Грибовскій уездъ

(Из записокъ о. Василія Ф. Курилла).

Кажется, ни въ одномъ уезде Галичины не имела погибающая Австрія столько званныхъ и незванныхъ доносчиковъ и провокаторовъ, какъ въ этомъ уезде. Отъ нихъ такъ и кишело здесь повсюду - и въ среде разныхъ деревенскихъ чиновъ и приспешниковъ и среди народнаго, большей частью пришлаго изъ Вост. Галичины, учительства, и даже къ сожаленiю, среди самого духовенства. И хотя уездныя власти, относившiяся до техъ поръ къ местнымъ русскимъ деятелямъ въ общемъ довольно корректно, причемъ съ некоторыми изъ нихъ отдельные чиновники даже лично были хорошо знакомы, и не уделяли сначала всемъ этимъ, посыпавшимся после объявленія войны, многочисленнымъ доносамъ надлежащаго вниманія, а даже въ некоторыхъ случаяхъ реагировали на нихъ взысканіями съ самихъ-же ихъ вдохновителей и авторовъ, — то со временемъ, когда вся власть естественно перешла въ руки военнаго командованія, последнія и возымели темъ успешнее свое нечестивое действіе и явились причиной многихъ и тяжелыхъ страданій и кровавыхъ жертвъ среди местнаго русскаго населенія.

Какъ уже было разсказано выше, въ описаніи событій, происшедшихъ въ горлицкимъ уезде, еще 31 іюля были въ Горлицахъ, где я былъ известенъ, какъ бывшій председатель „Р. бурсы” и одинъ изъ местныхъ народныхъ деятелей вообще, распущены кемъ-то ложные слухи обо мне,—то о последовавшемъ будто-бы моемъ и о. Г. Гнатышака изъ Крыницы аресте и разстреле, за то, что мы, будто-бы переодетые евреями, пытались взорвать железно-дорожный мостъ въ Мушине, то опять, что я тайкомъ пріехалъ на агитацію въ Горлицы, въ виду чего меня въ ту - же ночь даже разыскивали жандармы въ постояломъ дворе Байлы и другихъ местахъ, но все это, конечно, являлось просто нелепымъ и злобнымъ вздоромъ, такъ какъ я какъ-разъ въ это время отвозилъ дочь Александру для поступленiя, въ качестве сестры милосердія, въ Красный Крестъ во Львове, такъ что ни въ какіе подобные конфликты съ властями входить, очевидно, пока не могъ. Былъ арестованъ только въ Горлицахъ 3 августа мой сынъ-студентъ Феофилъ, о чемъ мы узнали, впрочемъ, только изъ его открытки 2 недели спустя.

У меня дома, съ с. Флоринке, явились жандармы только въ конце августа, причемъ на этотъ разъ ограничились только обыскомъ и составленіемъ протокола. Спрашивали тоже о моей дочери Владиміре, учительнице изъ с. Лосья, но ея не оказалось дома, такъ что жандармы ушли ни съ чемъ.

Затемъ, 31 августа, пріехалъ въ нашу деревню, съ 6 жандармами, новоназначенный военный комиссаръ при грибовскомъ старостве г. Инесъ, съ цельго разследованія вопроса объ авторе и достоверности поданнаго въ военную команду въ Новомъ Санче анонимнаго доноса о томъ, что я, о. Ф, Качмарчикъ изъ Белцаревой, о. П. Сандовичъ изъ Брунаръ и о. Вл. Мохнацкій изъ Чирной — опасные для государства „москвофилы”. Какъ впоследствіи выяснилось, этотъ доносъ, составленный на 3-хъ страницахъ большого листа и испещренный всевозможными нелепыми выдумками и обвиненіями, былъ поданъ местнымъ жителемъ, полякомъ М. Пильхомъ, по порученію проживавшаго тоже во Флоринке б. жандарма, „украинца” Петра Ключника, въ виду чего комиссаръ Инесъ направился прежде всего къ П. Ключнику за разъясненіями, а затемъ, установивъ на месте, что онъ действительно является авторомъ этого лживаго и злобнаго доноса, арестовалъ его и отправилъ въ грибовскую тюрьму. Однако, П. Ключникъ оставался подъ арестомъ недолго. По распоряженію военныхъ властей его отпустили уже 10 сентября на свободу, а вместо того принялись тотчасъ-же за аресты русскихъ людей въ уезде, въ первую же голову — техъ именно лицъ, на которыхъ указывалъ онъ въ своемъ доносе.

