Жизнь на скорости

Моя победа на юниорском чемпионате были настолько значимой, что когда я вернулся домой в Шервуд с золотой медалью, меня отвезли в Монтего-Бей, где меня ждала автоколонна.

Автоколонна.

Это было нечто большое, необыкновенно большое. Дороги, которые вели к дому в Коксит, были заполнены сотнями людей, и при появлении машин они бежали за нами, протягивая руки в открытое окно, чтобы дотронуться до меня. Следуя по улице, они громко кричали мое имя «Болт! Болт! Болт!» Это было почти таким же безумием, как прием фанатов на Национальном стадионе.

Я не мог в это поверить. Я знал, что ямайцы очень уважительно относятся к своим спортсменам, особенно, к бегунам, но парад победы был тем, что я не ожидал. Но я должен был это предвидеть. После победы на 200 метрах, я выиграл серебряные медали в эстафетах 4Х100 метров и 4Х400 метров, установив национальные юниорские рекорды в обеих со временем 39.15 секунды и 3:04.06 минуты соответственно. Все просто сходили с ума по мне.

Тогда я очень быстро ощутил вкус славы. По какой-то глупой причине я решил прогуляться вдоль сидений с Джермени Гонсалесом после моей последней гонки. Мы хотели посмотреть финал женской эстафеты 4Х400 метров, но повсюду было множество народа. Я быстро понял, что совершил ошибку, потому что пока мы искали места, все хотели поговорить с нами. Буквально все. Со всех открытых трибун незнакомые люди говорили мне, что я будущее ямайского спорта. Я никогда раньше не раздавал автографы, но сейчас в течение минуты я должен был раздать десятки и даже сотни. Мне протягивали все новые и новые клочки бумаги. У меня заняло около двух часов, чтобы пробраться сквозь толпу.

Утром когда я вернулся в Трелони, мне уже стало ясно, что я стал одним из самых знаменитых людей Ямайки. Мои фотографии были во всех газетах; фанаты караулили меня у баров. Радио и телеканалы пели мне дифирамбы. У меня просто голова шла кругом от всего этого безумия. Мама и папа насколько привили мне чувство уважения, что, даже следуя в автоколонне, я всем говорил «Здравствуйте!» как в детстве, даже если на самом деле было проще помахать. Люди порой становились бесцеремонными в попытке пожать мне руку, ноя сам держал себя скромно. Как я и говорил, мой отец очень серьезно относился к хорошим манерам. Если бы я изобразил на своем лице большой успех, мне бы наверняка впоследствии влетело бы от него.

В школе, однако, все было по-другому. Я был молод, мне скоро исполнялось 16, и все в Вильяме Ниббе знали, кто я такой. Дети и студенты, с которыми я никогда прежде не здоровался, говорили мне, что я звезда. Люди взглядывали на меня, и не потому что я был высоким – я достиг успеха на мировой арене, что придавало мне веса. Даже учителя изменили свое мнение. Многие из них больше не были так строги, как до моего успеха на Международном юниорском чемпионате. Если у меня были плохие оценки или я проваливал эссе, они вели себя спокойно.

Однако такое расслабленное отношение долго не продолжалось. Я провалил так много тестов, что однажды мой отец, узнав о моей слабой успеваемости, вспылил. Мне было сказано, что если я не справлюсь с экзаменами в конце года, наш директор мисс Ли оставит меня на второй год. Это означало дополнительную оплату за обучение, что совсем не входило в планы моей семьи.

Было решено, что мне наймут репетитора для занятий по вечерам, и я был представлен Норману Пёрту. Мистер Пёрт был налоговым инспектором, служащим в Монтего-Бей, а в свободное время он работал репетитором и имел отличную репутацию. Он был выпускником Вильяма Нибба и Ямайского колледжа. Также он участвовал в забегах на 800 метров и имел опыт балансирования между учебой и тренировками на беговой дорожке. Расписание было согласовано, и мистер Пёрт должен был приходить ко мне дважды в неделю. Так мы решили вытащить меня из моих неприятностей.

