Эта книга, как и многие предшествующие, посвящается моей жене Даниэлле Антуанетте. 21 страница

Когда я возился с лампой, стоя спиной ко входу в пещеру, госпожа моя вдруг закричала. Крик этот был так громок и в нем слышался такой смертельный ужас, что меня тут же охватила паника. Кровь, казалось, загустела в моих жилах, как мед, хотя сердце стучало в груди, как копыта бегущей газели. Одним прыжком я повернулся к выходу и потянулся к кинжалу, но как только увидел чудовище, чье тело загородило собой вход, замер, даже не коснувшись оружия рукой. Я почувствовал, что маленький клинок будет совершенно бесполезен в борьбе с таким существом.

В слабом свете лампы контуры тела чудовища расплывались. Оно походило на человека, но было слишком огромным. Судя по голове, передо мной стояло то самое ужасное крокодилоголовое чудище из иного мира, которое пожирает сердца грешников после взвешивания их душ на весах Тота. Его изображения были здесь же на стенах усыпальницы. Голова блистала чешуей, как голова рептилии, а клюв походил на клюв орла или гигантской черепахи. Глаза, казавшиеся бездонными колодцами, безжалостно уставились на нас. Громадные крылья, подобные крыльям пикирующего сокола, росли у него за плечами. Я решил, что существо это вот-вот бросится на нас и разорвет мою госпожу сверкающими когтями. Ей, наверное, пришло в голову то же самое, потому что она снова завопила и упала ему в ноги.

Потом я внезапно понял, что крыльев у чудовища нет, а за спиной бьются на ветру складки длинного шерстяного плаща, какие носят бедуины. Мы стояли неподвижно, словно окаменев от ужаса, а существо подняло обе руки и сняло с головы позолоченный шлем с забралом, выполненный в форме головы орла. Затем оно потрясло головой, и поток золотых кудрей рассыпался по широким плечам.

– С вершины скалы я увидел, как вы идете сюда через бурю, – сказало оно таким знакомым и дорогим для нас голосом.

– Тан! – закричала госпожа, но на этот раз в голосе звенела радость.

Она подлетела к нему, будто на крыльях, и он поднял ее на руки, как ребенка, поднял так высоко, что голова коснулась каменного потолка. Потом опустил, прижав к своей груди. Устроившись у него на руках, как в люльке, она потянулась ртом к его губам, и, казалось, они выпьют друг друга, так велика была их жажда.

Забытый, стоял я в углу усыпальницы. Хотя я устроил целый заговор и рисковал многим ради их встречи, не могу заставить себя описать чувства, нахлынувшие на меня, когда стал невольным свидетелем их счастья. Я считаю ревность самым низким из человеческих чувств. И хотя я любил госпожу Лостру так же, как и Тана, любовь эта не была любовью отца или брата. Я был евнухом, но в сердце моем жила любовь мужчины, безнадежная любовь, но от этого еще более горячая. Я не мог оставаться в пещере и смотреть на них и стал, крадучись, выбираться из усыпальницы, как выпоротый щенок. Но Тан заметил меня и прервал поцелуй, который, казалось, готов был погубить мою душу.

– Таита, не оставляй меня наедине с женой царя. Останься с нами и защити нас от ужасного искушения. Наша честь в опасности. Я не могу доверять себе. Ты должен остаться здесь и проследить за тем, чтобы я не опозорил жену фараона.

– Уходи, – закричала госпожа Лостра из его объятий. – Оставь нас одних. Я не желаю больше слушать ваши разговоры о чести и позоре. Нам так долго отказывали в нашей любви! Я не могу дожидаться, пока сбудется пророчество лабиринтов. Сейчас же оставь нас одних, милый Таита.

