Читайте также:
|
Наутро, пробудившись от сна, Кэт не сразу вспомнила, где она находится
и какие события повлекли за собой такую резкую перемену в ее жизни. Пустая,
холодная комната, беленные известкой стены и узкая железная кровать привели
ей сначала на память больничную палату, в которой она побывала однажды в
Эдинбурге, и ее первой мыслью было, что с ней что-то случилось и ее отвезли
в больницу. Но это заблуждение тотчас рассеялось, ибо, похолодев от страха,
она тут же вспомнила все, что произошло. Увы, из этих двух зол Кэт
предпочла бы больницу.
Небольшое окошко ее спальни закрывала грязная муслиновая занавеска.
Кэт встала с постели и, отодвинув занавеску, поглядела в окно. Ей
припомнилась дорога сюда, и у нее зародилась надежда, что ее одиночество в
этой тюрьме, в которую ее запрятали, будет скрашено хотя бы красотой
окружающей природы. Однако то, что предстало ее взору, развеяло эту
надежду, как дым. Старый парк и подъездная аллея находились по другую
сторону дома, а перед окном Кэт простирался унылый плоский илистый берег, и
лишь где-то вдали на горизонте виднелась узкая полоска моря. Во время
прилива это огромное грязно-серое пространство ила и мокрого песка бывало
покрыто водой, но сейчас оно лежало перед ней во всей своей отталкивающей
наготе, как подлинный символ безлюдья, тоски, одиночества. Две-три
худосочных камышинки да клочок ядовито-зеленой пены, оставшейся на
поверхности ила, тщетно пытались оживить этот безрадостный пейзаж. Повсюду,
куда бы ни обратился взгляд, был все тот же серый ил; лишь кое-где его
бесцветную монотонность нарушали стаи чаек и других морских птиц,
опускавшихся на берег в надежде, что море, отхлынув, оставило им чем
поживиться. И только на горизонте искрилась под солнцем кайма белой пены,
за которой лежал океан.
В восточной стороне, примерно милях в двух от дома, Кэт различила на
берегу очертания домиков и голубой дымок, поднимавшийся к небу. Она
догадалась, что это, вероятно, был тот самый рыбачий поселок Ли-Клакстон, о
котором упоминал вчера их возница. И, глядя на крошечные хижины и мачты
рыбачьих баркасов, Кэт почувствовала вдруг, что даже в этом глухом,
уединенном месте она не совсем одна на свете, что и здесь есть честные
сердца, к сочувствию которых она может в случае крайней нужды прибегнуть.
Кэт все еще стояла у окна, когда раздался стук в дверь, и она услышала
голос старухи, которая явилась ее будить.
- Завтрак на столе, - сказала старуха, - и хозяин спрашивает, чего это
вы прохлаждаетесь.
После такого приглашения Кэт поспешно оделась и по скрипучей винтовой
лестнице спустилась в столовую, где ужинала накануне. Воистину каменное
сердце должен был иметь Гердлстон, чтобы оно не оттаяло при виде этого
прелестного юного создания. Но его лицо оставалось все таким же жестким и
непреклонным, и он встретил Кэт гневным взглядом из-под нахмуренных бровей.
- Вы опоздали к завтраку, - сказал он холодно. - Потрудитесь
запомнить, что вы не на Эклстон-сквер. "Кто зевает, тот воду хлебает", -
говорит пословица. Вы находитесь здесь, чтобы научиться дисциплине, и
обязаны дисциплинировать себя.
- Прошу меня извинить, - сказала Кэт. - Вероятно, я устала с дороги.
При свете дня столовая имела еще более унылый и нежилой вид, чем
вечером. На столе стояла яичница с ветчиной. Джон Гердлстон положил кусок
яичницы на тарелку и пододвинул тарелку Кэт. Девушка опустилась на один из
деревянных некрашеных табуретов и без всякого аппетита принялась за еду,
раздумывая, чем все это может кончиться.
