Форма номер восемь

В те годы про то, что в Афганистане идет война и погибают наши солдаты, мы, конечно, знали. Хотя никаких торжественных похорон или статей в газетах про боевые подвиги мы тогда не видели, да и сами «афганцы» с наградами на людях не показывались. Так, доходили отдельные слухи, что у кого-то сосед вернулся без ноги, а у кого-то с орденом (в основном говорили про орден Красной звезды). Одним словом, та война была как-бы в каком-то другом мире и от нас очень далеко. Лишь много лет спустя я узнал, что за все 10 лет Афгана потери советской армии убитыми составили около 26 тыс. человек. Много это или мало? Те, кто потеряли там своих родственников, таким вопросом не задаются. И мы склоняем свои головы перед теми, кто не дождался из Афгана сына, брата, мужа или отца. Но, с другой стороны, в тех же 80-х только в автотранспортных происшествиях и только за год страна теряла то же самое число людей – около 26 тыс. Таким образом, те потери оказались, как бы, размыты в масштабах общей ежегодной убыли населения Советского Союза, которое тогда составляло более 250 миллионов человек.

Так уж устроена жизнь, что взрослые, но не старые ещё люди, в компаниях обсуждают, как правило, одни и те же темы. Женщины рассказывают, как они рожали детей, и делят свою жизнь на периоды до беременности и после рождения того или иного ребенка. Мужчины, в свою очередь, рассказывают о событиях того «героического периода», который пережил каждый из них. Это сейчас, сплошь и рядом, в компаниях мы встречаем людей, которые по своему почину прыгали с парашютом, пилотировали летательные аппараты, спускались на дно морское с аквалангом или объездили полмира. Всё это сейчас доступно – были бы деньги. А в советские годы все эти возможности для сильных ощущений и незабываемых впечатлений давала молодому человеку лишь воинская служба. Много раз мне приходилось слышать, как мужчины говорили, что вся их жизнь это была скучная череда зарабатывания денег: дом – работа, работа – дом, и нечего вспомнить, кроме военной службы. И в самом деле, мы неслучайно помним из нашей жизни именно эти годы, когда мы были среди друзей, «один за всех, и все за одного», когда каждый круглые сутки был на виду; что называется, если слабак, то за соседа не спрячешься, а если уж ты молодец, то это признают все и сразу.

Поэтому в то время к службе в армии многие из нас стремились, о службе мечтали, ибо в обыденной, мирной жизни пассионарий, т.е. человек сильных страстей, проявить себя почти никак не мог. Хотя в школе нас и учили, что «и в мирной жизни всегда есть место подвигу».

Афганские моджахеды на ижевских мотоциклах.

Про Афган и про войну мы в то время знали очень мало. Я тогда прочитывал каждый номер молодежной газеты «Комсомольская правда», но там об этом писали сущую ерунду: какие-то репортажи про то, как наши воины-интернационалисты из «ограниченного контингента» помогают афганцам восстанавливать мосты и школы, строить дороги и убирать урожай. Эти статьи порождали тогда у нас лишь недоумённые вопросы: кто и зачем взорвал эти мосты и школы? Как афганцы раньше без дорог обходились? И как, после того, как наши солдаты, рано или поздно, уйдут, они будут собирать свой урожай?

Про себя сказать могу определённо: я на эту войну попасть хотел и ничего страшного для себя в ней не предвидел. Вследствие ежедневных тренировок в тире стрельба сделалась для меня делом рутинным, физически я был настолько крепок, что пробегал 10 км. за 40 с небольшим минут и, после спаррингов с полным контактом и даже травм, ни встречи с врагом, ни боли от ранений не боялся. То ли я не переживал по поводу возможных опасностей по своей глупости и наивности, то ли действительно был психически готов к войне? Трудно судить теперь.

Регламентные работы по обслуживанию станции наведения ракет.

Хабаровский край, 1984 г.

Следующий шанс попасть в Афган мелькнул передо мной уже в армии. Где-то под конец полугодичного курса обучения в Оренбургской «учебке», весной 1984 года, наш комсорг батареи сержант Якунин сказал, что отличники смогут добровольцами попасть в Афганистан. Я, разумеется, был членом Коммунистического союза молодежи и все экзамены сдал тогда на пятёрки. Теперь мне кажется, что тогда, тридцать лет назад, я написал такое заявление, но определённо утверждать этого не берусь, хотя, здраво рассуждая, кого мы на той войне могли сбивать своими зенитными ракетами? Такие заявления с просьбой «отправки на фронт», инспирированные политотделом, наверное, были всего лишь необходимыми для существования коммунистической системы свидетельствами лояльности и готовности, как говорилось, «отдать свою жизнь за идеалы…»?

Из «Сборника материалов по контрпропагандистской работе», 1987 г.

