Читайте также:
|
Крайности у нас обожают. А потому в противовес всему, что написано при
коммунистах, в последние годы трудами иных деятелей культуры -- особенно в
том преуспели Солоухин и Говорухин -- в массовое сознание оказался успешно
вбит образ царской России, прямо-таки подобной сказочной саксонской стране
Кокэйн, краю всеобщего благоденствия, с молочными реками и кисельными
берегами. И остается решительно непонятным: если все обстояло столь
прекрасно, что за паранойя охватила русский народ, заставив его своими
руками разрушить столь благополучную, сытую и процветающую страну? И
поневоле закрадываются еретические мысли: а вдруг и не было паранойи? Вдруг
клятые коммуняки в своих оценках царской России были во многом правы?
Крайности крайностями, а истина, как ей и положено, лежит посередине...
Морис Палеолог, французский посол при российском императорском дворе,
однажды с помощью нехитрых арифметических подсчетов установил, что по крови
Николай II был русским только на 1/128. Разумеется, сам по себе этот факт
ничего не объясняет. Не раз в истории случалось, что "инородцы" по крови,
взявшись за управление тем или иным государством, достигали успехов, которые
и не снились "коренным": еврей Дизраэли, потомок крещеных евреев Франке,
белорус Пилсудский, грузин Сталин. Дело не в составе крови. Дело в другом:
насколько Николай, во время переписи населения 1897-го собственноручно
начертавший в графе о профессии опросного листка "Хозяин земли Русской",
годился для роли рачительного и толкового хозяина?
Английский писатель Паркинсон, автор знаменитого "Закона Паркинсона",
однажды мимоходом высказался о причинах краха российской монархии так:
"...любую революцию порождает само правительство, оно создает вакуум, куда
бунтари засасываются, можно сказать, против воли... Империи рушатся, потому
что гниют изнутри, а правители, на чьем счету нет никаких конкретных
преступлений, приводят свой народ к катастрофе всем, чего они не удосужились
сделать. А подлинные лидеры правят мощно, ярко, быстро ведут за собой народ
к четко поставленной цели. Когда этого нет, как, скажем, в царской России,
возникает вакуум... Нас ввели в заблуждение историки: если верить им,
революции совершали голодные крестьяне, замыслив бунт против своих хозяев.
Но так ли это? Люди, которые по-настоящему угнетены, никогда не поднимутся
на бунт, и, если бы революции вырастали из народного недовольства, они
случались бы гораздо раньше, когда дела обстояли еще хуже. Но в том-то и
дело, что тираны процветают, а кресла трещат под их преемниками, у которых
вроде бы самые благие намерения" [147].
Здесь гораздо меньше парадокса, чем может показаться на первый взгляд.
Именно так в мировой истории и обстояло: в Англии процветал тиран Генрих
VIII, но расстался с головой слабый и бесцветный Карл 1. Во Франции более
полувека благоденствовал теоретик абсолютизма Людовик XIV, загнавший страну
в полное истощение войнами и расточительностью, -- но головы лишился
опять-таки бесцветнейший Людовик XVI. В России не зафиксировано ни одного
серьезного покушения на Ивана Грозного, Петра I и Николая 1...
Итак, вакуум. Правители, приводящие народ к катастрофе как раз тем,
чего они не сделали...
И собственную гибель, и гибель империи Николай, по сути,
запрограммировал уже своей женитьбой. Нынешние его апологеты с могучим
сюсюканьем, порой превосходящим по громкости корабельную сирену,
восторгаются и умиляются: государь, отец наш, "женился по страстной любви"!
И при этом именуют себя монархистами...
Проблема давно исследована теоретиками монархической идеи в самых
разных европейских странах: самодержец, кроме огромных, ничем не стесненных
прав, обладает еще добровольно возложенными на себя обязанностями. Одна из
таких обязанностей -- невозможность подобно обычному человеку жениться по
любви. Брак монарха обязан преследовать два требования:
а) принести в дальнейшем политические выгоды,
б) служить появлению на свет здорового потомства.
