Дипломатия 77 страница

Дипломатия

приятно бы.отнеслись к оказанию России экономической помощи и осуществлению совместных с Россией проектов глобального характера. Но, однако, они заявили бы, что Россия, независимо от того, кто ею правит, располагается на территории, которую Хэлфорд Макиндер назвал «геополитической сердцевиной*, и является наследницей одной из самых могучих имперских традиций3. Даже если заранее постулированным моральным преобразованиям суждено сбыться, они займут время, а за этот промежуток Америке следует повысить ставки.

Не стоит Америке также ждать, что результаты ее помощи России будут сопоставимы с результатами от осуществления «плана Маршалла». Западная Европа в период, следовавший непосредственно за окончанием второй мировой войны, обладала функционирующей рыночной системой, разветвленным бюрократическим аппаратом и, в большинстве стран, демократической традицией. Западная Европа была привязана к Америке наличием военной и идеологической угрозы со стороны Советского Союза, Прикрытая щитом Атлантического союза, экономическая реформа заставила выйти на поверхность подспудную геополитическую реальность; «план Маршалла» позволил Европе вновь обрести традиционную систему внутреннего управления.

Сопоставимых условий в России по окончании «холодной войны» просто не существует. Уменьшение страданий и содействие экономической реформе являются важными инструментами американской внешней политики; они, однако, не подменяют серьезных усилий по сохранению мирового равновесия сил применительно к стране с длительной историей экспансионизма.

В момент написания книги обширная Российская империя, создавшаяся на про тяжении двух столетий, находится в состоянии распада — почти так же, как это ь в период с 1917 по 1923 год, когда она кое-как оправилась, не прерывая своего традиционного экспансионистского ритма. Управлять в условиях упадка дряхлеюшеи перией — одна из самых трудоемких задач дипломатии. Дипломатия XIX века за ^ лила процесс расползания Оттоманской империи и предотвратила перерождени ^ во всеобщую войну; дипломатия XX столетия оказалась неспособной сдержат ^ следствия развала Австро-Венгерской империи. Рушащиеся империи создают двампер-напряженности: одну вызывают попытки соседей воспользоваться слабостью и ского центра, а другую — усилия приходящей в упадок империи восстанови власть на периферии. го q0.

Оба процесса протекают одновременно в государствах — преемниках быв ^^^ ветского Союза. Иран и Турция стремятся повысить свою роль в среднеа^литйче, республиках, где население в основном мусульманское. Но основным геоп ^ ским прорывом является попытка России восстановить свое преобладание ^ территориях, прежде контролируемых Москвой. Во имя сохранения мир стремится к восстановлению в любой форме русской опеки, а Соединенные ^ концентрируя свое внимание на доброй воле «реформаторского» правительс желая заниматься геополитическими вопросами, молчаливо с этим соглаша 'юче, почти ничего не сделали, чтобы обеспечить государствам-преемникам — за ^ ^ нием балтийских государств — международное признание. Визиты в эти ^

стороны высших американских официальных лиц довольно немногочислен ки; помощь минимальна. Действия российских войск на их территории,

Возвращение к проблеме нового мирового порядка

просто их присутствие, редко оспаривается. Москва рассматривается де-факто как имперский центр, точно так же, как она сама трактует себя.

Отчасти это происходит.потому, что Америка воспринимает антикоммунисти-г ческую и антиимпериалистическую революций, происходящие на земле бывшей Советской империи, как если бы они представляли собой единый феномен. На деле они действуют в противоположных направлениях. Антикоммунистическая революция получает значительную поддержку на всей территории бывшего Советского Союза. Антиимпериалистическая революция, направленная против господства России, весьма популярна в новых нерусских республиках и исключительно непопулярна в Российской Федерации. Ибо российские группировки, стоящие у власти, исторически трактуют свое государство в масштабах «цивилизаторской» миссии (см. гл. 7 и 8); подавляющее большинство ведущих фигур в России, независимо от их политических убеждений, отказываются признать крах Советской империи или легитимность государств-преемников, особенно Украины, колыбели русского православия. Даже Александр Солженицын, когда пишет об освобождении России от дьявольского порождения в лице не желающих в ней оставаться инородцев, настаивает, что под началом Москвы должны оставаться Украина, Белоруссия и населенная славянами почти половина Казахстана4, вместе составляющие около 90% прежней империи. На территории бывшего Советского Союза не каждый антикоммунист — демократ и не каждый Демократ отвергает русский империализм.

