию. Он считает, что в России никогда не существовало законченной системы законов. Задачу государственного переустройства он видит в необходимости ввести «разные установления, которые бы, постепенно раскрываясь, приготовляя истинное монархическое правление и приспособляя к нему дух народный». Фактически органом, который бы ограничил самодержавие, должен был стать Сенат, состоящий из двух палат – законодательной и судебной. О крепостном праве он теперь рассуждает иначе: «Каким образом можно основать монархическое управление… в стране, где половина населения находится в совершенном рабстве? … Должно без сомнения оставить помещикам обширную власть в их владениях, лишь разрешив крестьянам разбирать свои тяжбы в волостном правлении. Власть помещика конечно от этого не стеснится, так как власть государя не стесняется о того, что суд идет порядком, особенно установленным».

Сперанский словно забыл об уже действовавшем царском указе «О вольных хлебопашцах», который был более прогрессивным, нежели его проект, касающийся «крестьянского вопроса». И он, казалось, не знал о существенных постоянных разногласиях императора с екатерининским Сенатом. Да и сосуществование двух претендующих на главенство форм господства и подчинения в лице императора и сенаторов при существовании Негласного комитета, который выполнял функции совещательного Государственного Совета, и создание министерств вело к объективному ослаблению центральной власти. Проект Сперанского уже тогда являлся утопией, что искренне удивляло Александра I, который ожидал от него большего в деле углубления либеральных реформ Негласного комитета.

Чтобы охладить «вселенский» энтузиазм Сперанского, император пригласил его на свою вторую встречу с Наполеоном в Эрфурт, которая закончилась резким обострением русско-французских дипломатических отношений. Задачей Александра стала подготовка к войне с Францией российской армии и флота. Тем не менее, по возвращению из Эрфурта Сперанскому было поручено скорейшее завершение плана государственных преобразований. Он с необычайной энергией взялся порученное дело. Проект он назвал «Введение к уложению государственных законов». В проекте Сперанский недвусмысленно объяснил необходимость ускорения реформ: Россия стоит на грани грандиозной социальной катастрофы!

Первым симптомом кризиса, по его убеждению, стала «перемена к предметам народного уважения». У подданных исчезло почтительное отношение к чинам, мундирам и орденам. По мнению Сперанского «точно таким было положение и во всех других государствах в той эпохе, когда феодальная система приближалась к своему падению». Так было и во Франции, когда накануне революции даже сами вельможи смеялись над чинами и орденскими лентами и звездами. «Одна есть истинная тому причина – образ мыслей настоящего времени в совершенной противоположности с образом правления.… К чему гражданские свободы, когда скрижали их каждый день могут быть разбиты о первый камень самовластья».

Не следует думать, писал Сперанский, что господствующее в России недовольство правящих сословий связано с подписанием Тильзитского мира. «Неужели дороговизне сахара и кофе можно приписать начало этого недовольства? Уменьшилась ли от них роскошь дворянства? Обеднел ли, в самом деле, народ? Где же жестокие несчастия, которые его, в самом деле, постигли? Все вещи остались почти в прежнем положении, а между тем дух народный страждет в беспокойстве». Отныне Сперанский – последовательный сторонник конституции. «Конституция во всех почти странах были устроены в разные времена и по большей части среди жестоких политических бурь. Российская конституция одолжена будет бытием своим не воспалению страстей и крайности обстоятельств, но благодетельному вдохновению верховной власти, которая, устроив политическое существование своего народа, может и имеет все способы дать ему самые правильные формы».

Эта преамбула вызвала к нему настоящую ненависть консервативного российского дворянства. Его обвиняли не только в симпатиях к Франции, но и открыто называли «изменником» и даже «шпионом Наполеона», завербованного в Эрфурте! Однако за спиной Сперанского стоял сам император, который отметал все подобные реляции своих вельмож с порога, давая своему протеже возможность продолжать начатую работу. Александр был заинтересован в том, какие принципиально новые идеи выскажет в дальнейшем Сперанский.

