Лубочные образы в празднично-зрелищной культуре на примере раешных потех

Среди всех площадных зрелищных компонентов праздника наиболее полно описана роль лубка в раешных выступлениях, благодаря исследователям XIX века, которые уже тогда начинают собирать серии народных картинок. И в этом смысле интересно рассмотреть лубочные образы, участвующие в контексте праздника. Об их художественной природе речь пойдет в следующем тексте. Этнографические коллекции хоть и обширны, однако тема, касаемая лубочного изобразительного сопровождения в балаганных театрах, кукольных представлений мало освещена.

Потешные панорамы и райки являлись неотъемлемой частью ярмарочных увеселений на всех праздничных площадках России. Были особенно популярны в XIX-начале XX века. Раёшное представление включало в себя три вида воздействия на публику: изображение, слово и игра. Есть мнение, что название «раёк» происходит от «райского дерева», т.е. первоначально, изображения на картинках были посвящены библейским сюжетам, изображавшим Адама и Еву[14]. В панорамном вертепе же сцены светского содержания вытеснили библейские, приобретя остроту и комичность. Вероятно, переход к светским картинкам был заимствован у иностранных гастролеров. Представления не сразу стали популярны: многие косморамщики практически не имели зрителей.

В Петербурге постоянно рекламируются панорамные зрелища. Сюжеты изображений напоминает пейзажную живопись. Картина обычна была очень большого размера и крепилась к стене полукруглой формы, на фоне которой происходило представление. Зрителям обещали спектакли с показом внутреннего убранства Успенского собора, видов Московского Кремля, Гатлинского дворца, смерти Наполеона, прекрасных усадеб. Сохранилось свидетельство, что на одном из показов демонстрировалось даже землетрясение Лиссабона и долина Шамуни.

Малая панорама-раёк представляла собой аршинный ящик, внутри которого расположены два катка для перематывания длинной ленты, на которой изображены различные картинки реальных и фантастических городов, изображения людей, событий. А впереди встроены два увеличительных стекла. Каждый за небольшую плату мог поглядеть в стекло, раешник же при этом рассказывал различные потешные истории, небылицы и неспешно передвигал картинки.

По утверждению исследователей и свидетельств современников, в райке демонстрировалась именно лубочная изобразительная продукция. Поэтому среди массового зрителя раек, благодаря милому лубочному сопровождению, был очень любим.

Раёк очень быстро становится популярным настолько, что богатые владельцы балаганов нанимали известных раешников для завлечения людей перед их балконными выступлениями, а так же для рекламы.

Глядя на различные зарисовки того времени, становится ясно, что раёшник был схож с обликом карусельных дедов. Это очень занятное одеяние: как правило, серый кафтан, обшитый тесьмой различных цветов, чаще красной или желтой, на плечи крепились пучки цветных тряпочек, на голову надевали шапку-коломенку, так же украшенную яркими лоскутами. На ногах – лапти, вместо бороды – льняная копна. Ящик с картинками обыкновенно расписывался очень ярко.

Успех райка во многом зависел от качества и текстовой наполненности, которая сопровождала изображения. Зазывальные мотивы, поясняющие нехитрые лубочные виды деда-раешника, были колоритны. Фольклорист В. Ю. Крупятская приводит занятный пример: «Покалякать здесь со мной подходи, народ честной, и парни, и девицы, и молодцы, и молодицы, и купцы, и купчихи, и дьяки, и дьячихи, и крысы приказные, и гуляки праздные, покажу вам всякие картинки, и господ, и мужиков в овчинке, а вы прибаутки да разные шутки с вниманием слушайте, да яблоки кушайте, орехи грызите, картинки смотрите да карманы свои берегите. Облапошат!»[14c.66] Гасицкий А. исследовал прибаутки раешников Нижегородских ярмарок: «А это извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, Лександровский сад». Толпа внимательно рассматривала изображение сада. Косморамщик продолжал: «Там девушки гуляют в шубках, в юбках и тряпках, в шляпах, зеленых подкладках; пукли фальшивые, головы плешивы»[14c.72].

