Меган Харт Голые 17 страница

– Оливия… черт, у меня так плохо это получается!

Алекс явно хотел обнять меня, и я позволила ему это сделать. Теперь его дыхание касалось моей щеки. Мне не хотелось отпускать его – ни в Мексику, ни вообще куда бы то ни было.

– Что именно? – спросила я.

– Жить вот так. Быть в…

Я внимательно смотрела на Алекса целую минуту, прижимаясь к нему.

– Быть в отношениях, ты имеешь в виду?

– Да.

Я потерлась щекой о рубашку Алекса и вдохнула его запах.

– В отношениях лажает каждый.

Рука Алекса приобняла меня за шею и немного откинула мою голову, чтобы я могла взглянуть на него.

– Я думал, это будет легче.

– Чем что?

– Чем не быть в отношениях, – серьезно ответил Алекс.

Мои пальцы пробежали по пуговицам его рубашки.

– Сколько романов у тебя было?

– Ни одного, похожего на этот.

Его признание тут же улучшило мое настроение.

– Ты мне льстишь.

Алекс ничего не ответил, но и не отстранился. Это сделала я.

– А у меня было несколько романов, – сказала я. – И ни один из них не был похож на предыдушие. Ни один из них не был похож на наши отношения. И ни один из них не был легким. Если ты…

Я судорожно вздохнула, из последних сил пытаясь не поддаться так и подступавшей истерике. И продолжила:

– Если ты любишь кого-то, нужно просто работать над отношениями. А не убегать от проблем.

– Я ведь уже сказал тебе, что не убегаю. Это деловая поездка, только и всего.

– Ты ушел от меня той ночью и не сказал, что уезжаешь, – парировала я и, немного помолчав, добавила: – Почему?

– Мне было не по себе. Нужно было оказаться в своей собственной постели. И я не хотел тебя будить.

Беспокойные складки залегли у меня на лбу.

– Ты был болен, чувствовал себя плохо?

Он помедлил.

– Нет.

– Но тебе было не по себе. Это из-за меня? – Я скрестила руки на груди, ощущая себя в высшей степени неловко.

– Это произошло, потому что… Черт, я не знаю. – Он провел рукой по своим волосам. – Мне просто нужно было немного побыть одному. Это – все. Ничего страшного?

– Все в порядке. Конечно, я понимаю. Я – не какая-то там безумная стерва, которая не может позволить тебе и минутку побыть одному!

Его глаза стали холодными, бесстрастными.

– Я никогда и не говорил, что ты такая. Не приписывай мне эти слова!

– Прости.

– Почему мы снова ругаемся?

Я вздохнула:

– Не знаю.

– Черт, – беспомощно бросил Алекс, словно не мог постичь смысл происходящего.

– Это случается, малыш, – грустно ответила я. – Люди ссорятся. Даже если любят друг друга.

Я не ожидала поцелуя, и от прикосновения губ Алекса у меня перехватило дыхание. Я всегда реагировала на его поцелуи именно так, и все-таки сейчас проявление нежности было иным. Не чувственным. Не страстным. В этом поцелуе ощущалась потребность, но не сексуальная, иного рода. Алекс прижал меня к себе еще ближе, и, хотя высился надо мной, обвивая своими сильными руками, именно я держала его в объятиях.

– Ты любишь меня? – спросил он, зарывшись в мои волосы.

– Да, Алекс. Люблю.

– Почему?

– Просто люблю. Так уж вышло. Я не знаю почему. Но думаю, полюбила тебя тогда, когда ты впервые меня поцеловал.

Алекс рассмеялся:

– Чушь собачья! Нельзя влюбиться в кого-либо так быстро.

Я взглянула на него:

– А что, если на самом деле влюбляешься?

– Если ты можешь влюбиться так быстро, то можешь и разлюбить так же быстро.

– Ты этого боишься?

Он на мгновение стиснул меня еще крепче, а потом медленно отошел назад.