Но были отвлекающие моменты, с которыми надо было справляться. Я был местной суперзвездой, и девушки из Трелони хотели общаться с чемпионом мира, что было так приятно осознавать. До тех пор я был практически равнодушен к противоположному полу. Я был сельским парнем, и длительная жизнь за забором означала, что теперь мне нужно было учиться искусству ходить на свидания, что порой было сложным. Не было никого, кто бы мог научить меня производить впечатление на понравившуюся девушку, и у нас не было таких журналов как сейчас, рассказывающих, как очаровывать женщин. Если бы я жил, например, в Кингстоне, то это было бы другое дело. Там бы я мог получить опыт, наблюдая за людьми вокруг себя. В Коксите же мне надо было учиться этому самому.

Прежде чем продолжить, я бы хотел объяснить, как вообще обстояло дело со свиданиями на Ямайке, потому что, поверьте мне, картина сильно отличалась от той, что была в Европе, Австралии или Штатах. На Карибах парни флиртуют много, и хотя девушкам это не нравится, такой образ жизни считается нормальным, особенно среди подростков. То же самое касалось и меня, с той лишь разницей, что я не особо тогда разбирался в правилах Игры. То есть не так хорошо, как некоторые атлеты на чемпионатах.

До Международного юниорского чемпионата мои рекорды не считались чем-то выдающимся – я был неопытен. В восьмом классе у меня была девушка, но эти отношения превратились в кошмар после того, как я стал общаться с другой девушкой. Неудивительно, что меня очень скоро раскрыли. Парень в школе как Вильям Нибб достаточно скоро понимает, что ему никуда не спрятаться, если он флиртует сразу с двумя девушками одновременно и прямо на одной площадке. Мне это показалось невозможным – я не смог балансировать между двумя свиданиями и скоро попал в большие неприятности. Представьте себе отверженную ямайскую девушку в стрессовой ситуации.

Но все изменилось после юниорских игр. Поменялся ракурс. Девушки хотели общаться со мной потому, что я был в каждой газете страны и местной достопримечательностью. И тогда я лучше познакомился с правилами Игры. Я научился всяким штукам у парней из ямайской беговой команды. Я наблюдал за тем, как они обращаются со своими девушками. Вскоре я стал более амбициозным, я научился тактично назначать свидания, и вместо того, чтобы встречаться с двумя девушками из одной школы, я стал назначать свидания девушкам из разных школ. Самое большее я встречался с тремя одновременно, и тогда я почувствовал себя Мужчиной.

Я не только плохо себя вел с девушками, я и делал это другим образом также. Однажды я даже пробовал гашиш, что кажется весьма сомнительным признанием от золотого Олимпийского чемпиона, но это было то, что я делал только однажды, и я практически сразу об этом пожалел, хотя в то время многие люди в стране курили эту траву.

Я не пытаюсь себя оправдать или освободить себя от ответственности, но это было так. Когда бы я ни играл в футбол в парке с друзьями, всегда была кучка парней, которые курили косяки, и однажды я тоже не устоял. Я сказал: «Знаете что? А дайте-ка мне тоже попробовать!» Но после первой же затяжки я возненавидел сигарету. Эта дрянь была отвратительной, и я почувствовал себя уставшим буквально через секунду после первого вдоха дыма.

Меня бросило в пот и я почувствовал головокружение. Я подумал: «Забудь об этом!» Ошеломленный, я сел на землю и уже сразу решил для себя, что это та дорога, по которой я хотел бы пойти. Во-первых, потому что отец мне голову проломит, узнав, что я дурачусь подобно Бобу Марли, а во-вторых, трава сделала бы меня слишком ленивым, если бы я стал курить много. Я итак был достаточно расслабленным, но то, что я видел вокруг говорило мне, что если я продолжу курить, я превращусь в бездельника. Напротив, я хотел быть мотивированным, особенно что касается гонок, потому что гонки и победы доставляли мне удовольствие.

Меня, как многообещающего атлета, ямайская легкоатлетическая ассоциация JAAA стала отправлять на соревнования по всему миру. Вскоре после Международного юниорского чемпионата меня пригласили в Международную ассоциацию легкой атлетики IAAF на церемонию награждения восходящих звезд, чего удостаивалась только многообещающая молодежь в области бега. И конечно же, это было очень далеко в плане поездки. Я должен был добираться до Монте Карло самостоятельно, что было просто катастрофой, когда я на обратном пути пропустил свой стыковочный рейс из Лондона. И я понятия не имел, что делать.