Раешник, установив очередную картинку, посвященную моде того времени, продолжал: «Вот, смотрите в оба, идет парень и его зазноба: надели платья модные да думают, что благородные. Парень сухопарый сюртук где-то старый купил за целковый и кричит, что он новый. А зазноба отменная – баба здоровенная, чудо красоты, толщина в три верст» [14c.202]. Смеялись не только над господами, но и над «своим братом». Доставалось всем: горничным, лакеям, мастеровым, писарям, кухаркам, старающимся подражать моде господ.

Талантливые раешники понимали, что речь их, помимо комментирования картинок, еще и должна привлекать остальных, выполняя функцию рекламы. Таким образом, в настоящее театральное действо были вовлечены и смотрящие лубочные сценки и просто прохожие.

Необходимо рассмотреть содержание демонстрируемых картинок более обстоятельно. Если классифицировать эти изображения, то выходит, что тематика была не столь обширна. Внутри каждой темы наблюдается широкая изобразительная вариативность. Во время демонстрации потешных историй можно было увидеть сцены страшного суда, Адама с семейством, портреты великих полководцев (Наполеона, А. В. Суворова, Александара Македонского), государственных деятелей и правителей (Бисмарка, русских царей), героев былин (Илью Муромца, Микулу Силининовича), панорамные изображения городов, античные руины, усадьбы, дворцы, бытовые городские сценки, фантастические зооморфные сюжеты и многое другое [18c.64]. К наиболее старинным сюжетам-свидетельствам относятся Вулкан Везувий –«огнедышащая гора Этна»[18c.65], извергающий огонь, шествие персидских слонов в пестрых попонах и с особым седлом, одиночное изображение расписного слона в статичной позе, сцена ловли невиданной чудо-рыбы в Белом море.

Каждой теме сопутствовал определенный характер комментария: перечисление, название или более фривольные подробные тексты. И если зафиксированные словесные выкрики, прибаутки косморамщиков немногочисленны, текст народной гравюры отчасти восполняет эту утрату. Так, например, в адрес былинных героев, таких как Алеша Попович, Илья Муромец, Еруслан Лазаревич, не допускалось насмешки и излишнего балагурства. Рассказы об их геройстве были торжественны, вызывали чувство гордости у слушающих.

На протяжении многих веков простые, малограмотные люди не переставали изумляться красочности и нарядности народных картинок, сообщения, трансформированные в графические образы, были наиболее доступны для восприятия. Различные газетные новости, взятые из петровских «Ведомостей», посвященные смене монарха, как в России, так и за рубежом, нововведениям, модным диковинкам, необычным происшествиям, подхватывались и разносились актерами-раешниками, тем самым своеобразно продолжалась просветительская деятельность. Тексты прибауток-комментариев кажутся современному человеку наивными, однако они по возможности полно раскрывали суть демонстрируемого.

Народ особенно привлекали картинки-фантасмагории, фантастичные фигуры великанов, невероятные, неправдоподобные сюжеты, описанные детально и остроумно, приобретали новый смысл и воспринимались вполне реально.

В начале XIX века актуальными становятся изображения различных механизированных приспособлений, изобретений науки и техники («Железная дорога Петербург – Царское Село», «Михайло Ломоносов»), жанровые сценки («Спусканье змея и гонянье голубей в Малой Коломне») национальных и театральных костюмов других народов («Фанни Эльслер»), быта и нравов чужеземцев («Охота на львов в Африке»), необычных природных явлений («Комета Бэла»), которые так же потрясают воображение зрителей наравне с историями о сверхъестественном[25c.170].

