После февраля

Существовали ли после Февраля другие варианты будущего, альтернатива

Октябрю?

Вряд ли. Смешно и думать, что Россия, освободившись от исчерпавшей себя

монархии, могла по мановению некоей волшебной палочки каким-то чудом

превратиться в демократическое, свободное, умиротворенное государство.

Во-первых, противоречий накопилось слишком много. Вовторых, попросту не

существовало силы, способной бы противостоять большевикам. Единственную

попытку переломить ситуацию -- "мятеж генерала Корнилова" -- моментально

свел на нет сам Керенский, предпочитавший Корнилову союз с большевиками.

А там и самого Керенского, оказавшегося еще бездарнее и ничтожнее

Николая, просто-таки вышвырнули пинком под зад. Почти бескровный переворот

наглядно свидетельствует, что правительство Керенского не пользовалось ни

малейшей поддержкой. И взятие власти большевиками отнюдь не было

неожиданностью. Нечто подобное предсказывалось еще 20 августа 1917 г. на

заседании ЦК кадетской партии: "... в стране начинается распад... результаты

бездействия власти... власть возьмет в руки тот, кто не побоится стать

жестоким и грубым... мы дождемся диктатуры... в правительстве уже считаются

с возможностью применения военных для -- получения хлеба от крестьян...

Вспышки социального бунтарства на окраинах будут не столько результатом

дурных пастырей и разных негодяев, сколько следствием разрухи и взаимного

непонимания... Будут ли поводом голодные бунты или выступление большевиков,

но жизнь толкнет общество и население к мысли о неизбежности хирургической

операции..."

Большевики не побоялись резануть скальпелем по живому, только и

всего... Впрочем, стоит ли сводить все к понятию "большевики"? Отчего-то

совершенно забылось, что Октябрьский переворот устроили три силы, еще

несколько месяцев после того действовавшие во взаимном согласии. Большевики,

левые эсеры, анархисты -- две последних партии отнюдь не уступали

большевикам в численности, если не превосходили. В последние годы принято

ругать знаменитого "матроса Железняка", разогнавшего Учредительное собрание.

Но Александр Железняков вовсе не был большевиком! Он -- активный член партии

анархистов. И погиб на гражданской, командуя опять-таки анархистским боевым

отрядом. Левые эсеры какое-то время были не просто союзниками большевиков,

но и занимали довольно ответственные посты в ЧК -- а посему несут свою долю

вины за красный террор...

Собственно, в октябре 17-го в России случилось то, о чем Энгельс писал

Вайдемейру еще 12 апреля 1853 г.: "Мне кажется, что из-за беспомощности и

вялости всех остальных партий в одно прекрасное утро наша партия будет

вынуждена взять власть, чтобы проводить в конце концов то, что не отвечает

непосредственно нашим интересам, а отвечает общереволюционным и

мелкобуржуазным интересам; таким образом, побуждаемые пролетарскими массами

и связанные своими собственными толкованиями и в большей или меньшей степени

выражаемыми в партийной борьбе декларациями и планами, мы будем вынуждены

делать коммунистические эксперименты и прыжки, для которых лучше всего сами

знаем, что не время. При этом мы потеряем головы -- будем надеяться, только

в физическом смысле -- наступит реакция, и до того, как мир будет в

состоянии дать историческую оценку подобным событиям, начнут считать нас не

только чудовищами, но и глупцами..."

Как ни относись к Энгельсу, а он все предсказал удачнейше, масон

клятый. Власть валялась на земле. Большевики взяли и подняли. Потом начались

"коммунистические эксперименты", прыжки, которым было "не время". А чуть

позже появился Сталин, опять-таки предсказанный множеством теоретиков, от

Виктора Гюго до белоэмигрантов.

Перестрелял особо упертых революционеров и принялся строить обычную

империю...

Были ли шансы у противников большевиков победить в гражданской войне?

Крайне сомнительно. Нелепо и смешно считать, будто красные победили

лишь благодаря "превосходству в военной силе" или "железной дисциплине". Для

гражданской войны эти категории не имеют никакого значения.

