Эта книга, как и многие предшествующие, посвящается моей жене Даниэлле Антуанетте. 25 страница

Из кабачка я отправился прямо во дворец, и фараон был очень рад видеть меня.

– Я собирался послать за тобой, Таита. Я решил, что мы с тобой были слишком скупы, когда планировали главные ворота моего храма. Мне хочется что-нибудь более величественное…

– Фараон! – вскричал я. – О, величие и божество Египта! Я принес удивительную весть. Богиня Исида сдержала свое обещание. Твоя династия будет вечной! Пророчества лабиринтов Амона-Ра сбудутся. Луна моей госпожи была растоптана копытами могучего быка Египта! Госпожа Лостра беременна, у нее будет сын от тебя!

На какое-то время все мысли о похоронах и погребальном храме вылетели из головы фараона, и первым его побуждением, как и у Тана, было отправиться к Лостре. И вот все бросились по коридорам дворца следом за ним. Плотным потоком вельможи и придворные текли за фараоном, а госпожа моя ждала нас в саду гарема. С природным коварством женщины она заняла такое место, великолепно оттенявшее ее красоту. Она сидела на низкой скамеечке между цветущими клумбами, а позади виднелся простор реки. Поначалу мне даже показалось, что царь бросится перед ней на колени, но и обещание бессмертия не могло заставить его позабыть о своем достоинстве.

Вместо этого он стал осыпать ее поздравлениями, похвалами, взволнованно расспрашивал о здоровье и все время, как зачарованный, смотрел на живот, из которого в положенный срок появится главное чудо жизни. Наконец спросил:

– Дитя мое, совершенно ли ты счастлива? Не могу ли я чем-нибудь осчастливить мою девочку в это трудное для нее время?

И снова восхищение госпожой переполнило меня. Из нее получился бы великий военачальник или торговец, потому что чувство момента было безупречным.

– Ваше величество, Фивы – мой родной город, я не могу быть счастлива нигде в другом месте Египта. Я умоляю вас проявить щедрость и великодушие и позволить моему сыну родиться в Фивах. Пожалуйста, не заставляйте меня возвращаться на Элефантину.

Я затаил дыхание, поскольку местонахождение двора было делом государственным. Перемещение двора из одного города в другой влияло на жизни тысяч подданных. Такое решение нельзя принимать по капризу ребенка, которому не исполнилось и шестнадцати лет. Просьба поразила фараона, он задумчиво почесал свою искусственную бороду.

– Ты хочешь жить в Фивах? Ладно. Двор переедет в Фивы! – И повернулся ко мне. – Таита, разработай для меня новый дворец. – Снова посмотрел на госпожу. – Не расположить ли нам его на западном берегу, дорогая? – показал рукой на другую сторону реки.

– На западном берегу прохладно и красиво, – согласилась госпожа, – я буду там очень счастлива.

– На западном берегу, Таита. И не ограничивай себя ни в чем. Этот дворец должен быть подходящим домом для сына фараона. Его назовут Мемнон, правитель восхода. И дворец этот станет дворцом Мемнона.

Вот так, без всякого труда госпожа моя взвалила на меня еще одну тяжелую ношу. Она стала постепенно приучать царя к своим просьбам во имя ребенка, растущего в ее утробе. С этого момента фараон больше не был расположен отказывать ей в чем бы то ни было, будь то почести для тех, кого она любила, или милость для тех, кого она брала под свою защиту, или, скажем, редкие и чудесные блюда, которые должны были доставлять ей со всех концов империи. По-моему, она, как капризный ребенок, наслаждалась, испытывая, насколько далеко простирается ее власть над царем.

Лостра никогда не видела снега, хотя и слышала о нем из моих отрывочных детских воспоминаний о далекой горной стране, где я родился. Она попросила принести ей немного снега, чтобы охлаждать лицо в жаре нильской долины. Фараон немедленно приказал провести состязания, во время которых были отобраны сто самых быстрых бегунов Верхнего царства. Их отправили в Сирию, чтобы они принесли моей госпоже снег в особой шкатулке, изобретенной мною, чтобы спасти его от таяния. Пожалуй, это единственный из капризов, который так и не был выполнен. Мы получили всего лишь мокрое пятно на донышке шкатулки, когда она прибыла к нам с высоких горных вершин.

