Жолковскій уездъ

Арестованные изъ с. Мацошина: о. Антонъ

Жолкевский, Дмитрий Дзюбъ и Степанъ Бутлеръ

С. Нагорцы. Настоятель прихода въ с. Нагорцахъ, о. Набакъ, возвращавшийся 31 н.ст. августа 1914 г., вместе со своимъ псаломщикомъ и его дерью, изъ Могилянъ въ Нагорцы, балъ на дороге задержавнъ австрыйскимъ разъездомъ. Солдаты приказали провести себя въ Нагорцы. Все трое проводжили солдатъ до самого села. Перед селомъ солдаты остановились и обращаясь къ о. Набаку со словами: ”Твоя служба кончена!”, завязали ему глаза, привязали къ дереву и разстреляли. Затемъ солдаты хотели завязать глаза псаломщику. Дочь последняго бросилась перед ними на колени и, рыдая, умоляла палачей не убивать ея отца и не делать её круглой сиротой. Тогда эти звери со смехомъ, тутъ-же, на глазахъ отца, застрелили и её. Очередь пришла за псаломщикомъ. Онъ не далъ завязывать себе глаза, говоря: ”Я виделъ смерть моего священника и моей дочери. Не боюсь и своей смерти”. Тогда солдаты бросились на него со штыками. Онъ получилъ семь ранъ, но ни одна из них не оказалась смертельной. После страшной расправы с невинными людьми, разведчики уехали, но под угрозой смерти запретили крестьянам хоронить священника. Полных четыре дня лежалъ труп священника на поле, и только на пятый день, после разгрома австрийцев русскими войсками, когда въ деревню пріехалъ православный полковой священникъ, онъ похоронилъ эту жертву австрійскихъ палачей.

Въ с. Батятичах австрійцы убили одного крестьянина, а въ с. Речкахъ повесили крестьянку Пороновичъ за то, что она, узнавъ въ Угнове о приближеніи русской арміи, сказала объ этомъ своимъ соседямъ. Ее вытащили на улицу, избили до крови, а затемъ вывели за село и повесили. Прибежавшую за ней соседку, просившую солдатъ не убивать несчастной женщины, они повесили тоже.

(”Прик. Русь”, 1914 г. № 1432)

В Угнове, куда уже 15 сентября заезжалъ казачій разъезд, явились на следующий день австрійскіе драгуны и арестовали старика-войта за то, что онъ, вместе съ другими оставшимися въ деревне стариками-крестьянами и женщинами, ”не прогнали казаковъ из села”.

Его связали, избили до крови и положили на возъ. Тоже самое сделали затемъ съ его женою и дочерью. Осталась только 85-летняя старуха, мать войта. Избитый и окровавленный войтъ попросилъ ее подать ему воды. Мать вынесла стаканъ воды, но драгуны не позволили дать ее сыну. Съ крникомъ: ”Ты смеешь подавать еще москалю воду!” они набросились на старуху, связали ее тоже ип забрали вместе съ остальными съ собой.

Въ томъ-же селе австрийцы повесили 18-го сентября войта с. Колодка.

С. Вел. Передримехи. 1. Федоръ Махницкiй былъ арестованъ жандармами 4 августа 1914 г. После недельнаго заключенія въ Жолкве онъ былъ переведенъ во Львовъ въ тюрьму „Бригидки”, а отсюда высланъ въ Талергофъ 1 сентября 1914 г. Освобожденъ 29 февраля 1917 г.2. Алексей Лесикъ, войтъ, былъ арестованъ мадьярскимъ офицеромъ 6-го августа. Вместе съ Махницкимъ былъ отправленъ во Львовъ и Талергофъ, где умеръ 15 февраля 1915 г.

3. Корней Лесикъ былъ арестованъ вместе съ Алексеемъ Лесикомъ и высланъ въ Талергофъ. Вернулся домой больной и умеръ 15 декабря 1918 г.

4. Алексей Гамаль былъ арестованъ жандармами 16 августа, по доносу еврея. Сиделъ въ Жолкве, во Львове, отсюда былъ высланъ 28 августа въ Терезіенштадтъ, а 15 мая 1915 г. переведенъ въ Талергофъ. Освобожденный 12-го іюля 1915 г., жилъ несколько дней въ Гминде, откуда отправился въ Вену на работы при жел. дороге. После возвращенія домой 12-го іюня 1916 г. былъ взятъ на военную службу.

Здесь-же были убиты мадьярами: Григорій Савицкій, Илья Сало, Михаилъ Гр. Лесикъ, Алексей Козакъ и Екатерина Валько, а ранено около 10 человекъ.

Алехсей Поврозникъ быль арестованъ мадьярами и отправленъ во Львове подъ военный судъ, но затемъ былъ отпущенъ неизвестнымъ офицеромъ-чехомъ на свободу.

Во время боя 2 сент. 1914 г. сгорела половина села и школа и была разбита мадьярами церковь.

Въ 1915 г., во время отступленія русской арміи, жители Передримехъ, опасаясь участи убитыхъ и арестованныхъ односельчанъ, оставили свои хозяйсгва и уехали въ Россію (95 семействъ). Въ селе осталось всего 5 семействъ. Въ 1918 г. эти беженцы вернулись домой, но далеко не все, такъ какъ многіе умерли въ пути, а другіе уже дома отъ разныхъ эпидемій.

Крест. Алексей Гамаль

Въ с. Дзеболкахъ однимъ изъ мадьяръ былъ раненъ штыкомъ „подвернувшійся” подъ руку крестьянинъ Алексей Козакъ; истекая кровью, несчастный собралъ все силы и поползъ въ свою хату, но едва онъ скрылся за дверью, какъ толпа солдать заперла дверь и подожгла домъ. Козакъ сгорелъ подъ развалинами своего дома.

Въ томъ-же самомъ селе много народа погибло только за то, что не научилось говорить по-немецки. Въ другой разъ тамъ-же мадьяры, найдя семью Лысековыхъ спрятавшуюся оть пуль въ яме на время обстрела, принялись колоть ее штыками. Изъ 5 душъ раненыхъ одинъ, мальчикъ 9 летъ, скончался. Точно за такую-же провинность былъ убить и крест. Петръ Поврозникъ.

Въ с. Наторцахъ мадьяры во время отступленія схватили по дороге крестьянъ Трофима Мартина и Антона Максимова и повели ихь въ с. Мервичи, но потомъ имъ надоело возиться съ задержанными и они ихъ тамъ-же въ поле прикололи.

Отъ руки палачей погибъ и нагорянскiй священникъ Набакъ, который, ничего не подозревая о присутствии мадьяръ, возвращался къ себе домой, въ с. Нагоряны, изъ соседняго местечка Могилянъ. По дороге его остановили мадьяры, долго пытали, а потомъ застрелили и тело бросили на дороге. Лишь спустя некоторое время несчастного нашли со связанными руками, завязанными глазами и несколькими ранами.

Въ соседнемъ м. Куликове мадьяры ранили 19 и убили 24 крестьянъ. Деятельно помогали въ этомъ мадьярамъ и австрійскіе полиціянты. Въ с. Липовице жандармъ проведалъ, что крестьянинъ произнесъ где-то фразу: „какъ бы пришли москали, то не было-бъ тутъ тогда воли жидамъ и полякамъ”. Жандармъ явился къ крестьянину, арестовалъ его, продержалъ подъ стражей целыя сутки, а потомъ вывелъ на огородъ и застрелилъ. Все это было проделано съ возмутительнымъ хладнокровiемъ, точно вопросъ заключался не въ человеческой жизни, а въ какой - нибудь игре.

(”Прик. Русь”. 1914, № 1611)

С. Сулимовъ. Въ Сулимове первый палъ жертвой австрійскаго произвола местный настоятель прихода о. Савва Георг. Кмицикевичъ. Во время карманнаго обыска жандармы отняли у него все деньги, перочинный ножъ, пенснэ и другiя мелочи и отвезли его 3 августа въ Жолкву, а по истеченіи недели во Львовъ, где поместили въ тюрьме,,Бригидки”.

16 августа пригнали въ Жолкву новый транспортъ арестованныхъ, въ которомъ находились студенты Ярославъ Сав. Кмицкевичъ и Феодоръ Демковъ, учитель Василій Паночко, псаломщикъ Михаилъ Лоикъ, эсаулъ „Русск. Дружины” Павелъ Палайда и крест. Илья Бандикъ, Семенъ Скамай и Димитрій Пенчишинъ, все изъ Сулимова. Эсаула Палайду опоясали жандармы трехцветньми лентами и такъ, подгоняя прикладами, вели изъ Жолквы во Львовъ.

Все попали въ тюрьму по доносу сулимовскаго учителя „украинца” Ив. Шерстила. Доказательствомъ сего можеть послужить следующій фактъ: вместе съ другими были первоначально арестованы также сельскій староста Степанъ Нарембикъ и писарь Петръ Кузьмякъ, но учитель Шерстило, узнаве объ аресте своихъ одномышленниковъ и родныжъ — Нарембика и Кузьяка, поспешилъ имъ на выручку. После краткой конференціи съ комендантомъ жандармеріи, последній послалъ жандарма въ Сулимовъ, приказавъ ему: „Idz przyprowadz syna popa”. Когда привели Ярослава Сав. Кмицикевича и Вас. Паночка, сейчасъ - же отпустили Нарембика и Кузьмяка.

