Часть вторая. Обитель зла 4 страница

Запиликала рация в нагрудном кармане куртки Новикова. Инженер обменялся с кем-то парой фраз и кивнул начальнику в сторону комнаты с оборудованием:

— Все готово. Пятиминутный отсчет до пробного выстрела.

Прозвучал короткий вякающий сигнал сирены. Суета усилилась. Громко лязгнули, запираясь, герметичные двери, ведущие в цех. Лаборанты зажгли яркие софиты, залившие платформу со щитом потоками света. Лебедев, опершись руками на подоконник, весь превратился во внимание. За его спиной Геннадий щелкал какими-то рычажками на пульте управления и негромко бубнил в рацию.

— Пять… четыре… три… два… один… Пуск!

Раздалось громкое и полное страшного напряжения гудение. Свет на посту и в цехе притух, как если бы лампам не хватало тока, у Лебедева вдруг заныли зубы, как это бывало у него в сильном электромагнитном поле. Гудение достигло пика, почти перевалив предел слышимости уха человека.

Резкий удар, от которого вздрогнул весь бункер. У Лебедева на миг поплыла голова, он отшатнулся от окна, схватился за виски. А потом глянул вниз. И обомлел. Толстый лист брони остался стоять, как и стоял изначально, только вот точно посередине его образовалось отверстие диаметром в человеческую голову, а щит из специального волокнистого материала, укрепленный на противоположной стене цеха вдруг оказался промят, буквально вдавлен в бетон. Броня вспучилась, ощетинилась клочьями вывороченного чудовищной силы ударом металла. Скорость полета снаряда была столь невообразимо велика, что щит даже не дрогнул, не свалился, когда его буквально прошило насквозь.

Лебедев стоял, скрестив руки на груди, не слыша поздравлений Новикова и радостной суеты обслуживающего персонала. Ученый думал.

Они добились в Институте способности управления электромагнитной индукцией для создания супероружия, такого, с которым по мощности может сравниться только ядерный фугас. Теперь Лебедев лично увидел это оружие в действии. Это зрелище не могло не потрясти. От снарядов электромагнитной пушки не могла спасти ни одна броня. пронизанный, как листик бумаги, стальной щит наглядно это подтверждал. А стреляли всего лишь остроконечной болванкой из вольфрама диаметром сорок и длинной семьдесят миллиметров. А если увеличить массу снаряда вдвое? Втрое? Заменить вольфрам обедненным оружейным ураном?

Если бы Лебедев был верующим человеком, а не научным атеистом, воспитанным в традициях философии марксизма — ленинизма, он бы непременно перекрестился.

«Что вы чувствуете, когда стреляете в живого человека» — спросили как-то одного воина.

«Я чувствую отдачу» — ответил тот.

— Лаборатории находились на первом этаже, — Сахаров расстелил на столе громадную, отпечатанную на нескольких больших листах, склеенных между собой торцами план-схему Института. — Вот здесь, здесь и здесь. Меня интересует все, на чем можно сохранять информацию. Особенно диски, флешки, как вы их называете, и жесткие диски компьютеров. Но лаборатории наверняка закрыты.

— Как так? — удивился Кротов, командир отделения бойцов прикрытия. — Там же давно света нет, вырубилось все, или замки чисто механические?

— В бункере под зданием находится небольшой атомный реактор, — признался академик. — Его буквально за полгода до аварии перезарядили, так что электроэнергии должно быть предостаточно. Если, разумеется, до сих пор работают турбины. Но они надежные, из Америки везли, так что ничего им не сделается. Замки там особые, электромагнитные, я дам вам специальное устройство, универсальный ключ для всех дверей Института. Ну, с механическими замками, разумеется, справляйтесь сами. Своими, так сказать, первобытными средствами. Прежде, чем входить, обязательно замерьте плотность излучения пси — поля и, конечно, уровень радиации. Про отравляющие вещества и биологическую опасность тоже не забывайте. Институт ведь занимался разными вопросами…

— Что может нас там ждать? — прямо и без обиняков спросил Эдуард. — Какие твари могут водиться?