Я сразу же отправился к стойке регистрации просить помощи.

«Нет, уважаемый, - сказала она, когда я спросил, могу ли я получить билет на другой самолет. – Мы не можешь предоставить Вам место вот так сразу…»

«И что теперь, черт возьми, со мной будет?» - подумал я. Слезы побежали по моим щекам. Лицо женщины на стойке регистрации стало озадаченным.

«Не волнуйтесь, - сказала она. – Когда такое происходит, компания предоставляет ночлег в гостинице, и мы отправим вас на утреннем рейсе. С вами все будет хорошо»

Я почувствовал облегчение, но когда я заселился в свой номер, я не смог заснуть. Я так переживал, что пропущу свой самолет завтра утром, что я решил просидеть всю ночь со своим чемоданом на коленях, и я отчаянно пытался не уснуть. За полтора часа до того, как автобус должен был доставить меня обратно в аэропорт, я уже выехал из номера и сидел на скамейке в лобби гостиницы, дрожа под дождем и посматривая на часы. Я не мог уже дождаться возвращения домой.

Если бы это произошло сегодня, я бы просто купил себе другой билет. Я бы, возможно, нашел себе компанию, а может быть, даже и подумал: «К черту все это! Лондон – классный город, чтобы поболтаться здесь немного, останусь-ка здесь на пару дней!» Но тогда я был растерян. Я был по сути 16-летним ребенком, у меня не было денег, и я даже какое-то время думал, что застряну навсегда в этом дождливом городе с непривычной едой.

В тот момент мир казался мне огромным страшным местом. И что я не знал, сидя тогда и отмораживая себе задницу, это то, что скоро он станет еще больше.

****

Но вне беговой дорожки я любил подурачиться. Тренер МакНейл бывал часто расдосадован моими выходками, и его приводило в бешенство, если я совершал какую-нибудь глупость. Я не старался специально наделать неприятностей, но моя основная проблема заключалась в том, что если я хотел как-то пошутить или что-то вычудить, я не всегда думал о последствиях своих действий. Я обычно делал то, что приходило мне в голову, обычно в самый накал момента, и только когда все шло чудовищно не так, я думал: «Мне, пожалуй, не стоило этого делать!»

Например, когда я выпрыгнул из школьного автобуса перед отборочными забегами CARIFTA в 2002 году. В автобусе перестал работать кондиционер, а день был жарким, поэтому я решил добраться на стадион на машине своего друга вместо того, чтобы ехать с остальными детьми. Проблемы возникли от того, что я никого не предупредил, и улизнул из задней двери, когда никто не видел. Когда тренер увидел, что меня нет, он запаниковал и вызвал полицию как можно скорее. Вот тут-то все и началось. Как только наша машина подъехала к стадиону, полиция окружила нас, и меня заставили сидеть на бордюре до тех пор, пока не появился тренер МакНейл.

А один раз я сделал все возможное, чтобы не бежать 400 метров, которые я так ненавидел. Была тренировка; я не справлялся с тяжелой работой, а дополнительные упражнения казались мне слишком суровыми. Я не мог больше этого терпеть, и когда я должен был участвовать в Международных молодежных соревнованиях в 2003 году в Шербруке в Канаде, я хотел освободиться от этой дистанции. Во время тренировочных забегов на 400 метров я притворился, что получил травму в отчаянной попытке пропустить полуфинал, остановившись не добегая финишной черты. Чтобы мои действия показались реалистичными, я схватился за заднюю часть своей ноги, как будто у меня там резко заболело, ни ничего хорошего из этого не вышло. Тренера заметили, что я симулирую, и мне вскоре сказали, что правила диктуют мне участвовать в соревнованиях, хочу ли я этого, или не хочу. Если я не побегу, меня дисквалифицируют и на дистанции в 200 метров. А я пришел первым на этой дистанции, побив мировой рекорд.