Когда у свящ. С. Г. Кмицикевича не стало чистаго белья, онъ написалъ объ этомъ изъ тюрьмы домой. Черезъ несколько дней принесли ему таковое мальчики-гимназисты - сынъ Богданъ и его товарищи Евст. Зваричъ и Иванъ Демковъ; на следующiй день, после полученія пропусковъ оть военныхъ властей, мальчики направились обратно въ дорогу, но домой вернуться имъ не судилось. Въ с. Жедятичахъ арестовалъ ихъ австрійскій офицеръ и, избивъ ихъ, въ кандалахъ отправилъ во Львовъ, откуда они вместе съ другими были высланы въ первыхъ дняхъ сентября въ Талергофъ.

Но на этомъ не кончились еще ихъ злоключенія: въ добавокъ они попали еще подъ военный судъ. Дело въ томъ, что при задержаніи ихъ въ Жедятичахъ былъ найденъ при нихъ стаканъ съ карлсбадской солью, купленный по порученію больной матери. Подъ предлогомъ, что мальчики имеютъ при себе динамитъ, они были тогда арестованы, а затемъ, уже изъ Талергофа, поставлены передъ военный судъ въ Граце, на которомъ были, конечно, оправданы, но, темъ не менее, опять-таки водворены обратно въ Талергофъ.

Въ 1915 году былъ призванъ въ армію Ярославъ Кмицикевичъ, а въ 1917 г. и младшій его братъ Богданъ. Оба были отправлены изъ Талергофа прямо на итальянскiй фронтъ, где они со временемъ попали въ пленъ въ Италію, а потомъ изъ Италіи переехали въ Россію, где младшій изъ нихъ, Богданъ, погибъ въ ряд. Добровольч. Арміи.

Вернувшіеся вь 1917 г. изъ Талергофа въ родное село сулимовцы нашли одне только пустыя стены, такъ какъ почти все жители, боясь австрійской расправы, ушли вместе съ отступающими русскими войсками въ Россію, а все оставленное ими имущество было до тла разграблено или уничтожено своими и чужими хищниками.

Залещицкiй уездъ

С. Зазулинцы. Меня арестовали въ 1915 г. по подозренію въ шпіонстве, по доносу местнаго войта Максима Бурденюка. Свидетельствовали противъ меня также две бабы изъ с. Синькова и несколько местныхъ кресгьянъ, причемъ въ вознагражденіе за эти показанія получили бабы отъ австрiйскихъ военныхъ властей несколько сотъ коронъ, а войтъ М. Бурденюкъ — золотую медаль.

Благодаря ходатайству здешняго помещика д-ра Винницкаго, я былъ отправленъ въ Станиславовъ, а оттуда вывезенъ, после 2-недельнаго заключенія, въ Талергофъ. Въ марте 1918 г. я былъ выпущенъ на свободу и получилъ разрешеніе жить подъ надзоромъ полиціи въ St. Peter am Offerbache, вскоре, однако, былъ призванъ въ армію и отправленъ на фронтъ въ качестве простого солдата.

Кроме того были сосланы въ Талергофъ следующіе жители с. Зазулинецъ:

1) мой отецъ свящ. Кир. М. Дольницкiй;

2) Фома Ткачикъ (умерь въ Талергофе);

3) Антонъ И. Нагорянскій изъ Бучача.

Замечу еще, что О. Ткачикъ былъ русскими военными властями въ 1914 г. поставленъ сельскимъ старостой, когда же австрійцы перешли Днестръ, онъ былъ ими сейчасъ же арестованъ по доносу того-же М. Бурденюка.

Н. К. Дольницкiй

Збаражскій уездъ

Въ 1914 г. были арестованы австрійцами и сосланы въ Талергофъ:

С. Кошляки: 1) Свящ. Феофиль Луцыкъ, арестов. 15/8 1914 г., освобожденъ русскими войсками по занятіи Тарнополя 23/8 1914 г.; 2) Павелъ Як. Берекета, арестов. 18/8 1914 г., въ Талергофе просиделъ до 1/10 1915 г. затемъ былъ взятъ на военную службу; 3) Михаилъ Ст. Шевчукъ, арестов. 15/8 1914 г., умеръ отъ тифа въ Талергофе 3/6 1915 г.; 4) Михаилъ Ник. Секора, арестов. 15/8 1914 г., до 1/10 1915 г. просидель въ Талергофе, затемъ былъ взятъ на военную службу.

С. Счасновка: Иванъ Шарый, арестов. 8/8 1914 г., убитъ въ Талергофе 1915 г.

С. Пальчинцы: 1) Казиміръ Андр. Герасимовичъ, учитель, арестов. 15/8 1914 г., освобожденъ русскими войсками по занятіи Тарнополя 24/8 1914 г.; 2) Яковъ Гудима, арестов. 1/8 1914г., до 1918 г. просиделъ въ Талергофе; 3) Григорій Летникъ, арестов. 1/8 1914 г., умеръ въ 1915 г. въ Обергольбауме въ Ниж. Австріи; 4) Иванъ Сублёвскiй, арестов. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ Талерг., затемъ былъ взять на военную службу; 5) Григорій Сублёвскiй, арестов. 1/8 1914г., до 1918 г. въ Талергофе; 6) Яковъ Сублёвскій, арестов. 14/8 1914 г., до 1918 г. въ Талергофе; 7) Петръ Ткачукъ, арест. 14/8 1914 г. умеръ 4/1 І915 г. въ Талергофе; 8) Даніилъ Сущакъ, арест. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ Талергофе, затемъ былъ взятъ на военную службу; 9) Федоръ Хомякъ, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ Талергофе; 10) Федоръ Щирба, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ Талергофе.

С. Токи: 1)Иванъ Шиманскiй, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ Талергофе, затемъ быль взятъ на военную службу; 2) Степанъ Воляникъ, арест. 1/8 1914 г., умерь 1917 г. въ Гминде; 3) Степанъ Шевчукъ, арест. 1/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ Талергофе; 4) Федоръ Гунька, арест. 1/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ Талергофе; 5) Петръ Гассай, арест. 14/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ Талергофе; 6) Киспакь (старшій), арест. 14/8 1914 г,, умеръ 1915 г. въ Талергофе; 7) Матвей Гунька, арест. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ Гминде; 8) Иванъ Киспакь, арест. 14/8 1914г., до 1915 г. въ Талергофе, затемъ быль взятъ на военную службу; 9) Афанасiй Костюкъ, арестов. 14/8 1914 г., до 1917 г. въ Талергофе.

С. Черниховцы: 1) Свящ. Василій Курдыдикъ, умеръ въ Талергофе; 2) учитель Владиміръ Вас. Курдыдикъ.

Золочевскій уездъ

Г. Золочевъ. Въ самомъ Золочеве были арестованы австрійцами, между прочимъ,, следующіе русскіе деятели: адвокатъ д-ръ И. Н. Драгомірецкій, его помощникъ д-ръ И. В. Винницкій, судья Решетыло, преподаватель гимназіи С. Я. Трушъ, директоръ местной „Самопомощи” Саноцкій и др.

С. Бортковъ. Въ половине августа 1914 г. явился ко мне жандармъ Яворскій съ местнымъ жителемъ Макаромъ Солимою и произвели тщательный обыскъ. Найденныя книжечки - изданія Общества им. М. Качковскаго, и русскія газеты и брошюры религіознаго содержанія велелъ жандармъ отнести въ громадскую канцелярію, а меня съ десятью другими отвезли въ с. Ольшаницу и заперли подъ арестъ. Тамъ просидели мы целую ночь въ страшной духоте. Караулившій насъ Солима отказалъ нашей просьбе освежить немного помещенiе ареста свежимъ воздухомъ и только сменившій его другой караульный открылъ дверь и подалъ намъ воды. На следующiй день отправили насъ въ Золочевъ. Подъ самымъ городомъ шедшій впереди насъ жандармъ украсилъ себя трехцветной русской лентой, чтобы такимъ образомъ обратить на насъ вниманіе уличной толпы. И действительно, городская толпа, главнымъ образомъ — евреи, увидевъ „руссофиловъ”, набросилась на насъ съ побоями и ругательствами. У меня при этомъ оборвали поля у шляпы, такъ что на голове остался одинъ котелокъ. Такимъ образомъ завели насъ въ тюрьму, помещаюшуюся въ местномъ замке. У меня отняли хлебъ и закуску, которыми я запасся на дорогу. Въ замке неизвестный солдатъ схватилъ меня за бороду и, угрожая виселицей, билъ по голове, а натешившись вдоволь, затемъ велелъ идти въ канцелярію. Несмотря на мой преклонный возрастъ, я полетелъ кувыркомъ отъ сильнаго удара къ самому столу. Повидимому, солдаты были въ сговоре, ибо ближайшій солдатъ, къ которому я покатился, толкнулъ меня ногою въ другую сторону, а сидевшій на кровати солдатъ опять оттолкнулъ по направленiю къ выходу. Ночь просидели мы въ тесномъ, душномъ помещеніи. Утромъ построили насъ во дворе въ четверки и отправили на вокзалъ. Собравшаяся толпа опять пыталась возобновить свои безчинства, но, благодаря человеческому обращенію и энергіи начальника сопровождавшей насъ эскорты, мы благополучно дошли до вокзала, погрузились въ товарные вагоны и уехали во Львовъ. Во Львове разместили насъ въ „Бригидкахъ”. Здесь отдохнули мы немного. По крайней мере, человеку не угрожало растерзаніе посреди улицы. Въ канунъ Успенія Пресв. Богородицы проспали мы ночь не раздеваясь, а на следуюшій день насъ отправили по железной дороге въ дальнейшій путь. Въ Перемышле намъ было выдано по хлебу на человека, а въ Чешской Праге накормили насъ обедомъ. После трехдневнаго путешествія мы очутились въ Терезине...