— Я не знаю, — отвел глаза академик. — Скажу честно: научный центр занимался самыми разными областями генной инженерии, биомеханики и плотно изучал мутации, для чего была, вот здесь — указал место на плане, — целая лаборатория по облучению живых существ разными дозами альфа, бета и гамма излучений. Результаты были самыми разными. Я сам занимался по большей части экономическими вопросами и конечными данными, сам в исследовательских отсеках бывал редко, но кое-что знаю. Многие из существ быстро умирали, фактически заживо разлагались. А вот некоторые приобретали сверхдопустимую живучесть, способность к мимикрии и, конечно, агрессивность.

— Скажите, академик, вы вели опыты с человеческим материалом? С людьми? Живыми?

Сахаров минут пять молчал, барабаня пальцами по столу, потом медленно проговорил:

— Да. Вели. Это были эксперименты по попыткам создания биологического оружия. Развитию у людей изначально заложенных в них самой природой способностей к телекинезу или трансляции пси-импульсов. Для этих целей нам доставляли заключенных — смертников, которым перед приведением приговора в исполнение давали альтернативу: получить свою пулю или послужить науке с мизерным шансом на жизнь. Почти все, кстати, соглашались на второй вариант. Мы проводили жесткий отбор подопытных, а потом… Впрочем, неважно.

Дима Шухов, тоже находящийся в кабинете, мысленно содрогнулся от этих емких, чисто по-научному веских выражений, обрисовывающих все с пугающей ясностью. За словами старого ученого стояло многое. Распятые на лабораторных столах человеческие тела. Шприцы и капельницы с разноцветными жидкостями. Камеры — клетки, напичканные датчиками и сенсорами, в которых, корчась на полу в лужах рвоты и слизи, медленно умирали или превращались в нечто ужасное живые люди. Атмосфера бесконечного страха и обреченности. Наполовину заглушенные толстыми дверями вопли, переходящие в невнятное бормотание и звериный рев.

— По плану-проекту, — продолжал Сахаров, — в случае экстренной необходимости или опасности весь биоматериал в камерах вивария уничтожался посредством сильнодействующего отравляющего газа. Но, боюсь, всю нечисть мы тогда передушить не успели. Есть кое-какие косвенные факты. Ведь помимо Института работы велись и в лабораториях, а что творится там — я даже боюсь себе представить. Дима, не надо на меня так смотреть. Я не людоед, а ученый, и никаких угрызений совести не испытываю. Мы делали необходимую стране и человечеству, хоть и грязную работу. Мда. Так вот. Насчет сотрудников Института я не обольщаюсь. Скорее всего, никто из них не выжил. Хотя я верю в чудеса. Но мой вам совет: не принимайтесь первым делом за спасательные работы. Сперва убедитесь всеми средствами, что перед вами вообще человек. Гуманизм, поверьте, здесь неуместен. Но если все же стучится невозможное и вы найдете спасшихся, я буду вам крайне признателен, и премия за каждого выжившего будет увеличена наполовину. Каждому. Но, как я и сказал ранее, осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Я не могу знать сам, кто бродит теперь по подвалам и коридорам Института.

Майор Кротов хмыкнул, потом откинулся назад на стуле.

— Иными словами, вы насоздавали там, в своих норах такого, чего теперь сами боитесь.

— Воздержитесь от ехидных замечаний, — вскинулся академик, — не боимся, а не хотим, чтобы это вырвалось наружу. Это же будет экологическая катастрофа!