Несмотря на мои дурачества я зарабатывал все больше и больше золотых медалей на играх CARIFTA и выиграл на 200 метрах на Панамериканском юниорском чемпионате. Когда я побил мировой рекорд на 200 и 400 метрах, я стал у всех на слуху. Фанаты приравнивали мой успех к успеху Майкла Джонсона – и в этом был смысл. В свои 16 лет я делал время, с которым он стал бегать только к 20 годам; а один ямайский политик назвал меня «феноменальным спринтером, когда-либо родившимся на острове». Было уже достаточно ясно, что мне не придется волноваться за выбор своей карьеры после Вильяма Нибба, потому что уже несколько американских тренеров предлагали мне дальнейшее спортивное образование. При желании я мог поступить в любой американский колледж, какой захочу.

Мистеру Пёрту удалось подтянуть мою школьную успеваемость, хотя его уроки были сложными. Ну они такими и должны были быть, потому что я сильно отстал по учебе в Вильяме Ниббе. Дважды в неделю после школы мы вместе занимались, и его усердная работа принесла свои плоды, я получил хорошие баллы по пяти предметам, что было минимальной квалификацией для поступления в колледж или спортивное образовательное учреждение.

То, как работала вступительная система американских колледжей, было подарком для ямайских атлетов высокого уровня. Топовые звезды беговой дорожки приглашались американскими университетами на бесплатное обучение с возможностью продолжить беговые соревнования. Американские возможности были такими же, как возможности ямайских школ, когда речь шла о спорте. Они хотели воспитывать лучших в мире атлетов, и так как на Ямайке не было подобной системы или такого же выбора, что касалось высшего образования, многие карибские атлеты пользовались шансом уехать за границу.

Однако это был не мой случай. Я хотел остаться дома, по одной простой причине, что я был маминым сыночком. Я не мог перенести мысль быть далеко от дома долгое время, хотя мне уже исполнилось 17 лет. Мистер Пёрт впервые предложил мне уехать за границу в 2003 году после чемпионата, когда несколько американских колледжей пытались заманить меня к себе. Он считал, что переезд в Штаты будет для меня хорошей возможностью, но не считал это для себя приемлемым карьерным планом.

«Нет, я не хочу ехать в Штаты» - сказал я.

Мистер Пёрт захотел узнать почему же.

«Прежде всего, там слишком холодно, - сказал я. – Можно простудиться и заболеть, не забывайте. А во-вторых, если я перееду в Америку, я не смогу видеть маму».

Мистер Пёрт акцентировал, что в Штатах очень много хороших тренеров и самые лучшие в мире возможности для тренировок. Они сделают из меня супер звезду, заверял он. Но это у меня были возражения, потому что я слышал, что в Америке атлетов тренируют чересчур интенсивно и сурово.

Очевидно, что в те дни, когда атлет получал грант на обучение в одном из крупных колледжей Америки, он должен был выполнять все, что говорили тренера, потому что без этого он бы не смог получить свое высшее образование. На атлета оказывалось давление не уронить честь колледжа, и инструктора по спорту хотели, чтобы они трудились действительно усердно. Студенты по грантам обычно бегали каждые выходные, потому что забеги устраивались постоянно. Так как ямайские спринтеры были лучшими в мире, и коллежди хотели завоевывать награды, они оказывали на этих атлетов большое давление. Я слышал эти истории ямайских атлетов, бегающих 100, 200, 400 метров и эстафеты 4x100 и 4x400 метров каждые выходные.

Я поразмыслил, что если я поеду в Америку, мне придется бегать по одинаково жесткому графику и в теплый, и в холодный сезоны. Для меня это было безумием. Мое тело не смогло бы справиться с такими пытками. Я мысленно видел, как я надорвусь и уже не смогу восстановиться. Я не хотел стать еще одним провалившимся соперником, еще одним из лучших ямайских атлетов, уехавших в Америку на вершине славы, чтобы потом вернуться на Карибы с полным провалом. Для меня это был не вариант.

«Видите, в чем дело, мистер Пёрт, - сказал я. – Если я уеду в Америку, люди уже обо мне не услышат, меня же там заживо зажарят. Я хочу остаться на Ямайке».