Оба эти условия никоим образом не были соблюдены. Женившись по любви,
Николай совершил свое первое предательство интересов России, сделал то, чего
не имел права делать. На российском престоле оказалась истеричка с дипломом
доктора философии, несшая в генах страшную болезнь -- несвертываемость крови
(гемофилию). Хотя уже в те времена медики обладали достаточными знаниями о
наследственных болезнях вообще и механизме передачи гемофилии детям мужского
пола. Никто, однако, не набрался смелости вразумить императора -- ну как же,
романтичный Ники пылал любовью...
Последствия известны. Родился больной наследник. Легко представить, как
это повлияло на психическое состояние царствующей четы, и без того не
блиставшей интеллектом. При дворе появились сменявшие друг друга шарлатаны
-- "магнетизеры", целители, "святые старцы". Кончилось все Распутиным,
приведшим к окончательному краху...
Кроме того, Алиса Гессенская повинна и в другом, не менее фатальном для
империи грехе -- она с прямо-таки параноическим упорством старалась
избавиться от маломальски выдающихся государственных деятелей, "затмевавших"
ее ничтожного супруга. И проталкивала поближе к трону вовсе уж явные
ничтожества...
Знаменитый русский военный теоретик Драгомиров оставил убийственное
высказывание о Николае II: "СИДЕТЬ на престоле годен, но СТОЯТЬ во главе
России неспособен". Министр иностранных дел Н.П. Дурново считал, что Николай
"обладает средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства",
что маловато для человека, стоящего во главе империи... Не менее категоричен
известный юрист Кони: "Его взгляд на себя, как на провиденциального
помазанника божия, вызывал в нем подчас приливы такой самоуверенности, что
ставились им в ничто все советы и предостережения тех немногих честных
людей, которые еще обнаруживались в его окружении". Он же писал о царе:
"Трусость и предательство прошли красной нитью через всю его жизнь, через
все его царствование, и в этом, а не в недостатке ума и воли, надо искать
некоторые из причин того, чем закончились для него и то, и другое". Это
написано за год до расстрела царской семьи в Екатеринбурге. Не недостаток
ума, а "отсутствие сердца и связанное с этим отсутствие чувства собственного
достоинства, -- писал Кони, -- в результате которого он среди унижений и
несчастья всех близко окружающих продолжает влачить свою жалкую жизнь, не
сумев погибнуть с честью".
Британский премьер-министр Ллойд-Джордж не менее категоричен:
Российская империя была "ковчегом, у которого полностью отсутствовали
мореходные качества. Весь его остов прогнил, и экипаж был не лучше. Капитан
годился только для прогулочной яхты в спокойных водах, а штурман выбирался
его женой, отдыхавшей на кушетке в каюте". Николая англичанин характеризовал
как "корону без головы... конец был трагическим, но за эту трагедию страна
не может нести ответственность ни в коем случае". Даже питающий к Николаю
самый горячий пиетет Роберт Мэсси не выдерживает: "В ходе войны народ хотел
не революции, а только реформ. Но Александра, побуждаемая Распутиным,
страстно протестовала против всякого умаления царской власти. Уступая жене,
борясь за спасение самодержавия и отрицая все доводы в пользу ответственного
перед народом правительства, Николай сделал революцию и конечный триумф
Ленина неизбежными" [131].
Малоизвестный факт, кажется, не имевший аналогов в мировой практике: в
свое время русская полиция... конфисковала тираж книги "Полное собрание
речей императора Николая II за 1894-1906 годы"! Собранные вместе, речи и
резолюции императора производили столь невыгодное, даже дискредитирующее
впечатление, что книгу пришлось срочно изымать из обращения...
Как-то забылось, что ближайшие родственники Николая сделали для
дискредитации русской монархии гораздо больше, чем все листовки кучки
большевиков... Великие князья не чурались спекуляции, финансовых афер,
прямого казнокрадства. Александр Михайлович нагрел себе руки на знаменитой
авантюре с "концессией Безобразова" в Маньчжурии, прикарманил огромные
суммы, которые должны были идти на постройку военных кораблей, в годы первой
мировой войны нажил состояние на торговле спиртным (при том, что она была
прямо запрещена). Михаил Николаевич спекулировал земельными участками на
Кавказе. "Высочайший шеф" русского флота Алексей Александрович присвоил
миллионы рублей из казенных сумм флота и средств Красного Креста.