— Бросьте, — поморщился майор. — Когда в восемьдесят шестом здесь рванула АЭС, все хватались за свои жопы, только вот шишки на ученые головы за ваши же шедевры не сыпались. Когда случился Второй Взрыв, вы просто умудрились так все засекретить, что никто ни о чем не догадался и проклинают нас, вояк, инопланетян, параллельные миры, но только не вашу возню с генетикой и радиацией. Экологическая катастрофа случилась уже давно. А теперь просто назревает ее очередной этап. Виток эволюции, говоря вашим же языком.

Сахаров побагровел, открыл было рот, чтобы выдать зарвавшемуся спецназовцу на орехи, но Кротов удивительно ловко (сказывалась бывшая выучка бойца спецназа ФСБ) перебил его:

— И не надо пугать меня карами в виде отставки без пенсии или рапортом командованию. Ну вышвырнут меня со службы. Ну пойду я начальником службы безопасности к олигарху. Буду получать раз в эннадцать больше, чем теперь. Да вы погодите, скоро сам уйду от вас. Вы бы побеспокоились, чтобы я никуда в прессу о ваших художествах не наболтал. Творцы — создатели, итить вашу налево. Все, разговор окончен. Завтра утром мы выдвигаемся.

Майор, не спеша, вальяжно встал и вышел, аккуратно притворив без хлопка дверь за собой. Чувствовалось, что этот боец прекрасно собой владеет и не растрепал себе нервы этим разговором ни на йоту. Чего нельзя было сказать о Сахарове. Лицо ученого пошло багровыми пятнами, очень хорошо заметными на бледной коже. Академик судорожно сглотнул, покрутил «мельницу» большими пальцами рук, и обратился к оставшимся в кабинете Круглову, Диме и Эдуарду:

— Надеюсь, этот пренеприятнейший инцидент останется в стенах этого кабинета?

Круглов кивнул, выражая мнение всех. Академик немного просветлел, хотя было видно — он сдерживается с трудом. Но Сахаров ничего не мог поделать с ершистым и нахальным майором — Кротов прекрасно знал свое дело, добился почти идеального несения службы подчиненных, организовал охрану научного городка и сопровождение ценных грузов. Без него академику пришлось бы совсем худо, он и так все время чувствовал себя как на минном поле. Поэтому оставалось только терпеть высказывания начальника спецназа и признаваться самому себе, что майор в девяноста девяти случаев из ста прав.

— Помимо сбора носителей информации, — продолжил Сахаров, — необходимо будет сделать еще кое-какую работу, можно сказать, главную. На первом ярусе подвала находится экспериментальная установка «Пульс». Она служит для генерирования узконаправленного вектора пси-поля, деструктурирующего клетки головного мозга любого живого существа. Иными словами, миниатюрная пушка для выжигания разума. Мы успели установить, что мозг выдерживает ее импульс не более трех секунд, потом просто перестает исполнять большую часть своих функций. Человек превращается, образно говоря, в овощ. Умеет ходить, есть, спать, выделять мочу и кал, простите, но не более. Структура личности необратимо разрушается. Так вот. Если эта установка работает, упаси вас боже вообще соваться в подвал. Если почувствуете жжение в голове, шум в ушах, остро-горький привкус во рту и начнете воспринимать мир вокруг черно-белым, то есть монохромным, бросайте все к чертям и убегайте.

— Нас спасет бегство? — удивился Круглов.

— Защиты от пси-излучения нет. Мной ведутся работы по ее созданию, но результатов я не достиг. Но поле имеет разную степень интенсивности. Так что у вас будут шансы спастись, если вовремя заметите неладное и моментально покинете опасную зону. А вот если установка отключена, то надо будет извлечь из нее пульт управления и модуль управления генератором излучения. Сделать это просто. Я объясню Юрию, как это сделать. Аппаратура уникальна, и аналогов в мире ей нет. Надо постараться вернуть ее сюда, пока до нее не добрался кто-то более ретивый. Кроме того, вы, Юрий, будете должны заглушить реактор. Это оборудование нового образца, и сделать это можно будет буквально с пульта в техническом отделе. Вы умеете это делать. А где найти пульт — я вам сообщу лично.