Мистер Пёрт был разумный человек и он понял мою точку зрения. Ямайская любительская легкоатлетическая ассоциация тоже хотела, чтобы я остался; они разделяли мою точку зрения, что американская истощающая соревновательная система может стать помехой в моем развитии. Поэтому в 2003 году я вступил в Центр высокой эффективности и ассоциации IAAF и JAAA в Кингстоне, где работали хорошо оплачиваемые тренера, которые развивали молодые таланты.

Для меня это было прекрасно место. IAAF организовала там свой центр (и во многих других местах по всей планете), потому она ставила своей задачей поднять уровень бегового спорта по всему миру. Цель была поднять уровень спринта и барьерного бега, бега на длинные дистанции, метания спортивных орудий и прыжков с шестом в странах таких, как Ямайка. Центр в Кингстоне, который располагался на базе Технологического университета, делал основной акцент на спринт и барьерный бег. Это была идеальная база для ямайских атлетов, как я, которые хотели тренироваться на родине.

Благодаря моим рекордам Центр высокой эффективности был рад принять меня, но мне нужно было найти, где жить в Кингстоне. После нескольких встреч мистеру Пёрту удалось перенести свое дело в налоговую инспекцию в этом городе, и было решено, что я смогу поселиться в его жилье, поэтому мои папа с мамой могли не беспокоиться о моем благополучии. Он согласился помочь мне с моей карьерой. Так я официально стал профессиональным атлетом.

Вау, стоит сказать пару слов о смене декораций. Когда я переехал в Кингстон, мир вокруг меня изменился в одночасье. Это было потрясающе. Я был сельским подростком, поселившимся в большом городе, и теперь я мог ходить на вечеринки хоть каждый вечер. И я действительно этого хотел! Я впервые был вдалеке от строгого отца, и несмотря на новую профессию беговая дорожка даже отошла для меня на задний план по сравнению с развлечениями. Это была огромная смена декораций.

В Шервуде я бы никогда не пошел на вечеринку, потому что отец никогда не позволял мне этого; он всегда велел мне сидеть дома. Даже если он разрешал мне провести вечер вне дома, он всегда назначал мне дурацкий комендантский час около 22.00. В Кингстоне же было целое море соблазнов – клубы, вечеринки, кафе, как KFC и Burger King, и поначалу мистер Пёрт старался держать меня дома. Но у него не было таких железных правил, как у отца, поэтому я часто уходил и развлекался до глубокой ночи. В Кингстоне я как с цепи сорвался.

Я обожал танцевать. В городе было два клуба Asylum и Quad. Asylum находился в деловом районе, поэтому там, поэтому туда чаще приходили пообщаться или провести деловые беседы. Это был самый большой клуб в городе, и всегда перед входом толпа ожидала свободный столик. Quad был более неформальный, он располагался на четырех этажах и на каждом звучал отдельный стиль музыки от шумного хип-хопа до регги, и это означало, что там всегда можно было потанцевать. Я постоянно бывал в Quad. Через несколько месяцев мне даже не нужно было платить за вход, потому охранники меня уже хорошо знали. Также помогало то, что многие люди узнавали меня благодаря моему успеху на Международных юниорских играх в 2002 году. Иногда охранники позволяли мне пройти в клуб через заднюю дверь. Я поднимался по лестнице, стучал в дверь и меня непременно пропускали бесплатно.

Мне нравилось в Quad, потому что это было то место в Кингстоне, где всегда было чем заняться. На танцполе я двигался и потел, я разрывал на себе рубашку и меня поднимали вверх на руках; случались даже танцевальные баталии. Люди танцевали хип-хоп танец «Рок 90-х» и танец под названием «Nuh Linga», где сходились лучшие танцоры, чтобы выявить самый зажигательный стиль. Но танец, которые мне нравился больше всего, назывался «Нытьё», набор движений парня и девушки, которые танцевали очень близко друг к другу. Поверьте, это было действительно захватывающе.

Видите ли, на Ямайке мы не танцевали, как европейцы, мне танцевали действительно близко. Друг от друга. Мы буквально терлись друг об друга. Это происходило так, что парень выхватывал девушку из толпы и начинал кружиться с ней под музыку. В жарком клубе все потели, но когда парень танцевал с девушкой, которая ему нравилась, это было чертовски прекрасное зрелище.

