Воспоминания о монастыре 10 страница

А занималась я там тем, что не имело никакого отношения к свечкам и службам, но зато имело отношение к Изумрудному городу. Я либо перечитывала старые книжки, либо сочиняла новые.

К тому времени я уже убедилась: за компьютером я могу проводить слишком мало времени, чтобы не привлекать к себе внимания и не вызывать гнев мамы. К тому же сочинять книжку надо было втайне от мамы (или по крайней мере делать вид, что это тайна). А тем не менее у меня много свободного времени – я могу сочинять книжку где угодно: в школе, в кладовке, в келье, если мама ушла. Тогда я распечатала на компьютере всё, что успела тогда сочинить (около двадцати пяти страниц) и продолжила свой труд уже от руки, в прошлогодней школьной тетрадке по Основам Православной культуры, где оставалось ещё очень много чистых листов. Дело пошло быстрей, но здесь мне было труднее: я не могла редактировать текст. Впрочем, я утешила себя надеждой, что когда-нибудь я перенесу этот текст в компьютер и тогда уже его отредактирую и дополню. А пока сойдёт и так. Естественно, из мои намерений ничего не вышло. Хотя я даже исписала всю тетрадку и начала другую, но потом (уже через год) стала перечитывать, мне что-то не понравилось, так я и бросила это дело. Но это всё было потом.

Вот так я и жила: бегала за матушками Ольгой и Димитрией, пела с ними же на клиросе, изредка ходила в школу и усердно пряталась от мамы в известных ей местах.

Кстати, свои сочинения на тему Изумрудного города я обсуждала теперь ещё и с Настей Буйной, которая приходила ко мне в кладовку каждую субботу. Правда, у неё был один недостаток, который мне всё портил: она не умела разговаривать шёпотом – только в полный голос. Я умоляла её не шуметь, чтобы меня потом не поругали, но на неё это действовало от силы две минуты. Богобоязненные прихожане, стоящие возле стены кладовки, несколько раз жаловались на нас моей маме. Из этого ничего не выходило, исправить ничего было нельзя.

А в кладовке я устроилась уже очень уютно. У меня там была маленькая скамеечка, на которой я сидела, там стояла тумбочка, на которую я клала своё имущество. А на случай, если я слышала, что вот-вот сюда кто-то заглянет, я могла быстро сунуть книжку или тетрадку под тумбочку.

К тому времени в классе поставили новые шкафы. Так как там теперь был не только класс, но и библиотека, то туда перенесли все книги, какие только были в монастыре (и откуда столько взялось?). А ставить их было совершенно некуда – у нас была небольшая этажерка, где стояли с десяток детских книжек, пианино, которое потом сдали в музыкальную школу, и шкаф с одеждой. Ну, и стол с компьютером. Решили заказать новые шкафы. Этим заведовали моя мама и мама Насти-с-косой, Елена. Елена нашла мастеров, моя мама составила чертёж будущих огромных шкафов. Они должны были стоять вдоль двух стен, где не было окон и двери.

Шкафы делали не очень долго, потому что они были очень просты. В сущности, это даже были не шкафы, а просто полки и столы, скреплённые вертикальными рейками. Дверок никаких не было. Деревянные шкафы были просто залакированны, а собирали их уже на месте, в классе.

Когда их наконец собрали, и мы смогли их увидеть, то я подумала, что в таких шкафах можно будет разместить не только все монастырские книги, но и ещё вдвое больше места останется свободным. К тому же эти шкафы были со встроенными столами, сделанными очень хитро: особое место было сделано для синтезатора, особое – для компьютера, принтера, телевизора, музыкального центра, - мама всё предусмотрела заранее. Ещё много времени прошло, прежде чем все книги были расставлены, а вся техника оказалась на своих местах.