Во всех остальных случаях желания удовлетворялись. Однажды в ее присутствии Тан говорил с фараоном о боевом порядке египетского флота. Госпожа моя тихо сидела в уголке, пока Тан не закончил и не ушел, а затем тихо заметила:

– Говорят, вельможа Тан один из лучших наших военачальников. Не покажется ли тебе мудрым, мой божественный муж, возвести его в ранг Великого Льва Египта и отдать ему под командование войска севера? – У меня перехватило дыхание от такой дерзости, однако фараон задумчиво кивнул:

– Эта мысль уже приходила мне в голову, моя дорогая, хотя он еще, пожалуй, слишком молод для такого высокого поста.

На следующий день Тана вызвали на аудиенцию к царю, и вышел он оттуда Великим Львом Египта и командующим северным крылом войска. Престарелый военачальник, занимавший этот пост до него, получил значительное пособие и теплое местечко при царском дворе. Теперь Тан имел под своим командованием три сотни лодок и почти тридцать тысяч человек. Это назначение делало его четвертым по старшинству в войске, и только Нембет и еще пара старых перечниц были выше его.

– Вельможа Тан – гордый человек, – сообщила мне госпожа Лостра, как будто я не имел об этом ни малейшего представления. – Если ты расскажешь ему, что он получил это звание с моей помощью, я продам тебя первому попавшемуся сирийскому торговцу, – зло пригрозила она.

Все это время ее живот, когда-то такой гладкий и стройный, постепенно рос. Несмотря на все остальные заботы, мне приходилось ежедневно сообщать о течении беременности не только во дворец фараона, но и в штаб флотилии северного крыла войск.

РАБОТЫ на строительстве дворца Мемнона начались через пять недель после того, как фараон повелел мне разработать план. Именно столько времени ушло на него. И госпожа моя, и царь согласились с моими предложениями, так как они превзошли все их ожидания. По красоте это здание должно было затмить все построенное в нашей стране.

В тот самый день, когда началось строительство, контрабандист прорвался через блокаду красного самозванца, подкупив моряков его флота. Он причалил в Фивах с грузом древесины кедра из Библа. Кормчий был моим старым другом и принес интересные вести для нас.

Сообщил, что вельможу Интефа видели в городе Газа. Говорили, что он путешествует с большой помпой, отправляясь на Восток с многочисленной охраной. Таким образом, ему, наверное, удалось пересечь Синайскую пустыню или найти корабль и отплыть из устья Нила на Восток вдоль берега великого моря.

Кормчий принес также другие вести, которые в то время мне показались незначительными, но вскоре они должны были изменить судьбу нашей страны и всех нас, живущих вдоль великой реки. Говорили, будто новое кочевое племя шло из неведомых стран к востоку от Сирии, сметая все на своем пути. Люди мало знали об этом воинственном народе, кроме того, что он изобрел способ ведения боя, доселе невиданный. Кочевники способны очень быстро проходить большие расстояния, и никакое войско не устоит против них.

Вести о врагах, готовившихся напасть на Египет, приходили постоянно, я уже слышал по меньшей мере пятьдесят подобных слухов и не придал этому большого значения. Однако кормчий обычно был надежным осведомителем, поэтому я упомянул Тану о его рассказе, когда мы встретились.

– Никто не может выстоять против таинственного врага? – улыбнулся Тан. – Посмотрел бы я, как они налетят на моих ребят. Мы им покажем, что значит слово «непобедимые». Как их зовут, этих могучих воинов, нападающих подобно ветру?

– Кажется, они называют себя пастушьими царями – гиксосами. – Вряд ли я смог бы так легко произнести это слово, если бы знал, что оно будет значить для нашего мира.

– Пастухи, да? Ну, мои негодяи – не стадо баранов. Их не так-то просто пасти. – И он отмахнулся от этой истории, поскольку его гораздо больше заинтересовали сведения о вельможе Интефе. – Если бы мы точно знали о его местонахождении, я мог бы послать отряд, чтобы схватить и привести его сюда, на суд фараона. Всякий раз, когда я хожу по имениям, которые когда-то принадлежали моей семье, чувствую дух отца где-то рядом. Знаю, что он не успокоится до тех пор, пока я не отомщу Интефу.

– Если бы это было так просто. – Я покачал головой. – Интеф хитер как лисица пустыни. Не думаю, что мы когда-нибудь снова увидим его в Египте. – Когда я сказал это, боги тьмы, наверное, усмехнулись про себя.

