Твердый разум и сердце победителя

С началом сезона 2004 года я понял, что мне наплевать на Олимпийские игры в Афинах. Я и не думал ехать в Грецию, родину самых великих состязаний на земле, или завоевывать медали как Майкл Джонсон в играх в Атланте. В моем сознании на кону был куда больший приз. В Гроссето в Италии Международный юниорский чемпионат, и я отчаянно хотел победить там на 200 метрах.

Я так страстно этого желал. Мои подготовительные тренировки не ослабевали, и с октября по февраль я не пропустил ни одного занятия. Я постоянно бегал дистанции по 500, 600 и 700 метров; день за днем, неделя за неделей. Конечно, я стал сильнее, у меня развилась выносливость, но я по-прежнему испытывал серьезную боль в своем теле, особенно в районе позвоночника. По временам казалось, что в нижний отдел спины воткнули вилку, а мои подколенные связки были скручены между собой как спагетти.

Еще одно беспокойство было в том, что не мог справиться со спринтерской работой и резкими бросками, которые были необходимы бегуну на 200 метров для оттачивания своей формы. Я хотел выходить из предстартовой позы мгновенно, как пуля, на Всемирном юниорском чемпионате, и я хотел отработать свой поворот идеально, но в моих тренировках делался акцент больше на дополнительных упражнениях, а не на скорости. Когда пришло время участвовать в отборочных забегах в начале 2004 года, я не выполнил никакой промежуточной работы в своей программе, и учитывая мою неопытность я знал, что мы затеяли рискованное мероприятие. Мое тело не успело подстроиться под интенсивные ускорения, которые бы понадобились мне для предстоящих соревнований, и я боялся, что мое тело может меня подвести.

Все же во время игр CARIFTA вначале апреля я удивил всех побив мировой юниорский рекорд на дистанции 200 метров со временем 19.93 секунды. Вау! Когда я посмотрел на табло, время показалось мне сногшибательным; и всем остальным тоже. Я побил предыдущий рекорд на 0.14 секунды, и все вокруг меня ликовали: мама, папа, мистер Пёрт и, конечно, тренер Колеман. Мое выступление заставило меня унять мои бесконечные жалобы. Мне сказали, что тренировочное расписание оказалось успешным. Программа была правильной, это я был неправильным, это очевидно.

Я почувствовал себя пробужденным. Я знал свое тело, и у него, конечно же, не было возможности бегать с такой сумасшедшей скоростью, если бы не тренировочная программа. Время было сумасшедшее, не так много людей в 2004 году бежали 200 метров быстрее на юниорском или взрослом уровне, а мне было всего 17 лет.*

*Не забывайте, это был год Олимпиады, и золотой медалист в Афинах опередил меня на 200 метрах со временем 19.79 секунды. Я возглавлял олимпийские рейтинги после первой же моей гонки в сезоне.

Так или иначе меня не покидала мысль, что мой юниорский рекорд не имеет ничего общего с моей тренировочной программой. Я сделал это время благодаря своему сырому таланту.

Такое достижение обрадовало бы многих атлетов, но я чувствовал себя несчастным после игр CARIFTA. Я знал, что что-то не так с моей тренировочной программой из-за сильной боли, но кому я мог пожаловаться? Когда же я жаловался, мистер Пёрт говорил мне, что моя возросшая нагрузка была тем, что необходимо молодому профессионалу.

«Твое время на CARIFTA показало, что тренировочное расписание тебе подходит,» - сказал он. Но меня это не обрадовало.

Неудивительно, что две недели спустя я получил травму во время практики. Я хорошо запомнил, как это произошло, потому что перед тем, как это произошло, я был на беговой дорожке и наблюдал, как один спортсмен упал от боли на пол, подвернув ногу. Он как раз бежал 400 метров, и тогда его падение мея просто поразило.

«Какого черта? – подумал я. – Представить себе не мог, что люди могут травмироваться во время тренировок.»

А буквально через 10 минут я был в таком же ужасном состоянии, подвернув ногу и упав на землю. Я порвал связку во время ускорения на беговой дорожке, и это было безумно больно. Я почувствовал резкую боль в мышцах, которая отдавала в заднюю часть бедра и колено. Я испытывал ужасные мучения, и пока я кое-как отходил с беговой дорожки и звал на помощь, внутри меня закипала злоба. Я негодовал на свое расписание, негодовал на мистера Пёрта за его слова, что я должен терпеть боль, негодовал на окружающих за то, что они не прислушивались к моим жалобам. Я пришел домой и позвонил родителям. Они были расстроены, а отец даже попытался извиниться, но я был слишком сердит, чтобы это слушать.

«Даже не пытайся извиняться, - сказал я. – Я говорил тебе, что что-то не так со всей этой работой».

Защита титула на Международных юниорских соревнованиях была под угрозой срыва. Я был травмирован, выбыл из игры, и все пошло на спад. Мне было сказано, что я должен несколько недель отдыхать и поправляться, что было серьезным бременем. Затем мне пришлось укреплять разрушенные связки специальными тренировками со специальными упражнениями и вращательными движениями, постоянно следя за тем, чтобы еще больше не навредить своему сухожилию. Реабилитация заняла месяцы. Все это время непрестанный голос в моей голове твердил мне, что я серьезно откатился назад. Я стал ворчливым. По временам я боялся, что уже никогда не верну себе прежнюю форму.