По проекту конституции Сперанского в России население распадается на три «состояния. Огромная его часть, которую составляют помещичьи крепостные, не имеет ни политических, ни гражданских прав. Другая часть населения - купцы, мещане, государственные (казенные) крестьяне и казаки – имеет права гражданские, лишена прав политических. Третья часть - дворянство – имеет все гражданские права и, хотя не обладает правами политическими, но имеет неограниченные права в отношении крестьян, вплоть до судебной власти над ними.

Право собственности принадлежит всем сословиям, но право обладания «собственностью населенной», то есть крепостными, является исключительной привилегией дворянства. Права политические имеют все сословия, имеющие движимую и недвижимую собственность. Исключение составляют «домашние слуги, ремесленники, работные люди и поденщики». В губерниях создаются волостные, окружные губернские думы. По мажоритарной системе все подданные, имеющие политические права, избирают Государственную Думу, или нижнюю палату сейма.

Верхняя палата получила вместо Непременного Совета название Государственного Совета, или совещательного органа при государе, которая должна была обсуждать законопроекты Государственной Думы, судебных решений Сената и отчетов министерств.

Высшим лицом государства является император с неограниченными судебными, исполнительными и законодательными полномочиями.

Окончательный план государственного преобразования был представлен Сперанским императору в начале 1809 года на высочайшее утверждение, будучи уверен в его согласии.

В лице Сперанского слились воедино и великий мечтатель, и писатель-утопист, и неукротимый патриот России, и искренне верующий православный человек. Конституцию Александр I изучал две недели, внес свои рекомендации и обсудил их с министрами. В целом, он сразу поддержал некоторые принципы Сперанского. Первый подписанный царем указ от 3 апреля 1809 года касался вопроса о придворных званиях. Начиная с Екатерины I, придворные давали право на чины: камер-юнкера, например, - на чин V класса, камергера – на чин IV класса. Новый закон превращал придворные звания только в отличия. Отныне придворные звания не давали права ни чины, а все находившиеся на действительной службе были лишены придворных званий. Второй указ предусматривал обязательный образовательный ценз для статских чинов. Начиная с коллежского асессора (VIII класс) чиновник должен был иметь законное университетское образование, или сдать соответствующий экзамен.

Согласно третьему указу от 25 июня 1811 года количество министерств увеличивалось до одиннадцати: были созданы министерства полиции, путей сообщения и государственного контроля.

«Колоссален был этот план, - писал барон Федор Карлович фон Корф, - исполнен смелости, как по основной своей идее, так и в подробностях развития. Все еще жизнью более мыслительною, кабинетною, нежели практическою, Сперанский не чувствовал или скрывал от себя по крайней мере, часть своих замыслов, опережает и возраст своего народа и степень его образованности; не чувствовал, что строит дом без фундамента, то есть без достаточной подготовки умов в отношениях нравственном, юридическом и политическом; наконец, что, увлекаясь живым стремлением к добру, к правде, к возвышенному, он, как сказал когда-то немецкий писатель Гейне, хочет ввести будущее в настоящее, или, как говорил Фридрих Великий про Иосифа II, делает второй шаг, не сделав первого.… Светлый ум Александра постиг, что неизмеримо легче было написать, чем осуществить написанное». Император ценил Сперанского и всегда поддерживал его своим авторитетом. Единственное обстоятельство, которое если не раздражало, то удивляло Александра I, так это то, что тот, реконструируя политическую структуру общества, тщательно избегал решения социальных проблем, в первую очередь путей отмены крепостного права. Сам государь, кажется, подал Сперанскому пример своим непоследовательным указом «О вольных хлебопашцах». А без ликвидации крепостного состояния крестьян конституция оставалась бы незавершенной. Но Сперанский упорно уходил от поставки этого злободневного вопроса для государства во главу угла своей программы. Ликвидация крепостного права требовала перестройки аграрной России в индустриальную державу, что требовало значительного времени, финансовых затрат и просвещения помещиков.