С РАЗВИТИЕМ беременности я скоро сумел заставить госпожу оставить множество своих занятий. Запретил посещать больницы и приюты изза опасности заразить себя и убить нерожденного ребенка паразитами или болезнями бедняков. В жаркое время заставлял ее сидеть в беседке, построенной мной в водном саду для великого визиря. Когда она пожаловалась как-то раз на скуку от вынужденного безделья, фараон прислал музыкантов, чтобы ей было веселее, и убедил меня оставить постройку дворца Мемнона и проводить время с ней, рассказывая сказки и обсуждая последние подвиги Тана.

Я настаивал на строгой диете и не разрешал употреблять вино и пиво. Приказал дворцовым садовникам снабжать ее каждый день свежими фруктами и овощами и сам срезал жир с мяса, так как знал, что он может сделать ребенка слабым и толстым. Сам готовил ей еду и каждую ночь, провожая Лостру в спальню, смешивал особый настой трав и соков, который должен был придать силы ребенку. Разумеется, когда она внезапно заявляла, что хочет бульона, сваренного из почек и печени газели, салата с язычками жаворонка или жареной грудинки дикой дрофы, царь тут же посылал сотни охотников в пустыню, чтобы добыть для нее эти деликатесы. Я воздерживался от рассказов вельможе Тану об этих странных желаниях своей госпожи, потому что боялся услышать на следующий день, как вместо того, чтобы вести войну против лжефараона, войско севера отправилось в пустыню охотиться на газелей, жаворонков или дроф.

Приближался срок родов, и я начал тревожиться. Не спал ночами, поскольку обещал царю наследника, но тот никак не ожидал, что его сын родится так скоро. Даже бог может сосчитать дни, прошедшие с начала праздника Осириса. Если бы ребенок оказался девочкой, ничего бы страшного не произошло, по крайней мере я мог бы приготовить фараона к ее преждевременному появлению на свет.

Теперь фараона интересовало все, что связано с беременностью и родами, и на какое-то время этот интерес победил увлечение храмами и гробницами. Мне приходилось почти каждый день заверять его, что довольно узкие бедра госпожи Лостры не будут препятствием для нормальных родов. В отличие от многих суеверных повитух я считал ее ранний возраст чрезвычайно благоприятным для успешного завершения нашего предприятия.

Тут мне представилась возможность сообщить царю один занятный, но малоизвестный факт: многие великие богатыри, воины и мудрецы, прославившиеся в истории, появились на свет преждевременно.

– Я считаю, ваше величество, что это похоже на жизнь лентяя, который слишком долго нежится в постели и тем самым тратит свои силы на сон, в то время как великие люди встают рано. Я заметил, что божественный фараон всегда поднимается до рассвета, и нисколько не удивлюсь, если и на свет он появился немного раньше срока. – Я знал, что это не так, но, естественно, сам Мамос не мог противоречить мне. – Это будет крайне благоприятным обстоятельством, если сын станет подражать своему отцу и рано покинет утробу матери. – Я надеялся, что не слишком горячо отстаиваю свою точку зрения, но фараона, казалось, убедило мое красноречие.

В конце концов ребенок сам помог мне, задержавшись позже назначенного ему времени почти на две недели, и я не пытался торопить его. Срок оказался настолько близким к обычному, что у злых языков не было повода болтать, а фараон получил благословение богов тем, что сын родился раньше положенного срока: ведь он сам теперь желал этого.

Меня нисколько не удивило, что родовые схватки моей госпожи начались в самое неподходящее время. Околоплодные воды прорвались во время третьей ночной стражи. Она никогда не пыталась облегчить мне жизнь. Однако на этот раз, по крайней мере, избавила меня от необходимости воспользоваться услугами повитухи, так как я не доверяю этим старым каргам с черными от засохшей крови ногтями.

Когда начались роды, госпожа Лостра действовала с обычными для нее распорядительностью и апломбом. Я едва успел стряхнуть с себя остатки сна, вымыть руки в горячем вине и благословить инструменты в пламени горящей лампы, когда она застонала и довольно весело сказала:

– Посмотри-ка получше, Таита. По-моему, уже началось. – Я знал, что еще рано, но решил ублажить ее. Мне хватило одного взгляда, и я позвал рабынь:

– Поторопитесь, лентяйки! Приведите царских жен!