– Не знаю. Да. Нет.

Мне хотелось узнать, в кого он был влюблен прежде и почему закончились те отношения. Сколько времени ему потребовалось, чтобы оправиться после расставания. И сколько раз это с ним происходило. Но я не спрашивала ни о чем.

Алекс повернулся ко мне:

– Когда я познакомился с тобой, ты еще любила Патрика.

Это был не упрек, а сущая правда, но я снова почувствовала себя неловко.

– Любить и быть влюбленной – совершенно разные вещи.

– Пустая игра слов, – мрачно заметил Алекс. – Ты все еще любишь его?

– Я не разговаривала с Патриком несколько месяцев, Алекс. Неужели тебя действительно это еще волнует?

– Нет.

Мне оставалось только поверить Алексу – только потому, что до сих пор еще ни разу не удалось уличить его во лжи.

– Я люблю тебя, – произнесла я. – Не знаю, как или почему это произошло. Бог его знает почему, ведь ты точно не был номером один в списке парней, с которыми я могла попытать счастья.

Я предупредительным жестом вскинула руку прежде, чем Алекс смог ответить, и добавила:

– Но я знаю, что ты – не Патрик. И понимаю, что между нами все иначе. Я верю тебе, когда ты говоришь, что не лжешь.

– Я никогда не утверждал, что не лгу. Черт возьми, я лгу все время. Я лишь говорил, что не буду лгать тебе.

– Так что же отличает меня от остальных? – Я проглотила и гнев, и слезы, и все, что в конечном итоге могло бы привести нас к ожесточенной ссоре.

– Я не знаю, – ответил Алекс. – Ты просто есть. Я чувствую так, потому что хочу, чтобы ты была. Просто хочу, чтобы ты была в моей жизни.

– Тогда этого вполне достаточно, верно?

Мы молча смотрели друг на друга, стоя на расстоянии вытянутой руки, но сейчас эта дистанция казалась чуть ли не пропастью. Алекс первый сделал шаг вперед, чтобы взять меня за руку. Его длинные, сильные пальцы сжали мои.

– Я хочу, чтобы наши отношения развивались.

Мои губы растянулись в улыбке.

– Я тоже.

– Мне нужно собираться, – сказал Алекс спустя несколько минут, когда мы от души нацеловались, наобнимались и закончили со всеми этими любовно-сентиментальными штучками. – Хочешь помочь?

– Тебе явно не нужна моя помощь.

– Это правда. Но ты можешь поговорить со мной, пока я буду укладывать вещи.

Я потянулась на цыпочках, чтобы поцеловать уголок его рта. Еще совсем недавно я с готовностью согласилась бы на это предложение и отправилась с Алексом заниматься любовью среди груд его нижнего белья и носков. Теперь я лишь покачала головой и, сжав ягодицы Алекса, шутливо пихнула его в грудь.

– Мне нужно кое-что доделать здесь. Позови меня, когда закончишь.

Алекс был слишком умен и прекрасно понимал мои чувства, однако спорить не стал. Он лишь настоял на том, чтобы опять поцеловать меня. Потом проводил к двери и еще раз остановил поцелуем, уже на самом пороге.

– Во сколько ты завтра уезжаешь?

– Рано утром. Мне нужно быть в аэропорту в шесть.

– Я отвезу тебя, – предложила я. – Тогда тебе не придется бросать там свою машину.

– Ты не должна этого делать. Но – хорошо, договорились, – улыбнулся он.

И снова поцеловал меня.

– Должно быть, с моей стороны это и есть настоящая любовь – встать ради тебя ни свет ни заря. Ты ведь знаешь это, правда?

– Знаю, – кивнул Алекс.