И такъ, того же 10 сентября былъ арестованъ о. Феофилъ Качмарчикъ изъ Белцаревой, 11-го — я, а 14-го — о. Петръ Сандовичъ изъ Брунаръ и о. Владиміръ Мохнацкій изъ Чирной, а также целый рядъ крестьянъ. Раньше еще, 5 сентября, прибыли во Флоринку, для производства следствія и наблюденія, 23 жандарма, а въ Снетницу даже 60, причемъ они оставались здесь до 9 сентября.

Мой арестъ произошелъ следующимъ образомъ: 11 сентября, въ 3 часа дня, явился ко мне полицейскій комиссаръ изъ Львова Кручекъ съ агентомъ и жандармомъ и, после производства безрезультатнаго обыска въ доме и въ церкви, заявилъ мне, что для объясненій по поводу какого-то письма староста проситъ меня явиться къ нему сейчасъ-же лично. Поверивъ этому сообщенію, я выбрался въ путь налегке, не взявъ ничего изъ давно уже приготовленныхъ на случай ареста вещей, разсчитывая, что действительно, после объясненія со старостой, возвращусь домой. Между темъ, въ Грибове комиссаръ отвезъ меня не въ староство, а прямо въ тюрьму, где и сдалъ меня надзирателю, извиняясь, что дома нельзя мне было этого сказать.

Въ тюрьме засталъ я уже о. Ф. Качмарчика и его сына, помощника нотаріуса, Любоміра Феофиловича, который находился подъ арестомъ уже 2 недели. Отъ последняго я узналъ, что вместе съ нимъ находились тутъ въ тюрьме также о. Дмитрій Хилякъ изъ Избъ и гимназистъ Михаилъ Максимчакъ изъ Флоринки, но затемъ ихъ, закованныхъ въ кандалы, вывезли въ Краковъ.

Каждый день въ тюрьму приводили новыхъ арестованныхъ, но ихъ сейчасъ-же на следующій день увозили жандармы дальше, только насъ троихъ (о. Качмарчика съ сыномъ и меня) оставляли почему-то на месте. Между прочимъ, 14 сентября, какъ уже было упомянуто выше, привели о. Вл. Мохнацкаго, о. И. Сандовича и многихъ крестьянъ, причемъ у входа въ тюрьму отняли у нихъ вещи и хлебъ, а на другой день повели ихъ парами на вокзалъ и отправили въ Новый Санчъ.

Но насталъ и нашъ чередъ. Въ виду приближенія русскихъ войскъ, которыя, по слухамъ, подходили уже къ Тарнову, въ городе возникла паника и началась спешная эвакуація. Рано утромъ 23 сентября прибежалъ къ намъ въ тюрьму жандармъ и повелъ всехъ оставшихся еще въ ней арестованныхъ, всего 20 человекъ, на вокзалъ. Тутъ погрузили насъ впопыхахъ въ вагонъ III класса и повезли въ Новый Санчъ.

Не доезжая ст. Каміонка поездъ остановился въ поле, такъ какъ сама станція была забита другими поездами. Пассажиры, большей частью — беженцы, повысыпали изъ вагоновъ и, съ разрешенія жандарма, съ крикомъ и смехомъ обступили нашъ вагонъ, словно клетку въ зверинце. Впрочемъ, сначала они вели себя смирно. Только, когда подошли караулившіе возле тунеля солдаты и два изъ нихъ, учителя-„украинцы” Шведикъ и Мерена, криккнули: ”А, москвофилы, на крюкъ съ ними!”,—толпа заволновалась и бросилась къ намъ съ такимъ грознымъ видомъ, что нашъ жандармъ долженъ былъ пригрозить ей ружьемъ. Темъ не менее, грубая брань, насмешки и даже грудки земли и камни посыпались на насъ со всехъ сторонъ и безпокоили насъ целыхъ 3 часа, пока поездъ не тронулся дальше.