Тренировочные инструкции не все рассказывают атлету о травмах на беговой дорожке: они о самопознании и восстановлении; понимание сознания так же важно, как понимание тела. Болевые пороги, терпение и внутренняя сила – это то, о чем не прочитаешь ни в одном беговом журнале. Напротив же, спринтеру приходится узнавать о таких вещах самому на своем опыте, и пока я лечился, я узнал довольно важную вещь о самом себе – в моменты физического стресса меня охватывают сомнения.

Травма, даже если это растяжение связок или боль в спине, как бы задает вопросы. Она спрашивает: «Эй Болт, может ли твое тело справиться с молниеносным прохождением поворота?» или «Вы живешь ли ты, выходя из предстартовой позиции с такой силой?»

Отличная форма, в которой я находился сразу после своего успеха на Международном юниорском чемпионате, придавала мне ощущение непобедимости. Было чувство, что я могу выиграть любую гонку, какую захочу. Ни один атлет в мире не может устрашить меня на предстартовой линии, даже если я не на 100 процентов готов; но моя травма разрушила эту уверенность, и даже когда я поправился, негативные мысли настойчиво сидели в моей голове.

Все же я старался собраться и сосредоточиться на восстановлении своей физической формы. Я работал через боль и напряжение, но за поворотом прятался еще один «убийца». Тренер велел мне забыть о Международном юниорском чемпионате – он считал, что я не буду готов. Весь год я мечтал поехать в Италию, потому что считал, что защита своего титула будет очень важна. Победа в Кингстоне была таким великолепным опытом, что я хотел повторить это снова, особенно так как мое время на CARIFTA сделало меня быстрее, чем любой взрослый спортсмен на планете в том году.

Однако это было не первое мое разочарование на беговой дорожке. Годом раньше я потягался со взрослыми парнями на отборочных турнирах Международного чемпионата 2003 года, которые проводились в Париже. Мне нужно было подтвердить свой титул всемирного чемпиона среди юниоров, и несмотря на свою неопытность в возрасте 16 лет, мне удалось потягаться с уже признанными бегунами. Это заставило меня подумать: «А не попробовать ли мне заявить о себе на самом высоком уровне?»

Я не был глупым – я ни на секунду не верил, что выиграю золото на первой же крупной профессиональной встрече, но я посчитал, что если установлю личный рекорд, может быть, у меня будет шанс поучаствовать в финале. Но когда пришло время Международного чемпионата, я схватил конъюктивит, или «розовый глаз», как мы называем это на Ямайке. Я был вынужден прерваться, и мои тренировки были отложены до лучших времен. Ассоциация JAAA тогда решила, что у меня еще недостаточно опыта, чтобы участвовать в крупных соревнованиях, и даже хотя меня отправили в Париж для получения опыта крупных соревнований, я не смог принять участие в гонке. Я чувствовал себя опустошенным.

Пропустить забег в Гроссето в 2004 году было хуже, потому что я хотел потягаться с парнем по имени Эндрю Хове, итальянским бегуном на 200 метров с серьезным опытом (Хове в дальнейшем стал специализироваться на прыжках в длину, он даже выиграл золото на чемпионате Европы в 2006 году). Этот парень много болтал во время подготовительных этапов к Международному юниорскому чемпионату, о он говорил всякий бред о том, как он собирается сразить меня на своем родном стадионе. Мне было неприятно это слышать, это было очень грубо с его стороны, и я знал, что мог бы обогнать Хове на беговой дорожке с травмой или без. Поразить его на 200 метрах было бы сладкой пилюлей, заткнувшей бы всю эту болтовню за пояс.

Но чёрт! Моя травмированная связка поставила точку в этом маленьком состязании. Когда тренер снял меня с участия в соревновании, я был рассержен, но когда я увидел газетные заголовки из Гроссето после окончания Международного юниорского чемпионата, я сделался еще мрачнее. Хове победил на 200 метрах со временем 20.28 секунды. Хоть это и был его личный рекорд и время, которое ему не удалось улучшить за всю его дальнейшую карьеру, мне было больно признать, что я мог легко превзойти его время в 20.28 секунды. Но все же он продолжал меня высмеивать.

«Хотел бы я, чтобы Усейн был здесь, - говорил он. – Я бы хотел побороть его лицо к лицу».

«О господи, - подумал я, когда прочитал эту цитату. – Он показывает время 20.28 и еще чего-то там говорит? Какой ужас!»

Однако на этом Хове не остановился пускать пыль в глаза. Через несколько лет во время соревнований по прыжкам в длину на Чемпионате мира в Осаке в 2007 году он тоже бросался громкими словами. В том году это было непростое соревнование. За золото боролись Хове и Ирвинг Саладино из Панамы, которые позже выиграет первую золотую медаль своей страны на Олимпийских играх в 2008 году. Все в Осаке знали, что Саладино был профессионалом, когда речь шла о прыжках в длину, но Хове прыгал первым, и его последняя попытка вывела его в лидеры, и он побил итальянский национальный рекорд. И тут парень слетел с катушек. Он начал кричать, рвать на себе одежду и ударять в грудь. Он выбежал к толпе и кричал. Даже его мама на трибунах бушевала по поводу его успеха.

