Разстрелъ о. М. Т. Сандовича

[Составлено на основанiи записокъ о. В. Ф. Курилла изъ Флоринки и другихъ источниковъ.]

Всемъ намъ хорошо памятенъ энаменательный, бывшій накануне войны, политическій процессъ С. Ю. Бендасюка и товарищей, однимъ изъ подсудимыхъ котораго являлся православный священникъ изъ с. Ждыни, горлицкаго уезда, о. Максимъ Тимофеевичъ Сандовичъ. Какъ известно, после окончанія процесса и единодушнаго оправдательнаго приговора со стороны присяжныхъ судей, создалось все-таки въ правительственныхъ кругахъ такое обостренное отношеніе къ участникамъ процесса, что стало ясно, что последнимъ, не только самимъ подсудимымъ, но также и защитникамъ и свидетелямъ дела, не остается ничего другого, какъ только спасаться отъ новыхъ административныхъ преследованій немедленнымъ бегствомъ вне досягаемости австрійскихъ жандармовъ. Большинство изъ нихъ такъ и сделало и, воспользовавшись первой растерянностью австр. властей после процесса, уехало кто въ Швейцарію, а кто въ Россію.

Не догадался сделать этого, однако, повидимому - слишкомъ доверившись оправдательной силе судебнаго приговора, о. М. Т. Сандовичъ, просидевшій въ подследственной тюрьме 2 1/2 года и поспешившій затемъ поскорее вернуться въ родную деревню, къ своей любимой семье и пастве, где и захватила его вскоре объявленная въ іюле 1914 г. военная мобилизація и последовавшая вследъ за нею страшная волна австрійскаго насилія и террора, причемъ ему самому пришлось пасть одной изъ первыхъ жертвъ этой чудовищной, кровавой волны...

1 августа 1914 г. арестовали не только его, но и его отца, крестьянина изъ Ждыни, и поместили ихъ въ тюрьме уезднаго суда въ Горлицахъ. Не прошло недели, какъ арестовали еще брата и супругу о. Максима, Пелагею Ивановну, но последнюю отправили не въ Горлицы, а въ с. Ржепенникъ возле Беча, где ее поместили въ доме местнаго войта и только по истеченіи 9 дней, 21 августа, перевели тоже въ горлицкую тюрьму.

Самъ о. Максимъ просиделъ въ тюрьме безъ следствія и допроса до 6 сентября, когда вдругъ, въ 5 часовъ утра, вошелъ въ его камеру тюремный надзиратель Ножинскiй и велелъ ему тотчасъ-же собираться въ дорогу, а самъ между темъ вывелъ изъ ихъ камеръ жену и отца о. Максима якобы „на прогулку”, на самомъ же деле отвелъ ихъ в камеру, выходящую окнами на площадь, и, заперевъ ихъ тамъ обоихъ, оставилъ однихъ.

Темъ временемъ передъ камерой о. Максима стали собираться представители местной власти, а именно ротмистръ Дитрихъ изъ Линца, советникъ суда Кальчинскій, 4 жандарма и 2 солдата съ вахмистромъ, после чего въ 6 ч. утра, въ камеру опять вошелъ надзиратель Ножинскій и велелъ о Максиму следовать за собою, но, когда тотъ хотелъ взять съ собой и свои вещи, приказалъ оставить последнiя на месте. Затемъ, согласно сообщенію сидевшаго въ то время тоже въ тюрьме гимназиста Ал. Телеха, о. Максиму связали сзади руки и завязали глаза полотенцемъ, после чего двое солдатъ взяли его подъ руки, вывели на площадь передъ тюрьмой и поставили подъ каменной стеной. Напротивъ его стали на разстоянiи 4 шаговъ два жандарма съ заряженными ружьями, а въ стороне ротмистръ Дитрихъ и начальникъ патруля Wachkommendant, вокругъ же на площади собралась большая толпа зрителей. Такъ какъ команданту показалось, что о. Максимъ, наклонившійся немного влево, падаетъ, онъ крикнулъ на него: „Стой!” О. Максимъ, зная уже, что будетъ разстрелянъ, выпрямился и сказалъ отчетливо: ”Господи, благослови!” Раздалась команда - и две пули пронзили грудь о. Максима. Однако, онъ не упалъ, а только покачнулся на стену. Ослабевшимъ уже голосомъ онъ произнесъ: „Да живетъ русскiй народъ и святое православіе!” Тогда подошелъ къ нему начальникъ патруля, вынулъ револьверъ и выстрелилъ въ него въ упоръ - въ голову. 0. Максимъ упалъ. Тело взяли солдаты на простыню и унесли. А въ зданіи суда уже былъ приготовленъ обыкновенный гробъ изъ досокъ. Въ стенахъ зданiя остались отъ выстреловъ две глубокія дыры, а въ нихъ виднелись пятна крови.