Рассказы панорамщиков о железной дороге «Железная дорога Петербург – Царское Село» в самом начале ее появления были полны восторга, однако позже они приобретают потешный смысл: «Теперь вот посмотрите сюда, готова для вас новая езда. Не хотите ли повеселиться? по железной дороге в Царское прокатиться? Вот механики чудеса, пар вертит колеса – впереди бежит паровоз и тащит за собой целый обоз. Кареты, линейки и вагоны, в которых сидят разные персоны. В полчаса двадцать верст прокатили, вот и к Царскому подкатили! Стой, выходи, господа, пожалуйте в станцию сюда. Погодите немного, скоро будет готова и Московская дорога. Ну, теперь поедемте назад, уже пары свистят опять. Кондуктор зазывает, дверцы в вагоне отворяет. Садитесь скорей, господа, опоздаете – будет беда. Сейчас паровоз идет, тронулись... вот... Полетели стрелой! Дым валит из трубы полосой. Леса и деревни мелькают! В Питер обратно вот приезжают! Что, каково прокатились! И не видали, как очутились! Вот какова механики сила. Прежде вас кляча возила» [14c.216].

Изображения железной дороги, прибывающих и суетящихся на вокзале пассажиров, паровоза, не выходили из репертуара вплоть до начала XX.

Раешники имели авторитет человека знающего, просвещенного, важно преподнося его: «Это, извольте смотреть, Москва – золотые маковки, Ивана Великого колокольня, Сухарева башня, Усиленский собор (Искажение. Должно быть: Успенский собор в Московском Кремле.), 600 вышины, а 900 ширины, а немножко поменьше; ежели не верите, то пошлите поверенного, – пускай поверит да померит»[14c.227]. А незнание часто обыгрвали: «А вот город Марсель, что не видать отсель»[14c.227]. Не гнушались и лжи, плетя небылицы весело и уверенно: «А эфто, примером, девка Винерка, в старину она богиней бывала, а теперича, значит, она на Спасских воротах на одной ножке стоит, а другою по ветру повертывается; а втащил ее на ворота, стало быть, махину такую, Брюс, колдунище заморский»[14c.228].

Происходит развертывание статичного действа лубка: благодаря подобном текстам смысл картинки только оживлялся, приобретал динамику. Пояснения раешника отражали народные настроения, показывали отношения людей к происходящим изменениям в различных сферах, были горячи и злободневны.

Происходит развертывание статичного действа лубка, сжатый, условный изобразительный знак обретал продолжение, и уже не воспринимался картинной плоскостью - это был полноценный театральный фрагмент: выступления раешников выглядели очень объемно.

Лубки служили поводом к балагурству, происходила подмена понятий, образы –перевертыши были своеобразным символом праздничного мира, в котором так же «переворачивался» существующий порядок.

К примеру, на раешной ленте встречались изображения пожаров, горящих русских изб. Как и положено ярморочной забаве, в повествовании не заострялось внимание на горе и убытках, причиненным этим несчастьем. Зрелищная сторона была куда важнее, а если еще и появлялся повод для сатиры, то за раешником дело не стояло - речи балагуров всегда были остроумны.

Виды пожаров Москвы осмеивались текстом: «А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, московский пожар; как пожарная команда скачет, по карманам пироги прячет, а Яшка-кривой сидит на бочке за трубой да плачет, что мало выпил, да кричит: „Князя Голицына дом горит"»[4c.33]. «А вот пожар Апраксина рынка!.. Пожарные скачут, в бочки полуштофы прячут – воды не хватает, так они водкой заливают... чтобы поярче горело!»[4c.35]

Как уже упоминалось ранее, в лубочном наборе балагура были картинки с видами достопримечательностей русских и европейских городов, многокупольных монастырей и соборов. Это смирная благовейная тема так же выступала предлогом для едких выпадов: остряк сравнивал поведение «барских господ» у себя дома, в России, и за границей. Безобидные виды Палермо и Москвы комментировались так: «А вот андерманир штук – другой вид. Город Палерма стоит; Барская фамилия по улицам чинно гуляет И нищих тальянских русскими деньгами щедро наделяет; А вот, извольте посмотреть, Андерманир штук – другой вид, Успенский собор в Москве стоит. Своих нищих в шею бьют, Ничего не дают»[4c.36] Доставалось и Парижу: «А вот город Париж, Как туда приедешь –Тотчас угоришь!..Наша именитая знать Ездит туда денежки мотать: Туда-то едет с полным золота мешком, А оттуда возвращается без сапог пешком»[4c.37].