28 ноября, в праздник Архистратига Михаила, мы решили пригласить к себе другую воскресную школу, из другого храма – ту, в которую я сама ходила когда-то. Мама продолжала поддерживать хорошие отношения с руководительницей, Анной Всеволодовной, и решила, что «в порядке культурного обмена» та воскресная школа приедет к нам в воскресенье. Мы им проведём экскурсию по храму и всему монастырю, устроим небольшой сладкий стол, что-нибудь споём или расскажем, подарим на память фотографию храма… Дружественная воскресная школа должна была прибыть в воскресенье в два часа дня. А мы должны были с утра готовить им достойную встречу.

С утра мы никакой достойной встречи не готовили, потому что погода была на редкость хорошая, было очень тепло, и мы без курток носились по двору. Кажется, мама сама выставила нас во двор, чтобы мы не путались под ногами.

Итак, мы бегали во дворе: я, Настя Буйная и её подружка Вика, высокая девочка, похожая на цыганку, с хорошим музыкальным слухом и звучным голосом. Она пришла к нам недавно. Мы были предоставлены самим себе и решили поиграть в прятки.

Вспомните схему ступенек в нижний и верхний храм – их я рисовала, когда рассказывала о том, как мы с Настей-с-косой катались на «горке». Почему-то сейчас нам пришло в голову считать именно возле двери нижнего храма, куда нужно было ещё спускаться по ступенькам. Считать выпало мне, я прислонилась к двери, а девочки побежали прятаться. Я досчитала до условного числа, пошла их искать и сразу обнаружила Вику. Сломя голову мы наперегонки бросились «застукиваться». Надо было бегом спуститься по ступенькам. Вика стала меня обгонять, я наподдала… и полетела со ступенек чуть ли не вниз головой. Вика тоже упала, но сразу же встала и бросилась ко мне. Я лежала и не могла подняться. Правая нога болела так, что у меня всё внутри закостенело, и я не могла пошевелиться. Вика с ужасом затеребила меня:

- Ой… Аня, ты как? Всё нормально?

- Ничего… - Проговорила я с трудом. – Я сейчас встану.

Я полежала ещё несколько секунд на полу и встала. Нога болела, но уже не так, как в первый момент. Я могла ходить. «Подвернула», - решила я. Мы поднялись по ступеням, отыскали Настю и объяснили, что больше не играем, так как я не могу бегать.

Впрочем, времени у нас оставалось уже совсем немного, вскоре собрались остальные «наши», а в два часа приехала «другая» воскресная школа. Началась экскурсия по монастырю.

Мама сделала так, чтобы в экскурсии участвовали все, и чтобы нам, «своим», не было скучно: «А, мы всё уже знаем…». Так как мы «всё знали», то мы же сами и рассказывали. Экскурсия началась с краткой истории – мы держали в руках фотографии моментов стройки храма и корпуса, освящения, поднятия колоколов и так далее… Потом пошли в храм, поднялись на колокольню. У каждого из нас была своя часть экскурсии: например, Настя Буйная рассказывала о колокольне (мама даже сделала для этой цели распечатку соответствующего текста, чтобы дети не терялись и не сбивались). Кто-то рассказывал об иконе «Всецарица», кто-то об иконостасе… В общем, мама только руководила, а всю экскурсию проводили мы сами. Судя по всему, моя часть начиналась только в корпусе, и она была очень простой и короткой: я должна была спеть какую-нибудь песню, желательно собственного сочинения.

Но это было позже. А тогда мы прошли по храму, вышли и сфотографировались на ступеньках, потом прошли по всему двору, зашли в часовню Иоанна Богослова, потом направились к лебедям и птичкам… Со времени моего «полёта» на лестнице в нижний храм прошло два часа, и все эти два часа я была на ногах. А «подвёрнутая» нога болела всё сильнее. Наконец, возле пруда с лебедями, я не удержалась и сказала маме (чуть не плача от боли), что у меня болит нога и я пойду в келью.