Когда Алекс уехал, у меня вдруг образовалось много времени. Я использовала его с толком, занимаясь уборкой своей квартиры и работой в студии. Я пахала на полную смену в «Фото Фолкс» каждый день и умудрилась втиснуть в свой напряженный график несколько частных фотосессий – точно так же, как и пару заданий по рекламным кампаниям. Местные проекты оплачивались не слишком хорошо, но это все-таки было лучше, чем ничего, и я поклялась вложить каждый заработанный цент в свое дело. Вот так: жить, чтобы работать, работать, чтобы жить.

А еще я наверстывала упущенное в чтении. Одолела несколько романов, но главным образом – научно-популярную литературу. «Как быть евреем». «Иудаизм для «чайников». И еще несколько других, нерелигиозных книг о принципах консервативного иудаизма.

Мне казалось, что это был некий компромисс, нечто между ничем и… всем.

Я думала, что начинаю постигать религию – постепенно, шаг за шагом. Не внезапно, не сразу – впрочем, что в этом мире происходит сразу, кроме, возможно, любви? И кстати, даже на осознание своих собственных чувств нужно время.

Я скучала по Алексу.

Не только по его губам и рукам или этому прекрасному, восхитительному члену. Не только по его ехидной улыбке и манере говорить смешные вещи с невозмутимым видом. И не только по тому, как он говорил это свое «черт» – без раздражения, выражая в одном только слове множество чувств и эмоций.

Я скучала по тому, как он тихонько стучал в дверь моей ванной перед тем, как войти, хотя меня никогда не смутило бы его невольное вторжение. Скучала и по тому, как он останавливался у полки в магазине, чтобы взять мороженое, которое я любила. И по тому, что он не забывал забрать почту – и никогда, никогда не вскрывал мою корреспонденцию, хотя я, вероятно, вряд ли смогла бы удержаться от искушения на его месте. Я скучала и по мелким деталям, связанным с Алексом, и по нему самому, целиком.

Он не звонил, но время от времени присылал мне довольно откровенные, сексуальные сообщения. Не каждый день. Но и не редко.

– Что-то ты плохо справляешься, – заметила Сара, взглянув на сэндвич с тунцом, который я купила в пиццерии J & S Pizza, расположенной вниз по улице.

– Что?

– Сама посмотри. – Она показала на мою тарелку. – Ты почти ничего не ешь.

Я погладила себя по животу:

– Спасибо, я и так нагрузилась печеньем.

Сара засмеялась:

– Рада, что кто-то с ними расправился! Я напекла так много противней печенья с арахисовой пастой, что теперь меня воротит от одного его запаха!

– Да, ничего хорошего из этого не вышло, – отозвалась я, и сама толком не зная, о чем именно говорю: о кулинарных подвигах подруги или ее личной жизни.

Сара пожала плечами:

– Возможно. Но это уже не важно. Все кончено. Даже до того, как началось.

Я ощутила резкий укол совести. В последнее время я была так поглощена Алексом, что мы с Сарой пересекались не так часто, как раньше. Подруга не жаловалась, не заставляла меня чувствовать себя виноватой, и я была спокойна, зная, что она занята своими собственными делами – Сара была не из тех, кто будет сидеть сложа руки. Я чувствовала себя еще более виноватой за то, что не замечала, как она ни разу не упрекнула меня в невнимании.

– Я его знаю?

– Нет. Черт, я и сама едва его знаю. – Сара собрала пальцем крошки своего сэндвича и отправила их в рот. – Переходим к чипсам.

Я подбросила ей небольшой пакет, который забрала из пиццерии вместе с сэндвичами. Изучив пакет, Сара покачала головой и бросила его на стол.

– Свинина, – констатировала она.

– Нет! – Я схватила пакет и посмотрела сама. – Какого черта? Кто, скажи на милость, продолжает делать чипсы на свином сале?

– «Бабушка Утц», – засмеялась Сара. – А что насчет остальных чипсов? С солью и уксусом должны подойти.

Я протянула ей другой пакетик, изучая его в своей руке.

– Извини. Мне стоило сразу проверить.