Когда нет фиксированной линии фронта, когда солдаты всех

противоборствующих лагерей являются уроженцами одной страны -- никакая

"железная дисциплина" не способна повлиять на что бы то ни было. История

гражданской войны пестрит примерами, когда красные части (не только полки,

но и дивизии!), решив вдруг расплеваться с Советской властью, крайне легко

приводили свои намерения в исполнение -- в два счета вырезали комиссаров и

чекистов (сколько там было тех и других? Горсточка по сравнению с

вооруженной солдатской массой...) и уходили, куда заблагорассудится. Благо

палитра не исчерпывалась красным и белым цветом -- были еще махновцы,

григорьевцы, антоновцы, прочие атаманы, просто воевавшие против всех на

свете "зеленые"... То же самое, кстати, происходило и во всех других

лагерях...

Причина в другом -- у большевиков была идея, способная овладеть

массами, а у их противников, всех, вместе взятых, таковой идеи не нашлось.

Можно тысячу раз повторять, что идеи большевиков были ошибочными,

неправильными, лицемерными, ложными, маскировавшими их истинные намерения...

Не в том суть. Большевики смогли предоставить своим сторонникам идею -- а их

противники не смогли. Точка. Чрезвычайки и комиссары -- дело десятое...

Имеет смысл подробно рассмотреть то, что творилось в стане Деникина и

Врангеля. Потому что свидетель событий очень уж осведомленный и занимавший в

белом движении довольно высокий пост -- митрополит Вениамин был "епископом

армии и флота" и членом врангелевского "совета министров"...

"Какими же принципами руководствовалось белое движение?...сознаюсь: у

нас не было не только подробной политико-социальной программы, но даже самые

основные принципы были не ясны с положительной стороны. Я и сейчас не помню

каких-нибудь ярких лозунгов: а как бы я мог их забыть, если бы они были? А

что помню, то было не сильно, не увлекало. Можно сказать, что наше движение

руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными,

положительными своими задачами. Мы боролись против большевиков -- вот общая

наша цель и психология... Что касается политического строя, то он был

неясный, "не предрешенческий: вот покончить бы лишь с большевиками, а там

"все устроится". Как? Опять Учредительное собрание, прежде разогнанное

Железняковым? Нет! Об Учредительном собрании и не упоминалось. Что же?

Монархия с династией Романовых? И об этом не говорилось, скорее этого

опасались, потому что едва ли народные массы воротились бы к старому.

Конституция? Да, это скорее всего. Но какая, кто, как -- было неизвестно...

Какие социально-экономические задачи? Тут было ясно: восстановление

собственников и собственности. Ничего нового при генерале Деникине не было

слышно..."

"...когда зашла речь о династии Романовых, генерал Врангель в

последующем обмене мнениями бросил горячую фразу, которая страшно поразила

даже его сотрудников-генералов:

-- Россия -- не романовская вотчина!

"Мне показалось, что народ наш смотрит на дело совсем просто, не с

точки зрения идеалов политической философии славянофилов и не по рецептам

революционеров, а также и не с религиозной высоты догмата Церкви о

царепомазаннике, а с разумной практической идеи -- пользы. Была бы польза от

царя, исполать ему! Не стало -- или мало -- пусть уйдет! Так и с другими

властями -- кадетскими, советскими. Здоровый простой взгляд".

Иными словами, от большевиков слишком многие могли рассчитывать

получить пользу. Которой не увидели от белых...

"Можно не соглашаться с большевиками и бороться против них, -- писал

Вениамин, -- но нельзя отказать им в колоссальном размере идей

политико-экономического и социального характера. Правда, они готовились к

этому десятилетия. А что же мы все (и я, конечно, в том числе) могли

противопоставить им со своей стороны? Старые привычки? Реставрацию изжитого

петербургского периода русской истории и восстановление "священной

собственности", Учредительное собрание или Земский собор, который каким-то

чудом все разъяснит и устроит? Нет, мы были глубоко бедны идейно. И как же

при такой серости мы могли надеяться на какой-то подвиг масс, который мог бы

увлечь их за нами? Чем? Я думаю, что здесь лежала одна из главных причин

всего белого движения -- в его безыдейности! В нашей бездумности!"