Я бросился из усыпальницы, как будто смерть гналась за мной. Я бы, наверное, бежал в пустыню и погиб в песчаной буре, найдя облегчение в смерти. Но я слишком большой трус, а потому позволил ветру загнать меня обратно. Спотыкаясь, дошел до поворота во входном коридоре, где ветер не бил в лицо, и опустился на каменный пол. Замотал голову платком, чтобы закрыть глаза и уши, однако даже рев бури в скалах не мог заглушить звуки, доносившиеся из усыпальницы.

Два дня буря ревела, не умолкая. Часть этого времени я проспал, стараясь забыться, но всякий раз, когда я просыпался, снова слышал их, и звуки любви мучили меня. Может показаться странным, но я не испытывал подобного горя, когда моя госпожа делила постель с царем. Однако, с другой стороны, ничего странного в этом не было, так как старик ничего не значил для нее.

Теперь же я погрузился в новый мир пыток. Легкие вскрики, стоны и шепот разрывали мое сердце. Ритмические всхлипывания молодой женщины, в которых не было боли, казалось, вот-вот погубят меня. Громкий крик окончательного восторга обжигал сильнее, чем удар кастрационного ножа.

Наконец ветер постепенно затих, и его рев превратился в стон. Свет снаружи усилился, и я понял, что начинается третий день моего заточения в этой могиле. Я поднялся на ноги и окликнул их, не осмеливаясь войти во внутреннее помещение усыпальницы. Сначала никто не отвечал, а потом госпожа моя заговорила хриплым, изумленным голосом, словно эхо потустороннего мира, раздавшееся в пещере:

– Таита, это ты? Мне почудилось, будто я умерла во время бури и меня отнесло к западным полям рая.

МЫ НЕ МОГЛИ долго оставаться в пещере, когда самум прошел. Царские охотники уже наверняка искали нас. Буря полностью оправдывала наше отсутствие: выживших участников охоты, без сомнения, разбросало по страшным безводным холмам на границе пустыни. Однако поисковый отряд не должен обнаружить нас в обществе Тана.

Мы с Таном едва успели обменяться парой слов за последние несколько дней, а нам нужно было многое обговорить. Стоя у входа в усыпальницу, мы торопливо обсуждали наши будущие действия.

Госпожа моя была тихой и спокойной. Раньше мне редко удавалось видеть ее такой. Она больше не была прежней неутомимой болтушкой и с какой-то новой значительностью стояла рядом с Таном, глядя ему в лицо. И напоминала мне жрицу, которая совершает богослужение перед статуей своего божества. Глаза не отрывались от его лица, она то и дело протягивала руку, чтобы коснуться и удостовериться, он ли стоит перед ней.

Когда Лостра касалась Тана, он замолкал, о чем бы ни говорил перед этим, и смотрел в ее темно-зеленые глаза.

Мне приходилось окликать его, чтобы напомнить о незаконченных делах. Перед лицом такого обожания мои собственные чувства казались низкими и грязными. Я заставлял себя радоваться за них.

Наш разговор занял много времени, что вовсе не было благоразумным. Я обнял Тана на прощание и погнал нашего ослика из пещеры в рассеянное сияние, которое наполняло воздух, светившийся от тонкой желтой пыли. Госпожа моя задержалась внутри, и я подождал ее внизу у подножия холма.

Оглянувшись, я увидел, как они вышли из пещеры. Остановились и долго смотрели друг на друга, не прикасаясь, потом Тан повернулся и большими шагами пошел прочь. Госпожа глядела ему вслед, пока он не скрылся из вида, затем спустилась ко мне. Шла, будто во сне.

Я помог ей взобраться в седло, и, когда поправлял подпругу, она наклонилась и взяла меня за руку.

– Благодарю тебя, – просто сказала Лостра.

– Я не стою твоей благодарности.

– Я – самое счастливое существо в мире. Все, что ты рассказал мне о любви, правда. Прошу тебя, порадуйся за меня, даже если… – Фраза считалась незаконченной, и я внезапно понял, что она знает самые тайные мои чувства. И в своей великой радости печалится, что причинила мне боль. В этот миг мне казалось, что я любил ее больше, чем когда бы то ни было.