Въ некоторыхъ подробностяхъ иначе представляетъ моментъ смерти о. Максима другой очевидецъ, гимназистъ К.Л.Ванько, находившiйся среди зрителей: ”Я прiехалъ - говорилъ онъ - въ Горлицы, чтобы передать деньги въ управленіе тюрьмы для моего арестованнаго отца. Въ воскресенье 6 сентября, въ 7 ч. утра, мне бросилось въ глаза необыкновенное движеніе на улицахъ. Около суда и находящейся вблизи него тюрьмы собралась громадная толла народа, которая чего-то ожидала. Кроме мужчинъ, ьыли тоже женщины и подростки, все очень взволнованные. Я прислушался къ разговорамъ и, къ моему величайшему удивленію и ужасу, узналъ, что сейчасъ будутъ казнить „московского попа зе Ждыни”. У меня сжалось сердце отъ боли, но я решилъ остаться, чтобы быть свидетелемъ мученической смертн о. Максима. Передъ зданіемъ суда стояла группа чиновниковъ и жандармовъ. После несколькихъ минутъ томительнаго ожиданія, которое покаэалось мне вечностью, вывели о. Максима изъ тюрьмы. Онъ шелъ съ достоинствомъ на мученическую смерть. Одетъ былъ въ рясу, только наперстный крестъ съ него сняли. Поставили его возле стены и уездный начальникъ Митшка прочелъ приговоръ, изъ котораго я запомнилъ только одно, что казнь происходитъ не по приговору суда, а по приказу военныхъ властей. После прочтенія этого своеобразнаго приговора одинъ изъ жандармовъ подошелъ къ о. Максиму, чтобы связать ему руки, но о. Максимъ просилъ не делатъ этого. Тогда жандармъ закрылъ ему глаза и сделалъ меломъ белый знакъ на груди. На разстоянiи несколькихъ метровъ отъ о. Максима сталъ жандармъ изъ тирольскихъ стрелковъ. Команда: разъ, два, три! Раздался выстрелъ. О. Максимъ задрожалъ и, собравъ последнія силы, слабымъ голосомъ произнесъ: ”Да живетъ русскій народъ и святое православіе!” Голова склонилась на грудь, всемъ теломъ оперся онъ о стену и черезъ мгновенiе упалъ на землю. Изъ тюрьмы послышался неистовый, страшный крикъ и раздирающія сердце рыданія. Это жена о. Максима, Пелагея Ивановна, видевшая изъ окон тюрьмы казнь мужа, упала безъ чувствъ и стены тюрьмы огласились воплями несчастной женщины. Слышно было еще чье-то рыданіе. Все обратили вниманіе также на рослую фигуру седобородаго старца въ другомъ тюремномъ окне за решеткой. Это былъ отецъ казненнаго, Тимофей Лукичь Сандовичь, находившійся тоже въ тюрьме и бывшій свидетелемъ мученической смерти своего сына. Между темъ, все чиновники, жандармы и некоторыя лица изъ толпы подошли къ упавшему. У меня не хватило силъ подойти и посмотреть, я хотелъ лишь поскорее бежать отъ этой страшной сцены. Вдругь снова раздался выстрелъ. Это жандармъ еще разъ выстрелилъ изъ револьвера въ лежащаго уже на земле о. Максима, приложивъ дуло къ его голове.

После казни я узналъ достоверно отъ одного чиновника, что о. Максима казнили безъ суда. Ночью съ 5-го на 6 сентября, въ 11 часовъ ночи, пришелъ приказъ изъ краковской корпусной команды (?) разстрелять его, о чемъ ему сейчасъ-же и объявили. Онъ просиль разрешить ему написать письмо къ жене, которая находилась въ той-же тюрьме, въ соседней камере. Разрешили. Но, когда онъ попросилъ разрешить ему лично проститься съ женой и отцомъ, то въ этомъ ему отказали”.

(”Прик. Русь” 1914 г., № 1499)

Объ уведомленіи о. Максима объ ожидающей его казни ничего не упоминаетъ ни о. Курилло, ни тюремный надзиратель Ножинскій, разсказывавшiй потомъ узникамъ о подробностяхъ разстрела.

Раздавшіеся выстрелы заставили некоторыхъ узниковъ подойти къ окнамъ.

„Od okien, bo bedzie zastrelony!”- крикнулъ жандармъ. Только, когда убрали тело покойника, раздался новый зычный окрикъ: ”Prosze sie nie bac(!) nie bebziemy strzelac, chcemy tylko wyrok oglosic”. Сразу некоторые, а после все узники явились у оконъ, а начальникъ патруля, въ качестве переводчика, объявилъ имъ ”приговоръ”, вынесенный ротмистромъ Дитрихомъ: „Раn rotmistrz zazadal wydania Maksymowicza (вместо Сандовича) і ten zostal zastrzelony na jego odpowiedzialnosc (!) Jezliby kto cos podobnego zrobil, co on, tо bedzie zastrzelony.” Что о. Максимъ быль действительно разстрелянъ по произвольному и единоличному распоряженію ротмистра Дитриха, подтвердилъ также и надзиратель Ножинскій отцу убитаго, сказавъ ему после казни:

„Это все сделалъ этотъ офицеръ; онъ такой, что на жизнь и на смерть”...

Понятно, что такая произвольная расправа произвела на более впечатлительныхъ узниковь ужасное впечатленiе. Некоторые просто изнемогали отъ нервнаго разстройства, такъ что всякій шумъ или шорохъ вызывалъ у нихъ страхъ и дрожь; некоторые не могли несколько ночей подрядъ спать или срывались ночью съ постели, чтобы бежать.

Место экзекуціи долго еще привлекало праздное любопытство городской толпы, которая съ злорадными замечаніями и улыбками разсматривала следы оть пуль и пятна крови на стене или слушала разсказовъ и шутокъ очевидцевъ событія.

Несколько дней спустя советникъ Кальчинскій призвалъ къ себе въ канцелярію П. И. Сандовичъ и предложиль отпустить ее на свободу, однако, изстрадавшаяся и измученная женщина предпочла остаться въ тюрьме сь родными мужа, чемъ подвергаться новымъ опасностямъ и гоненіямъ на австрійской ”свободе”, въ виду чего впоследствіи, 14 сентября, и была отправлена вместе съ отцомъ и братомъ мужа, въ составе перваго горлицкаго трансопорта, въ Талергофъ.

Дата добавления: 2015-08-10