Павелъ Кухаръ

Калушскій уездъ

Во время самой мобилизацiи австр. власти почему-то не успели расправиться съ русскими людьми этого уезда, а потому только впоследствіи, когда разбитыя подъ Галичемъ мадьярскія войска отступали, двое назначенныхъ для этого комиссаровъ уезднаго начальства, съ помощью отряда гусаръ, принялись за массовые аресты во всемъ уезде, причемъ предлогомъ послужили, какъ везде, доносы местныхъ мазепинцевъ и евреевъ.

5 октября 1914 г. ночью у всехъ русскихъ въ уезде были произведены обыски, за которыми последовали и аресты.

Въ Калуше были арестованы 2 лица; въ с. Подгоркахъ — 14, въ томъ числе свящ. Іоаннъ Козакъ, его жена и сынъ; въ с. Добровлянахъ — сельскій староста и 14 другихъ крестьянъ; въ с. Бабине — 2; въ с. Томашевке — 3, въ томъ числе свящ. Гургула; въ с. Заречной-Бабиной— 2; въ с. Копанкахъ— 2; въ с. Тужилове — 6; въ с. Вестовой — свящ. Ил. Сечинскій и 10 крестъянъ; въ с. Подмихайлье — свящ. М. Скородинскій и 16 крестьянъ; въ с. Войнилове — уездный организаторъ П. Федюшко, врачъ В. Л. Лаврецкій и несколько другихъ; въ Войниловской Севке — 2; въ с. Станковой — 1; въ с. Камне свящ. В. Кукурудзъ; въ с. Новице — 7; въ с. Сливкахъ—свящ. Іосифъ Коменда; въ с. Набылове — свящ. Романъ Крыжановскій съ сыномъ; въ с. Берлогахъ — 2, въ томъ числе свящ. Iоаннъ Маркевичъ: въ с. Медыне - свящ. Несторъ Коржинскій.

Въ с. Угринове мадьярскiй гусаръ, преследуемый казаками, успелъ все-таки арестовать студ. Авдыковскаго; привязавъ его къ седлу, онъ пустилъ лошадь галопомъ.

Жители села Кропивника, Кадодбной и др. спаслись отъ мадьярской расправы такимъ образомъ, что скрылись въ тесныхъ пещерахъ и только, дождавшись прихода русскихъ войскъ, возвратились въ свои селенія.

(”Прик. Русь”, 1914 г. № 1491)

М. Войниловъ. Меня арестовали въ половине августа 1914 г. вместе съ Иваномъ Федюшкокъ и Мих. Борисикомъ и отправили въ Станиславовъ, а затемъ, черезъ 8 дней, эшелономъ отвезли въ Талергофъ, где я пробылъ до весны 1917 г.

Ив. Федюшко и Мих. Борисикъ умерли въ Талергофе; я, больной ревматизмомъ и неспособный къ труду, доживаю свой векъ дома.

Петръ П. Федюшко

С. Вестовая. Въ с.Вестовой были арестованы 28 августа 1914 г. следующiе жители:1) свящ. Илларіонъ Сечинскій съ женой, 2) войть Степань Ивасишинъ, 3) писарь Степанъ Шарамайлюкъ, 4) кассиръ Михаилъ Мизеракь, 5) псаломщикъ Михаилъ Домранскій 6) лавочникъ Иванъ Костевъ и 7) Михаилъ Костевъ.

Свящ. Сечинскій съ женой былъ отправленъ на автомобиле въ Краковъ, а остальные были почему-то оставлены въ Калуше въ тюрьме.

Несколько дней спустя были еще арестованы: 8) Василій Яремичъ, 9) Мартинъ Федоровъ и 10) Василій Гриневъ, которые были уже вывезены въ Венгрію. Въ руки властей предали насъ большей частью свои - же украинофилы, которые тогда держали монополь австрійскаго патріотизма. Въ арестахъ въ Калуше собралось насъ 83 человека. Когда пришлось отправлять насъ на западъ, мы были отправлены на вокзалъ и помещены все въ одномъ вагоне. Снаружи на вагоне приклеили надпись ”83 руссофила”, такъ что всякому было видно, что въ вагоне едутъ опаснейшіе для Австріи люди. Въ особенности мадьяры часто заглядывали въ нашъ вагонъ и ругали насъ самой отборной бранью. Начальникъ конвоя, происходящій изъ Болестрашичъ в. Перемышле, не позволилъ дать намъ ни есть ни пить въ продолженіе четырехъ сутокъ. Въ Тарнове какая то дама предложила намъ фруктовъ и воды, но конвой не разрешилъ воспользоваться этимъ. Ночью нашъ эшелонъ прибыль въ Краковъ. Надо было перейти въ другой поездъ. Пришелъ новый караулъ и бросился на насъ съ остервененіемъ, нанося побои прикладами, когда - же одинъ солдатикъ изъ стараго конвоя сделалъ было замечаніе, что мы тоже люди и что бить не разрешается, то туть же быль тоже арестованъ. Да и вообще далеко не всемъ военнымъ нравилось дикое обращеніе съ нами. Такъ, офицеръ, стоявшiй въ стороне и наблюдавшій эту картину, приказалъ новымъ конвойнымъ идти спать, а прежнимъ дальше охранять насъ и провожать къ месту назначенія.

На противоположномъ конце ж.-дор, станціи разместили насъ въ двухъ вагонахъ. Голодные, усталые до невозможности, мы расположились на полу, какъ кто могъ.

На следующiй день утромъ поездъ двинутся дальше. Вскоре мы выехали за галицкую границу и очутились на чешской земле. Туть начальникъ конвоя пробовалъ было вновь натравить на насъ толпу, сообщая направо и налево, что въ вагоне ”шпіоны”, но, когда чехи стали подтрунивать надъ нимъ и его „патріотическимъ” озлобленіемъ, онъ смутился и молчалъ уже до самой Праги.

Между темъ чехи первымъ долгомъ насъ накормили, а тамъ обнадежили на лучшее будущее.

Мы вздохнули свободнее. Безправіе, оскорбленія, побои, казалось, остались позади, а впереди намъ представлялось сочувствіе братскаго, культурнаго народа и затемъ возвращеніе на родину.

Въ Праге подали пассажирскiе вагоны и насъ повезли въ крепость Терезинъ, въ четырехъ миляхъ оть баварской границы.

А въ мае 1915 года мы были перевезены въ Талергофъ.

Стефанъ Шорамайлюкъ

С. Подгорки. Въ одинъ изъ августовскихъ вечеровъ 1914 г., чувствуя себя весьма усталымъ, я легъ отдыхать ранее обыкновеннаго.

Вдругъ ночью является ко мне гусарскiй маіоръ съ отрядомъ солдатъ и заявляетъ, что имеетъ приказъ арестовать меня и сына. Оставивъ возле меня вооруженнаго солдата, онъ сталъ производить въ доме тщательный обыскъ, который продолжался всю ночь. Отъ поры до времени являлись ко мне солдаты съ разными вопросами, а когда на чердаке былъ найденъ кусокъ красной матеріи, они явились въ спальню и, приложивъ къ моей голове револьверъ, велели признаться, что я въ этотъ вечерь былъ на чердаке и давалъ сигналы русскимъ войскамъ.

Утромъ маіоръ съ солдатами и съ моимъ сыномъ пошли еще въ церковь и тамъ также произвели обыскъ, а после посадили насъ обоихъ на подводу и повезли въ с. Вестовую передъ военный судъ.

Судъ присудилъ меня къ разстрелу. Но генералъ, прежде чемъ утвердить приговоръ, распорядился отправить еще разъ следственную комиссію въ с. Подгорки и окрестности и навести справки относительно моей виновности, а выяснивъ изъ свидетельскихъ показаній, что я совершенно невиновенъ и что доносъ на меня лишенъ всякихъ основанiй, отпустилъ меня на свободу.

Но тутъ вмешался въ дело местный жандармъ.

Если онъ не подходитъ подъ военный судъ, то мы займемся имъ сами, — заявилъ онъ и отправилъ меня въ уездное староство, а затемъ въ калушскую тюрьму.

По дороге жандармъ не пожалел приклада, а встречные инакомыслящiе, знавшіе меня и мои убежденія, не пожалели отборной ругани по моему адресу.

Въ тюрьме я узналъ, что можно освободиться изъ заяключенія, если д-ръ Куровецъ (украинофилъ) за кого поручится. Указывали даже примеры. Тутъ-же сообщили мне вновь поступающіе въ тюрьму, что въ три дня после меня арестовали мою жену и избитую увезли въ неизвестномъ направленіи.

Изъ тюрьмы отправили насъ, 60 человекъ, на вокзалъ въ Калуше. Конвоировали свои-же крестьяше изъ долинскаго уезда. Мы просили ихъ, чтобы не дали насъ по дороге въ обиду, но безъ этого все-таки не обошлось. Толпа бросала въ насъ камнями и пыталась даже накинуть намъ на шеи веревки, а когда на вокзале мы грузились въ товарные вагоны безъ ступенекъ, железнодорожники подгоняли насъ палками и флажками. Въ Стрые железнодорожная адиинистрація, узнавъ, что Львовъ занятъ уже русскими войсками, направила нашъ эшелонъ черезъ Освенцимъ въ Венгрію. Никому не приходилось такъ плохо, какъ мне. Меня считали все шпiономъ, а на вагоне снаружи было написано крупнымъ шрифтомъ „попъ козакъ”. Всякому хотелось посмотреть и отвести злобу на „шпiона”, попа-козака”, который несколько десятковъ летъ жилъ въ Галичине и занимался „шпіонствомъ” въ пользу Россіи. Наконецъ, эшелонъ прибыль въ Остригомъ. Туть мы прожили подъ голымъ небомъ несколько недель, пока окончательно не были перевезены въ Талергофъ, где я встретился съ своей женой.