– Ты не должна заботиться о том, чтобы еда, которую я кладу в свой рот, не отправила меня прямиком в ад. – Сара открыла пакет с чипсами и засмеялась. – Если бы я, конечно, верила в существование ада.

Я отложила в сторону чипсы, приготовленные на свином сале, – я не придерживалась кашрута, но знала о его законах достаточно много, чтобы внезапно почувствовать отвращение к неподобающей пище.

– Моя мать обязательно обратила бы на это внимание. Она тоже вышла бы из себя, вручи я ей случайно этот пакет.

Сара тактично фыркнула:

– Что тут скажешь… У твоей матери свои собственные пунктики, ведь верно? Точно так же, как и у всех нас, подруга. Как и у всех нас.

Сара глубокомысленно кивнула и съела еще один ломтик чипса, потом подняла стоявшую рядом с ней на полу бутылку колы и сделала большой глоток. Наконец, откинув голову, подруга уставилась в потолок с его голыми балками:

– Здесь не помешают китайские фонарики.

– Что?

– Тебе нужно повесить несколько китайских фонариков. Возможно, гирлянду. Сделать мягкий, рассеянный свет вот там, над теми балками и по периметру. Это создаст в комнате более уютную атмосферу, нисколько не умалив внушительного впечатления от высоты потолка.

– Ты сама так впечатляюще рассуждаешь…

– Только на это я и способна, а еще мне по силам кое-как дефрагментировать твой компьютер, – усмехнулась она. – Впрочем, ты и сама умная, раз приобрела «Макинтош». С ним и возиться не придется.

Мы ели и болтали. О парнях и шмотках. Передачах по телику. Книгах. Снова о парнях. И опять о парнях. Об известных парнях, не о тех, с которыми на самом деле спали.

Из кармана Сары вдруг запищал телефон. Она даже на него не взглянула. Ситуация была настолько очевидной, что я не удержалась от комментария:

– Это он?

Сара подернула плечами:

– Может быть.

– Ничего себе, и ты не ответила?

– Я не собираюсь бежать по первому зову, если кому-то захотелось секса.

Я обвела взглядом следы нашего дневного пикника на полу.

– Кто будет звонить с предложением о сексе в три часа дня в субботу?

– Парень, который занят все оставшееся время, – резко бросила Сара.

Подобная реакция подруги, впавшей в настоящую ярость из-за неизвестного мне парня, заставила насторожиться. Сару было непросто вывести из себя, но на сей раз, вспыхнув от гнева, она еще долго, очень долго не могла успокоиться.

– Хочешь поговорить об этом?

– Если честно, как это ни удивительно, нет. – Сара метнула в меня взглядом. – А как сама? Желаешь излить восторги по поводу своего идеального мужчины?

– О, он не идеален. Далеко не идеален.

Сара усмехнулась:

– Я видела его, Лив, и он просто чертовски, охренительно идеален!

– Сара, – с нежностью произнесла я, – ты любишь парней. Всех парней. Тебя возбудил бы даже Квазимодо!

– Эй, полегче, уродливые парни – лучшие в оральном сексе! И не надо оскорблять меня только потому, что я – за равные возможности для всех парней, желающих попрактиковаться в куннилингусе!

Мы залились хохотом.

– Ну конечно, лучше уродливый парень с длинным языком, чем красавчик с мягким членом!

– Пфф… Ты-то откуда знаешь?

Мы еще немного посмеялись.

– Когда он возвращается? – спросила Сара.

– Завтра. Я должна забрать его в аэропорту после вечеринки по случаю дня рождения Пиппы.

– О-о-о, это – любовь! Подумать только, забираешь его в аэропорту! Эй, я жду приглашения на роль подружки невесты!

Мой смех зазвучал немного неестественно.

– Ага, только мы чуть-чуть опережаем события, ты так не считаешь?

Сара помедлила, пытаясь освободить руки от оберточной бумаги и салфеток. Потом пожала плечами и выбросила мусор в огромную урну у двери.