Я молча наблюдал за этой картиной. «Да что с этим парнем? – подумал я. – Расслабься, чувак…»

А затем случилась забавнейшая вещь. Пока Хове безумствовал, Саладино снял с себя спортивный костюм и отправился к треку. Пока он бежал к прыжковому старту, он ни разу не свернул с беговой дорожки, бежал гладко в панамском стиле. Его последний прыжок в Осаке не был иным, и его новая прыжковая длина побила рекордную длину Хове на 10 сантиметров. Толпа ликовала, но Саладино даже бровью не пошевелил. Он не прыгал вокруг и не бил себя в грудь. Он просто стряхнул песок с плеч и неспешно удалился.

Всё это сказало Хове: «Да успокойся уже. Я – Лидер».

Это была одна из лучших картин, которые я наблюдал на чемпионатах. Я только был раздосадован, что мне самому так и не удалось совершить подобное.

********

Мое лето прошло без особого удовольствия. Несмотря на боль в спине и проблемы с подколенными сухожилиями, было решено, что я отправлюсь в Афины, хочу я этого или не хочу. И поверьте, я далеко не был от этого в восторге. Я не мог радоваться участию в соревновании, когда я был в плохой физической форме. Олимпийские игры были кульминацией беговой карьеры начинающих спортсменов, но я не был готов и я был не в состоянии стряхнуть с себя разочарование от пропуска Международного юниорского чемпионата. Я мало участвовал в соревнованиях весь сезон, и отсутствие физической подготовки было серьезной проблемой.

Мой первый сезон как профессионального спортсмена оказался неудачным. Из-за травмы я пропустил большинство европейских соревнований в 2004 году, и несколько гонок, которые были назначены на начало сезона, были отменены. Поездка в Грецию стала для меня больной темой.

Тренер Колеман беспокоился, что не мог разобраться, почему я испытываю боль в спине и ногах, поэтому он отправил меня на приём к доктору Гансу Мюллеру-Вольфарту, немецкому специалисту, излечившему травму спины звезде тенниса Борису Бекеру, и работавшему с мюнхинской футбольной командой. Очевидно, что доктор Мюллер-Вольфарт был гением, поэтому была организована моя поездка в Мюнхен для проведения полного медицинского обследования.

Когда я приехал в Германию, стало ясно, что этот врач неординарный специалист. Меня положили на плоскую кровать, а он своими пальцами прощупывал изгибы и углубления моего позвоночника и надавливал на мои подколенные сухожилия. Когда я поднял взгляд, я заметил, что его глаза закрыты. Этот человек чувствовал и ощущал мои травмы без всяких обсуждений и выслушиваний моих жалоб. Это была напряженная работа, когда доктор взял мою ногу в свои руки и стал вращать голеностопный сустав, медсестра что-то сказала с другого конца кабинета. Его глаза раскрылись. Он выглядел озадаченным.

«Тшшш!» - крикнул он, а потом произнес что-то на немецком. Я понятия не имел, что он сказал, но чувствовал, что это было неодобрением. Медсестра выглядела подавленной.

Меня отправили на рентген, и когда все анализы были сделаны, доктор Мюллер-Вольфарт взял снимок моего позвоночника – и, знаете ли, меня ждали плохие новости.

«Болт, у Вас сколиоз» - сказал он.

«Что за черт?» - подумал я. Я никогда раньше не слышал этого слова.

«Это искривление позвоночника, и это достаточно распространенная вещь,» - продолжал он с серьезным видом. – «У большинства людей эта дисфункция излечима при помощи корректирующей физиотерапии, но я опасаюсь, что у вас серьезный случай. Искривление вашего позвоночника очень сильное.»

Он пояснил, что это заболевание различно у разных людей, и что с возрастом у меня бы все ухудшалось. В самых тяжелых случаях это все могло бы отразиться на легких и сердце; также это может поразить нервную систему. В моем случае позвоночник был искривлен, и моя правая нога была на полдюйма короче левой. Боль в спине, которую я испытывал, была лишь первичным симптомом. Она также стала причиной травмы моего подколенного сухожилия и постоянного дискомфорта в моих ногах. Потому как мое тело было перенапряжено за счет S-образной формы позвоночника, и я натягивал свои мышцы как только можно каждый день. Соревнования на 200 метрах тоже не приносили пользы, так как при прохождении поворота моя более длинная левая нога находилась над правой, особенно когда я бежал на средней беговой дорожке зажатым между другими бегунами, и угол поворота был резче.

У меня голова пошла кругом от всего этого. Моим первым порывом было не верить диагнозу. Я говорил себе, что травмы, которые я получил, случились из-за неподходящей тренировочной программы, а не из-за проблем со спиной. Возможно, я намеренно заслонялся от правды, но я считал, что намного винить расписание тренировок, а не посмотреть правде в глаза и не признать уже давнюю проблему с позвоночником.

«Как бы то ни было, - думал я, - раньше-то я был в порядке. Если мне назначат другую тренировочную программу, у меня все будет хорошо.»