Мама отпустила меня (у неё других забот хватало помимо моей ноги), я пришла в келью и легла. Нога распухла у щиколотки, и мало того, что она болела сама по себе – я при каждом движении замирала от боли… Я лежала и потихоньку плакала, а в это время экскурсия продолжалась. Кажется, было даже небольшое угощение в трапезной… Потом все прошли в наш «учебный класс». Там и должен был состояться мой концерт, и мама прибежала за мной. Я поднялась, собрав всю свою силу воли, чтобы не плакать при людях, и пошла в класс. Там я что-то спела (уже не помню, что именно), а потом вернулась в келью. «Другой воскресной школе» раздали памятные фотографии с нашим храмом (эти фотографии я сама печатала во время подготовки к встрече). Кажется, на этом программа закончилась. Я лежала в келье и плакала. Воскресную школу проводили, «наши» разбежались, и тогда мама смогла обратить внимание на меня.

Нога была уже в самом плачевном состоянии – распухшая, неподвижная. Прибежала матушка Неонилла, а с ней – Юрий Евгеньевич, который, к счастью, оказался в это время у неё. Юрий Евгеньевич – врач всё-таки! – сразу вправил мне ногу (так, что я едва не закричала), потом крепко замотал её бинтом, а сверху – небольшим жёстким полотенцем, так туго, что теперь нога напоминала полено и была совершенно неподвижна.

Но так как летела я всё-таки здорово, то многие опасались, что у меня перелом. Хотя после падения я ещё два часа бегала, а с переломом вряд ли это было бы возможно. На всякий случай Юрий Евгеньевич предложил завтра сделать рентген, благо далеко ходить не надо.

Вечером ко мне прибежали Мелетия, Димитрия и Иоанна. Ужин мне принесла мама на подносе. Все жалели мою ногу, и я всем рассказывала (даже с некоторой гордостью), как мы играли, как я бежала, как я упала – и всё это с выражением, со всеми подробностями и оживлённой жестикуляцией. Настроение у меня уже было весёлое, нога болела совсем чуть-чуть, хотя наступать на неё я не могла.

Проблема была у меня только с передвижением по коридору. Не ползать же на четвереньках! И на одной ноге не напрыгаешься, тем более что у нас коридор был неровным: он спускался четырьмя крутыми ступеньками к душевой «комнатке» и к прочим подобного рода помещениям. Прыгать по ступенькам на одной ноге было опасно – ещё упаду снова и останусь без второй ноги. Я быстро нашла выход из положения. Из класса мама прикатила стул на колёсиках, который стоял перед компьютером. На этот стул я становилась правой коленкой, а левой ногой - здоровой – отталкивалась от пола и ехала. Возле ступенек я слезала со стула, мама спускала его вниз, а я аккуратно, в сидячем положении спускалась следом. Там я снова взгромождалась на свой «транспорт» и ехала дальше. Таким образом я путешествовала по всему этажу и могла заглядывать в класс, где стоял синтезатор и компьютер – моя любимая техника.

На рентген мне, разумеется, пришлось идти пешком, но мама бережно поддерживала меня, да и нога не так уже болела. На рентгене окончательно выяснилось, что у меня не перелом, а всего лишь вывих, и всё вправлено и скоро пройдёт.

Нога болела три дня с момента падения. Конечно, боль была уже не та, что в начале, но всё же ощутимая, особенно когда я наступала на больную ногу. И ещё довольно долго потом я ходила осторожно и с опаской, особенно по лестницам. А уж бегать по лестницам мне с тех пор не приходило в голову.

Началась подготовка к Рождеству. Незадолго до Нового года возле стен храма положили три ёлки – с тонкими, бледно-зелёными иглами и какими-то лысоватенькими ветками. Ёлки были пока что скручены верёвками.

Снег в этом году шёл плохо. Редко когда был хороший снегопад, да и тот быстро прекращался, оставляя после себя пелену толщиной сантиметров десять. По такому слою снега единственное развлечение – кататься «на ногах», иначе говоря – «на сапогах»: находишь скользкое место, отталкиваешься одной ногой и едешь. А дальше – всё зависит от того, насколько скользкая у тебя обувь. Санки у меня были, но они остались дома, а мы туда уже не приходили – там жили пономари Владимир и Сергей. Лишь через некоторое время (по-моему, уже ближе к февралю) я попросила их принести мне санки. И они принесли. И я даже успела на них покататься.