Современник писал: "В карманах честного Алексея уместилось несколько
броненосцев и пара миллионов Красного Креста, причем он весьма остроумно
преподнес балерине, которая была его любовницей, чудесный красный крест из
рубинов, и она надела его в тот самый день, когда стало известно о недочете
в два миллиона".
На фоне этих субъектов, пользовавшихся полной безнаказанностью, сущим
ангелочком выглядит Николай Константинович, который всего-навсего, словно
гимназист, украл у матери бриллианты для своей любовницы-певички. Пожурен и
отправлен в Ташкент...
Собственно говоря, Николай далеко не первый монарх, печально
прославившийся полнейшим ничтожеством. Бывали и почище. Однако в иных
случаях положение спасал "могучий ум при слабом государе". Столь же
ничтожный Людовик XIII сохранил достаточно ума, чтобы фактически передать
власть в руки кардинала Ришелье, незауряднейшего государственного деятеля.
Однако Николай -- и побуждаемый женой, и по своей инициативе --
решительно избавлялся от всех мало-мальски выдающихся министров. В 1906 г.
произошло событие, до сих пор не оцененное по достоинству: увольнение в
отставку министра финансов, а позже Председателя Совета Министров С.Ю.
Витте. Именно Витте провел в жизнь реформы, обеспечившие конвертируемость
русского рубля, ввел золотую валюту. При нем рубль полностью обеспечивался
золотым содержанием. Еще несколько лет упорной работы в том же направлении
могли вывести Россию из тупика -- но Витте был чересчур незауряден, а потому
отправлен в отставку. Кстати, поминавшееся выше отсутствие смелости привело
к тому, что у царя вошло в обычай отделываться от министров довольно
подленьким способом -- вызвав и обласкав того или иного сановника, Николай
отправлял его, заверяя в своей полной благосклонности, но буквально назавтра
же появлялся дворцовый фельдъегерь с высочайшим указом об отставке. "Он
смотрел на своих министров, как на простых приказчиков", -- вспоминает
очевидец. Слишком активный и инициативный человек всегда был подозрителен.
Назначая премьер-министром Коковцова, царь спросил прямо: "Надеюсь, вы не
будете меня заслонять так, как это делал Столыпин?"
Вот, кстати, о Столыпине... У нас в последние годы принято ссылаться на
его реформы, как на спасительные для России. Стало прямо-таки хорошим тоном
сокрушаться о гибели Столыпина, с пеной у рта заверяя: останься он в живых,
Россия процветала бы...
Позвольте не поверить. Во-первых, почитатели Столыпина как-то
совершенно упускают из виду, что к моменту убийства премьера он фактически
был уже политическим трупом. Его уход в отставку был делом решенным,
вопросом считанных дней. Как раз оттого, что царь не терпел "заслонявших"
его... И можно говорить с железной уверенностью: после отставки Столыпина
его реформы были бы моментально свернуты, точно так, как это произошло после
убийства.
Кем было организовано убийство, не сомневались уже тогда. Сказочка о
"злокозненном жиде Мордке", по собственному-де хотению (вариант: по воле
некоего жидомасонского центра) убившем "спасителя России", -- байки для
убогих. Столыпин был неугоден дворцовым консерваторам даже больше, нежели
большевикам и иным революционерам. Деникин писал: "Слева Столыпина считали
реакционером, справа (придворные круги, правый сектор Государственного
Совета, объединенное дворянство) -- опасным революционером" [58]. Хозяйка
знаменитого светского салона, дочь егермейстера двора А. Богданович писала в
своем дневнике: "...Столыпина, убитого никем иным, как охраной" [14].
Светская дама лишь зафиксировала на бумаге то, что говорили совершенно
открыто. Оставшись бы в живых, Столыпин ничего уже не смог спасти --
поскольку царь и его тупое окружение цеплялось за "старину" и прямо-таки
вырубало всех, кто мог их, убогих, спасти...