Реалистическая политика будет исходить из того факта, что даже реформаторское российское правительство Бориса Ельцина сохраняет российские войска на территории большинства советских республик, ныне членов Организации Объединенных Наций, часто против конкретно выраженной воли их правительств. Эти вооруженные силы участвовали в гражданских войнах в ряде этих республик. Министр иностранных дел России неоднократно выдвигал концепцию российской монополии на миротворческую деятельность в «ближнем зарубежье*, что неотличимо от попыток восстановить господство Москвы. На долгосрочные перспективы мира окажут влияние российские реформы, но краткосрочные перспективы будут зависеть от того, можно ли будет убедить российские войска оставаться дома. Если они вновь появятся вдоль границ прежней империи в Европе и на Среднем Востоке, историческая напряженность — сопровождаемая страхом и взаимными подозрениями — между Россией и ее соседями обязательно возникнет вновь (см. гл. 6 и 7).

Россия вынуждена блюсти свои особые интересы, связанные с ее безопасностью в государствах, которые она называет «ближним зарубежьем», — в республиках бывшего Советского Союза — в отличие от земель за пределами прежней империи. Но дело мира во всем мире требует, чтобы эти интересы были удовлетворены при отсутствии военного давления или одностороннего военного вмешательства. Ключевой вопрос — считать ли взаимоотношения России с новыми республиками международной проблемой, подчиняющейся общепринятым правилам внешнеполитической деятельности? Или это производное от российской практики одностороннего принятия решений, на которые Америка постарается повлиять, если вообще этого захочет, апеллируя к доброй воле российского руководства? В определенных районах — например, в республиках Средней Азии, которым угрожает исламский фундамента-

Дипломатия

лизм, — национальные интересы Соединенных Штатов, возможно, параллельны российским, по крайней мере, в той части, в которой речь идет о сопротивлении иранскому фундаментализму. Сотрудничество в этом плане будет вполне возможно в той мере; в какой оно не будет представлять собой сценария возврата к традиционному российскому империализму.

В момент написания этой книги перспективы демократии в России все еще весьма неопределенны, неясно даже, будет ли уже демократическая Россия проводить политику, совместимую с международной стабильностью. На протяжении всей своей драматической истории Россия, в отличие от всего остального западного мира, маршировала под ритм совершенно иного барабанщика. У нее никогда не было церковной автономии; она пропустила Реформацию, Просвещение, век великих географических открытий и создание современной рыночной экономики. Лидеров, обладающих демократическим опытом, очень мало. Почти все российские лидеры — точно так же, как и в новых республиках, — занимали высокие посты при коммунизме; преданность плюрализму не является их первейшим инстинктом, а может оказаться,, и вообще им не свойствен.

Более того, переход от централизованного планирования к рыночной экономике оказался болезненным, где бы он ни предпринимался. Управленческий аппарат не имеет опыта рыночной деятельности и использования факторов стимулирования; рабочие растеряли мотивацию; министры никогда не задумывались относительно фискальной политики. Стагнация, даже упадок почти неизбежны. Ни одной из централизованно планируемых экономик еще не удавалось обойтись без болезненных лишений на пути к рыночной экономике, причем проблема усугубляется попыткой совершить переход разом, одним махом, в соответствии с рекомендациями множества американских советников-экспертов. Неудовлетворенность социально-экономическо ценой Переходного периода позволила коммунистам добиться существенных успехов в посткоммунистической Польше, Словакии и Венгрии. На российских парламентских выборах в декабре 1993 года коммунистические и националистические партии со вместно получили почти 50% голосов.