Однако назревавшая война с Францией ослабила напряженность в российском обществе, и принятие конституции стало несвоевременным. Для консолидации дворянства накануне неизбежных военных действий Сперанским пришлось пожертвовать. 17 марта 1812 года после возвращения с приема у императора, Сперанский застал у себя министра полиции с предписанием отправиться в ссылку в Нижний Новгород. Александр никогда не предъявлял ему никаких обвинений, а князьям Голицыну и Васильчикову, которые были отправлены в качестве представителей Сената для ареста архива Сперанского, он прямо сказал, что он – не изменник и не агент Французской империи.

Но конституция так и осталась под сукном, пусть о ее содержании было известно всему высшему петербургскому свету. Против нее публично выступали представители литературного салона «Беседы о русской словесности» в столице, которые возглавляли Державин и Шишков, а в Твери – постоянные «посетители» салона Великой княгини Екатерины Павловны. Вокруг «волжской полубогини», ярой поклонницы Екатерины Великой, объединялись московский генерал-губернатор граф Федор Васильевич Растопчин и выдающийся русский историк Карамзин. Именно его перу принадлежит программный документ, направленный против идейного реформаторского союза Александра и Сперанского «Записки о старой и новой России». Правда, Николай Иванович был ознакомлен только с тезисами его конституции, но благодаря незаурядному таланту литератора Карамзин развенчал либеральные начинания проекта с логической точки зрения. «Добрые россияне жалеют о бывшем порядке вещей. С Сенатом, с коллегиями, с генерал-прокурором у нас шли дела, и прошло блестящее царствование Екатерины II. Все мудрые законодатели, принуждаемые изменять уставы политические, старались как можно менее, отходить от старых… Перемены, сделанные, не ручаются за пользу будущих: ожидают их более со страхом, нежели с надеждой, ибо к древним государственным зданиям прикасаться опасно». Карамзин выступал и против создания министерств: «Благоприятствует ли славе мудрого правительства сие второе преобразование, учредили и после говорят: “извините, мы ошиблись: это относится не к тому, а к другому министерству”. Надлежало бы обдумать прежде; иначе, что будет порукою и за твердость иного устава?»

С этого и началось написание им всемирно известной «Истории государства Российского».

Не правы и те советские историки, которые пишут: «Когда же Сперанский стал неудобен, Александр убедился, что реформаторские стремления идут дальше царских намерений, он спокойно предал его. Александр, который никогда не считался с всеобщей ненавистью гвардейских офицеров к Аракчееву, вдруг поддался подозрениям против Сперанского, которым сам ни минуты не верил, и отправил его в ссылку. И тут Александру удалось то, к чему он всегда стремился и сделал его своим рабом до того, что Сперанский вернулся к нему другим человеком, человеком, который стал пресмыкаться перед Аракчеевым и написал целую апологию «военным поселениям». Звучит это по канонам марксизма-ленинизма идеологически изящно, но не содержит ни толики правды, хотя образ консервативного и двуличного «антинародного монарха» был выписан ими очень убедительно!

Но Сперанский вскоре был «помилован», пожалован титулом графа, званием генерал-аншефа и большими земельными угодьями, а затем возвращен на государственную службу. При императоре Николае I его назначили начальником II отделения. Сперанский посвятил остаток своих дней созданию «Свода законов Российской империи».

В области международных отношений после встречи Александра и Наполеона в Эрфурте вооруженный конфликт с Францией и ее союзниками становился неизбежным, хотя французский император неожиданно пошел на малозначительные уступки. В 1810 году в газете «Globe» появилось поддельное «завещание» Петра Великого, который якобы собирался после завоевания Швеции покорить и всю Западную Европу, и всю Азию начиная с Индостанского полуострова.