– Просто не исключай такой возможности – вот что я имею в виду.

– Я так не думаю, – честно ответила я. Любовь была одной вещью. А брак – совсем другой.

– Моя сестра тоже так говорила. А посмотри на нее сейчас!

– Твоя сестра выходила замуж четыре раза!

Сара похлопала ресницами и прижала руки к груди:

– И каждый раз – как последний!

– Определенно такой подход к браку – не пример для подражания.

– Мне кажется, она трижды обжигалась, и каждый раз возрождалась снова. Возможно, некоторые считают ее дурой, – сказала Сара. – Но я думаю, что ее пример лишь доказывает: нужно давать любви шанс, даже если чувства могут причинить боль.

– Ха… – Я задумчиво прикусила щеку изнутри. – И это справедливо для всех, включая тебя?

– О, черт возьми, нет, – признала подруга. – Я бегу от этого дерьма так быстро, как только могу.

– А у меня новые туфельки. – Пиппа показала на свои ноги, сначала – на одну, потом – на другую. – Мой папочка Девон купил их мне. А мой папочка Стивен купил мне это платье.

Девчушка закружилась, а я принялась ее фотографировать, снимок за снимком. Камера, которую подарил мне Алекс, ощущалась в руке не так, как я привыкла. Поэтому и фотографии получились другими: многие вышли смазанными или смещенными относительно центра. Но даже при этом некоторые из снимков показались мне великолепными.

Мне – но не Пиппе. Она потребовала показать получившиеся фотографии на экране камеры и внимательно посмотрела их, хмурясь каждый раз, когда они представляли ее не в лучшем свете. Надувшись, Пиппа сложила свои маленькие ручки на груди и так энергично покачала головой, что ее завитки разлетелись во все стороны. Но через мгновение она уже была воплощенной прелестью, позволив мне сделать еще один снимок.

– Ливви! – Девон распахнул руки, чтобы обнять меня, и я на целую минуту теплого приветствия потерялась на фоне его мощной фигуры. Он развернул меня, положив руку мне на плечи. – Мне бы хотелось, чтобы ты познакомилась с некоторыми нашими гостями.

«Некоторыми» оказались буквально все присутствующие на вечеринке. Девон и Стивен расстарались, основательно потратившись ради празднования дня рождения Пиппы: во дворе за домом вырос надувной замок, обслуживал вечеринку приглашенный персонал. На столе высилась гора подарков, а одетые персонажами Диснея официанты разносили подносы с излюбленными детскими угощениями вроде куриных палочек или маленьких хот-догов. Я взяла несколько куриных палочек, но отказалась от хот-догов, подумав, что в них может оказаться свинина. Я не знала почему, но это показалось мне правильным.

– Лия, это моя подруга Оливия. – Пиппа за руку подвела ко мне другую маленькую девочку.

Они обе внимательно посмотрели на меня. У Лии были длинные темные локоны, большие карие глаза и красивая темная кожа. На девочке красовалось симпатичное платьице, которое, впрочем, уже немного помялось, да и бант на волосах съехал в сторону. Уголки ее рта были перепачканы шоколадом.

– Привет, Лия.

Пиппа многозначительно кивнула:

– У Лии два папы. Как и у меня.

Можно было не сомневаться, что у многих детей, приглашенных на эту вечеринку, тоже было по два папы – или по две мамы. Не уверена, правда, что Пиппа хотела услышать от меня что-то в этом роде. Если вас когда-нибудь ставил в неловкое положение четырехлетний ребенок, вы поймете, что я тогда почувствовала.

– Я росла в животике Ливви, – вдруг вскользь, как ни в чем не бывало, заметила Пиппа.

Ошеломленная, я начала заикаться:

– Кто… кто с-ск-к-казал тебе это?

– Папа Девон показал мне картинку того, как я там сидела.

Я бросила взгляд поперек комнаты, туда, где Девон болтал с двумя другими мужчинами. Стивена в поле зрения не было.