Свящ. Іоаннъ Козакъ

С. Небыловъ. 29 августа 1914 г. явились поздно вечеромъ въ местное приходство два жандарма и спросили свящ. Романа Крыжановскаго. Одинъ изъ нихъ, по фамилiи Шотъ (ныне комендантъ жандармеріи въ Жидачеве), заявилъ проснувшемуся о. Роману, что онъ имеетъ порученіе отправить его въ Калушъ въ уездное староство.Сынъ старика - священника, въ то время кандидатъ адвокатуры, предчувствуя беду и боясь, что отецъ не сумеетъ оправдаться передъ уезднымн властями, попросилъ жандарма разрешить ему отправиться вместе съ отцомъ въ Калушъ, что и было ему разрешено. Мы отправились на подводахъ тутъ-же ночью, — разсказываетъ упомянутый сынъ о. Романа, д-ръ М. Р. Крыжановскій. По пути Шотъ сообщилъ намъ, что имеетъ строгія инструкціи относительно отца, а въ случае попытки къ бегству съ его стороны имеетъ даже право убить его на месте. Кроме того, уже передъ самимъ Калушемъ, заявилъ намъ, что целью нашего следованія является не уездное староство, а уездное жандармское управленіе. Въ 3 ч. утра прiехали мы въ Калушъ. Направились прежде всего въ староство, надеясь, что староста Трембаловичъ (ныне въ Мостискахъ) разберетъ дело и освободить отца. Однако, староство было заперто. Въ виду этого жандармъ поместилъ отца въ арестахъ, а я вышелъ въ городъ, въ надежде достать отцу чего-нибудь подкрепиться, а также переговорить съ вліятельными лицами, могущими помочь нашему горю. Первымъ долгомъ направился я къ покойному уже ныне свящ. Петрушевичу, настоятелю местнаго прихода, но тотъ наотрезъ отказался отъ всякаго ходатайства въ пользу отца, вероятно боясь, чтобы и самому не попасть въ тюрьму. Такой-же самый результатъ, имели мои обращенія и къ некоторымъ другимъ знакомымъ... После моего возвращенія изъ города жандармъ проводилъ насъ въ жандармское управленіе и передалъ отца коменданту Деумеку. Тотъ, после составленія протокола, приказалъ отвести отца въ арестъ при уездномъ суде. Одновременно онъ разъяснилъ мне, что всякія старанія не приведутъ ни къ чему, что жандармерія распоряжается теперь самостоятельно и что все арестованные будутъ еще сегодня до обеда отправлены въ глубь Австріи.

После этого я проводилъ отца въ тюрьму, а самъ, не имея возможности вернуться къ матери за отсутствіемъ пропуска, пришелъ обратно въ жандармское управленіе съ просьбой разрешить мне переждать здесь до утра, на что комендантъ Деумекъ согласился, указавъ мне пустую столовую, где я прилегъ на скамейке.

Но не прошло и 16-ти минуть, какь въ столовую является Деумекъ и коротко заявляетъ:

— Вы арестованы по приказу штаба дивизіи!

Зоветъ жандарма Шота и приказываеть отвести меня къ отцу.

Въ тюрьме встречаю покойныхъ уже ныне священниковъ Марковича изъ Берлогъ, Кукурудза изъ Каменя, Скородинскаго изъ Подмихайля, жену свящ. Козака изъ Подгорокъ, девушку изъ Тужилова Соню Фидыкъ, студента Авдыковскаго, юродивую старуху изъ Тужилова и др.

Около 8 часовъ утра было приказано намъ собираться въ путь. Вывели насъ во дворъ и прочли списки; было насъ 73 человека. Около насъ вертелось несколько австрійскихъ офицеровъ, кажется—мадьяръ; они показывали намъ на шею, что значило, что насъ ждетъ виселица. После переклички подозвалъ какой-то офицеръ нашего начальника караула и спросилъ его — какой онъ нацiональности?, а узнавъ, что онъ полякъ и называется Манукевичъ, велелъ ему соответственнымъ образомъ обращаться съ нами — „стрелять собакъ, если кто не станетъ слушаться”.

Построенные въ четверки, ряды арестованныхъ тронулись по приказу коменданта караула въ путь. Не успели мы выйти со двора и ступить на улицу, какъ тутъ уже ждала нашего выхода многочисленная толпа, преимущественно евреевъ. Слышны были крики:

Бейте ихъ камнями! — И действительно на насъ посыпался градъ камней, причемъ досталось, конечно, и караульнымъ, которые начали разгонять толпу. На рынке сообщилъ намъ наспешливо комендантъ, что поездъ не будетъ насъ ждать, надо намъ поспешить, вследствіе чего скомандовалъ: „Laufschritt”.

Началось нечто кошмарное. Старики, женщины съ грудными детьми и молодые люди, нагруженные, кто чемоданами, кто постелью и зимней одеждой, бежали подъ непрекращающійся градъ камней, среди страшной пыли и жары. Поть катился съ насъ градомъ. Некоторые изъ караульныхъ подталкивали отстающихъ въ бегу прикладомъ, а сзади ехало двое верховыхъ мадьяръ. Одинъ изъ арестованныхъ, еврей Арнольдъ, адвокатскій писарь изъ Войнилова, не могъ справиться со своей ношей и упалъ по пути. Сейчасъ - же подхватили его за руки и ноги несколько калушскихъ евреевъ и, неся его на рукахъ, бежали вместе съ нами. Однако, такъ какъ, повидимому, это все-таки сильно ихъ раздражало, да кроме того, кажется, они опасались подозреній въ сочувствіи еврею-изменнику, то они кусали его на бегу въ затылокъ. Такимъ образомъ они проявляли тутъ одновременно и свою національную солидарность, и австрійскій патріотизмъ заодно…

На вокзале насъ разделили на две группы и начали грузить насъ въ товарные вагоны. Въ особенности тяжело приходилось старикамъ, ибо ступенекъ при вагонахъ не было. По обеимъ сторонамъ входа въ вагонъ стояло по двое какихъ-то хулигановъ, которые кулаками били въ затылокъ каждаго, кто не былъ въ состоянiи скоро взобраться въ вагонъ. Не успели мы устроиться въ вагонахъ, какъ нашъ комендантъ, после краткаго совещанія съ дежурнымъ по станціи, украинофиломъ Лукасевичемъ, приказалъ всемъ поместиться въ одномъ вагоне вместе со стражей, которая заняла треть вагона, то есть, его середину противъ дверей. При этомъ Лукасевичъ распорядился маневрировать вагономъ такимъ образомъ, что вагономъ бросало въ продолжение двухъ часовъ въ разныя стороны, отчего все время падали заключенные въ вагоне арестанты.

Наконецъ, вагонъ поставили передъ вокзаломъ. Тогда стоявшая въ стороне и, по всей вероятности, ожидавшая этого толпа подошла къ нашему вагону. Посыпалась отборнейшая ругань. Поляки проклинали насъ, что мы мешаемъ имъ воскресить вновь ихъ отчизну, евреи ругали насъ изменниками, а мазепинцы укоряли насъ рублями и любовью къ царю, бросая при этомъ въ вагонъ камни и песокъ. Карауль не препятствовалъ безобразію, наобороть, коменданть постоянно поощрялъ толпу словами и жестами.

Наконецъ, въ два часа мы тронулись. Передъ каждой станціей нашъ комендантъ выгибался изъ соседняго вагона, который самъ занималъ, и кричалъ со всей силы: „Москвофилы”! Моментально сбегались къ вагону ротозеи съ целой станцiи и начинались наново издевательства и угрозы. Больше всего издевались надъ нами въ Болехове и Долине, только въ Моршине разогналъ начальникъ станцiи толпу и далъ намъ возможность легче вздохнуть. Около семи часовъ вечера пріехали мы въ Стрый.

Здесь комендантъ караула запретилъ солдатамъ подавать намъ воду и хлебъ, а самъ ушелъ въ городъ, вследствіе чего мы провели ночь относительно спокойно, хотя и въ голоде и жажде. Только проезжающіе на фронтъ солдаты, наущенные железнодорожниками, заглядывали въ нашъ вагонъ, а такъ какъ это были большей частью мадьяры, трудно было разобраться въ ихъ ругательствахъ и утрозахъ.

На следующій день къ вечеру пріехали мы въ Дрогобычъ. Тутъ одинъ изъ нашихъ упалъ въ обморокъ. Позвали военного врача, и тоть, несмотря на то, что быль евреемъ и въ австрійскомъ мундире, категорически заявилъ, что такъ дальше ехать невозможно. Въ виду этого насъ разделили на две части. Мне съ отцомъ посчастливилось перейти въ вагонъ третьяго класса.

Казалось-бы, что езда въ третьемъ классе должна быть лучше. На самомь деле вышло не то. Изъ интелигенціи въ вагоне 3-яго класса ехало только насъ двое, въ виду чего зловредный железнодорожный персоналъ обращался теперь съ оскорбленіями къ намъ. Обыкновенно вооруженные какимъ-нибудь железнымъ ннструментомъ, они открывали вагонъ и угрожали намъ смертью. Въ Перемышле, напр., угрожали моему отцу разбить молотомъ колени. Наиболее мы опасались встечи на станцiяхъ съ санитарными поездами. Тутъ уже насъ прямо обвиняли во всехъ раненіяхъ и страданіяхъ выбывшихъ изъ строя солдатъ...