Я отвернулся и пошел вперед, ведя ослика в поводу. Мы направились к Нилу.

ОДИН из царских охотников разглядел нас с дальнего холма и, приблизившись, весело окликнул.

– Мы разыскиваем вас по приказу царя, – сообщил он, поспешно подбегая к нам.

– Царь спасен? – спросил я.

– Цел и невредим и сейчас находится в своем дворце на острове Элефантина. Приказал привести к нему госпожу Лостру, как только ее найдут.

Когда мы сошли на пристань у дворца, Атон уже был там, пыхтя от облегчения и раздувая свои крашеные щеки. Он суетился вокруг госпожи.

– Охотники обнаружили тела двадцати трех несчастных, погибших во время бури, – сказал постельничий с каким-то отвратительным наслаждением. – Все были уверены, что и вас также найдут мертвыми. Я же, однако, молился в храме Хапи за ваше счастливое возвращение.

Атон, казалось, был очень доволен собой, и меня разозлила его попытка присвоить себе спасение моей госпожи. Он едва дал нам время помыться на скорую руку и смазать сухую кожу благовонными маслами, прежде чем потащил нас на встречу с царем.

Фараон был по-настоящему растроган, когда госпожа моя снова вернулась к нему. Я уверен, он начал любить ее не меньше других своих жен, и не только за то, что она обещала ему бессмертие в лице его сына. Слеза скатилась с ресниц и чуть смазала грим на щеке, когда госпожа встала на колени перед ним.

– Я думал, ты погибла, – сказал Мамос и уже хотел обнять ее, но дворцовый этикет помешал этому, – а вместо этого нахожу, что ты стала еще красивее и милее, чем когда бы то ни было. – Это было правдой; любовь, словно колдовство, наделила мою госпожу сиянием золота.

– Таита спас меня, – сообщила она фараону. – Он отвел меня в укрытие и охранял все эти ужасные дни. Без него я бы погибла, как и многие другие несчастные.

– Это правда, Таита? – спросил фараон, и я, придав своему лицу самое скромное выражение, пробормотал:

– Я всего лишь скромное орудие в руках богов.

Он улыбнулся мне, потому что и меня тоже полюбил в последнее время.

– Ты оказал мне множество полезных услуг, о смиренное орудие богов! Однако последняя твоя услуга самая ценная. Подойди ко мне! – и я преклонил колено перед ним.

Атон встал сзади меня с маленьким ларцом кедрового дерева в руках. Он открыл крышку и протянул ларец царю. Фараон достал золотую цепь. Она была сделана из чистейшего золота и несла на себе отметку царских ювелиров, свидетельствующую о том, что вес ее составляет двадцать дебенов.

Царь поднял цепь у меня над головой и заговорил певучим голосом:

– Я награждаю тебя «Золотом похвалы». – Он опустил цепь на мои плечи, и тяжесть золота наполнила меня радостью. Награда эта – знак высочайшей благосклонности фараона, обычно ею награждали военачальников, послов или высокопоставленных чиновников, таких, как вельможа Интеф. Сомневаюсь, чтобы за всю историю Египта эта золотая цепь когда-либо возлагалась на шею низкого раба.

Однако это не было единственной наградой, которой суждено было свалиться на меня, так как госпожа моя не могла позволить, чтобы кто-то превзошел ее. Тем вечером, когда я прислуживал ей во время купания, она вдруг отпустила рабов и сказала мне, встав передо мной совершенно обнаженной:

– Ты можешь помочь мне одеться, Таита. – Она позволяла воспользоваться этой привилегией только в минуты особого ко мне расположения. Знала, как я наслаждался теми мгновениями, когда мы оставались с ней наедине в столь интимной обстановке.

Ее прелести скрывали только блестящие локоны черных волос. Казалось, что дни, проведенные с Таном, наполнили все существо этой юной женщины новой красотой. Она сияла. Как лампа, помещенная в кувшин из алебастра, светится через его прозрачные стены, так же лучилась госпожа Лостра.