В период Тильзитского свидания русско-турецкие и русско-шведские противоречия были предметом обсуждения между Александром и Наполеоном. Но обещание французского императора взять на себя посредничество в переговорах между Россией и Оттоманской империей, поскольку оно имело целью ослабление российского влияния на Ближнем Востоке, равно как и его санкции на присоединение Финляндии к России, так как это было связано только со стремлением отвлечь внимание Александра от положения в Центральной Европе, мало способствовали их разрешению в благоприятном для России отношении. Тильзитский мирный договор расценивался Александром I как перемирие накануне решающего столкновения с Францией, заставляло его самостоятельно форсировать разрешение этих противоречий, которые, безусловно, были бы использованы Наполеоном в момент открытого нападения на Россию.

В Эрфурте была подписана конвенция, в основе которой лежало признание за каждой стороной всех тех территорий, чем она уже фактически владела к моменту второй встречи императоров. Россия должна была получить Финляндию, Валахию и Молдавию, а Франция – окончательно подчинить себе Испанию.

Тут незаменимым оказался именно Аракчеев с его идеями усиления русской армии, как Сперанский с теорией формирования в России конституционной монархии.

Граф Алексей Андреевич Аракчеев происходил из небогатой дворянской семьи, и с детства, как Суворов, отличался любовью к книгам и набожностью. В 1783 году он был зачислен кадетом в Шляхетский артиллерийско-инженерный корпус, по его окончании за блестящие знания в чине поручика был оставлен преподавателем математики и артиллерийского дела. По рекомендации Президента Военной коллегии, князя Николая Ивановича Салтыкова он был направлен в Гатчину под начало наследника престола Павла Петровича. Там Аракчеев был назначен главным инспектором, и в июле 1796 года был за безупречную дисциплину и образцовое состояние артиллерии досрочно произведен в чин генерал-полковника. Великий князь пожаловал ему вотчину Грузино в Новгородской губернии. Туда же он был сослан императором Павлом I, будучи уже генерал-квартирмейстером русской армии, за несговорчивость. Лишь в 1804 году он был возвращен на службу в чине генерала от артиллерии.

Он восстановил все исторические названия полков, отмененные при Павле I. Пехотные полки были переведены в 3-батальонный состав, а в батальоны включали в себя 4 роты по 2 взвода. Особенное развитие в этот период получили егеря. В 1801 году их было 19 полков 2-батальонного состава, а в 1810 году – уже 36 полков по три батальона в каждом.

Аракчеевым был увеличен личный состав гвардии, зачисляя в них свободных обеспеченных и образованных простолюдинов. Гвардейский егерский батальон был преобразован в полк, батальон Императорской милиции – в Лейб-гвардии Финляндский полк, а в 1811 году дополнительно был сформирован и Лейб-гвардии Литовский полк. К трем регулярным прежним элитным полкам (Кавалергардскому, Конногвардейскому и Гусарскому подразделениям) добавились Уланский, Драгунский и Атаманский (казачий) полки. В легкой кавалерии число эскадронов колебалось от 6 до 10, батальоны переименовывались в дивизионы, а подпоручики именовались корнетами. Казачьи полки 5-сотенного состава назывались по фамилиям полковников, а корпуса – по фамилиям атаманов.

Особое внимание поклонник централизованного управления войсками Аракчеев уделял совершенствованию артиллерии. Если при Павле I ему удалось сформировать 8 полков, которым опять придали батальонную организацию, то в 1803 году он восстановил артиллерийские полки. Усилиями Аракчеева за два года было создано 11 пеших и 2 конно-артиллерийских полка 2-батальонного полка (120 орудий). В 1806 году в русской армии были сформированы 23 артиллерийских бригады, в составе которых находилось от 50 до 60 орудий различного типа, и равнялись прежним батальонам. Поэтому графа Аракчеева можно смело назвать создателем современной российской артиллерии. По мнению современников, офицерский корпус армейских полков, в первую очередь в артиллерии, был более подготовлен, чем гвардейцы. Их достойными «соперниками» были только столичные кавалергарды и лейб-гусары.

