Дипломатия 88 страница

Должен сказать, что из-за сверхсекретности, запутанности учета, слабости статистической службы, того, что в этих вопросах ВПК привык обманывать не только потенциального противника (что удавалось далеко не всегда), но и руководство собственной страны, у меня сложилось впечатление, что полных размеров военных расходов, как и доли промышленного производства и ресурсов, отвлекаемой на оборону, руководство достоверно даже не знало. А слабые аналитические возможности тех, кто знал хотя бы примерную картину, не позволяли руководителям, принимавшим политические решения, составить хотя бы примерное представление о масштабах негативного воздействия милитаризации экономики на хозяйство, на состояние и перспективы развития общества. Потому на внешнюю и военную политику руководства страны экономические соображения не оказывали большого воздействия.

Интересно, что в отличие от Рейгана президент Эйзенхауэр отверг доводы тех, кто настаивал еще в 50-х годах, что США «должны усилить гонку вооружений, рассматривая ее как форму экономической войны против Советского Союза». Как рассказывал президент известному американскому литератору, публицисту и общественному деятелю Норману Казенсу, сторонники такого взгляда убеждали его, что СССР придется «догонять США в этом соревновании и изымать средства из гражданского сектора экономики, вызывая недовольство населения и угрожая экономической стабильности страны» (Norman Cousins. The Pathology of Power. N.Y.: W. W. Norton and Co., 1987. P. 80 — 81). Президент не согласился с этими доводами. Объясняя свою позицию Казенсу, он сказал: «Самое странное в этих рассуждениях состоит в том, что они игнорируют тот факт, что неограниченные военные расходы, вероятно, создают еще большую угрозу нашей экономике, социальным и политическим институтам, чем советским» (там же).

Действительно, Рейган оставил после себя колоссальный государственный долг, сделал страну из крупнейшего в мире кредитора крупнейшим должником, что и сегодня составляет одну из главных проблем Америки. Произошло также нарастание социальных проблем.

Таким образом, к курсу на нормализацию отношений с Западом наших лидеров подталкивали не столько экономические (хотя и они играли определенную, но не решающую роль), а прежде всего другие мотивы: понимание немыслимости ядерной войны, а потому и бессмысленности форсирования военных приготовлений, необходимость (как оказалось, относящаяся также к США) сосредоточить внимание на внутренних делах, первые ощущения того, что на мир надвигаются новые угрозы (экономическая, экологическая, демографическая и т. д.), которые не могут быть отвращены в условиях «холодной войны».

Уже отмечалось, что не имеет под собой оснований и версия, согласно которой «холодная война», в частности, ее активизация в первый срок президентства Рейгана, разрушила или (согласно мнению просвещенных аналитиков — таких, как Киссинджер) помогла разрушить коммунистический режим, коммунистическую систему в Советском Союзе и его «коммунистическую империю». Это неверно, международная напряженность, враждебность окружающего мира, наоборот, оправдывали и весьма аскетический образ жизни («проживем и скромно — лишь бы не было войны»), и преследование инакомыслящих (ведь они «помогают врагам» — не правда ли?), и бесконечное откладывание демократизации. Так же как оправдывали сплочение (если надо, принудительное) народов Советского Союза, да и того, что называли мировой социалистической системой. Мне очень трудно представить, чтобы события 1У»«— 1989 годов в странах Восточной Европы могли мирно и практически бескровно развертываться в условиях «холодной войны», тем более такого ее обострения, которое произошло в первые годы президентства Рейгана.

Послесловие

Киссинджер обстоятельно и во многом справедливо пишет в своей книге о перенапряжении советского строя, советского общества. Логика его такова — достигнув предела, это перенапряжение привело к коллапсу, к катастрофе. Я согласен с тезисом о перенапряжении и даже о переоценке лидерами СССР своих сил. Но автор книги либо игнорирует, либо не понимает тот факт, что вся система в силу исторических обстоятельств была построена для функционирования в чрезвычайных обстоятельствах, в условиях перенапряжения. И здесь она действовала весьма эффективно -свидетельство тому послереволюционное восстановление России, вторая мировая война, послевоенное возрождение и «холодная война». Главной опасностью для тоталитарного режима, созданного Сталиным и существовавшего по инерции после него (а кое-что не умерло и сегодня), является исчезновение чрезвычайности, нормализация, нормальная жизнь.