– Каких? – Первая служанка, отозвавшаяся на мой крик, вбежала в комнату спотыкаясь и не успев стряхнуть с себя сон и как следует одеться.

– Всех! Каких угодно!

Ни один царевич не может унаследовать двойную корону Египта, если во время его рождения не будет свидетелей, которые официально подтвердят, что при родах не произошло подмены.

Царские жены появились в комнате как раз в тот момент, когда ребенок первый раз показался на этом свете. По телу госпожи моей прошла мощная судорога, и показалась макушка. Я с ужасом думал о том, что вот-вот появится сноп красно-золотых кудрей, но вместо этого увидел темную густую шерсть, похожую на мех бобра или нутрии. Только через много лет цвет волос царевича изменится, и красный отблеск появится в черных локонах, которые засверкают подобно полированным гранатам, отражая лучи солнца.

– Давай! – крикнул я госпоже. – Сильнее! – И она ответила яростным усилием. Молодые кости ее таза, еще не скованные грузом лет, расширились, чтобы пропустить ребенка, и путь его был очень хорошо смазан. Ребенок застал меня врасплох. Он вылетел наружу, как камень из пращи, маленькое скользкое тельце чуть не вывалилось у меня из рук.

Не успел я толком ухватить его, как госпожа моя приподнялась на локте. Волосы ее прилипли к голове от пота, а лицо перекосилось от беспокойства.

– Мальчик? Говори! Говори!

Толпа царских жен, заполнившая комнату и стоявшая вокруг кровати, стала свидетелем первого действия, совершенного ребенком на этом свете. Из своего маленького членика, длиной меньше моего мизинца, царевич Мемнон, первый фараон этого имени, выпустил струю почти до потолка. Я оказался на пути этой теплой струи, и она промочила меня насквозь.

– Мальчик? – испуганно спросила госпожа, и десять голосов одновременно ответили ей.

– Мальчик! Да здравствует Мемнон, царственный наследник Египта!

Я потерял дар речи, и глаза мои защипало не только от царственной мочи, но и от слез радости и облегчения. А ребенок, набрав в легкие воздуха, сердито и яростно закричал в первый раз.

Он замахал ручками и стал пинаться так сильно, что я снова чуть не уронил его. Когда глаза мои прояснились, я увидел у себя в руках сильное стройное тельце, маленькую гордую головку и густые темные волосы на ней.

Я ПОТЕРЯЛ счет, скольким детям помог появиться на свет, но весь опыт врача не мог подготовить меня к тому, что мне пришлось испытать. Вдруг почувствовал, как вся любовь и преданность, на которые я был способен, кристаллизовались в одном мгновении моей жизни. Пришло понимание: нечто, появившееся сейчас, останется со мной навсегда и будет крепнуть с каждым днем. Жизнь моя сделала еще один резкий поворот, и ничто не сможет заставить ее вернуться на прежнюю дорогу.

Когда я обрезал пуповину и купал ребенка, меня переполняло чувство почти благоговейного страха, какого я не испытывал ни в одном святилище многочисленных богов Египта. Глаза мои и сердце упивались видом этого совершенного маленького тельца и красного сморщенного личика, с признаками силы, упрямства и мужества видными так же ясно, как и на лице его настоящего отца.

Я положил младенца на руки матери. Когда он нашел набухший сосок и присосался к нему, как леопард впивается в горло газели, госпожа подняла на меня глаза. Я потерял дар речи, но никакие слова не смогли бы выразить наши чувства. Мы оба поняли это. Началось нечто удивительное и столь прекрасное, что никто из нас двоих еще не мог этого полностью осознать.

Я оставил ее одну радоваться сыну и отправился сообщить царю. Спешки не было, потому что весть о рождении давно дошла до него. Царские жены славились болтливостью. Он, наверное, уже шел в гарем.

Я помедлил в водном саду, внезапно охваченный ощущением нереальности происходящего, словно видел сон. Светало, и бог солнца Амон-Ра показал краешек своего пылающего диска над восточными холмами. Я шепотом вознес ему благодарную молитву. Пока стоял, подняв глаза к небу, стайка дворцовых голубей стала кружить над садом. Когда они поворачивали в воздухе, лучи солнца отражались на крыльях, сверкавших как алмазы.