В этом году мама решила, что воскресная школа готова «выйти в свет» и показать себя «на людях». Мы стали готовить концерт на Рождество: не тот, что в прошлом году, а грандиозный, с песнями, кукольным театром, хороводом вокруг ёлки и подарками – перед прихожанами. И я, и мама знали, как готовятся такие концерты – когда я училась в воскресной школе Анны Всеволодовны, то успела поучаствовать в двух рождественских представлениях. Разница заключалась в том, что мама не выносила «лицедейства», и вместо обычного спектакля у нас был спектакль кукольный, да и тот исключительно по евангельскому тексту.

К тому времени в воскресной школе произошли некоторые изменения. Изначально и мама, и матушка Неонилла хотели, чтобы в воскресной школе женского монастыря обучались только девочки. Но вышло так, что у некоторых девочек оказались братья, которые тоже стали ходить на уроки. Отказать им мама не могла. Таким образом, у нас появились Даня (старший брат Даши, крестницы Ники-большой), Фёдор и Гриша (оба - братья Александры, новенькой девочки, которая, впрочем, до Рождества ходила редко; Гриша был её брат-близнец, Фёдор - старший).

А незадолго до Рождества я получила замечательный подарок судьбы, который помог нам сделать праздник и повлиял на всю мою дальнейшую «карьеру» композитора и звукооператора. Пономарь Владимир где-то откопал замечательные компьютерные программы: нотную – Finale 2005, - звукозаписывающую – i-Sound и звукообрабатывающую – AdobeAudition 1.5. Я эти программы освоила довольно быстро своим безотказным способом – «а если на эту кнопочку нажать, что получится?». Теперь у меня было гораздо больше возможностей записи своих песенок, чем раньше. Я переписала всё, что у меня уже было, с кассеты на компьютер, но от кассет ещё не отказалась.

Мама хотела, чтобы все, кто хоть как-то может петь, спели на рождественском концерте какую-нибудь песню. На меня сразу взвалилась большая ответственность. Хороших рождественских песен не так уж много. Ведь не сможем же мы на благородном концерте петь что-нибудь вроде «Мария держит Сына на руках, Иосиф греет чай, вот Ангел им сказал о пастухах: сейчас придут, встречай». Музыка красивая, а слова какие-то непонятные. Но это ещё ничего, я знала колядки и похуже: «Спы, Исусе, Спы, спатоньки ходы…». В общем, моей задачей было отобрать приемлемые песни для концерта из тех, что я уже знаю, а недостаток сочинить самой. Даже, скорее, наоборот: сочинить хорошие песни, а если их не хватит – найти что-то приемлемое из тех, что я уже знаю. Сделать хорошую обработку на синтезаторе, записать всё это в компьютер, распределить между детей и спеть. Часть песен, конечно, досталась мне. Всего песен было десять.

С песнями сразу же начались проблемы. Стихи я нашла, музыку сочинила, теперь надо было записать каждому исполнителю на кассету все эти песни в следующем порядке: сначала идёт песня со словами, с моим исполнением, а потом та же песня, но уже только аккомпанемент. Это называется «плюсовка» и «минусовка». Я сразу записала песню «Рождество, Рождество снова к нам пришло…» на кассету Полины и удалила песню из синтезатора. Полина кассету потеряла. Мне пришлось заново записывать песню на синтезаторе, потом писать её на свою кассету, а потом уже со своей кассеты переписывать на новую Полинину. Теперь я всегда писала сначала на свою кассету, а потом уже переписывала кому-нибудь.