– Мне даже не снилось, что тело мое, этот жалкий сосуд, может вмещать столько радости, – с этими словами она оглядела себя и погладила по бедрам, словно приглашая меня сделать то же самое. – Все, что ты обещал мне, сбылось, пока я была с Таном. Фараон наградил тебя «Золотом похвалы», и мне тоже следует показать, как я ценю тебя. Я хочу, чтобы и ты разделил мое счастье.

– Служить тебе – единственная желанная награда.

– Помоги мне одеться, – приказала она и подняла руки над головой. Груди изменили свою форму. В течение всего этого года я наблюдал, как они росли и из маленьких незрелых фиников превратились в округлые гранаты цвета густых сливок, более прекрасные, чем драгоценные камни или мраморные статуэтки. Я поднял над ней прозрачное ночное одеяние и медленно опустил его. Оно тихо соскользнуло на тело. Одежда закрыла, но не скрыла ее прелести так же, как утренняя дымка не может скрыть красоту вод Нила на рассвете.

– Я приказала устроить пир и разослала приглашения царским женам.

– Очень хорошо, госпожа. Я прослежу за этим.

– Нет, нет, Таита. Это будет пир в твою честь. Ты будешь сидеть рядом со мной, как гость.

Эта мысль потрясла меня не меньше, чем та дикая выходка, которую она позволила себе недавно.

– Так не подобает, госпожа. Ты нарушишь обычаи.

– Я жена фараона. Я устанавливаю обычаи. Во время пиршества я сделаю тебе подарок и преподнесу его на виду у всех.

– Ты мне скажешь, что это за подарок? – с трепетом спросил я. Невозможно угадать, что придет ей в голову через минуту.

– Конечно, скажу, – таинственно улыбнулась она. – Это секрет, вот что это.

ХОТЯ Я и был почетным гостем, но не мог себе позволить оставить приготовление пиршества на поваров и смешливых рабынь. В конце концов от этого зависела репутация моей госпожи как хозяйки. Еще до рассвета я отправился на рынок, чтобы купить самые свежие дары полей и реки. Я пообещал Атону, что его тоже пригласят на этот пир, и он открыл для меня царские винные погреба и позволил выбрать вина. Я нанял лучших музыкантов и акробатов города и отрепетировал с ними представление. Послал рабов собирать гиацинты, лилии и лотосы по берегам реки, чтобы добавить букеты к цветам, уже украшавшим наш сад. Плетельщики сплели небольшие ковчеги из трав, куда я положил лампы из цветного стекла и пустил их плавать в прудах нашего сада. Для каждого гостя приготовил кожаные подушки и гирлянды цветов, кувшины с благовонными маслами, которыми они должны были охлаждать себя душной ночью, отгоняя запахом благовоний москитов.

С наступлением темноты стали прибывать царские жены в аляповатых роскошных нарядах. Отдельные даже побрили свои головы, чтобы заменить естественные волосы сложными париками из волос бедных женщин, которым приходится продавать их, чтобы прокормить детей. Я терпеть не мог этой моды и дал себе слово сделать все возможное, чтобы помешать моей госпоже следовать ей и предотвратить подобную глупость с ее стороны. Роскошные локоны Лостры всегда доставляли мне наслаждение. Однако, когда речь идет о моде, даже самой разумной женщине нельзя доверять.

Когда я, по настоянию своей госпожи, уселся на подушки рядом с ней вместо того, чтобы занять свое обычное место за ее спиной, многие гости, как я заметил, были ошеломлены таким нарушением приличий и стали шептаться друг с другом, загородившись веерами. Я чувствовал себя так же неудобно, как и они и, пытаясь скрыть свое смущение, дал рабам знак, чтобы чаши гостей наполнились вином, музыканты заиграли, а танцоры начинали пляски.