Круглов кивнул.

— А что потом? — задал глупый вопрос Шухов.

— А потом, господа, вам надо просто вернуться сюда живыми, здоровыми и очень желательно, если с добычей. Я не хочу зря рисковать людьми, которых у меня и так мало, — Академик развел руками, — И, поверьте, не моя вина, что передовыми научными разработками приходится заниматься, буквально держа паяльник на краю стола. Хоть минимум из того, что мы успели сделать, надо спасти. Но ваши головы и жизни лично мне дороже любой аппаратуры.

Люди, сидящие перед Сахаровым, молчали. Переваривали полученную информацию.

— Что потом будет с Институтом? — спросил Круглов.

— Мы будем вынуждены уничтожить здание. Буквально сровнять его с землей. Либо это сделаете вы сами, либо, если вам не удастся, я вызову военный вертолет с термическим фугасом на борту, который просто разрушит здание и перекроет доступы в подвалы с остальными приборами и реактором. Навсегда. Реактор после остановки самозагерметизируется, его активная зона потухнет, и помещение с ним на самом нижнем ярусе подвала затопится металлопластовой пеной, которая просто превратит капсулу с реактором в непроницаемый монолит. И… все.

— Как мы сможем уничтожить здание?

— В большом сейфе, я отметил его красным маркером на плане, находится глубоковакуумный заряд. Он содержится там на самый экстренный случай, когда придет надобность в полном заметании следов. Например, как сейчас. О заряде знали только я, Лебедев и Каланча. Сейф вскроете своей отмычкой для дверей. Подробная инструкция по активированию устройства прилагается на внутренней стороне сейфа. Установите таймер и бегите подальше.

— Здание Института однозначно подлежит уничтожению? — спросил Круглов.

— Да, — печально вымолвил академик. — Там слишком опасно. Даже если учесть, что «Пульс» не работает и радиоактивный фон в пределах нормы, что виварий задушили газом, а снаружи не наползла разная нечисть в виде тех же ловушек, то вряд-ли мы сможем использовать Институт по былому назначению. Зона слишком плотно обосновалась в тех местах.

— Но ведь речь идет о миллиардах долларов финансовых затрат, которые вбухали в проект!

— Я что, не знаю этого? — начал раздражаться Сахаров. — Вы, любезный, мне еще азы экономики преподайте, Пола Самуэльсона того же процитируйте. Все мне прекрасно известно и без ваших истин. Сами логически рассудите: что мы будем делать с Институтом? Там оборудования море. Вы хоть представляете, как все это вывозить? Речь идет о нескольких железнодорожных эшелонах. Как это провести силами хотя бы одного авиаполка — я не представляю. Мне его никто и не даст даже в принципе. Затраты будут просто сумасшедшими и они многократно перекроют финансирование нашей базы на несколько лет вперед. Спасем оборудование, возможно, уже зараженное, облученное и неисправное. И что? А, простите, что вместо масла на хлеб потом будем мазать? Игра не стоит свеч.

Круглов, набычась, молчал.

— Считайте меня хоть кем, — продолжал Сахаров, необычайно многословный сегодня, — хоть реликтом постсоветских времен, хоть демагогом, хоть людоедом, но я и только я несу ответственность за всю эту кашу, которую мы все в целом и заварили. Виноватых искать я не буду, ибо поздно, да и бессмысленно. Надо просто срочно принимать решения и реализовывать их, успевая спасти то, что еще можно. Иначе потом будет просто поздно. Представьте хоть на минуту, что будет, если хотя бы часть аппаратуры Института попадет в руки не тем, кому следует? Будет катастрофа, и притом не только экологическая. Так что в этой ситуации проще вместе с водой выплеснуть и младенца.

Поднял руку Эдик. Академик кивнул ему.

— Какова все же вероятность, что там окажутся живые люди?

