Деревенские письма. Страда в разгаре, яровые и озими пора жать, весь народ на полях.

Страда в разгаре, яровые и озими пора жать, весь народ на полях.

Здесь нет дальней пашни, поля за самой деревней, окружены общей изго­родью, поэтому пока не сжат и не убран весь хлеб, нельзя никому пустить скот на жнитво, посреди полей гумно, в нем сейчас красуются огромные стога сена, оставшегося от прошлого года.

— Почему же не продали сено?

— Думали, нынче не будет травы, так подорожает сено, больно дешево было, не стоило везти в город.

Своего хлеба только у нескольких хозяев хватило до свежего, большинство с Пасхи весь хлеб покупает, сеют мало, нет земли и редки хорошие урожаи, нынче хороший урожай.

Вот ржаное поле, на него высеяно восемь пудов ржи, теперь на нем стоит 48 суслонов, в ржаные суслоны ставят девять больших снопов, кроют десятым снопом, с такого суслона намолачивают «пудовку» с лишком зерна.

Вот рядом ячмень, в ячменные суслоны ставят шесть снопов, кроют седь­мым, сеяли 14 пудов, поставили 80 суслонов, с суслона намолачивают пудовку.

Созрел и овес, в суслоне овес кроют шестым снопом, намолачивают пудовку, пробовали здесь сеять овес «американский», кустистый, но он плохо вызревает, весь хлеб уже уберут, а он стоит зеленый — сиротой в поле до поздней осени.

Нет здесь ни проса, ни гречихи, ни льна, ни конопли.

Как и везде, в полях большая чересполосица, но на нее не жалуются — «в тесноте, да не в обиде», можно жить, тут другое горе — нет своего покоса, каждый год приходится всю траву арендовать у соседей — татар, на своей земле нет и по пять копен на душу, ежегодно приходится купить травы рублей на 25—30, а где их взять? Возлагались большие надежды на «землеустрой­ство», но с тех пор, как стали до нас доноситься вопли крестьян России, облагодетельствованных новым земельным законом, надежды исчезают, а ра­стет тревога.

Наши крестьяне сибиряки-старожилы — большие индивидуалисты, кроме того, общинные порядки здесь еще недостаточно развились и окрепли, еще не так давно сибиряки расстались с формой семейно-захватного владения землей, поэтому вряд ли, в принципе, нашим крестьянам новый закон будет казаться таким же, как в России, особенно если в него будут внесены необходимые поправки сообразно местным условиям сибирской жизни.

Рассуждают об этом так:

— Оно бы все ничего, да хоть бы так они сделали там, чтоб земля на сторону от деревни не отходила, ну, хочешь ты продать свою землю, так продавай своей деревне, своим соседям, все бы по десятине, по две побольше земли на брата, а то ежели в чужие руки, какому-нибудь купцу или кому, это уж обидно!!!

Много по этому поводу и кривотолков: это, вишь ты, хотят «они» мир поре­шить, наособицу всех выделить, а потом опять в крепостные и обратить, ну только это «им» не удастся — шалишь, брат!

— Главное — подать бы не увеличивали, вовсе не из чего платить и эту, достатки наши умаляются, а расходы растут, вот тут живи не тужи!

Необходимо поднять доходность сельского хозяйства, но решительно ниче­го для этого не делается. На юге нашей земледельческой губернии есть склады машин, есть инструктора маслоделия, кое-что делается для развития пчеловод­ства и даже плодоводства, а коренное, главное занятие земледелием остается в самом примитивном состоянии, особенно на Севере; Север обделен теплом и светом, обделен и заботами о населении; главное подсобное занятие Севера — рыболовство, для рациональной постановки его ничего не сделано. Существу­ющая у нас сельскохозяйственная школа страшно оторвана от жизни, в районе 10—20 верст ею ни капли не интересуются, даже соседние крестьяне ничему у нее не научились; ученики ее делаются волостными писарями, идут в маслоде­лы на заводы, куда угодно, только никогда не возвращаются домой в деревню; здесь было бы необходимо устраивать краткие агрономические курсы для взрос­лых крестьян зимой с демонстрацией семян и машин.

Другой раз скажешь:

— Съездил бы ты в школу, всего ведь восемь верст, посмотрел бы, как там у них ведется дело.

— Сгонять недолго, да толку-то мало, есть у них машины, так нам не дадут, а купить их дорого; покажут семена — слов нет, хороши, опять же не дадут, а купить негде, выписывать мы непривычны, ну съездишь, посмотришь, да толь­ко себя раздразнишь, вот и все!

Нет людей! Надо агрономов, инструкторов, монтеров, практикантов, а где их взять, раз нет земства; так и живем десятки лет, с каждым годом падают промыслы, тощает земля, беднеет население!

По случаю страды крестьяне теперь редко ездят в город, и вести оттуда невеселые — дожили уж до того, что не только холера в Тюмени, но и в Тоболь­ске были случаи.

— Что тут делать?

— Главное — не задумывайся! Вовсе ни о чем не думай, не размышляй! А как задумаешься, ну тут, брат, я не ручаюсь, можешь и умереть, потому ни лекарств, ни докторов, ни фершалов у нас нет, а вот, если хочешь, деготь да водка с перцем, да еще крапива на случай, если у тебя будут судороги, больше не взыщи, в деревнях ничего не имеется!

— Известно, Божья воля, теперь, правду тебе сказать, и думать-то некогда, жать надо, косить, пары пахать, а хворать вовсе недосуг, минуты нет свободной.

— Недосужно, говоришь? «Она» немного времени у тебя отнимет, не боль­ше одного дня.

Называть по имени болезнь не принято.

— Ну, как «она» в городе?

— Перевертывает кой-кого.

— А «та», насчет коней?

— И «та» вертит.

— Нечего сказать, хорошее времечко!

Башкова, 5 августа. М. Костюрина.

№ 95 (12 авг.). С. 2.

Дата добавления: 2015-07-21