Но я стряхнул это с себя. Напряжение не поможет. Кроме того, врачу нужно было работать надо мной, если я хотел снова вернуться на беговую дорожку в ближайшее время. Мне была назначена физиотерапия для облегчения мускульной боли. Но другой этап лечения включал в себя гомеопатию. Я слышал, что введение инъекций в икроножные мышцы – достаточно распространенное явление, и это звучало для меня странно. Так или иначе, все, чем меня лечили, было в рамках официальных медицинских нормативов – ничего сомнительного мне не вводили – и благодаря шприцам доктора Мюллера-Вольфарта боль в моей спине ушла.

Несмотря на тревожащий диагноз, все по-прежнему хотели, чтобы я принял участие в Играх в Афинах. Факт того, что я был самым быстрым человеком на 200 метрах в том году (и находился в топе мировых рейтингов), означал, что мне не нужно будет даже проходить национальные отборочные туры на Олимпийские игры. Топ-200 спринтеров всегда автоматически квалифицировались в ямайскую команду. Еще одно место было «бери, кто хочет», и так как я стоял в рейтинге выше, чем парень, финишировший третьим на отборочных турнирах, я воспользовался этой возможностью, хоть и был травмирован. Когда стало ясно, что я присоединюсь к спринтеру на 100 метров Асафе Поуэллу и всей национальной ямайской команде, осознание моих травм стала давить на меня как груда камней. Все меня воспринимали как сенсацию, и никому и дела не было до моих травм. Фанаты смотрели на меня как на звезду, особенно после успеха Международном юниорском чемпионате в 2002 году. В средствах массовой информации говорилось: «Усейн побил рекорд взрослых атлетов своим временем на CARIFTA и имеет такой успех на молодежном уровне. Он может совершить нечто великое.»

Именно тогда-то я и стал волноваться. Я думал: «Но я же не в форме. Как я смогу показать свой высший класс?»

Все это приводило меня в замешательство. Ямайцы были без ума от бегового спорта, и я хотел предоставить им еще лучшую почву для ликования. Я не хотел их разочаровать. Поэтому было еще больше сомнений, больше вопросов, прям как это было перед Кингстоном. Но в этот раз меня не тревожили ожидания толпы. Я переживал, как мое тело среагирует на соревновательную нагрузку.

Ко времени приезда ямайской команды в Грецию я оправился от травм достаточно, чтобы у меня уже появился некий оптимизм, и всё это благодаря физиотерапии и работе врача, но все равно я не был на 100 процентов готов. И так как я ни минуты не думал о том, что я вернусь домой с медалью, я считал, что у меня очень незначительный шанс дойти до финала. Это было бы очень серьезным достижением, потому что в том году на беговой дорожке тягались несколько самых лучших в мире атлетов. Американцы Шон Корфорд, Джастин Гатлин и Бернард Вилльямс участвовали в соревновании, а также был серебряный олимпийский медалист 1992 и 1996 годов Френки Фредерикс из Намибии. Побороть этих парней в финале Олимпийских игр будет непростой задачей.

По мере того, как я тренировал свою силу и технику в Афинах, мой организм крепчал. Но всякий раз, когда я чувствовал, что стал сильнее, появлялась новая микротравма. На тренировочном забеге за несколько дней до моей первой гонки на моем пути на беговой дорожке вдруг оказался другой спринтер, и когда сместился в сторону, чтобы избежать болезненного столкновения, у меня что-то хрустнуло в лодыжке. Резкого движения было достаточно, чтобы травмировать ахиллово сухожилие, и я снова оказался за бортом. Я уже со стопроцентной уверенностью не мог участвовать в забеге*, и уже стоял вопрос, смогу ли я вообще когда-либо соревноваться. Только за ночь до первой гонки было решено, что я смогу справиться с болью.

*Чтобы иметь возможность завоевать золото на Олимпийских играх атлет должен был пройти через четыре забега: раунд 1, раунд 2, полуфинал и финал.

Но в день первого же забега все развалилось. Солнце сильно припекало над Олимпийским стадионом, и было жарко, очень жарко, что было непростым для всех ямайцев. Я ощущал вялость. Трибуны были наполовину пустые, народу мало – и ничто не придавало мне психологической поддержки, которую я когда-то получал на Международном юниорском чемпионате. Я вышел на предстартовую линию с целью занять первое или второе место, но когда прозвучал выстрел пистолета, я стартовал слишком медленно.

«О боже, - подумал я при своем первом же шаге. – Это будет сложно.»

Мои ноги были тяжелыми, и каждый шаг был отвратительным. У меня не было энергии, и мои силы непонятно куда подевались. В поворот я вошел вместе с остальной группой, но затем несколько парней слегка ускорились, у них было явно больше мощи. Я гнал что есть сил, отталкиваясь своими ногами в отчаянной попытке не отстать от группы, но моя скорость куда-то подевалась. Я был изнеможен.

Я приблизился к финишу четвертым, что было достаточным для прохождения в следующий тур.

Но парень, который всю дистанцию висел у меня на хвосте, начал настигать меня. Он хотел занять четвертое место намного больше, чем я. Я слышал его тяжелое дыхание и звук его шиповок по дорожке; а когда я на него обернулся, я увидел, что его челюсти плотно сжаты, а на шее вздулись вены. Я подумал, что в обычный день, если бы я был полностью в форме, я бы уже оставил его далеко позади. И вот, когда сомнения посетили меня снова.