Мало того, что мне приходилось возиться с записью, так ещё и исполнители были недовольны. Настя Буйная, у которой не было ни слуха, ни голоса, требовала, чтобы ей тоже дали песню. Мы этого сделать не могли. Папа маленькой Виолетты, или, как мы её называли, Ани Бешеной (вот компания-то собралась!), у которой тоже не было ни слуха, ни голоса, требовал, чтобы ей тоже дали песню, потому что она очень хочет петь. А так как он обладал потрясающей настойчивостью, мы сдались и начали подыскивать Ане подходящую песню – такую, чтобы нам самим не опозориться, а остальные не обратили внимания. Наконец решили дать ей небольшую примитивную песенку «Белый снег белёшенький», которую мы пели в прошлом году, и вставить её в самый конец программы, когда все будут водить хоровод, будут шуметь и не обратят внимания на качество исполнения. Это удалось.

Часть песен я взяла из своей школы – вспомнила все, которые мы учили, и подобрала подходящие. Одну взяла из репертуара воскресной школы Азарии. Этот пресловутый «Снег белёшенький» я вспомнила ещё в прошлом году из праздника Анны Всеволодовны. Оставшиеся сочиняла сама, перерыв все книжки со стихами. Одна песня у меня была «полностью моя». Если раньше я сочиняла песни на чьи-нибудь стихи, а «полностью моя» была только «Песенка путешественниц», которую я сочинила летом, то теперь к ней прибавилась ещё одна – «Рождественский вальс». Слова пришли ко мне поздним вечером, когда мы уже легли спать. Я никак не могла заснуть, а тут ещё и стихи. Я встала и, не зажигая света, нащупала на столе какую-то свою тетрадку и карандаш. Раскрыла тетрадку на чистой странице (на улице горели фонари, и кое-что я могла видеть) и наугад нацарапала вкривь и вкось:

В эту ночь зима холодная

Одаряет нас теплом.

Свечка каждая на ёлочке

Светит ярким огоньком.

За окном снежинки кружатся

В вихре вальса ледяного.

Как прекрасна эта ночь святая,

Как долго нам ждать её снова!

И, как много лет назад,

В далёкой земле Иудейской,

Всё те же звёзды горят

Над пещерой Вифлеемской,

Льётся праздничный звон

С высоты колоколен…

Так почтим же достойно и мы

Этот праздник Господень!

Слова у меня сочинялись одновременно с мелодией (даже, скорее, сначала мелодия, а потом слова), поэтому не нужно думать, что строчки у меня такие неритмичные. В песне всё очень ритмично.

Первая половина стиха у меня должна была быть «куплетом», а вторая – «припевом». Но вот второго куплета я никак не могла сочинить, и так и пошла на концерт песня с одним куплетом и припевом. Второй куплет появился только через год, но на праздник уже не попал.

Почему я говорила о ритмичности в своей песне? Потому что эти стихи два раза попадали в газету к Анне Всеволодовне, и оба раза она их исправляла по-своему – явно из-за кажущейся неритмичности. Первый раз они попали в том году, когда я их сочинила, второй раз – через три года, уже со вторым куплетом. Когда я увидела, что редактор делает с чужими стихами, я чуть ли не рыдала. Вообще, если вы не знаете, почему поэт написал стихи именно так, а не иначе, – лучше не исправляйте их по собственному почину. Конечно, стихи изменились не сильно, но разница была, и мне было очень обидно из-за того, что редактор не вникает в стихи, а просто делает, как ему нравится, независимо от того, как должно быть по разумению самого автора.

Всего в концерте получилось 10 песен. Я их записала на компьютер, а потом на диск (аккомпанементы). Во время выступления в мою задачу будет входить включать эти песни в нужный момент.

Кроме песен, в программу концерта входило ещё представление с куклами, подобное прошлогоднему. Только теперь оно происходило под текст Евангелия, а кукол предстояло заменить – сделать новые, более крупные и яркие. За кукол взялась Полинина Тётя, хотя рвались все. Но взрослые знали, как это бывает: помучаются детки пятнадцать минут и убегут. Поэтому деткам доверили только овечек.