Однако это была лишь часть истории, потому что когда в марте начинался карнавал, у меня просто крышу сносило. Это время было для меня каким-то нелепым и до сих пор остается. Вечеринки были безумными, и танец «Нытье» танцевали повсюду. Но то, что отличало карнавал от обычных клубных вечеринок, это были яркие краски. Во время танцев люди подбрасывали вверх цветную краску, пока весь клуб не наполнялся яркими цветами. В первый раз, когда я увидел это в Кингстоне, я не мог поверить своим глазам. Люди развлекались на полную катушку. Кружились друг с другом, пили, танцевали, обсыпали друг друга краской. Везде царила какая-то сексуальная атмосфера.

Как же, черт возьми, я мог сосредоточиться на своей беговой карьере, если вокруг творилось подобное?

***

Я не напивался – один-два бокала Гиннеса с меня было достаточно, но напиваться допьяна было не для меня. Когда дело доходило до тренировок, я чувствовал себя уставшим. Отчасти потому что я проводил слишком много времени в Quad, обычно до самого закрытия, но и также потому что со мной работал новый тренер по имени Фитц Колеман, главный тренер Центра высокой эффективности Кингстона.

Тренер Колеман имел безупречную репутацию. Он был уважаемым тренером, подготовившим ямайскую олимпийскую беговую сборную, и среди его предыдущих достижений в легкой атлетике был Ричард Бакнор, который участвовал в Олимпийских играх в 1992 году в барьерном беге на 110 метров, и Грегори Хофтон, бронзовый медалист Олимпийских игр 1996 года в эстафете 4х400 метров. С приближением Олимпийских игр 2004 года было ясно, что этот тренер – отличный выбор для подготовки меня. Но когда мы начали вместе работать в октябре 2003 года в Центре высокой эффективности, моё тело было в ужасе. Я никогда раньше не знал о подобной тренировочной программе, и так как мой рабочий режим в Вильяме Ниббе был довольно расслабленным, мне было очень тяжело справляться теперь. У меня не было достаточно силы, чтобы справляться с жестким легкоатлетическим режимом.

Тренировки профессиональных атлетов начинались с тяжелых подготовительных упражнений, и так как мы готовились к началу сезона 2004 года, я сделал вывод, что жизнь спринтера очень сложна. В средней школе я мог легко справляться с тренировками. Я мог схалтурить или пропустить ряд упражнений, но все равно выигрывал забеги, потому что мой сырой талант был великим. По большей части я бегал четыре-пять кругов по 300 метров за тренировку. Однако как я обнаружил, у профессионального атлета не было места для лени.

План был построен на сезон, и было решено, что я сделаю основной акцент на 200 метрах, потому что это была самая сильная дисциплина. Но тренировочная программа казалась мне еще сильнее, чем на дистанцию в 400 метров, и тренер Колеман заставлял меня бегать по 700, 600 и 500 метров постоянно. Длинные пробежки были болезненны, и казалось, мое тело умирает. Мои мышцы болели, особенно спина и подколенные сухожилия, которые, казалось, вот-вот порвутся, и я стал ненавидеть вставать по утрам, потому что мне тут же нужно было заниматься. Я был как в агонии; все казалось не так.

Тотчас же я начинал жаловаться. «Я не могу справиться с этой тренировкой, тренер, - ныл я. – Это нелепо, я не привык к такому стилю.»

Но тренер продолжал давить. Он был серьезным человеком, спокойным и рассудительным, но он был человеком, который требовал уважения к своему делу. Он был очень властный, и хотя он никогда не кричал и не повышал голос на атлетов, он не позволял никому вдаваться в рассуждения. Так как его программа срабатывала так много раз в прошлом, он считал, что она сработает и со мной. В приступах отчаяния я предлагал ему пообщаться с кем-нибудь из моих предыдущих тренеров из Вильяма Нибба, чтобы они подсказали, с чем я справляюсь лучше.

Бесполезно. Тренер Колеман верил в свою систему, и никакие потоки жалоб с моей стороны не могли изменить его решения.

Но как же, черт возьми, все болело. Я объяснил ситуацию маме и папе; я объяснил мистеру Пёрту, что я был квадратным гвоздем, который пытались забить в круглое отверстие, но никто меня не слушал – всем казалось, что я симулирую. Мне сказали, что моя нагрузка возросла, потому что я стал профессиональным спортсменом, и мне нужно тренироваться усерднее, если я хочу стать профессиональным спортсменом и я хочу добиться успеха. Я так страдал.