На юге белые спохватились, наконец, провести земельную реформу, когда

"Добровольческая Армия была разбита на всех фронтах и у белых остался лишь

крымский клочок". Естественно, она была, по выражению Вениамина,

"компромиссной и запоздалой" и ничего уже не могла спасти...

Ни о какой "идейности" Юденича нет и разговора. Колчак... Колчак

повторил ход большевиков и их союзников, разогнав в Омске остатки

Учредительного собрания. Сначала, в первые месяцы, он получил огромную

поддержку сибиряков -- Советская власть, подступившая было к сибирякам со

своими "европейскими" догмами, которые за Уралом решительно не работали,

была не просто свергнута в считанные дни: даже благонамеренные

коммунистические историки употребляли гораздо более близкое к истине слово

"пала". Сибирский паровой каток грузно покатился на запад, сметая жиденькие

большевистские заслоны, и накал борьбы был такой, что солдаты

двадцатидевятилетнего колчаковского генерала Пепеляева взяли Пермь

фактически в штыки -- голодные, необмундированные, почти не имевшие патронов

и артиллерийской поддержки...

Но вот потом Сибирь отвернулась от Колчака -- опятьтаки в считанные

недели. Когда пропитанный кокаином адмирал взялся восстанавливать в Поволжье

старое помещичье землевладение, от него моментально ушли татары, башкиры,

черемисы. Когда в Сибири началась волна реквизиций и прямого террора, там

без малейшего участия большевиков возникли партизанские армии в десятки

тысяч человек, сражавшиеся не "за красных", а всего-навсего против Колчака.

(Потом многие из партизанских командиров с тем же талантом и размахом будут

сражаться против красных, а другие, подобно Щетинкину и Кравченко, как-то

очень уж быстро погибнут, но это другая история...) Именно это масштабнейшее

партизанское движение, а не потуги бездарного Тухачевского, и обеспечили

поражение Колчака.

Кстати, барон Будберг, занимавший высокий пост в гражданской

администрации Колчака, в своих мемуарах опровергает укоренившееся

представление о том, что слово "большевизм" непременно должно быть связано с

прилагательным "красный". Будберг утверждает, что нельзя забывать и о "белых

большевиках" -- атаманах вроде Семенова и Анненкова, ничуть не уступавших

"красным большевикам" в пренебрежении законностью и порядком, в методах

расправы с противниками и просто инакомыслящими...

И, разумеется, не стоит принимать серьезно утверждения об интервенции

иностранных войск в Россию.

По большому счету, не было никакой интервенции. Все три прибалтийских

карлика, провозгласив независимость, чуть ли не мгновенно сговорились с

большевиками и в обмен на гарантии с их стороны разоружили на своей

территории белогвардейские части (потом, в тридцатые, карлики жестоко

расплатятся за прошлое, но их жалкий писк ни в ком уже не встретит поддержки

и понимания...).

Немцы, правда, вооружали и экипировали Краснова, но это было каплей в

море.

Англичане высадились в Архангельске отнюдь не для борьбы с

большевиками, а для того, чтобы прибрать к рукам огромные склады вооружения

и армейского имущества, которые большевики могли, по мнению англичан,

передать немцам. И приплыли бритты в Архангельск... по приглашению тамошнего

Совета (за что потом большевики расстреляли его председателя). После

капитуляции Германии англичане преспокойно снялись с якоря и уплыли, предав

белое движение на Севере.

Аналогичным образом держались и финны -- перерезав собственных красных,

в дальнейшем озаботились лишь охраной своих рубежей, не сделав ни малейших

попыток помочь реально белой гвардии. За что и поплатились потом советским

вторжением и потерей изрядного куска территории.

Американцы и японцы на Дальнем Востоке, такое впечатление, больше

ревниво следили за действиями друг друга (чтобы, не дай бог, не усилился

чрезмерно соперник), нежели всерьез боролись с большевиками.