Вино было крепким, музыка возбуждающей, а танцоры все были мужчины. Они открыто демонстрировали свой пол, так как я приказал танцевать без одежды. Дамы были так очарованы их танцем, что скоро забыли о недавнем скандале и отдали должное вину. Я не сомневался, что многие из танцоров не оставят гарем до рассвета. У царских жен неутолимые аппетиты, и кое-кого из них царь не посещает годами.

И вот среди всеобщего веселья моя госпожа поднялась и призвала гостей к тишине. Потом стала хвалить меня перед ними в столь невероятных выражениях, что даже я покраснел. Она рассказывала забавные и трогательные эпизоды из нашей совместной жизни. Вино смягчило отношение женщин ко мне, и они смеялись и хлопали в ладоши. Некоторые даже всплакнули от избытка чувств и выпитого вина.

Наконец моя госпожа приказала мне встать перед ней на колени, и, когда я сделал это, гости зашептались. Я решил надеть простую юбку тончайшего полотна, а рабы наилучшим образом убрали мои волосы. Если не считать «Золота похвалы», украшений на мне не было. Простота моей одежды поражала в окружении столь роскошных нарядов. Постоянные купания и физические упражнения позволили мне сохранить сильное и стройное тело, в свое время так привлекшее Интефа. А в те годы я был в расцвете своих сил.

Я услышал, как одна из старших жен прошептала своей соседке.

– Как жаль, что он потерял свои украшения. Он был бы такой занятной игрушкой.

В тот вечер я мог простить слова, которые в других обстоятельствах причинили бы мне острую боль.

Госпожа моя, казалось, была очень довольна собой Ей удалось скрыть от меня, в чем состоял ее подарок. Обычно у нее не получалось перехитрить меня. Теперь же она посмотрела на меня сверху вниз и заговорила медленно и ясно, и голос зазвенел от беспредельной радости:

– Раб Таита, все эти годы ты был моим щитом, моим учителем и покровителем. Ты научил меня читать и писать. Ты открыл мне тайны звезд и высоких искусств. Ты научил меня петь и плясать. Ты научил меня находить радость и удовольствие во многих вещах. Я благодарна тебе.

Царские жены снова начали беспокойно шептаться. Они еще ни разу не слышали, чтобы раба так безудержно восхваляли.

– В день Самума ты оказал мне услугу, за которую я должна тебя вознаградить. Фараон возложил на тебя «Золото похвалы». Я приготовила тебе свой подарок.

Она вынула из складок одежды свиток папируса, скрепленный цветным жгутом.

– Ты стоишь передо мной на коленях, как раб, встань же и будь свободным. – Она протянула мне папирус. – Вот твоя вольная, приготовленная писцами двора. С этого дня ты свободный человек.

Я поднял голову первый раз за все это время и уставился на нее, не веря своим ушам. Она сунула свиток папируса мне в руки и с любовью улыбнулась мне.

– Ты не ожидал этого, правда? Ты так удивлен, что у тебя нет слов. Скажи мне что-нибудь, Таита. Скажи мне, как ты благодарен мне.

Каждое ее слово отравленной стрелой вонзалось в мое сердце. Язык мой тяжелым камнем лежал во рту, и я старался представить себе жизнь без нее. Став свободным человеком, мне придется навсегда покинуть Лостру. Я больше никогда не буду готовить ей пищу, прислуживать во время купания. Не буду стелить ей постель, когда она соберется спать, и будить на рассвете, не смогу быть рядом с ней, когда она открывает свои прекрасные темно-зеленые глаза навстречу каждому новому дню. Я больше не буду петь ей, держать чашу и помогать одеваться, я никогда больше не смогу наслаждаться видом ее прелестей.

Пораженный, я безнадежно смотрел на нее, как человек, чья жизнь подошла к концу.

– Будь же счастлив, Таита, – приказала она. – Будь же счастлив новой свободе, дарованной тебе мною.

– Я никогда больше не буду счастлив! – вырвалось у меня. – Ты выбрасываешь меня на улицу. Как могу я быть счастливым теперь?