«Мне не следовало приезжать сюда…»

«Чертовы травмы…»

«Тренировочная программа была слишком сложной, я не на 100 процентов…»

Квалифицироваться на дальнейшие забеги не было смысла. А действительно, ну зачем? За эти доли секунды я выработал всю свою силу и был очень слаб, и даже дневной отдых не помог бы мне восстановиться к следующему туру. Мысль о том, что я собирался победить, а не смог даже дойти до полуфинала, уязвляла меня. Я выбыл из борьбы. Афины оказались для меня слишком большим стрессом, поэтому я принял решение отдать четвертое место тому атлету.

«На, брат, забери его, - подумал я. – Оно твоё».

Я пересек финишную черту пятым, и это было для меня большим облегчением. Мое время в Афинах закончилось, и я подумал, что напряжение немного ослабнет, если я уеду с чемпионата. Но я должен был знать ямайских фанатов лучше. Когда до моей родины донеслись мысли о моем провале в квалификации, не учитывая те травмы, с которыми я боролся весь сезон, все как с ума посходили. Негативные заголовки тут же появились в национальной прессе. Общественность хотела знать, почему я уехал из Афин, хотя и был в форме; фанаты не могли понять, как я вдруг оказался тенью того спринтера-рекордсмена игр CARIFTA.

Когда я вернулся в Кингстон несколько недель спустя, повсюду уже витали различные теории. Меня называли «младенцем» - мне припомнили, что я не поехал на Чемпионат мира в Париже из-за «розового глаза» как признаком того, что я не мог справиться с напряжением крупного соревнования, и Афины оказались следующим подтверждением этого. Даже то, что я носил распятие во время забегов на Олимпийском стадионе, мне ставилось в вину. Это был мамин подарок*, но крест был слишком большим и он прыгал по моей груди вверх и вниз вовремя бега, поэтому я часто зажимал его в зубах. В одной газете была написана целая статья, критикующая цепочку.

*Ах, ну эти семьи! Если бы я его не надел, мама подозвала бы меня и сказала: «ВД, почему ты не носишь эту цепочку?» Как я и говорил, я был маминым сыночком. И делал все, чтобы она была счастлива.

Когда фанаты и СМИ не обсуждали мои травмы и распятие на шее, они критиковали мой образ жизни. Они говорили, что я ленив и что мне бы только по вечеринкам ходить. Если кто-то из журналистов замечал, что я иду в KFC или Burger King в Кингстоне, меня в этом немедленно обвиняли. Если я один-два раза заходил в Quad, про меня писали, что я провел там всю неделю. Я знал, что были атлеты, которые тоже развлекались по вечерам, но о тех парнях никто не писал; на это просто никто не обращал внимание. Я мог пойти на одну и ту же вечеринку с другим атлетом, нас даже могли сфотографировать вместе, и на меня тут же сыпались проклятия ямайской прессы, а его даже никто словом не упоминал. Это было безумие.

Я догадываюсь, что фанаты и пресса были правы в одном: мне нравится есть фаст-фуд и я всегда любил вечеринки. Часто я тренировался всю неделю, а затем в выходные имел всего одну трапезу за 48 часов. Выходные начинались в клубе в пятницу вечером (на всю ночь), где мы танцевали «Нытье», кружились, болтали. А затем, проснувшись в полдень на следующий день, я часами играл в видео игры обычно до тех пор, пока не начинало сводить живот вечером. И тогда я ехал в Нью Кингстон со своим братом Садики и мы покупали куриные крылышки и бургеры. Обычно за выходные это была единственная посреди целого потока танцев и игр. Я не знаю, как я вообще выживал.

К концу сезона 2004 года мне исполнилось 18 лет; я был еще незрел и проходил по кривой обучения, и никто не принимал во внимание мои нарастающие боли. Ямайские фанаты так и не разгадали меня; они не поняли, как мне нравится работать и играть. Для них я был падшей звездой, еще одним одаренным атлетом, который расточил понапрасну свой талант. Однако они могли думать, что хотели. Я был в порядке. Самой большой проблемой было то, что тренировки стали тяжелой ношей, физической и моральной.

*****

Афины заставили меня принять решение. Это было время, когда появился тренер Глен Миллз. Я был сыт по горло тренировками, которые навязывал мне тренер Колеман. Несомненно, он был отличным тренером по бегу с препятствиями и он был успешен в работе со многими другими атлетами, но его методы работы не подходили мне ни как атлету, ни как человеку. Как бы он усердно ни старался, мы не сошлись – это была не его вина, просто так иногда случается в беговом спорте. Я думаю, что одна из ключевых вещей, которые люди не понимают относительно атлетики, заключается в том, что взаимоотношения между тренером и его атлетом так же важны, как и отношения между футбольным менеджером и его командой. И так, как, например, сэр Алекс Фергюсон изучал своих игроков и их настроения, тренер по атлетике должен был иметь к каждому спортсмену индивидуальный подход. Некоторым спринтерам подходят усиленные тренировки, другим подходит облегченный вариант, но нельзя подгонять эти две категории под одну программу. Атлеты, которые не могут тяжело тренироваться быстро «сгорят»; они сломаются быстрее, чем более физически крепкие атлеты, и именно это произошло со мной. Мистер Колеман не проанализировал, каков я был как спринтер. Он не знал, как именно со мной работать. Он назначил мне такую же тренировочную программу, что и остальным атлетам, и все это плохо кончилось.