Благоприятный вариант развития после того, как такая жизнь наступит — постепенная эволюция в сторону демократизации и социально-ориентированной, рыночной экономики. Неблагоприятный — развал, блуждание между стремлением хотя бы вернуться к прежнему псевдоблагополучию, упадком, ведущим- к статусу развивающегося государства, и хаосом, анархией, грозящими гражданской войной и (или) диктатурой. Сейчас мы на распутье между этими вариантами.

Так что по этим вопросам я не согласен с Киссинджером. Я скорее считаю более правильным мнение, высказанное в январе 1990 года журналом «Time» в связи с номинацией Горбачева «человеком десятилетия» и приводимым ради полемики в книге. Мнение, согласно которому «американская политика (в отношение СССР. — '• ^ либо не соответствовала ситуации, либо задержала коренные перемены в Советско Союзе» (с. 728).

Но дело, конечно, не в том, чтобы искать «виновных». В «холодной войне» не, да, пожалуй, и не может быть победителей. Обе стороны пострадали, израсходов впустую огромные ресурсы, деформируя свою политическую, социальную и духовну жизнь, игнорируя, загоняя вглубь многие социальные и политические проблемы.

Спора нет — ситуация в России, на всей территории бывшего Советского u> ^ сегодня несравненно более нестабильная, трудная, угрожающая конфликтами, ч Соединенных Штатах (единственное, чем можно себя утешать, так это TeM^4*jLL шать сложные проблемы нам предстоит в более благоприятной международной оо новке). Но впечатление, будто СССР проиграл «холодную войну» и теперь как по ^ денный расплачивается многими бедами, создалось главным образом- пото;'нег0 окончание «холодной войны» по времени совпало с началом глубокого внутре ^ кризиса, распада СССР, трудностями становления новых независимых госуд,\> * возникших на его территории, и прежде всего России. Трудности же связаны_ Jj^ ной мере как с объективными сложностями столь крутых перемен, так и с круп • а если они не будут быстро исправлены, даже катастрофическими ошибками, а щенными на этих первых, особо ответственных этапах независимого существова '

Что касается США, которым многие (включая Киссинджера) пРиписываю^ема-«победителя», то и эта страна столкнулась со сложными и непривычными "Р еГ0 ми. Проблемы эти уже привели к поражению на выборах Буша вскоре пои ^ крупнейшего внешнеполитического триумфа — победы в войне в ПеРсидск°" итиЧе-Да и теперь США приходится иметь дело с серьезными экономическими и поли скими трудностями. пбелы» в

Что касается внешней политики, то разговоры о том, что после «поо■" я «холодной войне» мир становится «однополюсным» или «моносверхдержавным \ q в виду гегемонию США), постепенно утихают. Киссинджер в этой связи спРа^оже. пишет, что «Соединенные Штаты на деле находятся не в столь блестящем " телЬ. нии, чтобы в одностороннем порядке диктовать глобальную международную д оНйи ность. Америка добилась большего преобладания, чем десять лет назад, но пс\\> судьбы сила ее стала более рассредоточенной. Таким образом, способность да v

Послесловие

воспользоваться ею, чтобы изменить облик остального мира, на самом деле уменьшилась» (с. 737 — 738).

Прошу читателя извинить за это отступление. Но оно необходимо, чтобы высказаться еще по одной' проблеме, затронутой в книге Киссинджера. Я имею в виду его попытку заглянуть в будущее и в этой связи поговорить о «новом мировом порядке», который предстоит построить после окончания «холодной войны».