Чехи преспокойно устранились от войны с красными в Сибири. Все бы

ничего (в конце концов, не обязаны были), но вдобавок поручик Гайда,

произведший сам себя в генералы, спер изрядную часть колчаковского золотого

запаса. И в обмен на разрешение вывести награбленное без досмотра сдал

партизанам Колчака -- в компании с французами. Именно это золото легло в

основу созданного чуть погодя "Легия-банка", благодаря ему кукольная страна

Чехословакия и просуществовала худо-бедно двадцать лет, пока не прикатил

вермахт. Вообще чехи в двадцатом столетии явили миру печальнейший пример

атрофии инстинкта государственности. Создать мощные укрепрайоны в Судетах,

возле которых любой враг мог топтаться месяцами, создать армию, немногим

уступавшую вермахту, -- и позорно задрать лапки кверху, едва стукнули

кулаком по столу в Берлине. Поневоле вспоминается кусок из пародийной

"Всемирной истории", сочиненной до революции юмористами журнала "Сатирикон":

"И все у них было както несерьезно, по-детски -- будто игра в куклы. Страны

были маленькие, ничтожные, а тянулись за большими, подражали взрослым: так

же устраивали политические восстания, казнили противников и, конечно,

вводили реформацию. Но все было у них на детский рост: вместо войн --

стычки, вместо казней -- пустяки. Да и реформация была какая-то не такая...

Что же это за история?" [41].

Французы? Эти в свое время (есть точные свидетельства) грозили

обстреливать с военных кораблей части Деникина, если те войдут в Одессу.

Греки... Как я ни ломал голову, не могу до сих пор понять, каким ветром

занесло в Новороссию греческие части и какого черта они там искали. Не иначе

вспомнили времена Александра Македонского, комики...

Одним словом, если бы "интервенты" сражались с большевиками серьезно,

по-настоящему -- большевики не могли не пасть. Однако все иностранные

державы преследовали свои, мимолетные, шкурные интересы, не имевшие ничего

общего с реальной борьбой против большевизма, -- что дало большевикам лишний

козырь...

Можно еще упомянуть, что у красных оказалась масса как гражданских

чиновников царского времени, так и царских офицеров в немалых чинах.

Конечно, кое-кого, как о том справедливо пишут, затащили на службу шантажом,

взяв близких в заложники. Но вряд ли это справедливо в подавляющем

большинстве случаев. Слишком многие пришли добровольно -- и генерал

Бонч-Бруевич, брат ленинского сподвижника, и генерал Брусилов, и блестящий

генштабист, генерал от инфантерии Поливанов, бывший помощник военного

министра Российской империи Редигера. Здесь и столбовой дворянин

Тухачевский, и царский полковник Шапошников, будущий шеф генштаба при

красном царе Сталине, и десятки других...

Между прочим, впоследствии, когда Советская Россия из замышлявшегося

Лениным "депо мировой революции" превратилась трудами Сталина в обычную

империю, где "большевистская идеология" сохранялась лишь для вывески,

слишком многие из эмиграции осознали это перерождение -- и приняли его!

Сейчас кое-кто то и дело пытается реабилитировать подонка Власова,

оправдывая его тем, что он-де был "против" Сталина. И это, мол, все

искупает. Однако не мешает напомнить строчки "Войны и мира", посвященные

бегству русских из Москвы перед сдачей ее Наполеону: "Они ехали потому, что

дли русских людей не могло быть вопроса: хорошо или дурно будет под

управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть:

это было хуже всего".

Точно так же люди из родовитейших русских фамилий, равно так и бывшие

вожди белого движения, категорически отказались сотрудничать с Гитлером. К

немцам привычно подался их старый клиент Краснов, но Деникин брезгливо

отказался от всяких контактов с фюрером. Княгиня Вика Оболенская сражалась

во французском Сопротивлении -- и погибла. Князь Феликс Юсупов, в свое время

отказавшийся вступить в белую гвардию, отверг все попытки гитлеровцев

заманить его к себе на службу. Его сообщник по убийству Распутина, великий

князь Дмитрий Павлович, живя в Швейцарии, печатно приветствовал победы

Советской Армии над гитлеровцами. Он же, кстати, писал: "Наша родина не

могла быть управляема ставленниками по безграмотным запискам конокрада,

грязного и распутного мужика. Старый строй неминуемо должен был привести

Романовых к катастрофе".