И Петербург часто осмеивали из-за его архитектурной чужеродности русской традиции, большом числе иностранцев, проживающих там, столичных нравах: «А вот город Питер, Что барам бока вытер. Там живут смышленые немцы И всякие разные иноземцы, Русский хлеб едят И косо на нас глядят, Набивают свои карманы И нас же бранят за обманы»[14c.234].

Не лучше обходились с Москвой: «А вот московскую картинку покажу, об Екатерининском парке расскажу. В этом парке днем не гуляют даже и куфарки. А ночью и зимой и летом жуликов столько обретается, что всякий прохожий на них натыкается и остается не только без часов, но и без носовых платков. Приходит домой гол как сокол.

...Это городская мостовая! Проезжайте по ней, хотя пять сажень, хотя путь такой не велик, но вам так насует под микитки, что вымотает всю душу до нитки. Штука важнецкая!

...А теперь вам случай представляется посмотреть, как Москва освещается. Кой-где горит электричество, кой-где газ, а на других улицах хоть выткни глаз, зги не видно, вот что обидно!»[14c.247]

Выступавшие косморамщики в конце XIX века, современники смены столетий, заставшие технические новшества на рубеже вех, отразили изменения настроения людей и описывали нововведения, используя такие слова, как газ, электричество и прочее. Однако, по-прежнему, балагурные сообщения были остры, чутко реагируя на злободневные проблемы. Картинки появляются под стать новым слову, впервые они так очевидно идеологизированы.

Пожалуй, наиболее ярко соединение типично фольклорного, традиционного с новейшим, проявилось в пояснениях к батальным картинкам. И раньше встречались лубочные сцены военных действий, пользовавшиеся большим спросом, но в связи с Крымской компанией, выпуск числа подобных листов заметно увеличился, параллельно с этим выпускались картинки, отпечатанные со старых досок, отсылающие зрителя к французским войскам времен 1812 года, русско-турецкой войне 1787-1791 годов, высмеивающие турецкого султана в окружении свиты.

А вот ум, ловкость, смекалка русских воинов прославлялись, благодаря которым победили врага. Самые известные из них - это графические листы, в которых была увековечена память подвигу прапорщика А.П. Щеголева. Вместе со своей батареей, насчитывавшей всего четыре оружия, они мужественно вели бой с неприятельскими кораблями в течение шести часов. Передвижение ленты раёшного ящика сопровождалось словами: «А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, как в городе Адесте, на прекрасном месте, верст за двести, прапорщик Щеголев агличан угощает, калеными арбузами в зубы запущает»[24c.239]. И опять же присказка эта не создает драматического настроения.

С началом крымских военных действий стало известно имя королевы Виктории. Ее изображения были весьма карикатурны. Текст раешников переняли солдаты, переложив его на музыку: «идет на нас войной девка, она очень хитра и еще присоединила к себе две земли»[4c.22]. Занятным свидетельством является песня северных губерний «Англичанка», где описывается Англичанка Васильевна, которая: «которая шатается по морю и не дается в руки царю»[4c.23]. Известна остроумная картинка с изображением английского пейзажа и подписью к ней: «А это – город Лондон. Аглицкая королева Виктория едет разгуляться в чисто поле»[4c.23].

Вина русского командования хоть и обыгрывалось в гравюрах, но упоминание это в устах раешников было не столь саркастичным, скорее комедийным: «А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, как князь Меньшиков Сивастополь брал: турки палят – все мимо да мимо, а наши палят – все в рыло да в рыло; а наших Бог помиловал: без головушек стоят, да трубочки курят, да табачок нюхают, да кверху брюхом лежат». И вот такая бескручинная сценка: «Вот извольте видеть. Салтан машет платком ему грозят штыком завязалась кутерьма огнем горят дома гром пушек кваканье лягушек бабий храпеж ничего не разберешь»[4c.25].