Даже искренние реформаторы могут увидеть в традиционном русском национ лизме объединяющую силу для достижения своих целей. А в России национализм торически носит миссионерский и имперский характер. Психологи могут спорить, ляется ли причиной этому глубоко укоренившееся чувство неуверенности природная агрессивность. Для жертв русской экспансии различие носит чисто а мический характер. В России демократизация и сдержанная внешняя полити обязательно идут рука об руку. Вот почему утверждение, будто бы мир в перву редь может быть обеспечен внутренними российскими реформами, находит мал верженцев в Восточной Европе, скандинавских странах или в Китае, и именН° в этому Польша, Чешская республика, Словакия и Венгрия так стремятся во Атлантический союз. на

Курс, принимаемый с учетом внешнеполитических соображений, будет наце ^ создание противовеса предсказуемым тенденциям, а не на полнейшую зависимо исхода внутренних реформ. Поддерживая российский свободный рынок и росс демократию, этот курс должен одновременно ставить препятствия российско

Возвращение к проблеме нового мирового порядка

пансионизму. Можно даже на деле утверждать, что реформы только укрепятся, если дать России стимул сосредоточиться — впервые за всю свою историю — на развитии собственной национальной территории, которая, простираясь через одиннадцать часовых поясов от Санкт-Петербурга до Владивостока, не дает повода для появления клаустрофобии.

В период по окончании «холодной войны», американская политика по отношению к посткоммунистической России делает безоговорочную ставку на конкретных лидеров. Во времена администрации Буша это Михаил Горбачев, а при Клинтоне — Борис Ельцин. Оба благодаря будто бы заведомой личной преданности демократии рассматривались как гаранты миролюбия российской внешней политики и российской интеграции в международном сообществе. Буш с сожалением отнесся к распаду горбачевского СССР, а Клинтон смирился с попытками восстановить прежнюю сферу российского влияния. Американские руководители не желают традиционно дипломатически тормозить российскую политику из опасения спровоцировать предполагаемых националистических оппонентов Ельцина (а до этого Горбачева).

Российско-американским отношениям отчаянно необходим серьезный диалог на внешнеполитические темы. России лучше не станет от того, что ее будут рассматривать как обладающую иммунитетом применительно к нормальным внешнеполитическим соображениям, ибо практическим результатом этого явится более тяжкая плата за то, что она окажется безвозвратно увлечена неверным курсом. Американские руководители не должны бояться откровенных дискуссий на тему, в чем американские и российские интересы совпадают, а в чем разнятся. Ветераны российских внутренних битв — не краснеющие от смущения новички, чья уверенность в себе пошатнется от реалистичного диалога. Они вполне способны постигнуть, что такое политика, основывающаяся на взаимном уважении национальных интересов друг друга. На деле они поймут такого рода расчеты гораздо лучше, чем призывы к абстрактному и далекому от жизни утопизму.

Превращение России в неотъемлемую часть международной системы является ключевой задачей нарождающегося международного порядка. Здесь есть два компонента, которые нужно поддерживать в равновесии: оказание поддержки позитивным российским внешнеполитическим стимулам и ограничение российских эгоистических расчетов. Щедрое экономическое содействие и технические консультации необходимы для облегчения тягот переходного периода, и Россию должны охотно принимать в состав институтов, способствующих экономическому, культурному и политическому сотрудничеству, — таких, как Европейское совещание по безопасности. Но российским реформам поставят преграду, а не окажут помощь, если без внимания будет оставлено возрождение российских исторических имперских претензий. Независимость новых республик, в конце концов признанных Организацией Объединенных Наций, не должна молчаливо принижаться согласием с действиями военного характера, производимыми Россией на их земле.