Наконец, стоит упомянуть о позиции церкви по отношению к большевикам.

Много жутких фактов о истязаниях и убийствах красными православных

священников (и не их одних) обнародовано в последние годы. Однако есть и еще

один аспект проблемы, долгое время остававшийся в тени...

Свидетельствует митрополит Вениамин, участник Московского Церковного

собора 1917-1918 гг.: "...вторым, весьма важным моментом деятельности Собора

было установление взгляда и поведения Церкви по отношению к советской

власти. При борьбе Советов против предшествующей власти Керенского Церковь

не проявила ни малейшего движения в пользу последнего. И не было к тому

оснований. Когда Советы взяли верх, Церковь совершенно легко признала их

власть. Не был исключением и митрополит Антоний, который после так

ожесточенно и долго боролся против нее вопреки своему же прежнему воззрению.

Но еще значительнее другой факт. При появлении новой власти всегда ставился

вопрос о молитве за нее на общественных богослужениях. Так было при царях,

так, по обычаю, перешло к правлению Керенского, когда Церковь вместо

прежнего царя поминала "благоверное Временное правительство", так нужно было

поминать и новую власть. По этому вопросу Собором была выработана

специальная формула, кажется, в таком виде: "О стране нашей российской и о

предержащих властях ее"".

(Между прочим, тот же Собор под давлением своих членов из интеллигентов

принял решение "об облегчении и умножении поводов к брачным разводам" -- как

ни сопротивлялась фракция крестьянских делегатов.)

Итак, церковь молилась за большевиков, церковь, как далее пишет

Вениамин, участвовала в отпевании всех погибших во время Октябрьского

переворота, как большевиков, так и их противников. В 1919 г. патриарх издал

указ, согласно которому служители церкви не должны были вмешиваться в

политическую борьбу а "занимались бы своим прямым делом: богослужением,

проповедью Евангелия, спасением души". (Кстати, Вениамин свидетельствует,

что при известии о расстреле бывшего царя у белогвардейцев "не было глубокой

печали".)

Я не собираюсь никого осуждать. Просто-напросто факт остается фактом:

если называть вещи своими именами, русская православная церковь практически

сразу же самоустранилась от борьбы, не положив на чашу весов свой немалый

авторитет... То ли прошли времена Томаса Бекета, Джона Болла и протопопа

Аввакума. То ли сыграла свою роль своеобразная обида на самодержца, о

которой недвусмысленно свидетельствует отрывок из воспоминаний Вениамина:

"Церковь вообще была сдвинута тем государем (Петром I -- А.Б.) с ее места

учительницы и утешительницы. Государство совсем не при большевиках стало

безрелигиозным внутренне, а с того же Петра, секуляризация, отделение их --

и юридическое, а тут еще более психологически жизненное -- произошло более

двухсот лет тому назад. И хотя цари не были безбожниками, а иные были даже и

весьма религиозными, связь с духовенством у них была надорвана. Например,

нельзя было представить себе, чтобы царь или царица запросто, с любовью и

сердечным почтением могли пригласить даже Санкт-Петербургского митрополита к

себе в гости, для задушевной беседы или даже для государственного совета.

Никому и в голову не могло прийти такое дружественное отношение! А как бы

были рады духовные! Или уж нас и в самом деле не стоило туда звать, как

бесплодных? Нет, думаю, тут сказался двухвековой отрыв государственной

власти от Церкви..."

Как хотите, а эти строки пронизаны недвусмысленной обидой. Увы, церковь

осталась в стороне. Самоустранилась. И мне почему-то сразу вспомнился

разговор благородного дона Руматы с кузнецом: "Кузнец оживился.

-- И я так полагаю, что приспособимся. Я полагаю, главное -- никого не

трогай, и тебя не тронут, а?

Румата покачал головой.

-- Ну нет, -- сказал он. -- Кто не трогает, тех больше всего и режут".

Какими бы мотивами ни руководствовались иерархи церкви, их дальнейшая

судьба великолепно укладывается в эту фразу...

Дата добавления: 2015-07-16