«Хорошо, но если я получу травму, это будет ваша вина,» - сказал я. – Я уже говорил, что не могу этого сделать. Это причиняет моему телу очень много боли.

Папа тоже был тверд.

«Болт, просто возьми и сделай это!» - сказал он.

Я знал, что программа добьет меня. Раньше я отлично бегал, а теперь только я начал подготовку, у меня стала болеть спина и подколенные сухожилия. Тренировки оказывали серьезное давление на мой организм. Я могу сказать, что другие дети в Центре лучше ладили со своими тренерами. Казалось, что они более веселые, получают от занятий удовольствие, возможно, потому что они усерднее трудились в средней школе, и теперь им всё легче давалось. Возможно, мое беговое время было очень быстрым, но я завидовал им, потому что я тоже хотел получать удовольствие.

Ко мне обратился один человек. Глен Миллз был тренером, который мне нравился. Я видел, как он работает с ямайской юниорской сборной и другими спринтерами, и казалось, он действительно знал, что он делает – и прислушивается к атлетам, с которыми он работает. Но также все знали, что тренер Миллз был лучшим в своем деле. Он подготовил Сейнта Китса и спринтера Кима Коллинса к стометровке на Международном чемпионате, где они получили золото в 2003 году, и все атлеты из Центра высокой эффективности имели о нем только положительные отзывы.

Скажу для начала, тренер Миллз не построил свою собственную беговую карьеру. В детстве в 1960-е годы он учился в школе Camperdown в Кингстоне и у него не было спринтерского таланта, но у него всегда была страсть к спорту, и поэтому он начал работать с друзьями атлетами в школе. Его навыки быстро развивались, и ему пророчили карьеру тренера. Поскольку его стиль сильно улучшался, ему дали полноценную тренерскую должность в школе, и первый успех тренера Миллза наступил, когда он помог Реймонду Стюворту завоевать серебряную медаль в эстафете 4х100 метров на Олимпийских играх в 1984 году.

Атлетическая программа в школе Camperdown вскоре получила название «Фабрика спринтеров», потому что тренер был человеком очень увлеченным, и вскоре он начал брать уроки тренерских навыков у Херба МакКенли. Его приглашали на специализированные курсы в Мексику и Штаты, и тренер Миллз стал одержим идеей узнать, насколько быстро может бегать человек. Фактичекски его труд был настолько высоко оценен, что вскоре JAAA попросила его поработать с национальной сборной перед играми CARIFTA. Это было незадолго до того, как он стал национальным тренером и организовал свой собственный центр по подготовке спринтеров Racers Track Club, который существовал на базе Университета Вест-индийской культуры в Кингстоне.

Когда я впервые увидел тренера Миллза, он определенно не имел спринтерской внешности. У него был круглый живот и он никогда не носил спортивную форму; напротив во время тренировок он был одет в аккуратные брюки и рубашку. Он был грозным на вид человеком – лысая голова, седеющие пряди волос в бороде и узкие глаза, которые, казалось, видели душу атлета насквозь. Я мог даже сказать, что у него был ум, способный сразу определять лучших гонщиков, и страсть работать над их успехом. Просто наблюдая его за работой с другими спринтерами, я понял, что он был тем парнем, который сможет добить моего успеха. Когда его студенты что-то говорили, тренер Миллз прислушивался к ним.

Однажды в тренажерном зале я стоял со своими друзьями, жалуясь на свое тренировочное расписание, когда тренер Миллз проходил мимо. Он работал с другим атлетом.

«Со мной эта программа не работает, - говорил я. – Я не хочу больше тренироваться».

Тренер Миллз направился в мою сторону.

«Эй, я хочу работать по такой программе, как ваша,» сказал я, указывая на него. Это звучало дерзко.

Он оглядел меня с ног до головы с таким выражением лица, словно я был ненормальным. А затем прошел мимо, не сказав ни слова. Это было выражение лица, которое я еще не раз увижу в последующие годы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Дата добавления: 2015-07-20