Между прочим, есть еще малоизвестная, но любопытнейшая точка зрения на
столыпинские реформы митрополита Вениамина (Федченкова), происходившего из
крестьянской семьи и знавшего обстановку в деревне не понаслышке: "Ему
(Столыпину -- А.Б.) приписывалась некоторыми будто бы гениальная
спасительная идея земледельческой системы, так называемого "хуторского"
хозяйства; это, по его мнению, должно было укрепить собственнические чувства
у крестьян-хуторян и пресечь таким образом революционное брожение... Не
знаю, верно ли я сформулировал его идею. Тогда я жил в селе и отчетливо
видел, что народ -- против нее. И причина была простая. Из существующей
площади -- даже если бы отнять все другие земли: удельные, помещичьи,
церковные и монастырские -- нельзя было наделить все миллионы крестьян
восьмидесятидесятинными хуторами, да и за них нужно было бы выплачивать.
Значит, из более зажиточных мужиков выделилась бы маленькая группочка новых
"владельцев", а массы остались бы по-прежнему малоземельными. В душах же
народа лишь увеличилось бы чувство вражды к привилегиям новых "богачей"
[33].
Подтвердить или опровергнуть эти высказывания просто: достаточно взять
сохранившиеся дореволюционные статистические справочники и проделать
нехитрые расчеты. Довольно быстро можно будет выяснить, прав митрополит или
ошибался...
"Хутора в народе проваливались, -- писал он далее. -- В нашей округе
едва ли нашлось три-четыре семьи, выселившиеся на хутора. Дело замерло, оно
было искусственное и ненормальное".
Другими словами, есть разные точки зрения на реформы Столыпина, и
забывать об этом не след.
Как не стоит забывать и о провалившемся "плане Кутлера". Николай
Николаевич Кутлер (1859-1924) -- русский государственный и политический
деятель, юрист по образованию. В 1905-1906 годах, занимая пост
главноуправляющего землеустройством и земледелием, он подготовил проект
отчуждения частновладельческих земель в пользу крестьянства. Кутлер и два
его соавтора (профессор-экономист Кауфман и директор департамента
государственных имуществ Риттих) предлагали передать крестьянам 25 миллионов
десятин государственных и помещичьих пахотных земель -- задолго до
Столыпина. Несмотря на то, что предусматривалось взыскание с крестьянства
огромного выкупа, даже превосходившего платежи реформы 1861 г., несмотря на
то, что к передаче крестьянам были намечены в основном земли "впусте
лежащие, а также земли, обычно сдаваемые владельцами в аренду", Николай II
отклонил проект. С.Ю. Витте, в то время еще остававшийся главой
правительства, поддержал Кутлера, представив царю доклад со следующей
примечательной фразой: "Представляется предпочтительным для помещиков
поступиться частью земли и обеспечить за собой владение остальной землей,
нежели лишиться всего". Николай поставил две резолюции: "Частная
собственность должна остаться неприкосновенной", "Кутлера с его должности
сместить".
Стоит ли удивляться, что после революции Кутлер перешел к большевикам и
работал в Наркомфине и в правлении Госбанка? Стоит ли удивляться, что с 1908
по 1913 г. в стране было зарегистрировано около двадцати двух тысяч (!)
крестьянских выступлений? Винить в этом кучку большевиков нелепо.
Продолжался старый, как мир, спор меж землепашцем и феодалом -- причем
феодал был настолько туп, что сопротивлялся любым переменам, своими руками
вырыв себе могилу...
Опять-таки в последние годы укрепилось ничего общего не имеющее с
исторической правдой убеждение, будто "русский крестьянин кормил всю Европу,
продавая за границу зерно".
Более нелепое утверждение трудно себе представить -- поскольку
сохранилось множество справочников, энциклопедий, мемуаров,
свидетельствующих, кто именно "кормил Европу".
Крестьянин-единоличник здесь совершенно ни при чем. В се до единого
зернышка, вывозимое на экспорт, было произведено в хозяйствах южнорусских и
новороссийских помещиков. Как говорят на Западе -- латифундистов. Вывозимое
зерно было собрано с помощью наемной рабочей силы и передовой по тому
времени сельскохозяйственной техники -- и то, и другое могли себе позволить
лишь крупные помещики. Латифундисты. Владельцы "агропромышленных
комплексов". "Фермер" здесь ни при чем. Да и не было в России "фермеров"...
Ферма" -- это отдельно расположенное крестьянское хозяйство, по-русски --
хутор. В России же, как во многих других странах, были деревни -- места
компактного проживания земледельцев, окруженные полями. "Ферма" и "деревня"
-- совершенно разные вещи...