После завтрака Гердлстон приказал старухе выйти за дверь, стал перед
камином, заложив руки за спину и широко расставив длинные худые ноги, и
предельно ясно, резко и лаконично изложил Кэт свои намерения.
- Уже давно мною было принято решение, - сказал он, - в случае, если
вы станете действовать вопреки моим желаниям и упорствовать в своей
безрассудной привязанности к этому шалопаю, отправить вас в какое-либо
уединенное место, где бы вы могли пересмотреть свое поведение и выработать
для себя более разумный образ действий на будущее. Этот сельский дом
превосходно отвечает такой задаче, а когда выяснилось, что моя прежняя
служанка миссис Джоррокс проживает поблизости, я попросил ее привести дом в
порядок, дабы мы могли прибыть сюда в любую минуту. Однако ваше
сумасбродство и бессердечие заставили меня ускорить дело, и мы явились сюда
раньше, чем были закончены необходимые приготовления. Поэтому в дальнейшем
обстановка в этом доме будет менее примитивной, чем в настоящий момент. И
здесь, моя дорогая, вы будете оставаться до тех пор, пока не проявите
раскаяния и стремления исправить содеянное вами зло.
- Если вы хотите сказать: до тех пор, пока я не соглашусь стать женой
вашего сына, то это значит только, что я останусь здесь навсегда и здесь и
умру, - мужественно отвечала девушка.
- Все будет зависеть только от вас. Как я уже сказал, вы находитесь
здесь, чтобы научиться дисциплине, и дом на Эклстон-сквер может показаться
вам райским садом по сравнению с тем образом жизни, к которому вам придется
привыкать здесь.
- Могу я взять сюда мою служанку? - спросила Кэт. - Как здесь жить,
если в доме нет никого, кроме этой старухи?
- Сюда приедет Ребекка. Эзра сообщил мне об этом телеграммой, и он сам
будет наведываться к нам на день-два каждую неделю.
- И Эзра будет здесь! - в ужасе воскликнула Кэт. Единственным
утешением для нее среди всех этих треволнений была мысль о том, что
благодаря этому переезду она по крайней мере отделается от своего
чудовищного поклонника.
- А почему бы нет? - сердито спросил старик. - Или вы уж так
восстановлены против мальчика, что хотите лишить его даже общества родного
отца?
От дальнейших попреков Кэт спасло появление старухи, которая пришла
убрать со стола. Последнее сообщение, нанеся Кэт страшный удар, в то же
время чрезвычайно ее изумило. Что делать этому гуляке и повесе, этому
городскому щеголю в таком мрачном жилище? Кэт хорошо знала Эзру и была
уверена, что он не из тех, кто станет менять свои привычки или терпеть хоть
малейшее неудобство без крайней необходимости. И инстинктивно ей почудилась
в этом еще одна петля той страшной сети, которой ее стремились опутать.
Когда опекун вышел из комнаты, Кэт попросила миссис Джоррокс дать ей
листок бумаги. Но старая карга только покачала головой, язвительно выпятив
свою отвислую губу.
- Мистер Гердлстон так и знал, что вы будете просить бумаги, - сказала
она. - Нету здесь ни бумаги, ни карандаша, ни чернил.
- Как? Ничего нет? Дорогая миссис Джоррокс, умоляю вас, сжальтесь надо
мной, достаньте мне хоть какой-нибудь клочок, пусть хоть грязный, хоть
мятый! Вот смотрите, у меня есть немножко денег. Я с радостью заплачу вам,
если вы дадите мне возможность написать письмо.
Мутные глазки миссис Джоррокс с вожделением впились в монеты, которые
протягивала ей девушка, однако она снова покачала головой.
- Никак нельзя, - сказала она. - Меня прогонят с места.
- Тогда я сама пойду в Бедсворт, - гневно сказала Кэт. - Никто не
может запретить мне написать на почте письмо.