«Вот посмотри турецкую баталию, где воюет тетка Наталья. Сделала по всей деревне колокольный звон, пушечную стрельбу, сама три кочерги разбила, деревню в полон, взяла, а деревня большая: два двора, три кола, пять ворот, прямо Андрюше в огород. Нищим жить просторно. Печей нет, труб не закрывают, никогда не угорают, и гарью не пахнет. Ага, хороша штучка, да последняя»[4c.26].

Перед нами древнейший смеховой прием фольклорного жанра - комедийное снижение битвы, брани, боя, военной неразберихи виден на примерах приведенных выше. Это традиционная форма вполне сочетается с современными событиями.

Конечно, постепенный переход к капиталистическому строю, отмена крепостного права привели к тому, что образовался большой отток крестьян в город, в связи с чем грамотность среди простого населения несколько увеличилась. Однако большие и серьёзные произведения тем не менее были недоступны для понимания. И тогда выручал старый добрый лубок, щедро иллюстрирующий литературу для народа в стиле «дяди Михея». Герои в повествовании говорят простым народным языком, зло отомщено, побеждает светлая сторона, хвастливость наказывается, происходит торжество русского духа.

««Патриотическая» лубочная литература в военные годы горячо воспринималась простым населением, что отразилось и на создании по ее подобию раешных приговоров.

А вот коварный англичан,

Надулся ровно чан.

Хоша он нам и гадит,

Зато и наш брат русский его не гладит.

Супротив русского кулака

Аглицкая наука далека,

И слова мы не скажем,

Уж так-то разуважим, –

Мокренько будет…»[14c.250]

«Популярности этих картинок и приговоров помогало и то, что в народе они являлись как бы продолжением богатырского лубка, тех многочисленных изображений, «на которых почти не было павших русских воинов, но зато вражеское войско беспощадно побивалось... рисовальщиками»[14c.257].

Часто раешники строили свои рассказы по принципу похвальбы, где высмеивались и победители и враги. В серии «военные картинки» 1812 главное место отводилось Наполеону на белом коне на фоне парижских панорам: «А эфта, я вам доложу-с, французский царь Наполеонт, тот самый, которого батюшка наш, Александр Благословенный, блаженной памяти в бозе почивающий, сослал на остров Еленцию за худую поведенцию»[4c.29].

Противоречивость событий XIX века, их разнохарактерность, видны в текстах и картинках раешных обозрений: сочетание традиционной образности, оценок с пояснениями-цитатами из газет вместе с фактами и заимствованным оттуда же мнением на них.

Новейшее в специфическом сочетании со старым многое объясняет в балаганном искусстве раешников, их судьбе. «Раек – непосредственное порождение города, его массовой, «низовой» культуры, он отразил все противоречия, все слабые и сильные стороны народных гуляний и ярмарочных увеселений, отчетливо проявившиеся во второй половине XIX века»[4c.32]

Технические новшества повлияли и на производство самих лубков. Тираж листов, благодаря печатной литографии, увеличился. Тематика лубка расширилась «в сторону беззубого зубоскальства»[24c49]. Все больше начинают иллюстрировать литературные произведения Лермонтова и Пушкина, басни Крылова.

Ближе к XX веку видоизменяется и сам решный короб. На смену переносной коробки приходит стационарный ящик, иногда на колёсах, с тремя-четырьмя стеклами. Картинки больше не прикрепляются к ленте, а приклеиваются к картонке и вставляются в ящик по типу слайда. Старый, наивный, цветистый лубок вытесняется иллюстрациями из журналов, изображения становятся более реалистичными. Речь раешника делается менее сатиричной, и скорее напоминает эстрадную репризу, а то и вовсе рассказ походит на простое объяснение.