Если в 1801 году в русской армии числилось 103 регулярных и 1 батальон пехотных, 53 кавалерийских, 2 казачьих и 8 артиллерийских полков, то к 1812 году в строю было 169 пехотных, 71 кавалерийских и 2 казачьих полков и 27 артиллерийских бригад. В результате аракчеевских нововведений в 1812 году в русской регулярной армии насчитывалось 487 тысяч человек – 169 пехотных (458 батальонов), 71 кавалерийских, 2 казачьих полка и 27 артиллерийских бригад. Армия была полностью перевооружена новыми семилинейными ружьями с неплохими баллистическими характеристиками, а количество орудий составило 1 576 пушек различного типа. Была упрощена солдатская воинская форма – отменены парики и косы, а вместо треуголок были введены высокие кожаные кивера.

Перестройке подверглось и само военное министерство. Оно делилось на семь департаментов: инспекторский (строевой), артиллерийский, инженерный, провиантский, комиссариатский (административный), медицинский и аудиторский (военно-судебный) отделы. Таким образом, значительно упрощалось делопроизводство министерства военно-сухопутных сил. Поэтому Аракчеев и был назначен военным министром.

Однако требования немногословного министра к безусловному соблюдению воинской дисциплины, запрещение военнослужащим, в том числе гвардейцам, появляться в публичных местах без обязательной униформы, утомительные постоянные маневры и вахтпарады, сохранение телесных наказаний для солдат и разжалование офицеров за малейшую провинность сослужило плохую службу Аракчееву. Его попросту возненавидели за пристрастие к «гатчинской муштре» и неразборчивости в выражениях. По требованию офицерства Александр I был вынужден освободить его от должности военного министра, и в 1811 году его место занял генерал-аншеф Василий Богданович Барклай де Толли. Однако заслуги Аракчеева в реорганизации армии в первой четверти XIX века отрицать невозможно. В отличие от Сперанского он не был сослан, но при дворе показывался редко, и только по вызову императора. Аракчеев остался председателем Артиллерийского комитета и редактором «Артиллерийского журнала».

Турецкое правительство во главе с султаном Селимом III после поражения армий третьей коалиции под Аустерлицем заняло откровенно франкофильскую позицию. Угнетение православных христиан на Балканах усилилось, и в 1804 году бесчинства янычар и арнаутов против мирного населения привели к восстанию сербов под руководством Кара-Георгия. Непосредственным поводом к войне послужило закрытие Турцией черноморских проливов для русских судов.

10 сентября 1805 года Россия завершала концентрацию своих военно-морских сил в Средиземном море. На остров Корфу из Севастополя прибыла пехотная дивизия, а из Кронштадта прибыла небольшая эскадра кораблей Балтийского флота. Она предназначалась для усиления кораблей Черноморского флота, которые здесь находились до этого. Накануне сражения под Аустерлицем к Корфу пришли дополнительные корабли из России под командованием контр-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина.

Протест России относительно прекращения геноцида среди сербского населения. Стамбул оставил без ответа. Тогда Александр I приказал генералу Якову Ивановичу Михельсону, разгромившего толпы Пугачева под Казанью и Черным Яром, с войсками, дислоцированными у Днестра, перейти демаркационную линию придунайских княжеств. Михельсону удалось занять без боя города Аккерман, Килию и Галац. Только Измаил и Рущук отвергли предложения добровольно сложить знамена. Его заместитель генерал-поручик Михаил Андреевич Милорадович 13 декабря 1806 года овладел Бухарестом. Таким образом, Молдавия и Валахия были оккупированы русской армией без формального объявления войны. А 18 декабря Михельсон вместе с сербским ополчением освободил Белград.

Тогда 18 декабря 1806 года Блистательная Порта объявила войну Российской империи. Возмущенные янычары свергли с престола Селима III, и провозгласили султаном Мустафу IV.