– А твой папа Стивен знает об этом?

Пиппа вскинула обе брови и уперла ручки в свои бедра.

– Еще как! Я не росла в его животе, разве ты не знаешь? Мальчики не рожают детишек, они только отдают эту… как ее… перму!

Лия внимала этим откровениям, удивленно распахнув глаза, и не произносила ни слова. Я же мучительно пыталась вспомнить о фотографиях периода моей беременности. Я фотографировалась совсем мало, и моих снимков у Девона точно не было. Кроме…

– А на что была похожа та картинка, Пиппа?

Но девочка уже отвлеклась, принявшись танцевать и петь под неожиданно вырвавшуюся из колонок песню «Часть твоего мира», которая звучала в мультфильме про Русалочку. Я схватила Пиппу за рукав платья, чтобы снова завладеть ее вниманием.

Существовала только одна фотография, которую она могла видеть, – черно-белый автопортрет с раздутым животом, снимок, который я сделала всего за несколько дней до родов. Тогда я ощущала себя огромной, созревшей, готовой взорваться изнутри. Женственной и дородной. Груди, напоминавшие дыни, покоились на гладком, тугом барабане живота. Пупок стал выпуклым. После рождения дочери мое тело изменилось, причем навсегда. В свое время никто не предупреждал меня об этом.

– Пиппа, милочка, а как ты поняла, что это была я?

– Я видела леди, – сказала она.

– Какую леди?

– Леди на фотографиях, глупенькая. – Пиппа, все еще танцуя, махнула рукой. – Она есть и на некоторых из тех, которые ты сделала сегодня.

И девчушка унеслась прочь, волоча за собой Лию. Я посмотрела вслед дочери, потом приподняла камеру и принялась нажимать на кнопку, рассматривая сделанные за сегодняшний день снимки. Многие из них, снятые в движении, были смазанными, некоторые – не в фокусе. Несколько фотографий Пиппы были четкими, как стеклышко, лишь на заднем плане виднелась какая-то слабая тень, пушинка, которую можно было принять за очертания маячившей за спиной девочки фигуры.

Леди.

Прошло довольно много времени, прежде чем она снова появилась на моих снимках. Улыбаясь, я прижала камеру к себе, прямо к сердцу.

– Привет. Оливия?

Обернувшись, я увидела стоявшего рядом блондина, с которым до этого беседовал Девон.

– Да, привет.

Мужчина протянул руку:

– Чед Кавана. Папа Лии.

– О, очень приятно! Я только что познакомилась с вашей дочерью. Она восхитительна.

Он усмехнулся:

– Знаю. Девон показал нам несколько великолепных фотографий Пиппы, которые вы сделали. Мы с моим партнером, Люком, хотели бы узнать, можно ли договориться с вами, чтобы сделать несколько портретов нашей дочери.

– О, без проблем! Конечно. – Я нащупала в своей сумке визитку и вложила ее в руку нового знакомого. – Девон говорил вам, что я тружусь еще и в «Фото Фолкс»? Так что у меня довольно необычный график работы.

– Ничего страшного. Мы обязательно найдем подходящее время. – Чед посмотрел мимо меня, туда, где Пиппа и Лия забирали куриные палочки у отнюдь не маленькой русалочки-официантки. – Эти двое – такая прекрасная парочка! Я думал, что моя Лия – вылитая принцесса! Но Пиппа… вау!

Я засмеялась:

– А она что, какая-то другая, да?

– Она – красивая маленькая девочка.

Мне оставалось только гадать, знает ли Чед, что я – биологическая мать Пиппы. Я спрашивала себя, стоит ли рассказать об этом, раз он так нахваливает мою родную дочь. Девона это явно не обеспокоило бы. А вот Стивена – да.

– Конечно, она такая, – ответила я.

– Ее портреты, которые вы сделали, выше всяких похвал. Просто изумительно!

Я улыбнулась:

– Спасибо.