Затем высоко в небе, над кружащей стайкой, я увидел темную точку и даже на этом расстоянии тут же узнал ее. Это был дикий сокол, прилетевший из пустыни. Он сложил острые крылья и бросился вниз. Целился в главную птицу стайки, и полет его был смертельно точным и неумолимым. Сокол ударил голубя, перья взорвались в воздухе, как облачко бледного дыма, и бедная птица умерла. Обычно сокол, вцепившись в свою жертву, падает вместе с ней на землю.

Однако на этот раз все было иначе. Сокол убил голубя, а затем разжал когти и выпустил его. Размозженное тельце птицы упало вниз, а сокол с резким криком закружил у меня над головой. Он сделал три круга и на каждом издавал резкий воинственный крик. Три – одно из самых могущественных чисел. Это дало мне понять, что я видел нечто потустороннее. Сокол был посланцем, может быть, даже самим богом Гором в одном из его воплощений.

Тело голубя упало к моим ногам, и капельки его крови забрызгали мои сандалии. Мне было знамение от бога. Это знамение говорило о том, что Гор будет защищать и опекать новорожденного. Я понимал также, что царевича он поручает мне. Бог поручает мне заботиться о нем.

Я взял мертвого голубя и поднял его к небу.

– С радостью принимаю я поручение, данное тобой, о Гор! Каждый день своей жизни я буду верен ему.

Сокол снова закричал, потом испустил последний яростный клич, резко развернулся и мощными взмахами острых крыльев понесся через Нил и исчез в диких просторах пустыни, направляясь в западные поля рая, где живут боги.

Я выдернул у голубя маховое перо. Позже положил его в кроватку царевича на счастье.

РАДОСТИ и гордости фараона не было границ. Он объявил пир в честь новорожденного. Целую ночь подданные Верхнего Египта пели и плясали на улицах, поглощая мясо и вино, предоставленные фараоном, и благословляли царевича Мемнона за каждый глоток. Он был сыном госпожи Лостры, которую все любили, и это сделало его появление на свет еще более радостным. Госпожа моя была так молода и вынослива в те дни и чувствовала себя настолько хорошо, что смогла показаться с младенцем всему двору Египта уже через несколько дней после родов. Она сидела на малом троне, чуть ниже царского, и являла собой прекрасный образ молодой матери. Когда откинула одежду, приподняла набухшую от молока грудь и дала ребенку перед всеми придворными, они так громко приветствовали ее, что напугали малыша. Он выплюнул сосок и закричал на них, лицо его при этом стало пунцовым от ярости. Народ сразу полюбил его.

– Он лев, – заявили все. – В его жилах течет кровь царей и воинов.

Когда малыша успокоили и заткнули ему рот соском матери, фараон поднялся и обратился к нам, подданным:

– Я признаю этого ребенка своим отпрыском и прямым потомком моей крови и моей династии. Он – мой перворожденный сын и станет фараоном после меня. Я представляю вам, мои вельможи, и всем моим подданным царевича Мемнона.

Раздались приветственные крики, они долго не утихали, так как никто из присутствующих не отваживался замолчать первым и тем самым подвергнуть сомнению свою верность фараону.

Во время этой церемонии я стоял со слугами и рабами царского дома на одной из верхних галерей над залом. Вытянув шею, я смог разглядеть внизу высокий силуэт вельможи Тана. Тот стоял в третьем ряду под троном с Нембетом и другими военачальниками. Хотя и кричал вместе со всеми, чувства были написаны на широком открытом лице. Тан стремился скрыть их. Другой заявлял права на сына, и он был бессилен что-либо изменить. Даже я, человек, хорошо его знавший и понимавший, мог только догадываться, как велики мучения.

Потом наконец царь потребовал тишины и снова обратился к присутствующим:

– Я представляю вам также мать царевича, госпожу Лостру. Пусть знают все, что теперь она будет сидеть ближе всех к моему трону. С этого самого дня я возвожу ее в ранг царицы-правительницы и старшей жены фараона. С этого момента ее будут звать царицей Лострой, а по правам и преимуществам только царь и царевич будут превосходить ее. Кроме того, пока царевич не достигнет совершеннолетия, царица Лостра может править от моего имени и, когда я не смогу исполнять свои обязанности, будет возглавлять народ Египта вместо меня.