Американская политика по отношению к России должна отвечать интересам постоянного характера, а не подстраиваться под колебания российского внутреннего курса. Если американская внешняя политика сделает своим главным приоритетом Российскую внутренюю политику, то она станет жертвой сил, по сути дела, ей не

Дипломатия

подконтрольных, и лишится всех объективных критериев суждения. Должна ли внешняя политика подгоняться под любое мельчайшее движение революционного по ср процесса? Отвернется ли Америка от России, если там произойдут какие-либо внутренние перемены, которых она не одобрит? Могут ли Соединенные Штаты позволить себе попытаться одновременно отмежеваться от России и Китая и воссоздать во имя внутриполитических предпочтений китайско-советский альянс? Менее назойливая политика по отношению к России в нынешнее время позволит позднее проводить более постоянный по содержанию долгосрочный курс.

Приверженцы того, что я определил в главе 28 как «психиатрическая» школа внешней политики, наверняка отвергнут подобную аргументацию как «пессимистическую». Они заявят, что, в конце концов, Германия и Япония переменили свой характер, так почему бы не Россия? Но верно и то, что демократическая Германия переменилась в противоположном направлении в 30-е годы, и те, кто полагался на ее намерения, внезапно столкнулись лицом к лицу с ее возможностями.

Государственный деятель всегда может уйти от стоящей перед ним дилеммы, делая наиболее благоприятные предположения на будущее; одним из испытаний для него является способность защитить себя от неблагоприятных, и даже непредвиденных, обстоятельств. Новое российское руководство вправе рассчитывать на понимание трудности преодоления последствий семидесятилетнего негодного коммунистического правления. Но оно не вправе рассчитывать, что ему позволят прибрать к рукам сферу влияния, созданную за триста лет царями и комиссарами вокруг обширных границ России. Если Россия хочет стать серьезным партнером в строительстве нового мирового порядка, она должна быть готова к дисциплинирующим требованиям по сохранению стабильности, а также к получению выгод от их соблюдения.

Ближе всего подошла к принятию общепризнанного определения жизненно важных интересов американская политика в отношении своих союзников в районе лантики. Хотя Организация Северо-Атлантического пакта обычно описывалась при помощи вильсонианской терминологии, как инструмент коллективной безопасности, а не союз, и тем оправдывалось ее существование, на самом деле она представля ^ собой институт, где в наибольшей степени соблюдалась гармония между америка ^ скими моральными и геополитическими целями (см. гл. 16). Поскольку ее целью ь^ ло предотвращение советского господства над Европой, она отвечала геополитическ задаче — не допустить, чтобы силовые центры Европы и Азии попали под Ма враждебной страны, независимо от юридического этому оправдания.

Создатели Атлантического союза не поверили бы своим ушам, если бы им зая ли, что победа в «холодной войне» пробудит сомнения относительно будущей ^ их творения. Они считали сам,о собой разумеющимся, что наградой за по°е'!^лИ «холодной войне» явится нерушимое атлантическое партнерство. Во имя этой затевались и выигрывались многие из решающих политических сражений «холод войны». В процессе этого Америка оказалась привязанной к Европе при помоШ стоянных консультативных институтов и системы объединенного военного кома ^ вания — структуры, по объему и продолжительности существования уникальной тории коалиций.

Возвращение к проблеме нового мирового порядка

То, что стало называться «атлантическим сообществом», — ностальгический термин, ставший гораздо менее модным по окончании «холодной войны», —превращалось в нечто, не отвечающее духу времени после крушения коммунизма. Понижать уровень отношений с Европой явилось признаком хорошего тона. Упор на расширение распространения демократии — не важно где — привел к тому, что Америка, похоже, стала обращать меньше внимания на общества, имеющие сходные с ней институты и с которыми она разделяет общность подхода к правам человека и прочим фундаментальным ценностям, чем на другие регионы мира. Основатели атлантической общности: Трумэн, Ачесон, Маршалл и Эйзенхауэр — разделяли предубеждения многих американцев относительно европейского стиля дипломатии. Но они понимали, что без наличия связей с атлантическими странами Америка окажется в мире наций, с которыми — за исключением Западного полушария — у нее почти не будет моральной общности. При данных обстоятельствах Америка будет вынуждена проводить «Realpolitik» в чистом виде, что по сути несовместимо с американской традицией.