– Давно занимаетесь фотографией?

Всю оставшуюся часть вечеринки мы проговорили о фотографии и искусстве, детях и работе. Обсудили жизнь в Центральной Пенсильвании и то, какой необычной она кажется, когда переезжаешь сюда из других мест. Чед вырос поблизости, но долгие годы жил в Калифорнии. А я была родом из пригорода Филли.

– Какая красивая цепочка, – заметил Чед через некоторое время, когда мы наблюдали, как дети собираются вокруг, чтобы разбить пиньяту.

Я приподняла камеру, чтобы навести на фокус.

– Спасибо. Эту цепочку подарила мне мать.

– Вы – иудейка?

Вспышка. Щелчок. Я прижала камеру к лицу.

– Гм…

Он засмеялся:

– Моя сестра – иудейка. Именно поэтому я и спросил.

Я сфотографировала маленького мальчика в галстуке-бабочке, который попытался ударить по пиньяте в форме морской звезды так сильно, как только мог. На фигуре даже вмятины не осталось. Я взглянула на Чеда.

– Ваша сестра? Но не вы?

– Она обратилась в иудаизм незадолго до замужества.

– А!

– Простите, это не мое дело. Просто она необычная. Эта цепочка с кулоном, я имею в виду… Довольно эффектная.

Я коснулась украшения на своей шее и на мгновение опустила камеру.

– Благодарю вас. Это был один из тех подарков, что заставил меня сказать «Какого черта?!», но потом я все-таки стала его носить.

– У меня есть несколько свитеров из той же серии.

Мы рассмеялись. Я сделала еще несколько снимков детей, потом запечатлела, как Девон, разочарованный неудавшейся расправой над пиньятой, вытащил пригоршню лент жевательной карамели из задней части морской звезды и раздал угощение каждому ребенку. Потом уже все маленькие гости принялись вытягивать сладости из пиньяты. Я подумала, что дети и без того сегодня наелись сладкого, но, с другой стороны, не мне ведь пришлось бы разбираться с их зубной болью позже…

– Так что… ваша мать – иудейка, а вы – нет?

Я отвернулась от сладкого беспредела.

– Это долгая история, но – да. Что-то вроде этого. Не могу точно объяснить.

– Я привык во все совать свой нос, – заметил Чед, но в его голосе не было ноток неловкости. – Простите. Мне кажется, я так любопытствую, потому что немало думаю об этом в последнее время – теперь, когда Лия становится старше. Мы хотим, чтобы она познакомилась со всевозможными верованиями и культурами, понимаете? Ни одного из нас нельзя назвать по-настоящему религиозным. Мне бы хотелось, чтобы Лия знала что-то помимо Санты и пасхального кролика. Люк – оптимистичный агностик.

– А что это значит?

– Агностик – это тот, кто не уверен, что Бог есть, но надеется на это.

Мы снова засмеялись. Я наслаждалась его компанией, думая о том, как иногда простое общение может перерасти в дружбу – в самых невероятных местах и по самым неожиданным причинам.

– Мой папа – ярый католик, – объяснила я. – Моя мама стала правоверной иудейкой. А когда я была маленькой, они не были религиозными. Родители оставили мне возможность самой выбрать веру, когда вырасту. И теперь… я никак не могу решить, во что же мне верить.

– Правда? – нахмурился Чед. – Понимаете, это то, что я пытался объяснить Люку, но его ведь не убедишь…

Мы оба взглянули на его спутника жизни, привлекательного темнокожего мужчину с бритой наголо головой и громким заразительным смехом. Я перевела взгляд на Чеда:

– Хотите услышать мое мнение, исходя из собственного опыта?

Он кивнул:

– Разумеется.

– Дайте дочери хотя бы примерное представление о вере, познакомьте ее с этим, так или иначе. Когда она станет взрослой, сможет сама сделать выбор – независимо от того, чему вы будете ее учить. Но если вы не донесете до нее вообще ничего, она никогда не составит своего представления о вере.