Тогда же в армии, но уже в строевой части в тайге под Хабаровском-43, снова бродили слухи о том, что кого-то, то ли из нашей бригады, то ли из соседней, отправляют в Афганистан. Слухи «подкреплялись» тем, что в строевой части (по-граждански говоря, в отделе кадров) был приказ, отпечатанный в виде книжки о введении новой формы одежды, которую почему-то называли «афганкой». Мой дружок – писарь строевой части, призванный с третьего курса филолог из Владивостока – мне этот приказ показывал, и нарисованные там молодцеватые солдаты в кепи с козырьком (у нас были пилотки), в пригнанной форме и высоких ботинках на шнуровке (сейчас их называют берцы) выглядели очень необычно и презентабельно. Честно сказать, я к тому моменту свою форменную одежду уже сильно поистрепал, и сапоги от постоянной болотной сырости у меня и моих сослуживцев разваливались, не выдержав «положенных» сроков носки; и солдатики на этих картинках, одетые с иголочки, подсознательно влекли нас ехать хоть куда, хоть к черту на рога, но лишь бы в новой форме. Про свою одежду мы тогда говорили: «форма номер восемь: что украли, то и носим».

Разумеется, все, что нам было положено из одежды по Уставу и нормам довольствия, мы получали точно в срок, и, возможно, где-то в городском гарнизоне солдату и хватало одного мундира на 6 месяцев, сапог – на 9 месяцев, шинели – на два года, но не у нас; когда в одной и той же одежде приходилось и лес валить, и в наряд по кухне ходить, и караулы «тащить», и своих «железных коней» обихаживать. (Выдаваемые нам танковые комбинезоны помогали мало: они пропускали воду, солярку и масло, и ткань их буквально расползалась от частой стирки в бензине. Я был бы и рад купить тогда новые сапоги и х/б; «зарплата» мне позволяла, но купить было негде.)

«Под Кандагаром было круче» [1]

Из армии я пришел весной 1985 г. Как-то так вышло, что до нашего призыва лица с высшим образование служили год, и после нас – опять год, а мы попали в период, когда несколько призывов служили по полтора года. Но я не жалею об этом, и очень благодарен армии, как великой школе жизни. За эти полтора года я реализовал себя вполне, став командиром отделения, специалистом первого класса, отличником СА. Да и денежного содержания (за звание, за должность, за особые условия службы) я под «дембель» получал вчетверо больше рядового солдата-первогодка. В армии всё казалось легко и просто: по подъёму надо встать, сбегать на зарядку, произвести утреннюю поверку, а потом, если ты не выехал в поле с батареей, и старшина с термосами не «потерялся», то тебя трижды в сутки покормят в столовой, а по отбою ты ляжешь в свою кровать. Как говорится: «за тебя думают командиры». Понятное дело, на гражданке свою судьбу пришлось устраивать самому, и меня там никто не ждал и места рабочего не «нагрел». Так сказать, «отдышался» я уже только в качестве инженера режимно-секретного отдела Ижевского мехзавода. И тут я обнаружил с немалым удивлением, что нас, «дембелей», ещё вчера членов единой солдатской семьи, делят на два сорта, на две неравных «кучки»: меньшую, так сказать, «отборную кучку» составляли те, кто имел статус «афганца», те, кого приравняли к участникам Великой Отечественной войны. Правду сказать, их было тогда очень мало, гораздо меньше, чем теперь разного рода льготников, и мы, бывшие солдаты, да и всё общество, вполне спокойно воспринимали, что этим 20-летним «ветеранам» давали специальные удостоверения, квартиры, санаторные путёвки, отпуск летом и прочие блага. Хотя кто-то глухо ворчал, особенно из тех, кто годами работал и ждал своей очереди на жильё: «Ладно, ты – герой, спору нет, орден тебе за это и медаль. Ну, а квартиру-то за что?»

Плакат советского периода «Грязная работа ЦРУ в Афганистане»

(Мы понимали, что эти люди пришли с войны, а мы на войне не были, хотя многие из нас могли бы порассказать немало о тех случаях на боевом дежурстве, в наряде, на работах, когда непонятно как мы живы-то остались. А что касается меня, то я первого «трупака» увидел 14 декабря 1983 г.: через неделю после Присяги в первом же карауле у нас застрелился парнишка-чуваш. А через некоторое время Валерка Маслов, с которым мы жили на соседних койках, сам в карауле застрелил троих нарушителей. Караул – по Уставу – это тот же самый бой, караульный выполняет «боевую задачу по охране и обороне вверенного ему поста». Возможно, когда-нибудь я расскажу обо всех случаях виденной мною смерти за полтора года службы; их было немало, и последний такой случай произошёл за две недели до моей демобилизации.)

Уж не знаю почему, но тогда у нас складывалось мнение, что не всем «афганцам» эти льготы идут впрок; одна моя сослуживица по заводу рассказывала, что её муж в новой квартире весь свой отпуск пил, пропил всё, что было, и как-то, собрав пустые бутылки в две сетки, пошёл, чтобы сдать их на опохмелку. В магазине их не приняли, тогда он, обозлившись, стал метать их в окна магазина как гранаты и расколошматил торговую точку вдребезги. Разумеется, приехал наряд милиции. Ничего ему за это не сделали: «афганец». Знали мы тогда и то, что некоторые из этих ребят ушли в криминал, стали боевиками, киллерами или, как тогда говорили, «торпедами». Впрочем, вопрос этот наверняка кем-то изучался и описан в специальной медицинской литературе и трудах по криминологии. И, как говорится, «в семье не без урода», даже в славной семье ветеранов. (Вкладка, Рис. 8)

---

Дата добавления: 2015-08-10