В 1807 году между Россией и Сербией был подписан союзный договор, согласно которому русские войска на Дунае должны были оказывать военную помощь восставших сербам в их борьбе с турецкими угнетателями на суше и на море.

Однако адмиралу Сенявину не удалось ни разгромить основные силы турецкого военно-морского флота, ни прочно блокировать Дарданеллы, чтобы лишить снабжение Стамбула продовольствием. Исход войны на море решил бой у горы Афон 20 июня 1807 года. Увидев вдали турецкий флот под флагом капудан-паши Сеид-Али, Сенявин отдал приказ: «Обстоятельства обязывают нас дать решительное сражение, но покуда неприятельские флагманы не будут разбиты сильно, до тех пор должно ожидать сражения весьма упорного. По сему сделать нападение следующим образом: по числу неприятельских адмиралов, чтобы каждого атаковать двумя нашими кораблями… Прошедшее сражение 10 мая показало, что чем ближе к нему, тем от него меньше вреда; следовательно, если бы кому случилось и свалиться на абордаж, то и тогда можно ожидать вящего успеха.… Нападать двум с одной стороны, но не с обоих бортов, если случится дать место другому кораблю, то ни в коем случае не отходить далее картечного выстрела. С кем начато сражение, с тем и кончить или потоплением или покорением неприятельского корабля. Как во многих непредвидимых случаях невозможно на каждый положительных направлений, я не распространяю оных более, но надеюсь, что каждый сын Отечества постарается выполнить долг свой славным образом».

Предусмотрительно данное указать «нападать двум с одной стороны, но не с обоих бортов» объяснялось тем, одновременное действие двух кораблей с двух бортов ограничивало бы маневрирование русских судов, поскольку заставляло каждого из них находиться вне зоны своего напарника. Подобный метод атаки со стороны одного борта не давал противнику артиллерию обоих бортов и обеспечивал преимущество русских кораблей. Кроме того, у турок было численное преимущество – Сенявин располагал 10 линейными кораблями, вооруженными 728 орудиями. Турецкая эскадра состояла из 10 линкоров и 5 фрегатов с 1 210 пушками. Вдобавок турецкие орудия были более крупного калибра и обладали большей дальностью, а сами корабли отличались лучшими мореходными характеристиками.

Как только Сеид-Али заметил нагоняющие его эскадру русские линкоры, он приказал идти на северо-запад к Афону. Турки построились в боевую линию, имея в центре три флагманских корабля. Утром Сенявин на своем флагманском линкоре «Твердый» поднял флажный сигнал «поставить все возможные паруса и спуститься на неприятеля». Ударная группа из шести кораблей повернула на неприятельские суда и пошла перпендикулярно его курсу, направляясь в центр боевой турецкой линии. В это время сам Сенявин с оставшимися кораблями атаковал ее авангард, чтобы замедлить движение колонны.

Стремясь быстрее миновать зону вражеского обстрела, корабли ударной группы шли попарно; каждая пара направлялась на предназначенный ей турецкий флагман. Первой парой, первой подошедшей к линии противника, были линкоры «Рафаил» и «Сильный». На них и сосредоточился пушечный огонь всех турецких кораблей. «Рафаил» имея разбитый рангоут и не слушаясь руля, прошил строй противника, ведя непрерывный огонь с обоих бортов. Остальные пять кораблей, подойдя на дистанцию пистолетного выстрела, легли на параллельный с турецкими кораблями курс, открыла огонь по трем флагманским линкорам. Русская линия была сомкнута так тесно, что бушприты задних кораблей лежали на корме передних. Тем самым, орудия пяти русских кораблей могли вести концентрированный огонь сразу по трем турецких флагманским линейным кораблям. За это время передовым неприятельским кораблям были нанесены серьезные повреждения, а попытка перебросить корабли из арьергарда окончилась неудачей. Однако из-за перемены ветра турецкая эскадра стала поспешно уходить от менее скоростных русских кораблей. Преследование турецкие суда в сумерках продолжал только новейший русский быстроходный линкор «Селафаил», который одновременно вел разведку состояния флота противника.