Сколько пришлось намъ перенести въ этомъ пути мученій, лучше всего показываетъ прискорбный случай, что священникъ Маркевичъ изь Берлогъ сошелъ съ ума во время езды между Хировомъ и Перемышлемъ, вследствіе чего былъ оставленъ въ военномъ госпитале въ Перемышле, где, по слухамъ, вскоре и умеръ.

Такъ доехали мы до Кракова. Машинистъ остановилъ поездъ въ стороне, далеко отъ вокзала. Не успелъ мой отецъ сойти съ вагона, какъ подскочили къ нему комендантъ караула съ капраломъ ландверы и начали бить его прикладами. Я пробовалъ было защищать отца, но этимъ только стянулъ на себя ихъ вниманіе, и крепкія дула винтовокъ начали работать на моей спине?. Били также руками и толкали до техъ поръ, пока я не упалъ. Наконецъ, мы дошли до самого вокзала. Народу было здесь много, были также и польскіе легiонеры. Начался опять обычный погромъ. Били легіонеры, штатскіе, а даже комиссаръ полицiи. Слышны были возгласы: „москалофилы”, „изменники”, „родину намъ отнимаютъ” и т. п.

Я также получилъ крепкій ударъ по голове, благодаря сделанному кемъ-то замечанію, что я австрійскій чиновникъ.

Въ Кракове погрузили насъ снова въ товарные вагоны и повезли дальше. На утро мы проснулись уже на Моравской земле...

Д-р. М. Р. Крыжановскiй

Каменецкій уездъ

Въ с. Дернове крестьяне скрывались передъ австрійцами въ лесахъ. Оставшихся въ селе жителей, всего около 200 человекъ — стариковъ, женщинъ и детей, австрійцы арестовали и отвели на кладбище, чтобы ихъ тамъ разстрелять за то, что они носили восьмиконечные крестики на груди. Ихъ спасъ местный помещикъ Лехнеръ, поручившійся передъ австр. солдатами въ томъ, что они ни въ чемъ не провинились. Въ той-же деревне австрійцы убили крестьянъ: Ив. Наума (85 летъ), Н. Курія, Н. Ковалюка и И. Сердынецкаго. Последняго австрійскій уланъ сначала только ранилъ саблей въ голову, но затемъ вернулся опять и двумя револьверными выстрелами добилъ свою жертву.

Въ немецкой колоніи Сапежанке, по доносу местныхъ немцевъ, былъ разстрелянъ крест. А. Вусовичъ, трупъ же его былъ повешенъ передъ его домомъ на глазахъ его жены и детей.

С. Репневъ окружили австрійцы кордономъ, и, не выпуская никого изъ села, подожгли его съ четырехъ сторонъ. Жертвой пожара пало 120 крестьянскихъ домовъ.

Въ м. Стоянове, во время обедни, которую служилъ 85-летній о. Сохацкiй, согласно церковному обычаю, звонили, во время чего случайно появился въ местечке казачій разъездъ. Возвратившіеся эатемъ австрійцы арестовали о. Сохацкаго и войта Федора Багнюка, обвиняя ихъ въ умышленномъ трезвоне, съ целью сообщить русскимъ войскамъ о нахожденіи въ Стоянове австрійскихъ войскъ.

Арестованныхъ избили до крови прикладами и издевались надъ ними въ продолженіи несколькихъ часовъ. Затемъ войта Федора Багнюка тутъ-же повесили, а о. Сахацкого вывезли во Львовъ, где вторично уличная толпа до того избила несчастнаго старика, что его пришлось поместить въ тюремномъ госпитале. Когда некоторое время спустя нашихъ узниковъ вывозили изъ Львова, то среди нихъ быль также о. Сохацкiй. Избитый и изстрадавшиiйся старикъ не смогь дойти пешкомъ на вокзалъ и по пути упалъ. Тогда одинъ изъ конвойныхъ прокололъ упавшаго штыкомъ; трупъ накрыли соломой и оставили на улице.

(”Прик. Русь”, 1914 г. № 1434)

Въ издававшейся въ 1915 г., при управленіи военнаго генералъ-губернатора Галичины, „Львовскомъ Вестнике” находимъ следующія, документально установленныя, данныя о бывшихъ въ Галичине до прихода русскихъ войскъ австрійскихъ и мадьярскихъ зверствахъ и надругательствахъ надъ неповиннымъ местнымъ русскимъ населеніемъ:

Въ Каменке Струмиловой одинъ священникъ разстрелянъ и одинъ арестованъ, повешено и разстреляно 10 крестьянъ и арестовано свыше 120 крестьянъ — все по доносу местнаго уніатскаго священника Михаила Цегельскаго.

Неистовства мадьяръ въ районе Каменки Струмиловой выразились въ целомъ ряде кошмарнынъ преступленій. Въ колоніи Сапежанке они схватили крест. Антона Висовича, разстреляли, потомъ повесили передъ квартирой и долгое время не позволяли похоронить его тело.

Мест. Репневъ было обречено озлобленными варварами на сожженіе. Они окружили селеніе съ четырехъ сторонъ и подожгли; бушевавшiй ветеръ моментально разнесъ пламя на все постройки и вскоре селеніе представляло сплошной костеръ. Жителей, которые пытались спастись бегствомъ иэъ селенія, мадьяры разстреливали. Точно то-же самое повторилось и въ м. Бужске, где убито несколько человекъ и сожжено 110 дворовъ съ постройками и скотомъ.

Обуреваемые жаждой крови и неистовствъ, мадьяры совершенно не считались съ темъ, кто виноватъ и невиноватъ, и уничтожали людей безъ всякаго повода и разбора. Такъ, въ дер. Дернове ими былъ зарубленъ 82-хъ летній старикъ Игнатъ Сердынецкій потому только, что подвернулся подъ руку. Тамъ-же былъ убитъ и другой крестьянинъ Наумъ, совершенно слепой и глухой уродъ.

С. Полоничная. Уже въ начале августа 1914 г., во время первой австрійской мобилизаціи, стали галицкiе украинофилы распространять заведомо ложные и нелепые слухи о томъ, что война вызвана „москвофилами”, написавшими къ русскому царю прошеніе объ освобожденiи ихъ отъ австрiйскаго гнета, что тамъ где-то за десятыми горами австрiйская полиція уже поймала множество шпіоновъ „москвофиловъ” и т. п. Въ селе Полоничной тоже распускали подобные слухи мазепинскіе провокаторы. На людей русскихъ убежденій посыпались со всехъ сторонъ угрозы и доносы, которые встретили весьма благоприятную почву, такъ такъ жандармскимъ постомъ заведывалъ у насъ въ то время заядлый украинофилъ Иванъ Чехъ, со своимъ помощникомъ полякомъ Турекомъ.

4 августа, раннимъ утромъ, оба эти австрійскіе „патріота” налетели на дома русскихъ крестьянъ и уводили ихъ съ собой прямо съ постели. Такимъ образомъ были арестованы Тимофей Пехнякъ съ двумя сыновьями Степаномъ и Иваномъ, Павелъ Ив. Семчишинъ (Кузьба), Юліанъ Павлина, черезъ два дня Василій Сенюкъ и Иванъ Уханскій, а еще черезъ неделю остальные члены семьи Пехниковъ, а именно: жена Степана — Марiя и две дочери Тимофея - Анна и Александра, такъ что въ доме осталась одна только старуха, жена Тимофея Марія. Во время обыска тотъ-же жандармъ Чехъ избилъ арестованныхъ женщинъ и конфисковалъ домашнюю библіотеку, а помогалъ ему при этомъ позорномъ деле сынъ местнаго священника, „украинскій” студентъ... Кроме названныхъ лицъ были арестованы еще заместитель войта, Романъ Галій, Филемонъ Павлина и Василій Борщъ, котораго жандармъ избилъ до крови за то, что онъ не хотелъ сказать, куда девались ключи отъ библіотеки „Русской Дружины”. На этоть разъ помогалъ бить лесничій, полякъ Кучинскій.

Всехъ арестованньхъ отвели въ тюрьму въ Струмиловую Каменку, а когда въ ночь съ 13-го на 14 августа тамъ возникла тревога, перевели ихъ спешно во Львовъ, где уже сидело множество русскихъ галичанъ. Семью Пехниковъ отправили еще раньше въ Бускъ, а оттуда, после 12-ти-дневнаго заключенія, перевели также черезъ Красное во Львовъ. Арестованныхъ повязали по-парно веревками. По пути въ Красное толпа назойливо преследовала и всячески ругала ихъ, а когда Андрей Вехоть изъ Полоничной Гуты посмелъ, защищаясь отъ надоевшихъ оскорбленій, что-то ответить, то тутъ-же ударилъ его по лицу остающійся и ныне еще въ Буске содержатель ресторана, по происхожденію чехъ. На станцiи въ Красномъ не обошлось тоже безъ обычныхъ побоевъ, после чего транспортъ въ 32 человека былъ привезенъ во Львовъ. Въ ожиданiи смены конвоя на вокзале „Подзамче” во Львове какой-то рябой полицейскiй все время ругался по адресу ”москвофиловъ”, но другой, постарше его рангомъ, приказалъ ему молчать. Две дамы - польки, разговаривая между собой и наблюдая насъ со стороны, говорили между собою:

— Что же, они ведь невиновны, теперь нетъ правды на свете...

Видно, были еще люди, которые понимали творящійся произволъ и сочувствовали намъ, его жертвамъ.