— Ничтожна, — пожевал губами академик. — Крайне ничтожна. Человеческий организм просто не способен вынести то, что творилось в рождающейся Зоне на момент первых, самых мощных Выбросов. Уцелели, да и то условно, лишь те, кто отсиделся в бункерах. А бедолаги, бывшие на тот момент сравнительно недалеко от ЧАЭС, как, например, Институт, вообще не могли пережить Взрыв. Времени просто не хватило, чтобы скрыться в убежище…

Люди в кабинете замолчали, не глядя друг на друга. Гробовая тишина повисла в воздухе.

Утро занималось сырое, туманное, серое, как душа бюрократа, и тяжкое, как крестьянское похмелье. Липкая отвратительная сырость сползала в открытую настежь форточку, оседала каплями воды на стекле окна, грязного, липкого, сто лет немытого и затянутого по углам паутиной. На столе гордо высилась батарея пустых пивных бутылок. В углу же возвышались «снаряды тяжелой артиллерии» — три емкости из-под зловонного сивушного портвейна «три семерки», в народе прозванного «три топора».

Засаленная пепельница ощетинилась грудой вдавленных в нее с непонятной яростью окурков. В глубокой миске, открыв от удивления над собственной судьбой, плавал ржавый селедочный труп с выгрызенным полукругом куском спины. Тут же примостился обрызанный с обеих сторон кусок краковской колбасы, половинка луковой головки и хлебная краюха, уже подсохшая. Вонь в кухне стояла своеобразная: смердело перегаром, кислятиной, потными носками и нижним бельем сомнительной свежести. В это амбре вплетался изящным акцентом аромат псины, рыбного рассола, тухлятины и сортирного фимиама. Временами в уборной сам собой начинал хлопотливо и беспокойно бормотать вечно сочащийся водой из неисправного бачка унитаз.

Под потолком светила и покачивалась от сквозняка засиженная до крапчатого состояния мухами лампочка, не выключенная еще со вчерашнего вечера. Обои под потолком, потемневшие до неразличимости первоначального цвета, кокетливо скрутились в трубочки.

Во всей однокомнатной квартире, убогой, бедной, донельзя запущенной, царило такое же, как и на кухне, оголтелое свинство. Чувствовалось, что хозяин не только не следит за своим жильем, но вообще появляется здесь редко, устраивает бедлам и покидает логово снова на неопределенный срок. Именно так оно и было. Квартира дичала так же, как и человек. Если здесь и жил некогда домовой, то он давно уж махнул на безобразие волосатой лапкой, собрал пожитки и сбежал восвояси.

На расшатанном и лишенном одной ноги (ее заменил кирпич) диване зашевелилась огромная нелепая куча тряпья. Заворочалась, закопошилась да и распалась на несколько ветхих одеял и старую тканевую куртку. Миру явилось небритая опухшая физиономия и всклокоченная шевелюра, стоящая дыбом. Мутные глаза бессмысленно озирали загаженную комнату.

Иван выпростал ноги из тряпья, почесал колено, сел на диване, запустил пальцы в растрепанные волосы и тихонько завыл. Ему хотелось умереть — прямо здесь, сейчас, быстро и безболезненно. Смерть казалась ему наиболее логичным прекращением страшных похмельных мучений. Ну сколько раз он зарекался себе: нельзя пить! Нельзя! Нельзя! Хоть бы кто нашлепал его тапком по носу, как паршивого нашкодившего кота! Иван невыносимо болел с похмелья, причем сам знал о мучительном пробуждении после пьянки. И каждый раз обязательно напивался снова после возвращения из Зоны.