На мой взгляд, во всем Верхнем Египте не было ни одного человека, не любившего моей госпожи, за исключением, пожалуй, нескольких жен фараона, которые не смогли родить царю наследника, а теперь увидели, что она превзошла их по своим правам и привилегиям. Все остальные с радостью выразили свою любовь к ней и приветствовали слова царя.

В конце церемонии представления царская семья покинула зал. В главном дворе своего дворца фараон взошел на огромную волокушу государства, царица Лостра села рядом с ним с царевичем на руках, и упряжка белых буйволов потащила волокушу по аллее Баранов к храму Осириса, где они должны были принести жертву богу. По обеим сторонам священной аллеи в сто рядов стояли граждане Фив; мощными криками выражали они свою преданность к царю и любовь к новой царице и новорожденному царевичу.

В тот вечер, когда я прислуживал Лостре и ее ребенку, она шепнула мне:

– О, Таита, ты видел Тана в толпе? Какой это был день! Какая путаница радости и печали! Я чуть не расплакалась от любви к нему. Он так высок, строен и смел, и все же ему пришлось стоять и смотреть, как у него отнимают его собственного сына. Мне хотелось вскочить на ноги и закричать перед всей толпой: «Это сын Тана, вельможи Харраба, и я люблю их обоих!»

– Я очень рад, ваше величество, за нас всех, так как на этот раз вы все-таки смогли сдержать свой шаловливый язычок.

Она засмеялась.

– Как странно слышать от тебя это обращение: «ваше величество». Я чувствую себя самозванкой. – Переложила царевича к другой груди, и в этот момент он с такой силой выпустил воздух из обоих концов своего маленького тела, что звук этот показался мне поистине царским.

– Сразу видно, что был зачат во время бури, – заметил я сухо. Лостра снова захихикала и печально вздохнула.

– Мой милый Тан никогда не сможет разделить с нами эти сокровенные минуты. Разве ты не понимаешь, что он до сих пор не держал Мемнона на руках и, возможно, никогда не сможет сделать этого? Я сейчас, наверное, опять расплачусь.

– Сдержи слезы, госпожа. Если ты будешь плакать, у тебя молоко скиснет. – Предостережение было лживым, но действенным. Она послушалась и быстро проглотила слезы.

– А не можем ли мы помочь Тану делить наши радости?

Я подумал немного и сделал ей небольшое предложение; услышав его, она даже вскрикнула от радости. И, как будто одобряя мои слова, маленький царевич снова гулко пустил ветры.

На следующий день, когда фараон пришел посмотреть на сына, царица воспользовалась моим предложением.

– Мой дорогой божественный супруг, думал ли ты о выборе официальных учителей царевича Мемнона?

Фараон снисходительно рассмеялся:

– Он еще младенец, разве не следует ему сначала научиться ходить и говорить, прежде чем осваивать другие науки?

– По-моему, учителей лучше назначить сейчас, чтобы они поближе познакомились с ним, а он с ними.

– Хорошо, – улыбнулся царь и взял ребенка на колени. – Кого ты нам предлагаешь?

– Для обучения наукам нам понадобится один из величайших ученых нашей страны. Это должен быть человек, сведущий во всех таинствах и науках.

В глазах царя промелькнула лукавая искорка.

– Я что-то не припомню человека, который бы соответствовал этому описанию. – И он улыбнулся мне. Ребенок изменил душевное состояние фараона. С рождением Мемнона он стал почти веселым. В какой-то момент мне даже почудилось, что вот-вот подмигнет мне. Однако новое отношение к жизни не заходило слишком далеко.

Царица продолжала не смущаясь:

– Затем нам нужен человек, сведущий в воинских науках и владеющий оружейными приемами, способный научить царевича всему, что следует знать воину. Он, мне кажется, должен быть молод и из знатной семьи. Разумеется, должен быть надежен и верен короне.

– А на это место ты кого предлагаешь, дорогая? Немногие из моих воинов обладают этими достоинствами. – Я не думаю, что в словах фараона таилась хитрость или злоба, однако госпожа моя совсем не глупа. Она грациозно склонила голову и сказала:

– Наш царь мудр и знает, кто среди его военачальников лучше всего соответствует этой роли.

На следующей аудиенции царь объявил учителей царевича. Раб и врач Таита должен был отвечать за обучение царевича Мемнона наукам и благородному поведению. Это почти никого не удивило, но следующие слова царя сразу вызвали шум в рядах придворных:

– За обучение царевича оружейным приемам, военной тактике и стратегии с этой минуты будет отвечать Великий Лев Египта, вельможа Харраб. – В соответствии с новыми обязанностями вельможа Харраб должен был посещать царевича в начале каждой недели, если только не находился на войне.