Великие тренеры стоят особняком. Они знают, как быть другом и наставником для своих атлетов, а также как быть руководителем. Она прислушиваются. Они проводят своих атлетов через всякого рода испытания на и вне беговой дорожки, например, травмы, личные вопросы и напряжение. В моем представлении тренер Миллз был как раз из тех парней. Во время Олимпийских игр я наблюдал за тем, как он тренирует спринтеров. Я видел, что он всегда работал с индивидуальными потребностями атлета и с его личностью, что естественно было рабочими взаимоотношениями, которых я хотел.

Я также понимал, что из-за того, что программа тренера Колемана часто работала с атлетами в прошлом, он не собирался ее менять, сколько бы я не говорил ему про боль в спине и в подколенных сухожилиях. И результаты в Афинах были катастрофичными. Обдумав эту ситуацию, я поговорил с мистером о том, что хотел бы сменить тренера Колемана. Я был в щекотливом положении, но я не нанимал его и это была не моя задача сообщать такие новости, и поэтому я так никогда и не узнал, как он это воспринял – я никогда его не спрашивал. Но всякий раз, когда я его встречал в Центре высокой эффективности, атмосфера была ледяной. К счастью, вскоре после этого тренер Миллз согласился поработать со мной.

И как же все изменилось. Практически сразу изменились и мои занятия. Тренер заехал ко мне домой в Кингстоне, чтобы узнать побольше обо мне лично и о моих целях. Он хотел узнать, как я занимался в средней школе и что была за история с моей предыдущей тренировочной программой. У нас наладился диалог, и мне понравился его стиль. Он был дружелюбен, умен и открыт. Тренер внимательно слушал, и во время разговора он объяснял мне все спокойно и подробно; он использовал необычные фразы, чтобы пояснить свою точку зрения. Например, мой мозг он называл «штабом» («Ты должен принять все, о чем я говорю в свой штаб, Болт»), и было ясно, что у него был мастерский план моей дальнейшей карьеры.

«Болт, у тебя огромный талант, - сказал он. – Но нам придется работать медленно, чтобы ты был готов через три года…»

Это стало для меня первым шоком.

«Да ладно, тренер. Три года? – сказал я. – Так это же будут 2007, 2008 года. О чем Вы говорите?»

Я был нетерпелив, я хотел начать работать. Я уже провалил одни Олимпийские игры из-за травмы, а Чемпионат мира из-за болезни. Мне нужно срочно вернуться к делу. Но тренер был непреклонен. Он объяснил, что мы должны быть терпеливыми, чтобы я был прекрасно подготовлен для следующего Олимпийского сезона. Если мы ускорим эту программу или что-то сократим, у меня опять может возникнуть серьезная мускульная боль.

Тренер упирал на то, что мое тело было подорвано, потому я слишком сильно его напрягал во время тренировок. Сколиоз был проблемой, с которой можно справиться, но разрыв связок и мелкие травмы все же беспокоили его. Он обещал взять в свои руки мою ситуацию и поднять все медицинские сведения обо мне, описанные доктором Мюллером-Вольфартом. Тренер сказал, что диагноз был только началом. Он хотел найти решение и пообещал изучить исследования, написанные о сколиозе. Когда через несколько недель мы вернулись к тренировкам, он даже собрал разных медицинских экспертов, чтобы они посоветовали лучшие формы лечения. Он изучал различные физиотерапевтические методы укрепления моего позвоночника. Он очень усердно работал.

«Ты будешь жить с этим условием, Болт, - сказал он мне, когда его исчерпывающий проект был завершен. – Мышцы твоей спины и брюшного пресса слабы, и это отражается на твоем бедре. Когда ты бегаешь с искривленным позвоночником, бедро натягивает подколенное сухожилие, вызывая растяжение или разрыв. Но если мы укрепим твою спину и абдоминальные мышцы упражнениями, они помогут перебороть любую дисфункцию».

Будучи спринтером, я привык к работе в тренажерном зале. Часть моих тренировок с тренером Колеманом включала подъем гантелей для укрепления основных групп мышц – нижней части спины, брюшных мышц, подколенных сухожилий и четырехглавой мышцы. Мои голеностопные и коленные связки тоже работали. Они были очень важным инструментом для получения взрывной силы во время забега на 200 метров. Тренер Миллз сказал мне, что работа в тренажерном зале останется жизненно необходимой частью тренировочной программы, а также будет разработана дополнительная программа для укрепления спины и пресса. Он понимал, что мне придется выполнять немереное количество упражнений каждый день по крайней мере в течение часа, если я хочу быть в форме и побеждать на чемпионатах.