Вчера ходок днем аккуратно, тайком пересек Периметр, причем буквально под носом у патрульного джипа войск контингента, миновал полосу отчуждения, умудрился не подорваться на минном поле и канул в небольшую лесополосу. Двумя часами позже он уже стоял на автобусной остановке и ждал автобус до Города. Тюк с обычной человеческой одеждой ждал его в условленном месте, в так называемом схроне, и туда вместо спортивной сумки с барахлом легло ружье, подаренный автомат, бинокль, радиометр и прочее снаряжение ходока.

Придя домой, Иван спрятал в надежный тайник две добытые в Зоне находки, наскоро умылся и, взяв тканевую авоську — побирушку, отправился в магазин. Затарился там портвейном (за неимением водки) и несколькими бутылками пива. Из пищи для насыщения греховной плоти набрал хлеба, колбасы, селедки и почему-то дешевых шоколадных конфет развесом.

Ивана во время передвижений по улицам неприятно поразило огромное количество солдат и военной техники, появившейся здесь за время пребывания ходока в Зоне. Армейский камуфляж пестрел буквально на каждом углу. На площади в центре городка торчало аж с десяток БТРов, а мимо дома, где жил Иван проползли две колесные БРДМки. В воздухе то и дело раздавался тяжкий лопот вертолетных винтов, в небе скользили хищные тени. Ходок с трудом давил в себе инстинкт упасть на землю и метнуться перекатом к ближайшей стене или дереву.

Откуда столько войск? И к чему это? Иван всей шкурой ощущал повисшее в воздухе ненормальное напряжение, как будто готовилось нечто грандиозное и, возможно, персонально для него опасное. Единственное, что подсказывала ему здравая логика — забиться куда подальше и не высовываться, хотя бы пока не решится вопрос: что именно затевается? Иван сказал неведомо кому «спасибо» за своевременный выход из Зоны. Если вояки так закопошились, то с них станется просто намертво блокировать весь Периметр, и это станет ловушкой для ходоков. Связываться с другими коллегами по опасному ремеслу Иван не рискнул. Кто знает, может быть, СБУ уже вовсю прослушивает все телефонные линии и каналы сотовой связи?

Людей в Городе было мало. Сразу после Второго Взрыва, когда Зона начала расширяться стахановскими темпами, никто не мог точно сказать: попадет городок в ее площадь или нет? Повезло — аномальная граница пролегла буквально в полутора — двух десятках километров от населенного пункта. Но напуганный народ уже сорвался с места, началась первая волна эвакуации, Город наполовину опустел. Потом понемногу сбежала еще часть населения, а те, кто остались, фактически сидели на чемоданах, готовые абсолютно ко всему.

Иван добрался до дома дворами и околотками, избегая попадаться на глаза военным и медленно, будто выискивающим кого-то милицейским патрульным машинам. Опытные глаза моментально вычислят в нем ходока, его тут же сцапают, добавят по зубам (для сговорчивости) и оттартают в ближайшее отделение милиции для выяснения личности. А там уже вцепятся по полной. Проходили, знаем. Так что надо отсидеться.

И Иван, уповая на Ее Величество Удачу, провел остаток дня и вечер дома взаперти. Изначально думал опорожнить пару стаканов портвейна, исключительно в целях выведения из организма радионуклидов, покрыть сверху пивком и засесть у телевизора с кружкой чая, но вышло иначе. День завершился пьяным свинством, загаженным столом, бредовыми видениями в одурманенной алкоголем голове, а утро отомстило похмельными болями, туманом за окном и отвратительным настроением. Вот поэтому Ивану совершенно не хотелось жить.

Но, увы, продолжить существование ему все же пришлось.

Иван заставил себя, хоть и далеко не сразу, оторвать зад от дивана. Немного постоял, с трудом пока, ориентируясь в пространстве. Его шатало, мир плавал перед глазами, будто комната находилась не в добротном кирпичном доме, а была каютой корабля, попавшего в шторм. Так и тянуло плюхнуться обратно, закопаться в тряпье и затихнуть, но Иван отчаянно боролся с дурнотой.