Справедливость его представления о том, что с концом «холодной войны» рухнула и прежняя система международных отношений, не вызывает сомнений, как и отдельные предположения о сути этого «нового мира», «нового мирового порядка». Согласен, что «отсутствие как всеобъемлющей идеологической, так и стратегической угрозы дает нациям свободу ведения внешней политики, во все большей степени базирующейся на сиюминутных интересах» (с. 734). Я бы только вместо «сиюминутных» (иногда это так, а иногда речь идет об интересах вполне долгосрочных) написал — «на их собственных национальных интересах». Верно и то, что после окончания «холодной войны» и падения коммунизма западных политиков «в конце пути ожидал не мир, построенный по законам вильсоновского идеализма, но заразная форма того самого национализма, который Вильсоном и его последователями был назван „старомодным"» (с. 558). Согласен я и с тем, что построение «нового мирового порядка» дело сложное, требующее длительных усилий, и «окончательные его формы станут зримы лишь в пределах будущего столетия» (с. 735).

Как же добиться этого столь желанного «нового мирового порядка»? В многополярном, испытываемом на прочность национализмом мире такой «порядок, — отвечает автор на поставленный вопрос, — должен возникнуть в основном, как и в прошлые столетия, из примирения и балансирования соперничающих национальных интересов» (с. 734). Хотя здесь импонирует слово «примирения» и не вызывает сомнения, что известное равновесие интересов было, есть и будет желанной целью политики, мне кажется, что порядка в международных отношениях, тем более нового, по самой идее лучшего, чем прежний, сама по себе столь милая сердцу Киссинджера политика баланса, равновесия сил не обеспечит. Прежде всего из-за того, что политика эта не гарантирует от срывов. Если в прежние времена она могла быть тем не менее приемлемой, оставаясь удобным, нередко эффективным инструментом, то во многом потому, что срыв, в силу ли чьей-то ошибки или объективных причин, мог нести большие неприятности, но, используя медицинский термин, не «терминальный» (то есть не смертельный) исход. Теперь, в ядерную эпоху, это не так. Державы потеряли право на ошибки, а что касается объективных причин срыва, то политики должны их предвидеть и уметь если не устранять, то хотя бы снижать степень риска и возможный ущерб.

Киссинджер, конечно же, лучше многих других отдает себе отчет в том, какие изменения в международных отношениях и внешней политике повлекло за собой появление ядерного оружия. Он пишет, что осознание того, что ядерная война принесет гибель цивилизации, «стало первоосновой грядущих революционных перемен сущности международных отношений» (с. 548). Притом парадоксальным образом и для ядерных держав. «Никогда еще, — замечает он, — разрыв между сверхдержавами и ядерными державами не был столь велик и никогда еще он не был столь „бумажным"». Такие выводы Киссинджеру подсказали в том числе Корейская и Вьетнамская войны. Я бы мог добавить и войну в Афганистане. Не говоря уже о войнах и конфликтах внутренних, как война в Чечне, многолетний кризис в Северной Ирландии и некоторые другие.

Но из книги неясно, как же ядерное оружие будет уживаться с политикой «баланса сил». Ведь эта политика в столь образцовые, по мнению ее автора, периоды прошлого служила Священному Союзу инструментом подавления крупных общенациональных восстаний в ряде стран, а затем «не сработала» в период Крымской войны и была окончательно погребена при Бисмарке в годы войн за объединение Германии вокруг Пруссии.

Послесловие

И дело, конечно, не только в ядерном оружии. Дело и в изменении в последнее время сущности, природы многих конфликтов. Хотел бы процитировать в этой связи высказывание швейцарского профессора Курта Гастейгера, писавшего, что один из феноменов эпохи, наступившей сразу после окончания «холодной войны», заключается в том, что конфликты и войны «происходят внутри государств, между группами, различными по природе и происхождению, такими как этнические и религиозные меньшинства, политические экстремисты и идеологические фанатики. В резулмаге забота о безопасности тоже-перемещается с общего на личный уровень. Общества и индивиды находятся сейчас под большей угрозой, чем государства. А международные организации — от ООН и до разнообразных региональных организаций, начиная с НАТО и кончая Организацией по обеспечению безопасности и сотрудничества в-;Ев-ропе (ОБСЕ) — либо слишком загружены, либо просто бессильны, когда их праш предотвратить, сдержать или уладить эти многообразные конфликты».