Старая карга затряслась в беззвучном хохоте; жилы на ее морщинистой
шее натянулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Она все еще продолжала
фыркать и кряхтеть, когда в столовую вошел Гердлстон.
- Что тут происходит? - спросил он строго, переводя взгляд со старухи
на Кэт и обратно. Всякое проявление веселья было настолько противно его
природе, что неизменно вызывало в нем раздражение. - Почему вы смеетесь,
миссис Джоррокс?
- Вот над ней смеюсь, - прохрипела старуха, тыча в Кэт трясущимся
пальцем. - Выпрашивает у меня бумагу и говорит, что пойдет в Бедсворт и
напишет там письмо на почте.
- Вы должны уяснить себе раз и навсегда, - загремел Гердлстон, резко
оборачиваясь к девушке, - что вы здесь полностью отрезаны от внешнего мира.
Я не намерен оставлять вам никаких лазеек, которые вы могли бы использовать
для сношения с нежелательными мне лицами. Я распорядился, чтобы никто не
смел снабжать вас ни бумагой, ни чернилами.
Рушилась последняя надежда бедняжки Кэт. Сердце у нее совсем упало, но
она храбро старалась не подавать виду, не желая, чтобы опекун заподозрил,
как подействовали на нее его слова. В голове у нее уже созрел отчаянный
план, и она считала, что ей легче будет привести его в исполнение, если
Гердлстон не будет все время начеку.
Утро она провела в своей маленькой каморке. Ее снабдили огромной
библией в коричневом переплете с аккуратно вырванными чистыми страницами, и
она пыталась ее читать, хотя мысли ее витали далеко. После полудня Кэт
услышала стук копыт и громыхание колес на подъездной аллее. Спустившись
вниз, она увидела, что приехала подвода с мебелью из Бедсворта. Возница с
помощью Гердлстона начал перетаскивать на второй этаж столы, шкафы, ковры и
другие предметы. Старуха тоже была наверху. Кэт решила, что сейчас самый
удобный момент привести в исполнение свой замысел: ведь такой случай мог
больше не представиться. Она надела шляпку и начала с рассеянным видом
прогуливаться перед домом, время от времени подбирая с запущенного газона
опавшие листья. Прогуливаясь так, она как бы невзначай приблизилась к
аллее, боязливо оглянулась по сторонам, скользнула между деревьев и
припустилась бежать.
О, какую радость испытала она, когда высокие деревья заслонили от нее
большой белый дом, уже ставший ей столь ненавистным! Она хорошо запомнила
дорогу, о которой ехала накануне вечером, и ей казалось, что теперь все ее
тревоги остались позади. Впереди, в конце этой аллеи, были ворота, а за
ними Бедсворт и освобождение. Она пошлет доктору Димсдейлу письмо и
телеграмму и объяснит ему все, что с ней случилось. Если только этому
доброму и энергичному человеку станет известно о ее судьбе, он не даст ее в
обиду. Она напишет ему, а потом вернется, и пусть опекун делает с ней, что
хочет, она уже не будет трепетать перед ним. Впереди показались замшелые
каменные столбы с полуразрушенными гербами наверху. Чугунные ворота были
растворены. С радостным восклицанием Кэт прибавила шагу. Еще мгновение, и
она была бы уже за воротами, на проселочной дороге, но тут...
- Эй, эй, куда это вы направляетесь? - послышался грубый оклик. Голос
доносился откуда-то из-за кустов, росших по обе стороны ворот.
Девушка замерла на месте, вся дрожа. В тени под деревом стоял складной
стул, и на нем сидел свирепого вида мужчина, одетый в черную плисовую пару,
и курил потемневшую от времени глиняную трубку. Медно-красное, обветренное
лицо его было щедро разукрашено оспой; недуг этот оставил после себя и
другую память один глаз несчастного взирал на мир голубоватым невидящим
бельмом. Человек встал со стула и шагнул вперед, преграждая Кэт путь за
ворота.