Второй поврежденный турецкий флагманский линкор «Сед-эль-Бахр» адмирала Бекир-бея и два фрегата сдались Сенявину. Бекир-бей отдал свою саблю лично русскому адмиралу. Остальные суда, не подлежавшие буксировке турецкие корабли, были взорваны своими экипажами, чтобы они не попали в плен. На дно ушли 3 неприятельских линкора и 5 фрегатов. Сенявин не потерял ни одного корабля, а, учитывая взятый в плен «Сед-эль-Бахр», увеличил русскую эскадру на один линейный корабль.

Турецкий флот более своих баз на анатолийском побережье не покидал, и военные действия продолжались главным образом на сухопутном театре военных действий.

Для освобождения Бухареста Махмуд IV направил 53-тысячную турецкую армию. Генерал-поручик Михаил Андреевич Милорадович, имея только 4 500 штыков и сабель, атаковал их во встречном бою и нанес им поражение. Турки потеряли 3 тысячи человек и 1 орудие, после чего отошли от Бухареста. Начались мирные переговоры, которые тянулись целый год, но их предварительные результаты не устраивали ни Петербург, ни Стамбул, ни Париж.

В связи с началом русско-шведской войны в Турции произошел очередной дворцовый переворот. Мустафа IV был низложен, а султаном был провозглашен Махмуд II.

Война Оттоманской империи с Россией получила новое продолжение. К началу кампании 1809 года на дунайском театре военных действий находилось около 80 тысяч русских и турецких войск. Поскольку Михельсон умер, князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов отправлен губернатором в Вильно, а генерал-фельдмаршал князь Прозоровский был слишком стар и безынициативен, Южную армию принял князь Петр Иванович Багратион. Ему удалось освободить всю Добруджу и занять Констанцу. Оттуда он двинулся к Рущуку. Однако осада города шла вяло: князь не хотел выводить войска из освобожденных территорий за Дунай. Он отвел свои подразделения на зимние квартиры, дав возможность туркам начать наступление в Сербии. Кара-Георгий созвал народное собрание, на котором было решено просить Александра I отозвать Багратиона и назначить вместо него Кутузова. Император посчитал достаточным заменить обиженного Багратиона героем русско-шведской войны графом Михаилом Федоровичем Каменским. Энергичный 33-летний генерал-фельдмаршал вытеснил турок из Сербии, и освободили Базарджик, Батын и Рущук. 31 января 1810 года при селе Ловчее Каменский с отрядом 6 880 человек при 26 орудиях вступил в бой с войсками сераскира Омар-бея, имевшего под ружьем 10 000 штыков и сабель при 10 орудиях. Русские потеряли 480 человек, турки – 2 000 убитыми и все орудия. Омар-бей погиб в бою, но и Каменский вскоре скончался от последствий тяжелого ранения в Одессе.

Вместо него главнокомандующим был назначен генерал-аншеф князь Кутузов. В связи с подготовкой армии к войне с Наполеоном наиболее боеспособные дивизии отзывались в Центральную Россию, и под его командованием оказалось лишь 46 тысяч военнослужащих, главным образом новобранцев и ветеранов. У противника к этому времени было около 12 000 человек, правда, разбросанных по всему фронту.

Осторожный и осмотрительный Кутузов многократно встречался на поле боя с турками и прекрасно знал их стратегию, тактику и психологию. Не имея достаточного количества войск, он отказался от смелого наступательного плана своего талантливого предшественника. Он не любил безрассудного риска по складу своего характера. С помощью искусной переписки он начал мирные переговоры с великим визирем Ахмед-беем. Но император запретил Кутузову идти на какие-либо компромиссы с турками.

Дата добавления: 2015-08-02