Конечно, возникновение конфликтов, вышедших сейчас на первый план, в принципе не связано с концом «холодной войны» — конфликтная ситуация в Северной Ирландии, так же как и терроризм, и многослойный конфликт на Ближнем Востоке и т. д. начались тогда, когда она была в разгаре. После окончания «холодной войны» к ним добавились войны в Югославии, Чечне, Таджикистане, гражданская война в Афганистане и другие. Хотя возникли все они, конечно же, не потому, что «холодная война» окончилась.

Мне кажется заслуживающей внимания "концепция английского историка Эрика Хобсбома, изложенная в книге «The Age of Extremes. A History of the World. 1914-1991» (New York, Pantheon Books, 1994). Он, в частности, подчеркивает, что «холодная война» полностью ликвидировала или отодвинула на задний план все споры и конфликты, которые формировали мировую политику перед второй мировой войной. А поел окончания «холодной войны» многие из них, естественно, возродились и вышли н авансцену политики. Далее, пишет английский историк, «холодная война» ^М?Р°^№'* международную ситуацию и тем самым стабилизировала то, что по сути своей оыло н закрепленным, временным состоянием дел как во внешней, так и во внутренней поли -ке. Естественно, что ее окончание должно было ситуацию разморозить, в какой-то м рт дестабилизировать. И наконец, «холодная война» до предела перенасытила мир ору жием, оставив тем самым после себя мощные мины замедленного действия.

Потому сейчас, на пути — мне не нравится выражение «новый мировои П°Р док» — к новой системе международных отношений предстоит найти разрешение w ^ бы наиболее опасных из этих конфликтов и создать механизмы их урегулирова^и предотвращения. Механизмы не односторонние, не означающие предоставлени ^ ной или нескольким державам роли «всемирных полицейских», а основанные " лее или менее широком консенсусе, в рамках существующих или вновь создав международных организаций — как глобальных, так и региональных. ппйны» И

Другая задача — освободиться от тяжелого груза наследия «холодной ™"™' у прежде всего от неимоверных избытков расползающегося внутри о°Щес™ и силой и оружия, передаваемого, продаваемого, теряемого, краденого или ^я™™ часто попадающего не в те руки. Равно как установить жесткий K0HTP"J'.».вют его мышленностью, производящей это оружие, и над специалистами, который^у покоН. производить, организовывать его производство. В целом — обуздать, а затем ^ ^_ чить с милитаризмом, отравившим в годы «холодной войны» все стороны щества и международных отношений. нтЯльных про-

Конечно, уже решение этих задач, как и решение других *^Me"^MOnoHHMa-блем, способных порождать нестабильность и конфликты, потреоуeiJ"" ния и сотрудничества крупнейших государств и прежде всего США и rot.. Kryet

Потому, заканчивая, хочу высказать некоторые соображения о том,ппедшествую-эту проблему в своей книге Киссинджер. Как можно было ожидатьи з lf «щих ее страниц, трактует в системе координат все той же политики оал<ш

Послесловие

Наконец наступило время, когда нынешняя Россия его не беспокоит. Но, насколько можно понятыиз заключительной главы, ее возможное в будущем возрождение, а тем самым усиление он считает опасным для США. «Господство какой-либо одной державы (явно имеется в виду Россия, хотя, возможно, не одна она. — Г. А.) над любым из составляющих Евразию континентов: Европой или Азией — все еще остается критерием стратегической опасности для Америки независимо от наличия или отсутствия «холодной войны». Ибо такого рода перегруппировка стран способна превзойти Америку в экономическом, а в конечном счете и в военном отношении. Опасности этой придется противодействовать, даже если господствующая держава будет по отношению к Америке настроена благожелательно...» (с. 742). И несколько ниже Киссинджер говорит о том, что Россия, независимо от того, кто ею правит, располагается на территории, которую называют «геополитической сердцевиной», и представляет собой страну, которая «является наследницей одной из самых могучих имперских традиций» (с. 743).