Все же удалось победить бунтующий организм. Хоть и болезненные спазмы в голове и желудке не прекратились совсем, но дышать стало легче, и мозг немного прояснился. «Ну какого, какого черта надо было вчера столько пить? — клял себя ходок на чем свет стоит. — Как в анекдоте: ну выпили литр, ну два, ну три, ну напиваться то зачем???» Интересно, сколько денег осталось? В заначку в любом случае лезть не стоит, ибо там не так-то уж много, а ходок не терял надежды рано или поздно скопить нужную ему для покупки хорошей квартиры сумму и уехать отсюда подальше, раз и навсегда порвав с Зоной. Об этой цели он никогда и никому не говорил, для всех оставаясь просто серой и невзрачной личностью, но планы на будущее имелись. Однако до исполнения заветной цели было еще ой как далеко.

Иван прошлепал босыми ногами на кухню, и к своей великой радости обнаружил там початую, но не выпитую бутылку пива. Она спасала ему жизнь! Видимо, вчера, уже мало соображая, что делает и зачем, он сковырнул пробку, но пить не стал, поплелся к дивану и выключился. Так. Селедка доверия уже не внушала, колбаса подувяла, но выглядела еще вполне презентабельно. Значит, с завтраком определились. Надо было еще и умыться, но, подумав немного, Иван просто махнул на личную гигиену рукой, налил из-под крана и включил чайник, и принялся за опохмеление, а после и за завтрак.

Час спустя, уже заметно посвежевший и походящий на более или менее приличного человека, Иван вышел из подъезда, быстро огляделся и не спеша зашагал по улице. Через плечо, оттягивая его, болталась большая спортивная сумка, хлопая нашитым сверху карманом по боку ходока. Хоть и еще стояло утро, народ почему-то повыползал из своих жилищ. Вряд-ли он радовался зарождающемуся летнему дню. На лицах прохожих читалось нешуточное беспокойство. Иван удивленно вертел головой и решительно ничего не понимал: телевизора у него не имелось, газет не читал, а спрашивать у первого же встречного о причинах странного волнения не хотелось — чересчур подозрительно.

Военных стало еще больше. Постоянно попадались тяжелые грузовики, из кузовов выглядывали сидящие там вооруженные солдаты. Над головой то и дело месили пропитанный рассеивающимся туманом воздух вертолеты, рычали двигатели. А когда по уже лишенной асфальта и посыпанной гравием окраинной улице проползла, сотрясая землю и плюясь жирной копотью, колонна танков, Иван и вовсе оробел. У вояк затевалось нечто грандиозное. Сюда была уже стянута крупная ударная группировка, даже если не брать во внимание и так стоящий буквально в паре километров от Города гарнизон войск коалиции. Но его многократно усилили. Зачем?!

Иван оглянулся. Творилось нечто вовсе невообразимое. Уродуя асфальт траками широких гусениц, прямо на него ползла вереница тяжелых военных тягачей. Плоские, приземистые машины буквально вминались в землю. В домах дребезжали стекла. От рева, гула и грохота аж закладывало уши. К фаркопам машин были прицеплены артиллерийские орудия. Насколько Иван мог понимать в силу своих познаний в военной технике, дальнобойные пушки. Ну и дела! Артиллерия-то тут зачем? Иван отскочил к стене ближайшего дома, двухэтажного деревянного барака, и инстинктивно вжался спиной в деревянную обналичку. Ему было страшно от этого невообразимого, невиданного доселе в Городке обилия вооруженных людей, грозных, дышащих разогретой смазкой, солярой, сталью и смертью машин, грохота, рева, гула и предчувствия чего-то страшного, неотвратимо надвигающегося все ближе и ближе.