Улыбка ее погасла, и она в смятении глядела на меня.

– Я предлагаю тебе самый драгоценный подарок, который могу тебе дать. Я предлагаю тебе свободу.

Я покачал головой.

– Ты обрушиваешь на меня самое суровое наказание. Ты прогоняешь меня. Я никогда больше не узнаю счастья.

– Это не наказание, Таита, я хотела вознаградить тебя. Пожалуйста, пойми меня!

– Единственная награда, которой я бы желал, – это оставаться рядом с тобой всю жизнь. – Я почувствовал, как глаза мои наполняются слезами, и постарался не расплакаться. – Пожалуйста, госпожа моя, не прогоняй меня, если я хоть немного дорог тебе!

– Не плачь, – приказала она. – Если ты будешь плакать, я тоже расплачусь перед всеми гостями. – Я искренне верил, что до этого момента она не задумывалась о последствиях своей неразумной щедрости, так поспешно выдуманной ею. Слезы потекли у меня из глаз и заструились по щекам.

– Прекрати! Я не хотела этого. – Ее слезы потекли вслед за моими. – Я только хотела оказать тебе честь подобно нашему царю.

Я протянул ей свиток.

– Пожалуйста, разреши мне разорвать эту глупость на мелкие кусочки. Возьми меня обратно к себе в услужение! Позволь мне занять подобающее место за твоей спиной!

– Прекрати же, Таита! Ты разбиваешь мое сердце. – Она громко всхлипнула, но я был безжалостен.

– Единственный дар, который я хочу получить от тебя, это возможность и право служить тебе до конца моей жизни. Умоляю, госпожа, отмени эту вольную. Позволь мне порвать ее.

Она отчаянно закивала, захныкав, как в детстве, когда падала и разбивала коленку. Я разорвал свиток папируса пополам. Не удовлетворившись этим, поднес обрывки к пламени лампы и подождал, пока они превратились в черные кусочки золы.

– Обещай мне, что не попытаешься прогнать меня! Поклянись, что никогда больше не заставишь меня быть свободным.

Она кивнула мне сквозь слезы, но этого мне было мало.

– Скажи это, – настаивал я, – скажи это вслух, чтобы все услышали тебя.

– Я обещаю держать тебя своим рабом и никогда не продавать тебя и не давать тебе вольную, – хрипло прошептала она сквозь слезы, потом хитренькая искорка сверкнула в ее горестных темно-зеленых глазах, – если, конечно, ты не разозлишь меня чрезмерно, потому что тогда я немедленно призову писцов и напишу вольную. – Она протянула мне руку и подняла с колен. – Вставай, глупец, и займись делом. Клянусь, моя чаша пуста.

Я занял положенное место за ее спиной и наполнил чашу. Подвыпившие гости решили, что мы хотели развлечь их и устроили представление. Они хлопали в ладоши, свистели и швыряли в нас цветочные лепестки в знак одобрения. Я видел, как все с облегчением вздохнули, когда поняли, что приличия не нарушены и раб остался рабом.

Моя госпожа поднесла чашу к губам, но перед тем, как отпить немного, улыбнулась мне. Хотя глаза ее все еще были влажны от слез, улыбка ободрила меня и вернула мне счастье. Я долгие годы не чувствовал такой близости с ней, как в тот вечер.

УТРОМ следующего дня мы увидели, что вода в реке начала подниматься и наступило ежегодное половодье. Мы и не подозревали об этом, пока не раздались веселые крики сторожей с пристаней вокруг города. С тяжелой от вина головой я оставил постель и побежал к реке. Вдоль обоих берегов уже собрались жители города. Все приветствовали половодье молитвами, пели и размахивали пальмовыми ветвями. Низкая вода в Ниле ярко-зеленого цвета, как налет на слитках меди. Половодье уносит зелень прочь, и вода становится грязного серого цвета. За ночь она поднялась на половину высоты свай порта и очень скоро подступит к земляным дамбам набережной. Тогда она найдет дорогу в устья оросительных каналов, дно которых многие месяцы оставалось сухим и потрескалось от жары. По ним бурными потоками вода хлынет на поля и затопит хижины крестьян, смывая межи.