Подъ охраной конной полиціи, вооруженной съ ногъ до головы, но все-таки подъ неистовые крики и ругательства со стороны уличной толпы, въ особенности еврейства, повели насъ въ тюрьму ”Бригидки”. Камни летели на наши головы, изъ толпы стреляли даже изъ револьверовъ, изъ оконъ лили на насъ кипятокъ. Первый упалъ отъ удара камнемъ въ голову старикъ Тимофей Пехникъ. Облитаго кровью отца подхватилъ сынъ и, ставъ обратно въ ряды, понесъ въ тюрьму.

Въ конце концовъ всехъ насъ, сидевшихъ первоначально въ Буске, выслали изъ ”Бригидокъ” въ Талергофъ, равно какъ и сидевшихъ въ Каменецкой тюрьме мужчинъ, женщинъ же — Марію, Анну и Александру Пехникъ, заключенныхъ въ тюрьме по улице Баторія, освободили впоследствіи русскія войска. После отступленія русской арміи, австрійцы арестовали вторично Анну Пехникъ и Феодору Грай и вывезли въ Талергофъ.

Еще попалъ въ Талергофъ крестьянинъ изъ Полоничной Иванъ Борщъ и юродивый Сильвестръ Борщъ, оба по доносу бусскихъ евреевъ.

Василій Борщъ и Иванъ Борщъ умерли въ Талергофе; Иванъ Уханскiй, Юліанъ Павлина и Романъ Галій погибли на военной службе после освобожденія изъ талергофской тюрьмы, остальные же вернулись домой. Молодые люди, взятые на военную службу после первого освобождения, были определены въ спеціальные батальоны, где они служили подъ строжайшимъ надзоромъ.

Не лучше творилосъ въ Полоничной Гуте, где тотъ-же жандармъ Иванъ Чехъ арестовалъ 75-летняго Тимофея Кушинскаго съ сыномъ Иваномъ, Прокофія Михайлова, Степана Вехтя, Андрея Вехтя, Василія Монастырскаго и Алексея Маринюка. Последній умерь въ Талергофе.

Ст. Пехникъ

С. Таданье. „Василiй Гренка и его шона!” - крикнулъ солдатъ-мадьяръ. Изъ среды собравшагося народа, согнаннаго войскомъ на лесной полянке возле с. Дернова, выступили мои родители — Василій и Екатерина Гренки. Затемъ, вызвавъ еще и другихъ крестьянъ, мадьяры погнали ихъ черезъ с. Дерковъ въ с. Новый Ставъ. По пути, встретивъ свящ. Сивенькаго, настоятеля прихода въ Дернове, покойные мои родители просили его, чтобы онъ хлопоталъ объ ихъ освобожденiи, такъ какъ они не чувствуютъ за собой ни малейшей вины, но „украинскій отецъ духовный”, конечно, отказался.

Арестованныхъ, после обычныхъ въ такихъ случаяхъ издевательствъ, поставили передъ военнымъ судомъ. Первый свидетель, учитель-украинофилъ Романъ Пекарскій, представилъ судьямъ, что Василій Гренка, во время зянятія Галичины русскими, пытался заменить его русскимъ учителемъ. Учитель Лука Краевскій свидетельствовалъ въ деле моей матери Екатерины. Приговоръ былъ отложенъ до пріезда вызваннаго въ судъ въ качестве свидетеля свящ. Сивенькаго и только после показаній этого достойного пастыря родителямъ прочли смертный приговоръ. Осужденные просили передъ смертью показать имъ детей. Пригнали ихъ, однако родители могли лишь издали съ ними проститься, показывая детямъ рукою на шею въ знакъ того, что ихъ ожидаетъ смертная каань. После исповеди, которую совершилъ р.-католическій священникъ, Василія Гренку сковали вместе съ Федоромъ Мартинюкомъ и повели на место казни. Мать же моя, Екатерина, следовала за мужчинами, все время спотыкаясь отъ потери физическихъ силъ и предсмертной тревоги. Все трое были повешены вместе, а я въ то время съ сестрой Анной, явившись проститься съ родителями, смотрелъ издали на ихъ мученическую смерть...

Федоръ Гренка

2 августа 1914 г. явился ко мне на домъ жандармъ и велелъ мне собираться на военную службу, но подъ этимъ предлогомъ отвелъ меня въ Каменку Стр. въ тюрьму. Здесь находились уже докторъ Ступницкій съ сыномъ и мещанинъ Мулькевичъ. По истеченіи четырехъ сутокъ, местный судья, украинофилъ Шухевичъ, вызвалъ меня для допроса. Когда онъ при допросе узналъ, что я состою членомъ „Общества им. М. Качковскаго” и эсауломъ ”Р. Дружины”, сразу же заявилъ мне определенно, что за это я заслужилъ себе виселицу.

После двухъ недель заключенія отвезли насъ, всего около 20 человекъ, во Львовъ въ военную тюрьму, черезъ неделю перевели въ сборную тюрьму „Бригидки”, а затемъ въ Талергофъ. После трехнедельнаго пребыванія въ Талергофе, определили меня въ Раткезбургъ на работы по регуляціи реки Муры.

Когда русскія войска отступили съ Карпатъ за Львовъ и окопались надъ рекой Бугомъ, наступающiе вследъ мадьярскія военныя части принялись за жестокую работу по уничтоженію и искоренению русскаго элемента въ Вост. Галичине, а преусердно помогали имъ въ этомъ свои-же отщепенцы-іуды. Въ нашемъ селе несколько семействъ, собравъ свои пожитки, готовились уехать вместе съ русской арміей, однако, послушавшись злонамереннаго совета и завереній несколькихъ односельчанъ, остались дома, за что расплатились потомъ жизнью. И такъ, директоръ местнаго училища, ярый украинофилъ Пекарскій, уговорилъ бывшего тогда войтомъ Григорія Наконечнаго не уезжать. Наконечный упросилъ русскiя военныя власти оставить въ покое Пекарскаго, когда они намеревались сослать последняго въ Россію, а потому и поверилъ коварнымъ увереніямъ его на счетъ своей безопасности. Но, какъ только 20 iюня 1915 г. вступили въ Таданье мадьяры, въ тотъ-же день появился на громадскомъ доме приклеенный списокъ „руссофиловъ”, нашихъ односельчанъ, причемъ другой такой-же списокъ находился на рукахъ у директора Пекарскаго, который составлялъ его вместе съ лесничимъ Кромеромъ. Въ списокъ попали: 1) войтъ Григорій Наконечный, 2) Василій Гренка съ женой Екатериной, 3) Михаилъ Пилипецъ съ женой Маріей, 4) Федоръ Мартинюкъ, 5) Дмитрій Мотыль, 6) Феофанъ Гураль, 7) Семенъ Гавришко, 8) Никита Гавришко, 9) Иванъ Гренка, 10) Романъ Савякъ, 11) Дмитрій Лортухай, 12) Парасковія Мартинюкъ, 13) Михаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіемъ, 14) Степанъ Ковалюкъ.

По приказу военныхъ властей все жители деревни должны были оставить ее въ теченіе несколькихъ часовъ и выселиться дальше. Когда же они очутились на поляне въ лесу, явилось войско и приказало имъ выстроиться въ ряды, а капитанъ по списку вызывалъ поименованныхъ въ означенномъ выше списке лицъ. Часть солдатъ, по приказу капитана, окружила вызванныхъ крестьянъ и погнала ихъ въ с. Новый Ставъ, где расположился штабъ армейской части, а другая часть, окруживъ остальныхъ, повела ихъ въ с. Жолтанцы, Жолковскаго уезда, и разместила здесь по домамъ и загородамъ уехавшихъ въ Россію крестьянъ.

Въ то время, когда солдаты вели таданцевъ въ с. Жолтанцы, крестьянину Ивану Портухаю, переселявшемуся со всеми своими пожитками и скотомъ, сбежалъ теленокъ по направленію Таданья. Крестьянинъ, не предчувствуя беды, вернулся за сбежавшей скотиной, но едва успелъ пройти несколько километровъ, былъ задержанъ австрiйскимъ патрулемъ и отведенъ въ с. Новый Ставъ, где его приговорили, вместе съ другими, къ смертной казни.

Приговоръ былъ основанъ на сделанныхъ подъ присягой показаніяхъ свидетелей: лесничаго Яна Кромера, учителей Романа Пекарскаго и Луки Краевскаго, ксендза Николая Кульчицкаго, Михаила Шмидта, Тадеуша Дяковскаго, Захаріи Иверльнинга и Бомбеля.

Войтъ Григорій Наконечный былъ повешенъ въ с. Жолтанцахъ, при дороге, ведущей изъ Каменки во Львовъ, причемъ къ ногамъ трупа былъ привяэанъ солдатскій котелокъ, наполненный камнями, а къ груди надпись: „за рубли”. Проезжающіе дорогой солдаты варварски надругались надъ трупомъ. На просьбу жены покойнаго командованіе разрешило черезъ несколько дней похоронить покойника, но, когда сынъ его явился съ подводой, чтобы снять отца съ дерева и отвезти домой, его схватили мадьяры и избили до потери чувствъ. Въ конце концовъ покойнаго похоронили на кладбище въ с. Жолтанцахъ.

Дмитрія Мотыля и Ивана Портухая повесили на одномъ и томъ-же суку. Первый оставилъ жену и трое детей, второй жену съ сыномъ и старуху мать. Ихъ похоронили въ братской могиле въ с. Дернове, Каменецкаго у., по приказамъ мадьяръ - головами къ югу, а ногами къ северу, чтобы, по выраженію палачей, удобнее было имъ по смерти смотреть на Россiю.