- Чтоб мне подохнуть, если это не она, - медленно проговорил он,
оглядывая Кэт с головы до пят. - Сказали, девчонка что надо. Что ж,
правильно, так оно и есть. - И, вынеся этот вердикт, он отступил еще на шаг
и снова оглядел Кэт своим единственным глазом.
- Очень вас прошу, - сказала Кэт дрожащим голосом, ибо внешность этого
человека никак не могла придать ей бодрости, - мне нужно пройти, я хочу
попасть в Бедсворт. Вот вам шиллинг, пожалуйста, не задерживайте меня.
Человек протянул грязную ручищу, взял у Кэт монету, подбросил ее в
воздух, поймал, попробовал на зуб и погрузил в карман своих плисовых
штанов.
- Тут нет проходу, барышня, - сказал он. - Я дал слово хозяину,
значит, не пойду на попятную.
- Но вы не имеете права задерживать меня! - гневно воскликнула Кэт. -
У меня есть друзья в Лондоне, и вы ответите за это.
- А она, похоже, собирается буянить, - сказал одноглазый. - Похоже,
убей меня бог!
- Все равно я пройду! - в полном отчаянии воскликнула Кэт. Дорога,
ведущая на свободу, была всего в десяти шагах, и Кэт метнулась в сторону,
по женской своей неопытности надеясь как-нибудь проскользнуть мимо этого
чудовищного стража, но он обхватил ее ручищами за талию и так грубо
отшвырнул назад, что перебросил через аллею, и Кэт едва не упала, но,
налетев со всего маху на дерево, устояла на ногах. Она была вся в ссадинах
и царапинах и еле переводила дух.
- Ну так и есть, - сказал одноглазый, вынимая трубку изо рта, - уже
буянит! Провалиться мне, если она еще и не буйнопомешанная. - Он взял свой
складной стул, поставил его в воротах и уселся на него. - Вы видите,
барышня, - заметил он, - все вы это зря. Убежите отсюда, так посадят в
сумасшедший дом.
- В сумасшедший дом? - ахнула Кэт, всхлипывая от боли и страха. - Вы
что же думаете, что я сумасшедшая?
- Ничего я не думаю, - сказал одноглазый спокойно. - Я знаю, что
сумасшедшая.
Это было новым потрясением для Кэт. Впрочем, она была в такой тревоге
и расстройстве, что плохо отдавала себе отчет, что все это значит.
- Кто вы такой? - спросила она. - Почему вы так грубо со мной
обращаетесь?
- Ну, вот, давно бы так, - сказал одноглазый с довольным видом,
поудобнее вытягивая ноги и пуская вверх огромные клубы дыма. - Это уже
больше похоже на разумный разговор. Кто я такой, спрашиваете? Меня зовут
Стивенс - Билл Стивенс, эсквайр из Клакстона, из графства Хэнтс. Я служил
матросом на корабле - могу показать пенсионную книжку. А потом работал в
лечебнице для умалишенных в Портсмуте. Был вторым смотрителем в отделении
для самоубийц; больше двух лет проторчал там. А потом сидел без работы, и
мистер Гердлстон пришел ко мне и говорит: "Вы будете Уильям Стивенс,
эсквайр?" - "Я", - говорю. "Вам приходилось иметь дело с умалишенными?" -
спрашивает он. "Приходилось", - говорю я. "Значит, вы тот, кто мне нужен, -
говорит он. - Будете получать фунт стерлингов в неделю, работы от вас
никакой не потребуется". "Самое разлюбезное дело", - говорю. "Будете сидеть
у ворот, - говорит он, - и следить, чтобы одна наша пациентка не убежала,
только и всего". Ну, а потом вас привозят из Лондона, а я приезжаю из
Клакстона, и вот мы оба здесь, и все обстоит как нельзя лучше. Так что
видите, барышня, все это вы зря, вам тут все равно никак не пройти.