Иван прошел еще немного по улице, и она вывела его на большой пустырь. Это была окраина Городка. На пустыре, за стадионом и большим, заросшим крапивой и полынью оврагом находились выселки, целый сектор деревянных домов и бараков. Туда и держал путь Иван. Там, в одном из добротных домов жил скупщик разнообразных находок ходоков, деятель по прозвищу Гусь. У него водилось большое хозяйство, небольшой пункт приема металлолома и цветмета, на котором он в свое время, когда ходоки только начали шастать в девяностые годы в относительно безопасную еще зону отчуждения, наварил неплохой куш. Народ знал Гуся, и ему волокли все, начиная от алюминиевых сковородок и кастрюль до титана, меди, нержавейки и прочих ценностей. Гусь все проверял дозиметром, и если уровень фона не превышал допустимого (по его личным меркам), то принесенное стаскивалось в большой сарай со стенами, обитыми листами свинца и армированной резины. Шли годы, Гусь стал кем-то вроде местного полукриминального авторитета, своего рода деревенским князьком. Он взял «под крышу» окрестные киоски, магазинчики, автомойки и даже агентство ритуальных услуг. Злые языки говорили, будто он сделал это из добрых побуждений, чтобы там занимались его усопшими раньше времени конкурентами. А когда грянул Второй Взрыв, Гусь, установив нужные связи и моментально разобравшись, что к чему, взялся за скупку разных интересных вещиц, приносимых ходоками.

Вещицы эти зачастую обладали странными и подчас откровенно опасными свойствами. К примеру, кусок спрессованной земли с вкраплениями чего-то красного был весьма радиоактивен, но в момент останавливал кровь и буквально за полчаса затягивал средних размеров рану. Небольшой кристалл неправильной формы вызывал жжение и неприятный зуд, если к нему прикоснуться, зато, будучи запиханным в рюкзак, «съедал» неведомым образом добрых килограмм десять веса. Угольно-черная овальная гладкая лепешка, если ее с силой бросить на землю, взрывалась, как ручная граната, а решись ее кто-нибудь медленно нагревать в костре, то могла гореть всю ночь, давая тепло не хуже кубометра дров, причем хватало ее на три-четыре костра. Главное — распалить хоть небольшой костерок, а дальше все пойдет как надо. Сияющий, ледяной на ощупь шар величиной с голову ребенка способен был в разы повышать выносливость организма, сунув его за пазуху, можно было бежать хоть весь день и не устать при этом. Правда, в таком режиме организм и требовал пищи и воды, как сумасшедший.

Как только Саркофаг над ЧАЭС взорвался, и в судорогах чудовищных по своей силе и продолжительности выбросов родилась Зона, уже нашлись те, кто захотел понять, что же произошло. Не успела еще земля остыть от пролитого на нее огня убийственной энергии, как по ней уже крался, согнувшись в три погибели, прячась и сторожась малейшего шороха, первый ходок. И к Гусю потекли первые находки, обнаруженные отчаянными сорвиголовами возле неизвестных пока никому ловушек.

Некоторые из «сюрпризов» оказались смертельно опасными. Гусь сам несколько дней назад едва не погиб, когда попробовал открыть принесенную кем-то из ходоков обычную консервную банку, только ставшую вдруг аномально тяжелой — добрых двадцать килограмм. Все прекрасно понимали — на земле нет и не может быть вещества, создавшего бы такую массу в столь маленьком объеме. А вот Гусь решил вспороть банку, дабы определить: что это за ящик Пандоры? В итоге из жестянки со свистом вырвалась струя черного газа, едва не превратившая торгаша в соответствующего цвета статую. Горе-исследователь кое-как спасся и потом добрых часа три торчал на улице. Банка исчезла, как будто испарилась, а вот все в подвале, где Гусь решился искать правду, превратилось в угольно-черный материал, напоминающий графит. После этого торговец однозначно решил с опасными игрушками не шутить и даже складывал их от греха подальше в специально отстроенный из добротных бревен сарай, где даже приготовил стальной сейф большого объема, разделенный внутри на ячейки — шкафчики.

Дата добавления: 2015-07-25