Черезъ день повесили Федора Мартинюка, члена многихъ русскихъ обществъ, прослужившаго свыше 30 летъ старшимъ братомъ при церкви въ с. Таданьи. Старшій его сынъ находился въ то время на военной службе, а невестка была интернирована въ Талергофе, такъ что трое малолетнихъ внучатъ осталось на произволъ судьбы. Мартинюка повесили и похоронили въ с. Томаче, Жолков. уезда, вместе съ Василіемъ и Екатериной Гренками. Феофана Гураля повесили день спустя после казни Гренокъ. Место его казни и погребенія неизвестно. Онъ оставилъ жену и шестеро детей.

После исполненія приговора на всехъ осужденныхъ остальныхъ заподозренныхъ отправили въ Талергофъ. Къ нимъ принадлежалъ прежде всего Семенъ Гавришковъ, 78 летъ, членъ многихъ русскихъ обществъ, называемый въ деревне ”москалемъ”, такъ какъ онъ еще въ юности выучился русскому литературному языку и любилъ при случае пощеголять своимъ знаніемъ, что и послужило причиной его арестовянiя и смерти, постигшей его въ Талергофе среди страшной нужды въ 1916 г. Кроме него были арестованы и сосланы въ Талергофъ: Никита Гавришковъ, Дмитрій Портухай (переведенный затемъ изъ Талергофа въ Гминдъ, а наконецъ въ Енцесдорфъ, где онъ и умерь въ 1916 г.), Иванъ Гренка, Романъ Савякъ, Михалаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіем и Степанъ Ковалюкъ, причемъ Дмитрій Портухай тоже умерь въ заключеніи, оставивъ шестеро круглыхъ сиротъ (такъ какъ жена его умерла еще въ 1914 г.), а Никита Гавришковъ умеръ уже дома, въ несколько недель после возвращенiя изъ Талергофа.

Василiй Мартинюкъ

Завещаніе приговореннаго къ смерти

Крестьяниномъ Василіемъ Мартинюкомъ изъ Таданья прислано намъ последнее письмо-завещаніе, написанное за несколько минуть до смерти упомянутымъ выше Григоріемъ Наконечнымъ къ жене и детямъ. Оно написано карандашомъ на несколькихъ листкахъ записной книжки и было найдено у покойнаго за голенищемъ сапога во время погребенiя. Приводимъ его здесь полностью (насколько можно его разобрать), какъ трогательный ”человеческій документъ” изъ времени бывшаго кошмарнаго лихолетiя:

„Подякуйте, мои дети, професорови и лесничому, Захарому жонцови и Шмидтови, польскому ксендзови, що за мое добро мене въ ребро. Кождого ратувавъ, якъ могъ, професора стеригъ и боронивъ, якъ найбольшого пріятеля, а онъ мене, якъ наибольшого ворога, невинно на смерть. Не жичу имъ ничо злого. Тилько нехай имъ Богь того не памятае, бо не знаютъ, що творятъ. Ты, жинко, оддайся пидъ Божу опеку, а Богъ певно тя не опуститъ. И що будутъ люди робити, то и ты роби, гроши бережи, щобысь могла видки жити и детей годувати. Може тебе трафится где возъ купити, то купи, а якъ”...

Дальше нельзя разобрать нечеткаго, слитнаго письма. Весьма возможно, что видъ виселицы, передъ которой стоялъ уже покойный, помешалъ ему окончить письмо. Въ одномъ изъ угловъ оторваннаго листа нарисованъ краснымъ карандашомъ восьмиконечный крестъ и помещены: дата „Жолтанцы, дня 3/7 (20/6) 1915”, и подпись „Григорій Наконечный”.

Приговоры военныхъ судовъ на таданцевъ и др.

(”Изъ львовской польской газеты „Depesza”)

Ц. к. Судъ І пех. бриг. общ. ополченія издалъ 29-го іюня 1915 г. следующій приговоръ:

Степанъ Федикъ, рожд. въ Ягелл. Городке, 40 летъ, грек.-кат. вероисповеданія, женатъ, отецъ четверыхъ детей, помощникъ каменщика, виновенъ въ преступленiи противъ военной мощи государства на основ. § 327 в. у. з., имевшемъ место въ декабре 1914 г., а именно, въ томъ, что продалъ россійскимъ войскамъ австрійскіе винтовочные патроны, которые собралъ добровольно, за сумму более 70 рублей, чемъ совершилъ действіе въ пользу врага. Присуждается его на осн. §§ 328 и 125 в. у. з. къ восьми годамъ тяжелаго заключения, обостреннаго разъ въ месяцъ постомъ, твердой кроватью въ дни поста и одиночнымъ заключеніемъ въ продолженіе перваго, пятаго и девятаго месяца каждаго года.

Полевой судъ 31 пех. дивизіи издалъ следующіе приговоры:

Феофанъ Гураль, 55 летъ, православный, женатъ, отецъ 7 детей, земледелецъ, рожд. въ с. Таданье, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., темъ, что во время пребыванія россіянъ въ Таданье выразился на улице при встрече съ однимъ крестьяниномъ: ”Твой цесарь больше не вернется, не имеетъ онъ никакого значенія, императоръ Николай будетъ нашимъ царемъ”, а затемъ, при другомъ случае, смотря на цесарскій портретъ въ присутствіи собравшагося большого количества людей, подтрунивалъ въ одной хате надъ старостью Его Имп. Величества, сравнивалъ его съ крепкимъ царемъ Николаемъ и при томъ громко разсмеялся.

Димитрій Мотыль, 53 летъ, православный, отецъ 6 детей, земледелецъ, рожд. въ с. Таданье, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., темъ, что съ радостью распространялъ между крестьянами вести о пораженіяхъ цес. кор. арміи, причемъ выразился, что россіянъ есть столько, что накроютъ австрійцевъ шапками, что хватитъ однихъ россійскихъ обозовъ, чтобы взять Австрію.

Григорій Наконечный, 51 года, православный, земледелецъ, рожд. въ с. Таданье, у. Каменка Стр., совершилъ: а) преступленіе нарушенiя общественнаго порядка противъ § 341 1 а) в. у. з., темъ, что во время пребыванiя россіянъ въ Галичине уговаривалъ многихъ крестьянъ къ принятію православія, чтобы показать россіянамъ, что они настоящіе русскіе, а также къ приглашению россійскаго священника, ибо старый местный священникъ—австріецъ; в) преступление противъ военной мощи государства по § 327 в. у. з., проявившееся въ томъ, что во время наезда россіянъ на Галичину въ начале войны, въ день точно неизвестный, повелъ добровольно россіянъ противъ нашихъ войскъ.

Иванъ Портухай, 56 леть, православный, женатъ, отецъ 1 ребенка, земледелецъ, рожд. въ с. Таданье, у. Каменка Стр., виновенъ въ преступаленіи шпіонства, противъ § 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что, хотя онъ былъ эвакуированъ и поселенъ въ с. Дернове, то все-таки 1 іюля с. г. былъ пойманъ на месте преступленiя, когда хотелъ перейти черезъ р. Бугъ, между с. с. Таданье и Спасъ, несмотря на указаніе, что тамъ находится непріятель, такъ что, очевидно, хотелъ отправиться къ россіянамъ и сообщить имъ о расположенiи артиллеріи въ Дернове, а равно о нашихъ позиціяхъ надъ Бугомъ.

Въ виду этого полевой судъ присуждаетъ всехъ четырехъ къ смертной казни черезъ повешеніе. Приговоръ былъ исполненъ 3-го іюля 1915 года.

Федоръ Мартинюкъ, 65 летъ, православный, рожд. въ Таданье, земледелецъ, женатъ, отецъ одного ребенка, виновенъ въ преступленіи нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 д) в. у. а., а именно, въ томъ, что во время россійской окупаціи въ Вост. Галичине, въ присутствіи значительнаго количества людей, изъявлялъ свою радость по поводу прихода „круглыхъ шапокъ” (россіянъ), отчего ”прошла уже его печаль”; дальше, при другомъ случае, въ присутствии многихъ же людей, выражалъ свою радость, что ему не нужно уже больше быть австрійцемъ; наконецъ, что держалъ приветственную речь къ входящимъ россіянамъ, причемъ спеціально указалъ на то, что местное русское населеніе ждетъ россіянъ уже 600 летъ.

Василій Гринько, [Ошибка: вместо Гренки] 69 летъ, православный, отецъ 4 детей, рожд. въ Таданье, земледелецъ, и жена его Екатерина Гринько, 49 летъ, православная, рожд. въ Таданье, виновны въ томъ-же преступленіи, заключающемся въ томъ, что Василій наклонялъ крестьянъ къ переходу въ православіе, такъ какъ Австрія не вернется больше, что выразился въ присутствіи большого количества людей, что у Австріи нетъ уже орудій, что уговаривалъ крестьянъ къ изгнанiю учителя-украинца и, наконецъ, подъ церковью выразился передъ собравшимися, какъ бунтовщикъ, о австрійскомъ правительстве. Екатерина же подсмеивалась подъ церковью въ присутствіи собравшихся надъ австрiйской арміей, разсказывая, что Россія уже победила Австрію, что у австрійцевъ нетъ обуви и что они жрутъ кошекъ.

Иванъ Круцинскій, около 40 летъ, изъ м. Угнова, у. Русская Рава, греко-кат., сапожникъ, бездетный, вдовецъ, виновенъ въ преступленіи усиленнаго шпіонства, противъ §§ 15 и 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что пытался изследовать въ Каменке Стр. расположеніе нашихъ войскъ съ целью уведомленія о семъ россіянъ, былъ, однако во время схваченъ и вследствіе посторонней помехи не успелъ довести до конца своихъ замысловъ.