Чед снова кивнул, уже медленно, явно размышляя над моими словами:

– Спасибо, Оливия.

Мне было легко дать ему этот совет, хотя столь четкая позиция и далась мне весьма нелегко.

– Думаю, каждый из моих родителей хотел, чтобы я выбрала именно его веру, но они оба были немного…

– Жестокими?

Я засмеялась:

– Да. Пугающими.

Чед опять кивнул:

– После смерти моего отца мама с головой ушла в религию. Она всегда ходила в церковь, но после того, как папа умер… вау! Можно подумать, сам папа римский присылает ей гравированное приглашение на еженедельную мессу…

– Торт! – торжественно провозгласил Девон, и кричащая, беснующаяся орда детей, громко топоча, ворвалась в гостиную.

Мы с Чедом едва успели отпрыгнуть в сторону.

– И как мама приняла обращение вашей сестры в иудаизм?

Чед пожал плечами:

– Она ничего не могла с этим поделать, верно? Как вы сказали, моя сестра сделала выбор.

– А как ваша мама уживается с этим выбором?

– Думаю, смягчиться ей помогло то, что она любит моего зятя. Но я знаю, что она поставила немало свечек, молясь за душу моей сестры. – Его тон был чуть насмешливым, но в то же время грустным. – Черт, и за мою тоже. Не то чтобы я думаю, что кому-то из нас это требуется… О, идея! Вы должны познакомиться с моей сестрой.

На моем лице, похоже, отразилась крайняя степень потрясения, потому что Чад залился смехом:

– Она вас не испугает.

Глава 16

Международный аэропорт Гаррисберга был крошечным, и все же мне не удалось разглядеть Алекса среди редких людей, спускавшихся на эскалаторе к зоне выдачи багажа. В глаза бросались лишь маленькие старушки в футболках с надписями «Лас Вегас», обнимавшие визжавших внуков, и бизнесмены в деловых костюмах, с маниакальной скоростью тыкавшие пальцами в свои «Блэкберри». Я ненавидела каждого из этих людей за то, что это – не Алекс.

Наконец, я заметила его на вершине эскалатора, и любимое имя едва не слетело с моих губ. От неловкой ситуации спас недостаток воздуха в легких, я смогла подавить вспышку эмоций и перевести дыхание. Потом сделала несколько шагов навстречу Алексу и, послав все условности куда подальше, бросилась к нему.

Он поймал меня и закружил в своих объятиях – мы напоминали слащаво-сентиментальную пару из любого когда-либо снимавшегося романтического фильма. Алекс прижался лицом к моей шее и нежно коснулся ее губами. Потом сжал меня еще крепче. Я отпрянула, чтобы наглядеться на него. Мы не виделись всего неделю, но Алекс изменился. Легкий загар, спутанные волосы. Вместо знакомого длинного полосатого шарфа на нем красовался пестрый шейный платок с вытканным мексиканским узором.

– Это тебе, – сказал Алекс.

Я изящно набросила платок на свои плечи. Наш первый после недельной разлуки поцелуй сначала был нежным, но легкое прикосновение губ вскоре обернулось резким, глубоким выражением страсти. Как же я изголодалась по его чувственному рту, его языку! Мы давали настоящее откровенное представление, но никого вокруг это, казалось, не волновало.

– Черт, я так скучал по тебе! – признался Алекс.

– И я скучала! Как Мексика?

– Много текилы и пива «Дос Экос».

– О, настоящая пытка! И что ты пил?

– Текилу. И «Дос Экос».

Алекс говорил серьезно, без насмешки, и я на мгновение отступила на расстояние вытянутой руки, чтобы внимательно рассмотреть его. Я никогда не видела, чтобы Алекс пил. И никогда не спрашивала, почему он избегает алкоголя. Теперь я жалела, что не разузнала об этом раньше.

Дата добавления: 2015-08-10