Мне кажется, что в этом контексте не очень доброжелательными выглядят и рассуждения насчет будущих отношений России и государств — бывших республик Советского Союза. Предупреждения насчет того, что особые интересы, связанные у России с этими странами, не должны удовлетворяться путем военного давления или одностороннего военного вмешательства, на сегодняшний день не имеют под собой оснований. Киссинджер, с тех пор как вышла книга, мог убедиться, как неоднозначно принимается в России военное вмешательство даже в Чечне — автономной национальной республике, являющейся частью России (а президент Ельцин, пусть только накануне выборов, признал решение о вводе войск в Чечню ошибочным).

Конечно, по многим причинам, включая неоднозначное отношение к Беловежским соглашениям конца 1991 года, идея воссоединения — пусть не со всеми, но с частью республик или хотя бы серьезного развития сотрудничества с ними в рамках СНГ — не умрет. Но я лично вижу к этому лишь мирный путь. А конкретно — проведение Россией политики, которая бы убедила соседей, что у нее нет великодержавных, имперских амбиций. А также рост понимания в бывших республиках выгод сотрудничества, начиная с экономической интеграции, которая так помогла подъему стран Западной Европы.

Киссинджер также весьма сдержан в отношении американской политики поддержки Западом экономической реформы в России, предостерегает, что политика эта не должна быть самоцелью, не должна подменять «серьезных усилий по сохранению мирового равновесия сил применительно к стране с длительной историей экспансионизма» (с. 743). Я не стал бы оспаривать его сдержанности в отношении поддержки того, что называют реформой. В результате этой «реформы» Россия вот уже четыре года переживает экономический кризис возрастающей интенсивности, нанесший сильнейшие удары и по производству, и по уровню жизни, и по всей социальной сфере, способствующий укреплению позиций как крайне левых, так и крайне правых в российской политике. И в то же время «реформа» не приблизила нас 'к рынку (рассуждения Киссинджера насчет того, что трансформация централизованного планирования в рыночную экономику всегда сопровождается серьезными жертвами, не очень убедительны в свете опыта Китая, Чехии, Венгрии). И поддержка такого рода реформы Западом рождает у значительной части населения антиамериканские, антизападные настроения, а у некоторых даже подозрения, что эта реформа нам специально навязана, чтобы ослабить страну, отбросить ее в «третий мир».

Я считаю серьезной ошибкой Запада столь грубое и откровенное вмешательство в наши внутренние экономические дела, по сути не только подсказывание, но и навязывание модели реформы, совершенно не учитывающей особенностей и подлинных болезней российской экономики, опыта и психологии народа. Ошибкой является и малая содержательность диалога на высоких уровнях, где сейчас нужна предельная четкость и откровенность.

Послесловие

Но хотя все это имеет отношение к российско-американским отношениям и будущему мировому порядку, я несколько отвлекся от главной темы. Мне представляется несомненным сбой в развитии международных отношений после окончания «холодной войны». И то, что на сей счет написано у Киссинджера, не очень-то вдохновляет. Предлагается если не возврат к «холодной войне» (при определенных событиях в наших странах и в международных отношениях его тоже нельзя исключить), то возрождение старых моделей отношений, пусть иногда обеспечивавших более или менее длительную мирную передышку, но неизменно сменяющихся конфронтациями. В этом контексте следует, видимо, понимать и напоминания о том, что Россия, укрепившись, может стать для США источником угроз. Напоминания эти сегодня по меньшей мере несвоевременны, а кроме того, игнорируют другую, более серьезную угрозу, которая связана с опасностью экономического и политического хаоса в России, почти неизбежно ведущего не только к диктатуре, но и к взрыву национализма, возрождению имперских амбиций.