Въ Новомъ Санче поездъ тоже остановился далеко отъ станціи. Насъ повели пешкомъ подъ сильнымъ конвоемъ жандармовъ и въ сопровожденіи безчинствующей городской толпы въ окружной судъ, где заперли насъ во дворе, такъ какъ въ тюрьме не было уже места. Вечеромъ хотели перевести насъ въ жандармское управленіе на ночь, но мы трое (о. Качмарчикъ съ сыномъ и я) были такъ утомлены и обезсилены отъ волненія и голода, что не могли двигаться дальше, а потому упросили жандармовъ оставить насъ на месте. Кое-какъ нашли для насъ место въ камере во II этаже, куда и поместили насъ на ночь, отнявъ предварительно все деньги и вещи, до часовъ и шляпъ включительно. Въ камере застали мы, между прочимъ, о. д-ра Мастюха изъ Перемышля, который пріехалъ въ Н. Санчъ замещатъ отсутствующаго настоятеля прихода, но былъ тотчасъ-же, какъ подозрительный, арестованъ, а также катехита изъ Тарнополя о. Коренца, бежавшаго съ целой семьей передъ русскими войсками и задержаннаго на вокзале въ Н. Санче, причемъ семья его осталась безъ всякихъ средствъ на произволъ судьбы.

Утромъ повели насъ во дворъ „на прогулку”. Здесь мы встретились съ о. Вл. Мохнацкимъ, о. П. Сандовичемъ и другими знакомыми, но говорить съ ними стража не разрешила. Затемъ позвали насъ въ канцелярію, где возвратили намъ отнятыя вещи и деньги и велели собираться въ дальнейшій путь, причемъ было разрешено намъ взять на свой счетъ извозчиковъ. Въ сопровожденіи жандармовъ мы поехали на вокзалъ, но по пути жандармы велели намъ вдругъ сойти съ извозчиковъ и повели насъ пешкомъ въ жандармское управленіе, причемъ наши вещи извозчики увезли съ собою на вокзалъ. Въ управленіи мы застали нашихъ грибовскихъ соузниковъ, которые просидели здесь всю ночь въ холодномъ погребе, попарно повязанные веревками.

Когда жандармскій комендантъ насъ увиделъ, приказалъ принести кандалы и сковать меня съ о. Качмарчикомъ за руки вместе, остальныхъ же арестованныхъ привязать къ намъ попарно веревками, а въ самомъ конце Л. Ф. Качмарчика особо. Дочь коменданта всунула намъ подъ мышку по четвертушке хлеба, после чего насъ повели подъ ругательства и угрозы толпы на вокзалъ.

При входе на вокзалъ встретила насъ новая толпа криками и камнями, причемъ я тоже получилъ отъ какого-то еврея сильный ударъ камнемъ въ плечо. Возле дверей мы увидели наши вещи, доставленныя сюда извозчиками, но сами мы, о. Качмарчикъ и я, будучи скованы кандалами, не могли ихъ взять, такъ что понесли ихъ намъ въ вагонъ наши товарищи по несчастью — владелецъ лесопильни Ставискій и цыганъ Бехтеровскій.

Но поезда для насъ сейчасъ не оказалось, такъ что насъ отвели въ какую-то конюшню, где мы въ цепяхъ простояли на навозе, измученные и голодные, до вечера. И опять начались издевательства и угрозы, какъ со стороны железнодорожниковъ, такъ и солдатъ и офицеровъ, но мы уже къ этому привыкли и относились ко всему равнодушно. Даже нашъ комендантъ эскорта, возвратившись изъ города въ пьяномъ состояніи, позволилъ себе угрожать намъ и издеваться надъ нами.

Поздно вечеромъ повели насъ обратно на вокзалъ и погрузили въ грязные товарные вагоны. На каждой станціи пьяный комендантъ рекомендовалъ насъ проезжей публике, какъ „изменниковъ-москалей”, такъ что издевательствамъ и угрозамъ со стороны последней не было конца. Но, къ счастью, черезъ некоторое время его все-таки сморилъ сонъ и онъ тутъ же на полу завалился спать на подстеленныя солдатскія шинели.