Отчасти подобное ослабление внимания объясняется тем, что, будучи наиболее жизненно важной частью американской политики, НАТО, стал само собой разумеющейся частью международной обстановки. Но, возможно, гораздо более важным фактором является тот, что поколение американских руководителей, обретшее известность за последние полтора десятилетия, происходит в основном с Юга или Запада, где у людей меньше эмоциональных и личных связей с Европой, чем у жителей старого Северо-Востока. Более того, американские либералы — знаменосцы вильсонианства — часто чувствовали, что над ними берут верх их демократические союзники, которые скорее следуют принципам национальных интересов, чем придерживаются понятия коллективной безопасности или полагаются на международное право; они ссылаются на Боснию и Ближний Восток как на примеры невозможности договориться, несмотря на наличие общности ценностей. В то же время изоляционистское крыло американского консерватизма — еще одно обличье приверженцев принципа исключительности — подвергается искушениям повернуться спиной к тому, что их раздражает, то есть к европейскому макиавеллистскому релятивизму и эгоцентризму.

Разногласия с Европой похожи на домашние неурядицы. Однако со стороны Европы реальное содействие в решении ключевых вопросов всегда много значительнее, чем со стороны любого другого района земного шара. Честно говоря, следует припомнить, что в Боснии на поле боя находились французские и английские войска, а американских не было, хотя публичная болтовня создавала совершенно противоположное впечатление. А во время войны в Заливе наиболее значительными неамериканскими контингентами были опять-таки британский и французский. Дважды на памяти одного поколения общие ценности и интересы приводили американские войска в Европу. В мире по окончании «холодной войны» Европа, возможно, уже не способна сплотиться вокруг новой атлантической политики, но Америка в долгу пе-ред самой собой и не имеет права отказаться от политики трех поколений в час побе-Ды. Задача, стоящая перед Атлантическим союзом, заключается в том, чтобы приспособить два основополагающих института, формирующих атлантические отношения, а именно Организацию Северо-Атлантического пакта (НАТО) и Европейский Союз

Дипломатия

(бывшее Европейское экономическое сообщество) к реалиям мира по окончании «холодной войны».

Организация Северо-Атлантического пакта продолжает оставаться главным организационно-связующим звеном между Америкой и Европой. Когда формировался НАТО, советские войска стояли на Эльбе в разделенной Германии. Способный, как полагали все, при помощи сил обычного типа пройти через всю Западную Европу, советский военный истэблишмент вскоре заполучил и быстро растущий ядерный арсенал. На протяжении всего периода «холодной войны» безопасность Западной Европы зависела от Соединенных Штатов, и институты НАТО по окончании «холодной войны» все еще отражают подобное состояние дел. Соединенные Штаты контролируют объединенное командование, которое возглавляется американским генералом, и выступают против попыток Франции придать обороне четкий европейский облик.

Движение в направлении европейской интеграции имеет под' собою две предпосылки: если бы Европа не перестала говорить и действовать вразнобой, она постепенно сползла бы на обочину мировой политики; разделенную Германию нельзя ставить в такое положение, при котором она будет испытывать искушение лавировать между двумя блоками и играть на противостоящих силах «холодной войны», натравливая их друг на друга. На момент написания этой книги Европейский Союз, первоначально состоявший из шести наций, вырос до двенадцати и находится в процессе расширения, будучи готов принять в свой состав скандинавские страны, Австрию и, в конце концов, часть бывших советских сателлитов.