«Возмущение вызывала нередкая непристойность приговоров, порой становившаяся чуть ли не гвоздем программы какого-нибудь раешника. Правда, такая возможность была заложена в самой природе массовых народных увеселений. Праздничная раскрепощенность участников ярмарки и гулянья допускала использование запретных тем, и актеры, потешники привлекали публику включением таких картин, прибауток, рассказов, о которых нельзя сказать, чтобы они были удобны для печати»[14c.291]

Общий фамильярный тон, поддерживаемый и приговорами и лубочными изображениями, позволяет саркастично говорить о королеве Виктории, судебных тяжбах, женской хитрости, ехидстве и злонравии, неверности в любовных делах. Такие «вздорные картинки» давались «под занавес»[14c.294] и за отдельную плату.

Неоднородность в своей непристойности картинок объясняется тем, что их изготовление производилось в коммерческих и народно-просветительских целях. Самые неприличные, яркие, смешные, практически всегда служили для украшения праздничных площадок и быстрее всех сбывались граверами балаганщикам, балконным дедам, лицедеям. Встречаются вот такие любопытные образцы и подписи к ним: «глаза просто чудо: один смотрит на вас, а другой в Арзамас», или ««как мадам в кринолине на конька не влезла да перевернулась, и что ейный сосед потому увидел»[14c.303]. Подобные нескромные сценки мирно соседствовали с политическими чаяниями: «Нет хуже в Москве беды, как недостаток воды. Дума дать городу водицы бы не прочь, но боится, что ей в ступе нечего будет толочь»[14c. 304]. Запретные темы, неодобрение подобных листов цензурой, их сенсационность добавляли остроты, особенно раззадоривая публику.

На этих же ярмарках приобретались горожанами и крестьянами и простые, миролюбивого содержания граверные картинки (в лицах русские песни, хороводы девушек, сцены купания коня, стройные здания русских храмов) для украшения своих жилищ, служившие им утешением, развлечением и напоминаем о веселой праздничной жизни. «И, несмотря на то что художественные достоинства лубочных произведений часто были ниже всякой оценки, что народное невежество, суеверия и предрассудки надолго обосновались здесь, популярность их не падала, а увеличивалась, чему в немалой степени способствовало и «озвучивание» их раешниками на ярмарках и гуляньях»[14c.305].

Распространением-продажей лубочных иллюстраций занимались офени (продавцы), при этом свой товар они рекламировали шутками –прибаутками, заимствованными у раешников.

Приобрести гравюры можно было и специальных лавочках, где изображения крепились к натянутым веревкам деревянным прищепками. Тем самым создавался яркий ковровый эффект, благодаря соединению множества цветных маленьких картиночек. Продавец также балагурствовал, привлекая покупателей. Сохранились следующие воспоминания: «Ярмарка и лубок, – писал один из собирателей лубочных картинок, – так тесно связаны друг с другом, что трудно представить себе первую без второго. Продавцы лубочных картинок своими присказками да прибаутками вносили в ярмарочную пестроту и суету немалое оживление, и после балаганов, каруселей и дедов-раешников больше всего толпилось народу у лубочных ларей. В свою очередь это отзывалось и на лубке: немало метких словечек и сочных, ярких образов перешло в него именно с ярмарок, этих центров старого русского балагурства»[5c.22]

Подводя итог исследования, напомним, что русское ярмарочное искусство многое переняло от классического фольклорного наследия, и одновременно являясь лицом новых событий, переносило зрителя в другое измерение, некое волшебное безвременье. На примере раешного обозрения это видно хорошо. Мы убедились, что косморамщики, благодаря их числу и соответственно соперничеству, вносили большое оживление в празднество. Но вот что удивительно, над артистами - бесстрашными переводчиками своей эпохи, имевшими власть над временем, это же время и сыграло злую шутку: в начале двадцатого века практически не остается продолжателей этого старинного артистического ремесла. Но в сознании людей еще долго хранились воспоминания об их выступлениях. Память о былых праздниках хранят и лубочные картинки. Их яркий рисунок, выразительная надпись, бойкое пояснение являются как бы зашифрованным кодом, символом былых лихих дней народных праздничных гуляний.

Дата добавления: 2015-08-10