Въ пути крестьяне сами исподволь поснимали связывавшія ихъ веревки, после чего уже и съ насъ обоихъ были сняты кандалы.

Такъ доехали мы до Бялой. Здесь велели намъ выходить и повели пешкомъ черезъ Бельскъ въ окружной судъ, где оставили въ тюрьме 10 изъ насъ, въ томъ числе и меня и о. Качмарчика съ сыномъ, остальныхъ же 10 крестьянъ перевели на ночь на полицію. Этихъ последнихъ, какъ потомъ разсказывалъ мой прихожанинъ Юстинъ Воргачъ, поодиночке призывали ночью въ канцелярію и, подъ угрозой немедленнаго разстрела, допрашивали относительно меня и о. Качмарчика, не получали ли мы и не раздавали ли крестьянамъ рублей, что мы говорили на проповедяхъ и т. п. Насъ же, оставшихся въ тюрьме, поместили въ какую-то ужасно грязную камеру, но только-что мы уснули, какъ опять велели намъ собираться и отвели въ тюремную канцелярію, где жандармъ Бацъ (русскій по происхожденію) снова наложилъ намъ ручные кандалы и повелъ къ стоявшему на улице автомобилю, причемъ вещи наши велелъ оставить. Когда стоявшіе возле автомобиля люди спросили его — куда онъ везетъ насъ, онъ только показалъ на шею и поднялъ руку вверхъ, будто-бы везетъ насъ вешать.

Поехали мы очень быстро, по 80 килом. въ часъ, и только частые патрули задерживали насъ по пути. Было очень холодно, такъ что я въ легкой одежде чуть не замерзъ, темъ более, что даже рукъ, благодаря кандаламъ, нельзя было спрятать. Подъ утро мы упросили жандарма снять съ насъ кандалы, такъ какъ мы ведь все-равно никакъ убежать не можемъ, но едва онъ это успелъ сделать, какъ вдругъ раздался страшный трескъ и грохотъ, словно отъ орудійнаго выстрела; я почувствовалъ сильную боль въ виске и потерялъ сознаніе. Когда я очнулся, надо мной стоялъ, наклонившись, жандармъ и изо всей силы трясъ мною, приводя меня такимъ образомъ въ чувство. Оказалось, что нашъ автомобиль на полномъ ходу разбился вдребезги и мы все только чудомъ спаслись отъ смерти. Это случилось въ с. Грушовце возле Лимановы, 26 сентября. Оставивъ разбитый автомобиль на попеченіе местнаго войта, жандармъ селъ съ нами на проезжавшую подводу и повезъ дальше. По пути встретили мы отрядъ польскихъ легіонеровъ, что очень насъ встревожило, такъ какъ они пользовались нехорошей славой, но, къ счастью, все обошлось благополучно.

Въ Лиманове насъ опять посадили на автомобиль и тотъ-же жандармъ Бацъ повезъ насъ въ Новый Санчъ. Но здесь снова произошла задержка, а именно, лопнула шина, такъ что жандармъ отвелъ насъ въ тюрьму уже пешкомъ. Но тутъ насъ пока не хотели принять, въ виду чего жандармъ, оставивъ наши вещи въ корридоре, повелъ насъ въ зданіе суда — прямо въ залу, где какъ-разъ начался передъ военнымъ трибуналомъ разборъ дела о. П. Сандовича и его сына и о. Вл. Мохнацкаго, къ которому теперь присоединили и насъ троихъ, т. е., о. Ф. Качмарчика, его сына Любоміра Феофиловича и меня. [ 0 самомъ этомъ процессе и страшномъ его результате — разстреле о. Петра Сандовича и его сына-студента см. дальше особую главу.]

После окончанія судебнаго разбирательства, 27 сентября вечеромъ, насъ всехъ отвели обратно въ тюрьму, причемъ о. Качмарчика, его сына и меня поместили опять вместе, присоединивъ къ намъ еще 8 человекъ арестованныхъ изъ Ценжковицъ и Бобовой. Здесь провели мы несколько томительныхъ дней, такъ какъ мы ничего не знали о приговоре и терзались только случайными догадками и слухами.