Наблюдение за полями и восстановление границ между ними после половодья было возложено на стража вод. Когда-то вельможа Интеф увеличил свое состояние, благоприятствуя запросам богатых и щедрых, когда приходил черед устанавливать межевые камни.

Вверху по течению реки раздавался отдаленный рокот порогов. Поднимающаяся вода закрыла естественные гранитные преграды и теперь неслась по ущелью, вздымая к небу тучи брызг. Серебряный столб водяной пыли вознесся так высоко, что был виден в любом месте нома Асуана. Когда первый порыв ветра донес брызги до острова, они свежей прохладой опустились на наши лица. Мы наслаждались этим благословением богов, так как в нашей стране другого дождя не бывает.

Казалось, поднимающаяся вода на глазах покрывает пляжи вокруг острова. Очень скоро наша пристань окажется под водой, и волны реки заплещутся вокруг сада. Где вода остановится, можно будет подсчитать только после тщательного изучения уровня воды в Ниломере. От результатов этих измерений зависели процветание или голод всей страны и каждого человека в Египте. Я поспешил к своей госпоже, чтобы приготовиться к церемонии вод, где мне придется играть одну из ведущих ролей. Мы оделись в лучшие наши наряды, и я повесил себе на шею новую золотую цепь. Затем вместе со всеми домашними и всеми женщинами царского гарема мы присоединились к общему шествию в храм Хапи.

Шествие это возглавляли фараон и все великие вельможи Египта. Жрецы, пухлые и розовые от сытной жизни, ждали нас на ступеньках храма. Головы их были выбриты, и чистые смазанные маслом черепа блестели на солнце, а глаза сверкали от жадности, потому что сегодня царь принесет щедрые дары храму.

В присутствии царя статую богини вынесли из святилища и украсили цветами и алым полотном. Затем статую смочили душистыми маслами и благовониями, а все окружающие пели гимны и благодарили богиню за ниспослание половодья.

Далеко к югу, в землях, где никогда не ступала нога цивилизованного человека, богиня Хапи сидела на вершине горы с двумя огромными кувшинами неизмеримого объема и выливала священные воды в свой Нил. Из одного кувшина струилась зеленая и сладкая вода, из другого – серая и тяжелая от ила, которая заливала поля каждый год и заряжала их новой жизнью и плодородием.

Пока все пели, царь принес в жертву зерно и мясо, вино, серебро и золото. Потом он призвал мудрецов, горняков и математиков и приказал им войти в Ниломер и приняться за свои вычисления.

Когда я принадлежал вельможе Интефу, меня назначили одним из хранителей воды. Я был единственным рабом в этом блистательном собрании, но теперь утешал себя тем, что немногие из моих коллег носили на шее «Золото похвалы», и поэтому они обращались со мной с уважением. Они и раньше работали со мной и знали мне цену. Я помогал сконструировать Ниломер, который определяет расход воды в реке, и именно я наблюдал за его строительством и придумал сложную формулу, позволявшую высчитывать высоту и объем каждого половодья.

Путь нам освещали факелы из просмоленных связок хвороста. Следом за верховным жрецом я прошел ко входу в Ниломер по темному коридору в задней части святилища. Мы спускались по наклонному стволу шахты, и каменные ступени были скользкими от слизи и речных испарений. Изпод наших ног, шурша, уползла черная водяная кобра и с яростным шипением нырнула в темную воду, которая уже поднялась на половину глубины шахты.

Мы собрались на последней, еще не покрытой водой ступени и в свете факелов изучили метки, оставленные каменщиками на стенах шахты. Каждый из символов имел свое особое значение, как практическое, так и магическое.

