Мой сын – человек

Первое, о чем я тогда спросила: «Он будет говорить?», и Бронислава Давыдовна ответила: «Таня, – она меня сразу Таней назвала, – о чём вы волнуетесь? Конечно, он научится говорить, он будет понимать вас, понимать окружающих. Но запомните – главное не в этом. Главное – чтобы он стал настоящим человеком, умел понимать хорошее, плохое. Чтобы он прошёл с достоинством по жизни. В этом ваша задача».

Эти слова меня потрясли. Я даже не сразу поняла, о чём она говорит. Понимаете, мы тогда как будто до конца не осознавали, кто у нас родился, что с ним делать. У нас было одно желание – убежать куда-нибудь, спрятаться, чтобы никто не видел нашего горя. Как это объяснить... Когда ты узнаешь, что твой ребенок глухой, ты уже внутренне, инстинктивно признаешь, что он обречен на ущербную, неполноценную, несчастливую жизнь, и хоть это, может быть, и неправильно, чувствуешь свою ужасную вину и не хочешь жить. Это чувство вины было с нами неотступно, днем, ночью. Оно заслоняло все. И вот приходит человек, специалист,и говорит: у вас совершенно нормальный ребёнок. С ним нужно заниматься, я помогу, я научу вас. И тогда впервые за эти полтора ужасных, невыносимых года я вдруг увидела, что мой сын – человек.

«…Глухой ребёнок, лишённый речи, общение которого ограничено узким кругом людей – семья, педагог, глухие сверстники – в силу особенностей развития рано становится объектом специального обучения. По сложившейся традиции целью обучения в первую очередь становится формирование его мышления и речи, воспитание бытовых навыков. Формированию же простых, жизненно необходимых представлений о взаимоотношениях людей, отношению к природе, животным, элементарные понятия о добре, справедливости, дружбе, развитию эмоциональной восприимчивости глухого ребёнка уделяется мало внимания. И это наносит колоссальный ущерб процессу становления его личности, его нравственному и эстетическому воспитанию», – писала Б.Д. в одной из своих ранних статей.

Дата добавления: 2015-07-20