Только 3 октября, когда насъ перевели въ другую камеру, где находились уже о. Вл. Мохнацкій, о. Ем. Венгриновичъ, о. Соболевскій, о. Діонисій Мохнацкій и другіе, узнали мы страшную весть о разстреле о. Петра Сандовича и его молоденькаго сына...

Наконецъ, 6 октября велели намъ собираться въ путь и вывели всехъ, кроме 4 лицъ, на рынокъ, где соединилась съ нами другая партія арестованныхъ изъ полицейскихъ арестовъ. Затемъ погнали насъ четверками на вокзалъ, куда мы дотащились только на разсвете. Среди насъ было тоже несколько женщинъ, въ томъ числе две дочери о. Ем. Венгриновича и жена о. Соболевскаго. На вокзале сестры изъ Краснаго Креста дали имъ по стакану чаю, мужчины же не получили ничего.

Утромъ подали поездъ, въ которомъ, однако, былъ только одинъ классный вагонъ ІП класса, остальные же— грязныя теплушки, безъ скамеекъ и всякой подстилки, такъ что громадное большинство изъ нашего транспорта, насчитывавшаго въ общемъ свыше 250 человекъ, должно было размещаться где и какъ попало. Къ тому же хватилъ изрядный холодъ, началъ падать снегъ, а большинство изъ насъ не имело никакой теплой одежды, такъ что приходилосъ страдать теперь сугубо, и отъ усталости, и отъ голода, и отъ стужи. Въ добавокъ ко всему этому, съ первой-же станціи начались тяжелыя встречи со стороны враждебной толпы и солдатъ, ругавшихъ насъ и издевавшихся надъ нами на всякіе лады.

Только со ст. Мшаны, где сменилась наша эскорта, стало немного легче. Тутъ позволили намъ внести несколько скамеекъ, а впоследствіи даже жандармы купили для женщинъ, на ихъ деньги, немного соломы на подстилку. Начали тоже понемногу и кормить насъ, хотя большей частью только супами и чаемъ, и даже покупать намъ за наши деньги особою пищу.

Ехали мы черезъ Венгрію, на Коморно, Тренчинъ, Прешбургъ. На этой последней станціи чуть не наехалъ на насъ курьерскій поездъ, но машинистъ во время двинулъ нашъ поездъ назадъ и такимъ образомъ спасъ его отъ неминуемаго крушенія.

Изъ другихъ дорожныхъ приключеній следуетъ отметить еще следующихъ два характерныхъ эпизода:

Съ нами препровождался въ ссылку также варшавскій раввинъ д-ръ Симеонъ Брысь. Такъ вотъ къ нему по пути стали приставатъ конвоировавшіе насъ жандармы съ предложеніемъ указать на кого-нибудь изъ нашихъ священниковъ, какъ на известнаго ему изменника и шпіона, за что обещали немедленно отпустить его на свободу. Но честный и въ то-же время хитрый еврей вывернулся изъ этого затрудненія такимъ образомъ, что сказалъ; „Изъ этихъ никого не знаю; зналъ одного, но его нетъ уже въ живыхъ”.

Другой случай произшелъ на ст. въ Граце. Тутъ продержали насъ особенно долго, такъ какъ, потомъ оказалось, какая-то местная графиня пожелала посмотреть на „изменниковъ”, а потому до ея пріезда изъ города и не отпускали нашего поезда дальше.

Много волненій и заботъ испытали мы въ дороге по поводу тяжелаго нервнаго разстройства одного изъ нашихъ собратій о Д. М-го,. который уже въ тюрьме все время страшно волновался и плакалъ, а въ дороге и со всемъ уже потерялъ всякое самообладаніе, такъ что мы довезли его въ крайне тяжеломъ состояніи на место.

Наконецъ, 11 октября утромъ привезли насъ въ Абтиссендорфъ, а оттуда уже, подгоняя отборной руганью и прикладами, погнали пешкомъ въ приснопамятное место нашего заточенія — страшный Талергофъ.

Свящ. Василій Курилло

Дата добавления: 2015-08-10