Овечки делались очень просто (нас учила та же Полинина Тётя): опилки смешиваются с клеем ПВА до густоты пластилина, потом берётся небольшой комочек этой массы (жутко пачкающий руки), и ему придаётся форма некоего лежащего животного. Так как опилки всё же не очень ровные и отовсюду выпирают, то получается полная иллюзия лохматого, кучерявого барашка. Потом этого барашка раскрашиваешь белой краской, рисуешь мордочку и рога, приклеиваются маленькие чёрные бусинки – глаза, – и готово.

Таких овечек и барашков мы наделали очень много, штук двадцать, и все они были разного размера. Ещё были снежинки. Простые снежинки умеют делать все: сложил бумажный квадратик в несколько раз, вырезал побольше дырочек – и готово. Но мы подумали, что если все дети воскресной школы возьмутся за изготовление подобного рода снежинок, то куда же мы потом денем эти снежинки? Их ведь получится целая туча… Тогда Полинина Тётя опять предложила выход из положения: клеить снежинки из полосок бумаги. Вот такие снежинки делать трудно. Сначала нужно сделать чертёж с помощью циркуля. Снежинка получается шестилучевая. Её украшаешь всякими завитками и загогулинами – что в голову придёт, но в пределах выполнимого. Потом нарезается бумага длинными тонкими полосками (шириной до сантиметра). Потом из этих полосок точно по чертежу клеится снежинка: полоски гнутся, скручиваются, завиваются и после аккуратного расчёта отрезаются. Потом они склеиваются в нужных местах – тоже по чертежу. Такие снежинки мы делали недолго – у многих пыл угас после первой же попытки. У меня на одну снежинку средней сложности уходил в то время час. Средней сложности – потому что я с каждым годом начинаю клеить новые снежинки, и придумываю их всё сложнее и сложнее.

Некоторые дети помладше решили прийти в праздничных костюмах. Полину решили нарядить Ангелом, и эта была единственная роль в нашем спектакле, которая не была кукольной. Аня Бешеная (по-настоящему её звали Виолетта) была то ли снегурочкой, то ли ещё кем-то в этом роде. Даша была ёлкой и пела песню про ёлку. А изготовление всех этих костюмов легло опять-таки на Полинину Тётю. Помимо всего этого, надо было ещё изготовить сцену для кукол. Евангелие читал Даня, Дашин брат (Даше было семь, а Дане одиннадцать). Мама готовила речь – что-то вроде лекции, как выяснилось в итоге. Она почему-то рассчитывала, что на представление придут вполне взрослые дети, хотя бы школьники.

Хлопот было предостаточно. А тут ещё у меня конец четверти, и надо ходить в школу. Хорошо ещё, что меня не взяли в школьный рождественский спектакль и концерт (и кстати, за все свои школьные годы я ни разу на нём не была).

Незадолго до Нового года мама купила нам в келью гирлянду-фонарики. Они мигали четырьмя цветами, режим мигания можно было менять. У меня таких ещё никогда не было. Я их повесила в келье на лампы, прикреплённые к противоположным стенам друг напротив друга, а розетка была у меня над кроватью. По вечерам я ими любовалась, выключив свет.

В классе я тоже создала «рождественское настроение». Там стояла какая-то высокая круглая тумбочка. На эту тумбочку я навесила какую-то белую тряпку и несколько белых шарфов, которые надевала до послушничества. Аккуратно заколола их булавками, чтобы не падали, и даже как-то ухитрилась украсить несколькими «дождинками», которые уж не помню откуда выудила. А сверху поставила свою старенькую искусственную ёлочку. Правда, на Рождество она уже там не стояла.