Мне не кажется плодотворным строить сценарии будущего по образцам и моделям прошлого. В этом смысле я больше согласен с упоминавшимся выше профессором Хобсбомом. Он пишет: «Если у человечества есть распознаваемое будущее, то оно не может быть продолжением прошлого или настоящего. Если мы попытаемся строить третье тысячелетие на этой основе, нас постигнет неудача. А цена неудачи, так сказать, альтернатива измененному обществу — тьма».

Пока же остается пбжалеть, что мы и наши партнеры во многом (хотя, надеюсь, не полностью) упускаем почти уникальные возможности радикальной перестройки системы международных отношений и внутренних преобразований на территории бывшего Советского Союза, которые появились после окончания «холодной войны».

Мне кажется, что хотя эта часть книги Киссинджера и содержит немало интересных соображений и наблюдений, она имеет одну фундаментальную слабость — попытку вогнать будущее в прокрустово ложе внешнеполитических концепций прошлого. Могут спросить — а что можно предложить взамен? Сегодня, наверное, ни у кого насчет будущего международных отношений, насчет «нового мирового порядка» нет законченной концепции. Да и не может быть — мы вступаем в мир, где старый опыт, как правильно говорит Киссинджер, не может дать ответа на все вопросы. Они будут пока появляться один за другим (мне кажется, что уже очевидно, например, что одна из первых задач — это преодоление наследия «холодной войны», прежде всего сверхмилитаризации. Но я понимаю, что могут быть и другие мнения).

И я не могу в этом плане не согласиться с последними словами книги, взятыми из испанской пословицы: «Путник! Дорог не существует. Дороги творит идущий».

Академик Г. А. Арбатов

Киссинджер Г.

Дипломатия. Пер. с англ. В. В. Львова / Послесл. Г. А. Арбатова. — М., Ладомир, 1997. — 848 с.

ISBN 5-86218-260-8

Эта книга не случайно стала национальным бестселлером 1994—1995 годов. Перекликаясь с одноименной книгой Г. Никольсона, автор стремится проанализировать факторы, позволяющие оценивать прочность и долговечность того или иного мирового порядка, начиная с Вестфальского мира 1648 года и вплоть до наших дней. Перед читателем предстает ряд политических деятелей «всех времен и народов» — от Ришелье до наших современников. Выступая как участник множества исторических событий новейшего времени, автор рассматривает их как вехи становления так называемого «нового мирового порядка», складывающегося на рубеже XX — XXI веков. При этом в высшей степени интересна попытка прогнозирования хода исторического развития в последующем столетии и определения места великих держав, в частности России, в условиях краха коммунизма и появления новых национальных государств и центров могущества.

Генри Киссинджер Дипломатия

Редакторы А. В. Дорошев, О. Г. Воздвиженская

Научный редактор А. А. Сидоров

Художественный редактор Е. В. Гавршшн

Технические редакторы И. И. Володина, М. А. Страшнова

Корректор Г. Н. Володина Компьютерная верстка А. В. Юшина

ЛР№ 06316 от 14. 12. 93 г. Сдано в набор 12. 02. 97. Подписано в печать 04. 09. 97.

Формат 70x100 1/16. Бумага офсетная № 1.

Печать офсетная. Гарнитура «Тайме». Печ. л. S3.

Усл. печ. л. 62,01 Тираж 3000 экз.

Зак. 2862

ТОО «ВРС»

при содействии Научно-издательского центра «Ладомир» 103617, Москва, К-617, корп. 1435

Отпечатано с оригинал-макета

в полиграфической фирме «Красный пролетарий»

103473, Москва, Краснопролетарская, 16

Любые книги «Ладомира» можно заказать наложенным платежом по адресу:

103617, Москва, К-617, корп. 1435

НИЦ «Ладомир»

Для получения бесплатного перспективного плана издательства и бланка заказа вышлите по этому адресу маркированный конверт

Дата добавления: 2015-08-10