Мы провели первое и наиболее важное измерение вместе и сделали его с особой тщательностью. В последующие пять дней по очереди будем возвращаться сюда, записывать уровень подъема воды и сверять свои измерения с показаниями водяных часов. По образцам воды определим приблизительно, сколько в ней ила. Все это поможет сделать необходимые выводы.

Когда закончатся первые пять дней наблюдений, мы займемся вычислениями и потратим на них три дня. Они покроют множество свитков папируса. Затем, наконец, мы будем готовы представить наши вычисления царю. В этот день фараон в полном облачении возвращается в храм со всей своей свитой. С ним приходят все вельможи страны и половина жителей Элефантины. Все ожидают результатов.

В тот год, когда верховный жрец начал читать вычисления, царь улыбнулся. По нашим заключениям, половодье должно было стать совершенным. Оно будет не слишком низким – поля покроются водой и не лишатся черного слоя ила, так необходимого для плодородия, но и не слишком высоким – не размоет каналы и дамбы, не затопит деревни и города, расположенные вдоль реки. Мы получим богатый урожай, и стада будут сыты.

Фараон улыбался, но улыбался он не столько благоденствию своих подданных, сколько тем сокровищам, которые попадут в казну через сборщиков податей. Ежегодные поступления налогов также зависели от высоты половодья, и» в этом году огромные сокровища добавятся к уже имеющимся в хранилищах его погребального храма. В заключение церемонии освящения вод в храме Хапи фараон объявил дату своего ежегодного отплытия в Фивы для участия в празднике Осириса. Казалось невозможным, что два года прошло с тех пор, как моя госпожа сыграла роль богини в мистерии Осириса.

Той ночью я спал так же мало, как в те дни, когда приходилось следить за подъемом воды в шахте Ниломера, потому что госпожа моя была слишком возбуждена и не ложилась спать. Она заставляла меня сидеть с ней до рассвета. Мы пели и смеялись, повторяя друг другу рассказы о Тане, которые она не уставала слушать.

Через восемь дней царская флотилия отплывет на север с поднимающейся полой водой. Когда мы прибудем, Тан, вельможа Харраб, будет ждать нас в Фивах. Госпожа моя обезумела от счастья.

ЦАРСКАЯ флотилия, собравшаяся перед пристанями Элефантины, была так велика, что можно, казалось, пересечь реку по палубам кораблей. Госпожа моя шутливо заметила, что готова перейти Нил, не замочив ног, ступая с одной ладьи на другую, как по мосту. Над каждой ладьей и баркой развевались вымпелы и флаги, и вся флотилия выглядела очень красиво.

Мы с госпожой и двор фараона успели погрузиться на отведенные суда и с палуб приветствовали царя, когда он спустился по мраморным ступеням дворца и поднялся на борт огромной барки государства. Как только он занял свое место, сотни рогов протрубили сигнал к отплытию. Как одно судно, вся флотилия пошла вперед, взяв курс на север.

С тех пор как Ак Гор разбил сорокопутов, в стране совершенно изменилось настроение людей. Население каждой деревни, мимо которой мы проплывали, выходило на берег и приветствовало царя. Фараон сидел на высокой надстройке в своей тяжелой двойной короне, чтобы каждый мог как следует разглядеть его. Люди махали пальмовыми ветвями и кричали: «Пусть боги улыбнутся фараону!» Река несла мимо не только их царя, но и обещание нового благоденствия, и они были счастливы.

Дважды за время путешествия фараон и свита выходили на берег, чтобы осмотреть монументы, возведенные Ак Гором в знак его пребывания на перекрестках караванных путей. Местные крестьяне сохранили эти отвратительные кучи черепов как священную реликвию нового бога. Они отполировывали каждый череп, пока он не начинал сверкать, как слоновая кость, и скрепляли пирамиды строительной глиной, чтобы годы не разрушили их. Затем построили храмы вокруг пирамид и назначили жрецов служить в новых святилищах.

Дата добавления: 2015-07-25