А перед самым Новым годом матушка привезла в монастырь ещё несколько ёлок: три большие – для храма, парочка поменьше – для прихожей и трапезной, и ещё четырнадцать – просто так, на ветки. Потому что их ей отдали из-за того, что не успели продать. Они были все немного косенькие, некоторые лысенькие, и матушка решила, что их можно порубить на ветки и сделать чудесные венки и «шатры» на перекладинах в храме. Я выразила крайнюю заинтересованность этими ёлками, и мне разрешили выбрать одну и поставить в класс. Я стала выбирать. Это было очень сложно. Все ёлки были с каким-либо изъяном: у одной ветки все на одном боку, у другой макушка лысая, третья косая, четвёртая вообще непонятного вида. Наконец я выбрала ёлку, которая была немного лучше остальных, и потащила её в класс. Это оказалась самая громадная ёлка среди всех. К ней надо было ещё ведро с песком и белую материю. Материю я сняла со своей «рождественской тумбочки». Ведро с некоторым трудом разыскала и поставила ёлку посреди класса. Она возвышалась до самого потолка. Украшений пока не было.

Проводились последние репетиции воскресных школ – и маминой, и Азарииной. Мы с мамой с нашим знаменным пением в службе не участвовали, рождественского репертуара у нас не было. Я пока ещё относилась к школе Азарии, хотя и с некоторым напряжением. У нас же, в маминой воскресной школе, спешно дошивались костюмы, доделывались куклы, доучивались песни… Перед Рождеством кому-то пришла в голову идея сделать над сценой (той, где будут выступать куклы) надпись: «Христос раждается, славите». Я решила, что для пущего художества буквы должны быть на звёздах – в каждой звезде по букве, а звезда размером с лист бумаги. Буквы печатали на компьютере (специальным шрифтом – его, конечно, откопала где-то Ника-старшая), там же рисовали звёзды, потом спечатывали, вырезали и раскрашивали. Я пишу во множественном числе, но на самом деле это делала одна я. Поручить это кому-то другому не имело смысла – я видела, как наши дети делали снежинки, и не хотела, чтобы так же выглядели мои звёзды.

Кроме этого, мама решила, что мы с ней вдвоём должны исполнить что-нибудь на скрипке – какую-нибудь всем известную песенку, например, «Маленькой ёлочке холодно зимой». Для этого надо было подобрать красивый скрипичный аккомпанемент к известной мелодии. Аккомпанемент я сочинила – для двух скрипок. А саму мелодию, по моим расчетам, должны были то ли петь дети, то ли ещё что-то в этом роде. Оказалось, что я сделала не так, как надо: мелодию должна была играть одна скрипка, а аккомпанемент – другая. Пришлось пересочинять. Но зато я потом обработала эту «Ёлочку» на синтезаторе и вставила туда обе партии скрипки. А на концерт пошла другая версия, более короткая и простая.

А ещё у меня была забота – сделать большую светящуюся звезду, которую должна была держать в руке Полина с пением «Водят звёзды хоровод». Звезду я делала так: из цветного картона я сделала «рёбра», а потом склеила «стенки» между ними – из тонкой цветной бумаги жёлтого цвета. Внутрь, по моим расчётам, должна была через отверстия сбоку (где не было «стенок») вставляться обычная новогодняя гирлянда – фонарики. Только стоять приходилось недалеко от розетки, чтобы фонарики горели.

Новый год прошёл как-то незаметно. Точно помню, что снега не было. И на Рождество тоже. На Новый год была ночная литургия, которую я провела в кладовке, выйдя в полночь взглянуть на фейерверк, который устраивали по всем улицам. А так проследила всю службу за свечками: прихожан было мало, свечек тоже, и мне было скучновато…

Оставались последние дни до Рождества, полные беготни и суматохи. Из подвала выволокли несколько коробок с украшениями, верхний храм временно закрыли, там поставили ёлки. Их начали украшать уже пятого января (если не четвёртого). Руководила всем, конечно, Мелетия. Ёлки поставили с северной стороны храма, возле алтаря, боком к иконостасу: одна ёлка, та, которая была самая маленькая, была водружена на стол и поставлена посередине, таким образом, оказавшись выше боковых. Под ней устроили Вертеп из еловых веток. Внутри него поставили фигурки (они хранились в монастыре с незапамятных времён). Один барашек был из теста – настоящего, печёного. Ангелы над вертепом поддерживали надпись «Слава в Вышних Богу».