Анастасія Лащукевичъ, 52 летъ, греко-кат., замужняя, мать 4 детей, жена чернорабочаго, рожд. въ Каменке Стр., виновна въ преступленіи нарушенія общественнаго порядка, по мысли § 341 а) в. у. з., заключающемся въ томъ, что, при вступленіи россіянъ въ Каменку Стр., приветствовала ихъ, какъ избавителей отъ австрійской неволи, а при другомъ случае, когда хотели на ея поле похоронить австрійскаго солдата, выразилась во всеуслышаніе, въ присутствіи многихъ людей, что на это не позволить, такъ какъ австрійцы воняютъ.

Наконецъ, Дмитрій Лапчина, рожд. въ Каменке Стр., греко-катъ., женать, отецъ двухъ детей, железнодорожникъ, 32 летъ, виновенъ въ преступленіи противъ мощи государства, по мысли § 327 в. у. з., такъ какъ онъ добровольно поступилъ къ россіянамъ на службу въ Каменке Стр., качестве полицейскаго, разыскивалъ солдатъ, бежавшихъ изъ россійскаго плена, и сообщалъ о нихъ россіянамъ, вследствіе чего было схвачено и уведено около 20 солдатъ.

Полевой судъ присудилъ ихъ всехъ къ смертной казни черезъ повешенiе.

Коломыйскій уездъ

Въ Коломыйшине было арестовано около 20 русскiхъ священниковъ. Между ними былъ арестованъ также свящ. Мих. Левицкій, 78-летній настоятель прихода въ Вербеже, давнишній другъ д-ра Дудыкевича. Въ с. Мышине были арестованы несколько крестьянъ, въ томъ числе бывшій русскій депутатъ сейма Миронюкъ-Заячукъ. Въ Яблонове, Печенежинскаго у., былъ арестованъ местный аптекарь А. Н. Котлярчукъ, а въ Коссове, въ числе другихъ, судья А.0.Гулла.

(„Діло”, 1914 г. № 19О)

Г. Коломыя. Въ конце августа 1914 г., явившіеся ко мне на домъ, въ мое отсутствiе, жандармъ съ солдатомъ произвели тщательный обыскъ. Когда я вернулся со службы домой, непрошенные гости явились вторично и заявили мне, что я арестованъ. Затемъ отвели меня въ тюрьму при окружномъ суде и отдали въ руки тюремному надзирателю Янчишину. После передачи денегъ, надзиратель поместилъ меня въ камеру, вместе съ двумя священниками и несколькими крестьянами. Дважды въ день выпускали меня на полъ часа въ тюремный дворъ подышать свежимъ воздухомъ. Поневоле пришлось быть предетомъ насмешекъ со стороны выглядывающихъ въ окошка преступниковъ, знавшихъ уже о томъ, что я, вчера еще судья, ныне уже ихъ товарищъ. Ежедневно наводилъ я справки въ управленіи тюрьмы, не поступило ли донесенiе жандармерiи относительно моего арестованія, но, къ сожаленію, таковаго я не дождался. Для меня было ясно, что мой арестъ, какъ и аресты другихъ русскихъ людей, являются актомъ произвола и политической мести. Чувствуя, что мои права гражданина и судьи грубо попраны, я сталъ было требовать снятія съ меня дознанiя судебнымъ следователемъ и обращался даже къ председателю суда, но все мои старанія оказались напрасными.

5 сентября 1914 г., утромъ, явился въ тюрьму военный патруль и повелъ насъ, 47 человекъ, на вокзалъ, причемъ намъ не было разршено даже получить обратно сданныя на храненiе деньги. Путь на вокзалъ мы прошли сквозь строй всевозможныхъ оскорбленій со стороны уличной черни. Тоже и на каждой станцiи поездъ нашъ задерживался, а собиравшаяся толпа, по наущенію железнодорожной прислуги, подвергала насъ новымъ издевательствамъ и брани. Такимъ образомъ пріехали мы въ Мармарошъ-Сигетъ, где были отданы подъ опеку венгерскихъ жандармовъ. Здесь, въ большомъ помещеніи, построенные въ ряды, простояли мы „смирно” несколько часовъ, чуть не падая отъ усталости, однако, нельзя было и шевельнуться подъ угрозой разстрела.

Изъ Мармарошъ-Сигета переехали мы по железной дороге въ Шатмаръ-Немети, где повторилась та-же исторія со ”смирнымъ” стоянiемъ, только уже на открытомъ воздухе, подъ перекрестными ругательствами местнаго населенія. Затемъ перевели насъ пешкомъ въ полуразрушенную мельницу, отдаленную отъ города на четыре километра. Въ мельнице было отнято у каждаго изъ насъ все мало-мальски ценное, напр., у меня, за неименіемъ денегъ, было снято с пальца обручальное кольцо... вместе съ содранной кожей. Здесь разместили насъ свыше 500 человекъ обоего пола. Воздухъ ужасный, множество насекомыхъ, никакой подстилки. Умываться водили насъ партіями на реку.

После четырехдневнаго пребыванія въ этой мельнице, насъ отправили въ Мискольчъ. Здесь посадили меня, въ числе другихъ, въ военную тюрьму. Правда, бросили на полъ немного соломы, однако, не было ни малейшей возможности прилечь — въ виду отсутствiя места: въ камере, разсчитанной на 16 человекъ, находилось 60 чел. заключенныхъ. Обыкновенной нашей пищей былъ т. наз. бараній гуляшъ, вернее сказать - кусокъ бараньяго жиру въ теплой воде. Въ виду запрещенiя пользоваться ножами и вилками, ели пальцами. Приходилось самому стирать белье, подметать, чистить и поочередно выносить судно. Тюрьма сравняла всехъ...

Подъ влiянiемъ всехъ этихъ нравственныхъ и физическихъ переживаній мое здоровье сильно ухудшилось. Это возъимело некоторое действіе и комендантъ поручилъ врачу заняться моимъ леченіемъ.

8 ноября 1914 г. допросилъ меня военный судья, а такъ какъ судъ не располагалъ никакими данными или уликами относительно моей виновности, то существенной частью допроса были лишь мои показанія о самомъ факте моего ареста. Результатомъ этого допроса явилось мое освобожденіе, съ обязательствомъ доносить рапортомъ военному суду о своемъ местопребываніи.

Такъ какъ мое постоянное местожительство — Коломыя находилась въ то время во власти русскихъ, то, по распоряженiю военныхъ властей, я уехалъ на жительство въ Вену. Здесь заявился я въ дирекціи полиціи, после чего былъ вызванъ въ 4-й полицейскій участокъ для выслушанiя и подписанія условій конфинировки. Не зная ничего о судъбе своей семьи, состоящей изъ матери, жены и двухъ малышей, я волей-неволей остался въ Вене. Просьбы, съ которыми я обращался въ наместничество въ Бялой, о снятіи съ меня подозренія или скорейшаго разследованія моего дела, остались безъ последствій. И только весной 1916 г., по отступленіи русскихь войскъ изъ Коломыи, мое дело подвинулось впередъ. Дисциплинарное следствіе показало всю неосновательность моего обвиненія и ареста, вследствіе чего дальнейшее следствіе было пріостановлено решеніемъ высшаго львовскаго суда. Темъ не менее, я все-таки еще не былъ возстановленъ въ своихъ гражданскихъ и служебныхъ правахъ, такъ какъ числился въ списке подозреваемыхъ и конфинированныхъ „руссофиловъ”.

Не будучи въ состояніи переносить дальше свое положеніе, я, после известнаго императорскаго распоряженія 1917 г. о пересмотре делъ конфинированныхъ, подалъ вновь прошеніе въ наместничество въ Бялой, прося отменить конфинировку, а затемъ, въ іюне 1917 г., подалъ такое-же прошеніе въ управленіе военнаго надзора въ Вене, на что, по истеченіи двухъ месяцевъ, получилъ изъ дирекціи полиціи въ Вене лаконическій ответь, что ”въ Вене нетъ никакихъ конфинированныхъ”, а поэтому, значитъ, и мне ничто не препятствуетъ возвратиться домой.

Промучившись, такимъ образомъ, полныхъ 3 года въ заключеніи и въ изгнаніи и совершенно потерявъ при этомъ здоровье и силы, я возвратился осенью 1917 г. къ себе въ Коломыю, где и соединился, наконецъ, съ моей, тоже крайне настрадавшейся и измученной семьей.

(Авторъ этихъ строкъ, советникъ суда О. А. Копыстянскій, скончался въ прошломъ 1923 г. въ Коломые отъ разрыва сердца).

(+) Теофилъ Копыстянскій

С. Слободка Лесная. Павелъ Авксентьевичъ Глебовицкій, настоятель прихода Лесная Слободка, Колом. уезда, былъ арестованъ 18-го августа 1914 г. После перевода въ уездную тюрьму въ Коломые, былъ обвиненъ въ государственной измене, за мнимое подстрекательство крестьянъ противъ арміи во время проповедей и исповеди. Ложныя данныя для обвинительнаго акта были представлены местыми „украинцами”; следствіе и разбирательство производилось въ Мискольче, но все-таки военнымъ судомъ о. Глебовицкій былъ оправданъ, а потомъ уже въ административномъ порядке отправленъ въ Талергофъ, а затемъ въ Посеймъ в. Вейцъ въ Штиріи. Вернулся домой въ 1917 году и умеръ въ 1923 г. Сынъ его, Николай Павловичъ, бывшій депутатъ австр. парламента, умеръ тамъ-же въ 1918 г. отъ чахотки, нажитой въ австрійской тюрьме.

Дата добавления: 2015-08-10