Качание пресса в упоре лёжа, различные базовые упражнения, растяжка. Когда я впервые увидел программу, написанную на листе бумаги, я был потрясен. Она казалась такой интенсивной. Каждое упражнение было направлено на увеличение моей силы и укрепление мышц для поддержания позвоночника, но я все равно ворчал. Честно говоря я ненавидел дополнительную работу. Упражнения должны были выполняться дома, и так как тренер знал, что я немного склонен к лени, он стал пристальнее мониторить мой прогресс. Каждый вечер он следил, как я растягиваюсь или напрягаюсь. В большинстве случаев меня это выводило из себя. Я итак уставал от тренировок на беговой дорожке и уже жаждал поиграть в видео игры, но тренер следил, чтобы я следовал каждому движению в чертовом плане.

Однако это было не все. Я стал чаще посещать врача, и мне делали уколы для облегчения боли в спине. Неподалеку от дома я заходил к массажисту, который работал со мной перед и после забегов и тренировок. Я отправлялся в клуб тренера Racers Track Club при Университете Вест-Индийской культуры недалеко от Кингстона. Перед любой пробежкой мою спину и основные группы мышц разминали на массажном столе во время физиотерапевтического сеанса. Мне тянули ноги; мои подколенные сухожилия, икроножные и ягодичные мышцы становились гибкими. Каждая мышца разогревалась, чтобы предотвратить ее повреждение при нагрузке.

Для меня началась как будто новая жизнь, и тренер сопровождал меня на каждом ее этапе. Потому что он понял мою личность, он понял, что мне нужна забота и коммуникация. Если я был подавлен, если я переживал о своих травмах, он обсуждал со мной эти проблемы. Бывало, что я приходил на трек раздосадованным. И был молчалив. Тогда на следующее утро тренер заходил ко мне домой поболтать.

«Что не так, Болт? – говорил он.

Я пожимал плечами. «Да, ничего, тренер».

«Перестань, Болт, что происходит?»

Он все-таки меня расталкивал и я объяснял ситуацию, было ли это насчет тренировок или ноющей боли или о том, как сильно я устал. И он всегда находил разумный ответ иногда и за игрой в домино. Обычно его ответы побуждали меня работать усерднее, намного усерднее.

По времена мне казалось, что он вел себя со мной прямо по-родительски. Как отец, который должен донести свою мысль до сына. Он повторял одну и ту же вещь снова и снова, чтобы вбить мне это в голову, и когда такое начинается, ребенок часто думает: «О боже, да заткнись уже!» Тренер был как раз таким отцом, а я был ребенком. Будучи молодым человеком, я все же не осознавал свой талант, потому что я не мог посмотреть на него со стороны, хоть я и побил мировой рекорд среди юниоров и участвовал в Олимпийских играх. Но тренер все видел ясно. Он видел, что я должен работать над собой больше, если хочу чего-то достигнуть.

Он побуждал меня увлечься тренировками; он хотел, чтобы у меня появилось чувство голода к успеху в первый же год совместной работы. Каждый раз, когда он слышал, что я проводил время на вечеринках в Кингстоне, он подчеркивал мне, как это важно работать усерднее. Его расстраивало видеть, как я позволяю себе дурачиться, но он никогда не повышал на меня голос. Он никогда не спорил. Вместо этого он объяснял, через что ему пришлось пройти, чтобы стать тренером. Он рассказал мне про работу, которую он провел, и про его атлетов, которые добились успеха. Я всегда его слушал, потому что знал, что он обладает большими знаниями, и в те дни мы проводили даже больше встреч, чем Билл Гейтс и сэр Ричард Брэнсон вместе взятые. Оглядываясь назад, могу смело сказать, что это было начало великолепного партнерства.

*****

В 2005 году я стал разогреваться. В июне я выиграл на встрече Гран При в Нью-Йорке и на чемпионате Ямайки в Кингстоне; месяц спустя я пришел первым на чемпионате Центральной Америки и Карибов в Нассау. Я даже пробежал 200 метров со временем 19.99 в Лондоне. Мое время опять подняло мое имя в рейтингах, и меня считали, одним из самых сильных соперников и талантов в спринте. Было ощущение, что я могу реализовать свой потенциал и прославить свое имя.

Первоначальной идеей было провести несколько соревнований в сезоне 2005 года и продолжать работать над своей физической подготовкой. Результаты оказались лучше, чем мы предполагали. Внутренне я тоже изменился, и когда в 2005 году пришло время Чемпионата мира в Хельсинки, я чувствовал себя сильным. Это был тот момент, когда тренеру удалось вырастить во мне «инстинкт убийцы». Он сказал, что я стану чемпионом на 200 метрах в том году только с холодным гранитовым разумом.

Пока я летел через Европу в Финляндию, я понимал, что я стал сильнее. Я много думал о проделанной моим тренером работе и как она отразилась на мне на и вне беговой дорожки и о том, как с октября до лета его программа укрепляла меня физически. Мой живот был хорошо накачан, и вены обозначились на бедрах и на икрах. Но и психологически я тоже окреп. Без ненужного физического напряжения и интенсивных дополнительных упражнений. И у меня уже не возникали ни сомнения, ни вопросы.