Тот, кто думает, будто украшать ёлки – это развлечение, пусть попробует украсить ёлки в монастыре под начальством матушки Мелетии. Во-первых, она требовала, чтобы на каждой ёлке были шарики только двух цветов: либо синего и белого, либо жёлтого и красного. Висеть они были должны с определённой густотой и на определённом расстоянии от ветки. Но ёлки – это ещё не всё, помимо ёлок, были ещё перекладины в храме (под арками), на которые накладывались ёлочные ветки и вешались шарики – опять-таки определённого цвета, размера и с определённой лентой определённой длины и ширины. Для этого надо было ещё лазить на лестницу. Кроме того, над входной дверью делался венок из еловых веток. Украшение храма отняло два дня.

Я постаралась принять в нём активное участие. Во-первых, я украшала одну из ёлок – синими и белыми шарами. Во-вторых, потом я подумала, что неплохо бы взять несколько игрушек для той ёлки, что в классе. Здесь мне очень повезло. Когда принесли очередную коробку с шарами и прочими украшениями и стали её разбирать, то нашли небольшую коробочку, в которой лежали не шары, а простые старые стеклянные игрушки: белки, сосульки, шишки, какие-то странные фигурки и тому подобное. Строгая Мелетия заявила, что это не подходит для ёлок в храме. Я с радостью (с разрешения, конечно) потащила всех этих белок и прочее к себе – в класс. И потом долго развешивала их на ёлке. Вместе с белками и шишками ко мне пришёл большой клубок «дождика» - бело-голубые блетящие нити. Их Мелетия тоже забраковала. Это было «несерьёзно» для храма, а вот для детей вполне подходило.

Кроме того, на мне была куртка с карманами, и я потихоньку таскала с общего украшения ёлок по нескольку шариков в класс, где опять-таки вешала их на «свою» ёлку. Но как-то раз Мелетия застала меня слоняющейся у коробок с украшениями без дела, и сказала, чтобы я шла мыла полы в келье батюшек. Мне это не понравилось, и я сказала, что иду украшать ёлку в классе. И быстренько ушла, пока Мелетия не придумала мне ещё какого-нибудь занятия.

И это было ещё не всё. Кроме ёлок в классе и в храме, были ещё ёлки в трапезной и в прихожей, возле двери. Ёлку возле двери поставили в последнюю очередь, и украшать её досталось мне. Я с радостью согласилась. У меня много лет не было настоящей «большой ёлки», которую я могла бы украшать – с восьмилетнего возраста я встречала Новый год с маленькой ёлочкой, сначала это была живая ёлочка в горшочке (и я всё ждала, что она вырастет, но её сломал соседский щенок), а потом – искусственная ёлочка высотой сантиметров тридцать. А украшать ёлки мне очень нравилось (и вообще украшать что угодно). А когда в один день тебе дают украсить сразу три ёлки – счастье просто переполняет душу. Я набрала себе шаров (строгая Мелетия выдала мне, как ни странно, шары всех цветов) и отправилась выполнять ответственное задание. Ёлка стояла прямо перед кельей матушки Неониллы. Она вышла, увидела, как я украшаю – осторожно, помня инструкции Мелетии и пытаясь смотреть на свой труд её глазами. Заметив мою робость, матушка Неонилла дала мне несколько советов (в частности, предложила вешать шары разноцветными гроздьями), и я стала действовать гораздо смелее. Я связывала несколько разноцветных шаров вместе и длинной лентой привязывала их к веткам. Получалось очень празднично и красиво. Вдобавок матушка Неонилла дала мне небольшую коробочку, в которой были изысканные маленькие стеклянные шарики – красные и жёлтые. Некоторые были просто шариками, а другие имели вид луны, звёздочки и тому подобное. Всего их было штук шестнадцать. Они мне так понравились, что я утащила две штучки и повесила в класс.

Дата добавления: 2015-07-20