- Но если вы меня пропустите, мистер Гердлстон подумает, что вы не
успели меня поймать, потому что я пробежала очень быстро, и не будет
особенно сердиться, а я дам вам больше денег, чем он дает.
- Нет, нет, - сказал одноглазый, решительно тряся головой. - Я своему
слову не изменю, пусть меня повесят! Чтоб меня кто подкупил, такого еще не
бывало да и не будет, разве что вы положите деньги на бочку, а то
посулить-то всякий может. Старому человеку все подавай сейчас, что ему
жить-то осталось.
- Увы! - горестно вскричала Кэт. - У меня при себе нет денег, всего
несколько шиллингов.
- Ну и давайте их сюда. - Монеты исчезли в том же кармане плисовых
штанов. - Ладно, все будет в порядке, барышня, - шепнул одноглазый, обдав
Кэт запахом пива. - Я, так и быть, ничего не скажу мистеру Гердлстону о
том, что вы тут вытворяли. Слово даю. А слово Уильяма Стивенса, эсквайра,
верное! А то ведь хозяин взбеленится, если узнает. О, черт, вон моя старуха
плетется с обедом! Брысь, брысь отсюда! Если моя хозяйка увидит, что мы тут
с тобой разговоры разговариваем, она тебе все волосы повыдергает. Уж больно
ревнива, вот в чем беда. Как померещится ей, что какая-нибудь девчонка
заглядывается на меня, так она прямо вся не своя сделается и, не говоря
худого слова, кинется прямо за волосы. Да уж, попадись ей только, пух и
перья полетят! Брысь отсюда, тебе говорят!
Бедняжка Кэт, напуганная перспективой нажить себе еще одного врага,
повернулась и грустно побрела по аллее обратно к дому. Оглянувшись, она
увидела худую женщину с хмурым, суровым лицом, направляющуюся к воротам с
жестяным судком в руке. Одинокая и потерянная Кэт все же еще не
окончательно утратила надежду и, свернув с дороги, стала пробираться среди
деревьев и кустов к ограде. Это была массивная каменная стена, футов девяти
в вышину; последний ряд каменной кладки поблескивал торчащими из него
зазубренными кусками битого стекла. Колючие кустарники исцарапали в кровь
нежную кожу Кэт, пока она пробиралась вдоль стены. В конце концов ей
пришлось убедиться, что перелезть через стену невозможно. Она обнаружила в
стене только одну маленькую деревянную калитку, выходившую на
железнодорожное полотно, но и та была заперта на замок.
Проникнуть за стену можно было только через столь надежно охраняемые
ворота. Щемящая тоска сжала сердце Кэт, когда она вдруг отчетливо поняла,
что, лишь имея крылья, могла бы она вырваться отсюда или хотя бы послать
кому-то о себе весть.
Усталая, измученная, с растрепавшимися волосами возвратилась она домой
после своих бесплодных поисков. Гердлстон встретил ее на крыльце; на губах
его играла язвительная улыбка.
- Как вам понравился парк? - спросил он, и Кэт впервые в жизни уловила
в его голосе нечто похожее на игривый смешок. - А каменная ограда и ее
разнообразные украшения? А наш привратник? Как вам все это понравилось?
Кэт собралась с духом, чтобы дать ему достойный и храбрый ответ, но
старания ее были тщетны. Губы ее задрожали, глаза наполнились слезами и с
возгласом, исполненным такого отчаяния и горя, что он, казалось, мог бы
тронуть сердце дикого зверя, она бросилась по лестнице к себе в комнату,
упала на постель и расплакалась столь горькими слезами, горше которых не
проливала еще ни одна женщина на земле.
Дата добавления: 2015-07-21; просмотров: 48 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ПУТЕШЕСТВИЕ В АББАТСТВО | | | РАЗГОВОР НА ЛУЖАЙКЕ ПЕРЕД ДОМОМ |