Основания, на которых покоились оба эти института, оказались поколеблены крахом Советского Союза и объединением Германии. Советская армия более не существует, а российская армия теперь отошла на сотни миль к востоку. В ближайшем будущем внутренние российские потрясения делают нападение на Западную Европу невероятным. В то же время российские тенденции восстановить прежнюю империю пробудили исторические опасения по отношению к русскому экспансионизму, особенно в бывших государствах-сателлитах в Восточной Европе. Ни один из руководителей стран, находящихся в непосредственной близости от России, не разделяет вер Америки в то, что обращение России на путь истинный является ключом к безопа ности этой страны. Все предпочитают президента Бориса Ельцина его оппонентам, лишь как меньшее из двух потенциальных зол, а не как фигуру, которая может п кончить с их исторической неуверенностью в собственной безопасности.

Появление объединенной Германии усугубляет эти страхи. Зная, что два ко нентальных гиганта исторически либо подминают под себя своих соседей, либо жаются на их территории, страны, расположенные между ними, опасаются воз кающего вакуума безопасности; отсюда их столь интенсивное желание полу защиту Америки, оформляемую.членством в НАТО. да

Если НАТО испытывает необходимость адаптации к краху советского могуше • перед лицом Европейского Союза встает новая реальность в виде объединенно ^ мании, существование которой ставит под угрозу молчаливую Д°гов0ренН0^Ь'икой ляющуюся стержнем европейской интеграции: признание Федеративной Респуол французского политического лидерства в Европейском сообществе в обмен шающий голос в экономических вопросах. Федеративная Республика, таким о Р

Возвращение к проблеме нового мирового порядка

связана с Западом посредством американского лидерства в стратегических вопросах внутри НАТО и французского лидерства в политических вопросах внутри Европейского Союза.

В последующие годы изменятся все традиционные атлантические отношения. Европа не будет, как прежде, ощущать необходимость в американской защите и станет отстаивать собственные экономические интересы гораздо более агрессивно; Америка не захочет идти на значительные жертвы ради европейской безопасности, и перед нею появится искушение изоляционизма в различных обличьях; по ходу дела Германия начнет настаивать на обретении политического влияния, на что ей дает право ее военно-экономическая мощь, и не будет столь эмоционально зависима от американской военной и французской политической поддержки.

Эти тенденции останутся не до конца выявленными, пока у власти будет оставаться Гельмут Коль, наследник аденауэровской традиции (см. гл. 20). И все же он — последний лидер подобного типа. Выходящее на авансцену поколение не имеет личных воспоминаний о войне и о роли Америки в возрождении опустошенной послевоенной Германии. У него нет эмоциональных причин полагаться на наднациональные институты или подчинять собственную точку зрения Америке или Франции.

Величайшим достижением послевоенного поколения американских и европейских руководителей является признание ими того, что если Америка не будет органично связана с Европой, первой придется пойти на вовлеченность в дела второй позднее и при гораздо менее благоприятных обстоятельствах для обеих сторон. Сегодня это справедливо как никогда. Германия стала до такой степени сильной, что существующие европейские институты не способны сами по себе обеспечить равновесие между Германией и ее европейскими партнерами. Не может и Европа, даже включая Германию, справиться в одиночку как с возрождением, так и с развалом России, причем и то и другое — наиболее угрожающие результаты постсоветских потрясений.

Не в интересах ни одной из стран, чтобы Германия и Россия сконцентрировались Друг на друге либо как на главном партнере, либо как на главном оппоненте. Если они чересчур сблизятся, то создадут страх перед кондоминиумом; если будут ссориться, то вовлекут Европу в эскалацию кризисов. У Америки и Европы существует взаимная заинтересованность не допустить, чтобы национальная германская и российская политика бесконтрольно сталкивались в самом центре континента. Без Америки Великобритания и Франция не смогут поддерживать политическое равновесие в Центральной Европе; Германию начнет искушать национализм; России будет не хватать собеседника глобального масштаба. А в отрыве от Европы Америка может превратиться не только психологически, но и географически и геополитически в остров у берегов Евразии.