Были внесены и технические изменения – тренер сократил мои шаги. Как оказалось, я слишком раздвигал свои ноги, из-за чего терял контроль и соответственно скорость. Но несмотря на эти улучшения мы с ним продолжали искать правильный путь. На тот момент мы пытались аккуратно балансировать между работой над своим природным талантом и сколиолозом. Моя тренировочная программа на выносливость была сокращена, и самая длинная дистанция, которую я бегал в Racers Track Club была в 500 метров. И даже тогда я выполнял один длинный спринт за тренировку. И пока я отдыхал неподалеку от тренировочного трека, тренер выслушивал мои мысли и впечатления от тренировки. Он был как механик, который прислушивался к двигателю спортивной машины. При малейшей жалобе или ворчании он регулировал ее настройки.

Всех этих поправок было достаточно, чтобы результаты дали о себе знать. Я был практически уверен, что смогу заработать медаль в Хельсинки, и СМИ восхваляла меня с прежней силой, что было весьма приятно. Но было решено, что даже если я не получу медаль, Финляндия будет возможностью углубить свой опыт. Это было мудрое решение. Для новичков это были новые условия для соревнований: погода была достаточно холодной и сырой, с чем мне приходилось чаще и чаще сталкиваться, выступая в Северной Европе.

Когда начались соревнования, я наслаждался своим легким прохождением через отборочные туры. Мое тело было сильным, а мои шаги умеренными.

Туры: первое место, 20.80 секунды

Четверть финала: второе место, 20.87 секунды

Полуфинал: четвертое место, 20.68 секунды

Мои слабые результаты в полуфинале показывали, что у меня не было никакого преимущества перед финалом. Меня поставили на первую беговую дорожку, что было большой неприятностью для всех высоких спринтеров, потому что больше напрягалось тело при прохождении поворота*. И я по-прежнему считал, что могу провалиться на всех крупных забегах с первого раза.

«Перестань, Болт, забудь об Афинах, - думал я. – Просто сделай это!»

Но я был потрясен, потому что то, что произошло вслед за этим, было очень ценным уроком концентрации. Как и говорил тренер, Хельсинки оказались очень холодным городом, и всю ночь лил дождь. Я был молодым и относительно неопытным спринтером из Ямайки, замерзающим в своем вымокшем спортивном костюме, и ситуации не помогло то, что случилось затем.

*Бег по внутренней дорожке для меня всегда был сложнее из-за моего роста – мне приходилось больше нагибаться при повороте, в то время, как это не было проблемой для более низких спринтеров, потому что их более низкий центр тяжести помогал им повернуть. Так или иначе все предпочитали бежать по средним или внутренним дорожкам.

Сначала американский спринтер Джон Капел не вышел на стартовую позицию. Вместо этого он присел на край трека и поднял руку, что вызвало паузу; всякий раз, когда нас звали на позиции, старт откладывался. А затем он слегка ослабил свои шиповки на датчиках сжатия на стартовых блоках. Технология позволяла регистрировать фальстарт, и каждый атлет должен был прочно расположить свои ноги на панелях, чтобы это обозначило начало забега. Судьи велели ему прекратить это. Чем дольше мы стояли под дождем, тем больше я замерзал.

Я был расстроен. «Почему же ты это делаешь? – подумал я. – Почему бы просто не стартовать?»

Я не понимал, что за ерунда происходит. Моя ямайская задница итак страдала под дождем, и с каждым промедлением я все больше и больше мерз, но я был достаточно сконцентрирован, и с выстрелом пистолета я сорвался и вырвался в лидеры на повороте, что было неслыханно для атлета, бегущего по первой дорожке. Когда мы прошли поворот, меня начали догонять четверо американцев – Капел, Джастин Гатлин, Волас Спирман и Тайсон Гэй. Мои ноги и спина были сильными, и мощь, которой не хватало в Афинах, снова вернулась. Но когда я попытался сделать дополнительный шаг, вдруг что-то пошло не так. Что-то словно схватило меня за заднюю часть ноги и вызвало судорогу. Это промедление словно заморозило все мои мышцы, и теперь они лопались как резиновые ленты.

«Ничего себе!» - подумал я. Надо было замедлиться.

Я стиснул зубы и пришел к финишной черте последним. Мое время было ужасным 26.27 секунды, но даже со своей чертовой хромотой я не собирался отступать. Я должен был финишировать, но как раз тут-то и произошла самая странная вещь. Когда я сходил с трека, тренер выглядел счастливым, на его лице сияла широкая улыбка.

«Какого черта? – подумал я. – Чему так обрадовался?»

Он положил руку мне на плечо. «Болт, я увидел совершенно другого человека на беговой дорожке. Ты бежал по первой дорожке, и большинство атлетов уже бы выбыло из соревнования, но ты показал себя другим соперником, другим зверем. В тебе появилось сердце чемпиона».

Факт того, что я поднял свой уровень в крупном финале, показал ему что он разглядел во мне решительность, которую раньше не замечал. Я продемонстрировал твердое внутреннее намерение, которое, возможно, он даже не ожидал увидеть. И тренер воспринял это как знак, вспышку первоклассного потенциала. Хотя я этого и не осознавал, Хельсинки стали для него первой подсказкой, что мы вместе можем сделать нечто великое. Я считал его план сумасшедшим. В моем представлении не было абсолютно ничего хорошего в финишировании последним.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Дата добавления: 2015-07-20