В ожидании постройки нового дворца на другом берегу реки моя госпожа переехала из гарема дворца фараона в отдельное крыло дворца великого визиря, выходившее на водный сад, построенный мной для ее отца. Это соответствовало статусу старшей жены и царицы, а еженедельные аудиенции, которые царевич Мемнон устраивал своим официальным учителям, проходили в беседке в присутствии царицы Лостры. Очень часто там же находился десяток придворных и других сановников, а иногда фараон сам являлся туда со всей свитой. Поэтому мы чувствовали себя очень скованно.

Однако время от времени оставались одни. В первый же раз, когда были вчетвером, царица Лостра положила царевича на руки его настоящего отца, и я видел, с какой безумной радостью смотрел Тан на лицо своего сына. Мемнон отметил это событие – его стошнило на торжественный наряд отца, но даже это не заставило Тана передать мальчика матери.

С этого дня мы старались приберечь все важные события в жизни ребенка для Тана. Он дал ему первую ложку каши. Царевич был настолько напуган незнакомой пищей, что скорчил рожицу и выплюнул противную смесь, забрызгав себе подбородок, а потом заорал во все горло, требуя материнского молока, чтобы промыть рот. Царица Лостра взяла его на руки, а Тан зачарованно смотрел, как она дала ему грудь. Вдруг Тан протянул руку и выдернул сосок из маленького ротика. Это позабавило всех, кроме царевича и меня. Мемнон был разгневан такой грубой шуткой и не стал этого скрывать, я тоже был потрясен. Я уже представил себе, что царь входит в беседку, где Великий Лев Египта держит в ладони царскую плоть и не торопится ее отпускать.

Когда я попытался возражать, госпожа сказала мне:

– Не будь такой старой гусыней, Таита. Мы только пошутили немного. Это невинная шутка.

– Да, шутка. Однако я что-то сомневаюсь в ее невинности, – пробормотал я, так как видел, как загорелись их глаза от этого прикосновения. Я чувствовал взаимную страсть в воздухе, как приближение грозы. Я знал, что они не смогут долго сдерживаться, и даже сильнейшее чувство долга и честь Тана в конце концов будут сломлены его великой любовью и ответной страстью царицы. В тот же вечер я посетил храм Гора и принес обильную жертву. Потом молился и просил бога:

– Пусть пророчества лабиринтов Амона-Ра сбудутся без задержки, они больше не могут терпеть. Если они не выдержат, это принесет смерть и позор нам всем.

Иногда людям лучше не вмешиваться в дела Судьбы. Наши мольбы сбываются неожиданно и совсем не так, как мы хотим.

Я БЫЛ ВРАЧОМ царевича, но, по правде говоря, он почти не нуждался в моем искусстве. Природа наделила его крепким и обильным здоровьем отца и ранней силой. Аппетит и пищеварение были образцовыми: что бы ни оказывалось у него во рту, он все пожирал с львиной жадностью, а через положенное время извергал с противоположного конца тела с нужной периодичностью и в нужной консистенции. Он спал не просыпаясь, а когда просыпался, громкими воплями требовал пищи. Когда я показывал ему палец, смотрел на него и следил, как тот двигается перед его огромными темными глазами. Стоило только пальцу оказаться в пределах досягаемости, малыш тут же хватался за него и пытался сесть. Он научился этому раньше, чем любой другой ребенок, за которым мне приходилось наблюдать. Встал и пополз в таком возрасте, в каком другие дети только впервые садятся. Сделал первые неуверенные шаги тогда, когда другие только начинают ползать.

Тан был с нами в тот знаменательный день. Последние два месяца он отсутствовал со своим войском, так как отряды красного узурпатора захватили город Асют. Этот город был ключом нашей обороны на севере, и фараон приказал Тану отправиться вниз по реке со всем флотом и вернуть город.

Много позже Крат мне рассказывал, какой жестокой была битва, но в конце концов Тан пробил стену и во главе своих синих ворвался в город. Они изгнали войска самозванца и преследовали их далеко за границами Нижнего царства по залитым кровью дорогам.

Дата добавления: 2015-07-25