Порядок, возникший после окончания «холодной войны», ставит перед Северо-Атлантическим союзом три ряда проблем: отношения внутри традиционной структуры союза; отношения атлантических наций с бывшими сателлитами Советского Союза в Восточной Европе; наконец, отношения государств — преемников Советского Союза, особенно Российской Федерации, с североатлантическими нациями и Восточной Ев-Ропой.

Дипломатия

Регулирование внутренних противоречий внутри Северо-Атлантического союза проходит под знаком вечной войны между американской и французской точками зрения на атлантические отношения. Америка осуществляет верховенство в НАТО под знаменами интеграции. Франция, выступая за европейскую независимость, формирует облик Европейского союза. Результатом этих разногласий является то, что американская роль в военной области является чересчур доминирующей, чтобы способствовать европейской политической солидарности, в то время как роль Франции в деле европейской политической автономии слишком назойлива, чтобы обеспечить внутреннее единство НАТО.

В интеллектуальном смысле этот спор отражает конфликт между концепциями Ришелье и идеями Вильсона — между пониманием сущности внешней политики как средства достижения равновесия между различными интересами и пониманием смысла дипломатии как способа утверждения изначальной гармонии. Для Америки объединенное командование i НАТО представляет собой выражение. союзнического единства; для Франции оно выглядит, как предупреждающий об опасности красный флажок. Американские руководители с огромным трудом пытаются понять, как эта страна может отстаивать право на независимые действия, если Америка вовсе не собирается иметь в своем распоряжении такой вариант, как оставление союзника в беде. Франция же видит в неохотном восприятии Америкой независимой в военном отношении роли Европы скрытую попытку гегемонизма.

На самом деле каждый из партнеров следует концепции международных отношений, усвоенной из собственного исторического опыта. Франция является наследником европейского стиля дипломатии, основоположником которого более трехсот лет назад она же сама и явилась. В то время как Великобритания вынуждена была отказаться от роли стража равновесия сил, Франция, хорошо это или плохо, продолжает отстаивать raison d'etat и стоит за четкий расчет этих интересов, а не за стремление достичь абстрактной гармонии. Точно так же убежденно, пусть даже в течение более краткого отрезка времени, Америка претворяла в жизнь вильсонианство. Уверенная существовании изначальной гармонии, Америка настаивала на том, что, поскольку задачи, стоящие перед Европой и Америкой идентичны, европейская автономия является вещью либо ненужной, либо опасной.

С двумя величайшими европейскими испытаниями современного периода — ин фацией объединенной Германии в систему Запада и отношением Атлантического юза к новой России — нельзя справиться путем буквального применения госул^ ственной политики Ришелье или Вильсона. Подход Ришелье поощряет национал отдельных европейских стран и ведет к фрагментарной Европе. Вильсонианство чистом виде ослабило бы европейское чувство общности. Попытка построить ев пейские институты на базе оппозиции Соединенным Штатам в итоге разрушит европейское единство, так и атлантическую общность. С другой стороны, Coe^.j0) ным Штатам не следует бояться подчеркнутого европейского единения внутри ' поскольку трудно себе представить автономные европейские военные действия к бы то ни было масштаба где бы то ни было без американской политической и риальной поддержки. В конце концов, не объединенное командование обеспе единство, а ощущение взаимно разделяемых политических и оборонных интере

Возвращение к проблеме нового мирового порядка

Противоречие между Соединенными Штатами и Францией, между идеалами Вильсона и Ришелье, оказалось в хвосте событий. Как Атлантический союз, так и Европейский Союз являются неотъемлемой составной частью здания нового и стабильного мирового порядка. НАТО — наилучшая защита от военного шантажа, откуда бы он ни исходил; Европейский Союз представляет собой существенно важный механизм обеспечения стабильности в Центральной и Восточной Европе. Оба института необходимы, чтобы приспособить бывших сателлитов Советского Союза и государства-преемники к мирному международному порядку.

Дата добавления: 2015-08-10