Вернемся к крестьянам-единоличникам. Они как раз никакого зерна в
Европу не вывозили и не могли вывозить -- по той простой причине, что из-за
малого количества земли и почти первобытного уровня ее обработки не способны
были производить излишки.
"И я не тому дивлюсь, что бывали восстания крестьян, а нужно дивиться
тому, что их было все же очень мало", -- пишет митрополит Вениамин.
Русская деревня до революции хронически голодала -- это непреложная
истина, опровергающая сказочки о "кисельных берегах". Надежным свидетелем
может послужить автор написанных в эмиграции воспоминаний А.Н. Наумов,
бывший в 1915-1916 гг. министром земледелия. Он участвовал в борьбе с
"самарским голодом" еще в конце прошлого века, когда "небывалые недороды
1897-1898 гг. повлекли за собой почти повсеместное недоедание, а в ряде
районов настоящий голод с его последствиями -- цингой и тифом". "Что же мне
пришлось увидеть? Россия фактически не вылезает из состояния голода то в
одной, то в другой губернии, как до войны, так и во время войны". Видный
сановник Ламздорф оставил схожие воспоминания: "От просящих хлеба нет
прохода. Окружают повсюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода
тиф и цинга". Мало того, министр иностранных дел Гире "в ужасе от того, как
относятся к бедствию государь и интимный круг императорской семьи". Царь...
не верит, что есть голод! За завтраком в тесном кругу "он говорит о голоде
почти со смехом". Находит, что раздаваемые пособия только деморализуют
народ, вышучивает тех, кто уезжает в губернии, чтобы наладить помощь. Такое
отношение к бедствию "разделяется, по-видимому, всей семьей".
Когда общественность сама пыталась организовать хоть какую-то помощь,
этому мешали те же сановники. Полковник А.А. фон Вендрих, инспектор
министерства путей сообщения и фаворит царя, посланный особоуполномоченным в
пострадавшие от голода районы, дезорганизовал грузовое движение на
центральных магистралях, загнал в тупик одиннадцать тысяч вагонов с зерном,
шесть с половиной миллионов пудов подмокли и стали гнить.
Доложили царю. Николай раздраженно отмахнулся: "Не говорите о нем
вздора, это достойный офицер. Всяких побирающихся будет много, а таких
верных людей, как Вендрих, раз-два и обчелся".
Вендрих просто гноил отправленный голодающим хлеб. Алабин, председатель
Самарской губернской земской управы, получив крупные взятки от
хлеботорговцев, отправил голодающим гнилую муку, а в другие районы -- зерно
с примесью ядовитых семян куколя и других сорняков.
Начались эпидемии, люди гибли от отравления. Алабина отдали под суд, но
оправдали ввиду "неумелости".
Еще один фаворит царя, товарищ министра внутренних дел Гурко, которому
было поручено создать резерв зерна, за взятку переуступил свои полномочия
иностранцу Лидвалю -- а тот вообще сорвал поставки. Наумов, говоря о голоде,
особо подчеркивал "неподготовленность административных верхов, их
неспособность обеспечить снабжение, учет и размещение по стране имеющихся
запасов". Так стоит ли удивляться, что по всей стране горели помещичьи
усадьбы и идиллические "дворянские гнезда"?
О "готовности" России к первой мировой войне авторитетно может поведать
А.И. Деникин: "Положение русских армии и флота после японской войны,
истощившей материальные запасы, обнаружившей недочеты в организации,
обучении и управлении, было поистине угрожающим. По признанию военных
авторитетов, армия вообще до 1910 г. оставалась в полном смысле слова
беспомощной. Только в самые последние перед войной годы (19101914) работа по
восстановлению и реорганизации русских вооруженных сил подняла их
значительно, но в техническом и материальном отношении совершенно
недостаточно. Закон о постройке флота прошел только в 1912 году.
Так называемая "Большая программа", которая должна была значительно
усилить армию, была утверждена лишь... в марте 1914 г. Так что ничего
существенного из этой программы осуществить не удалось: корпуса вышли на
войну, имея от 108 до 124 орудий против 160 немецких и почти не имея тяжелой
артиллерии и запаса ружей".
В числе главных причин этого Деникин называет "нашу инертность,
бюрократическую волокиту, бездарность военного министра Сухомлинова --
"совершенно невежественного в военном деле".
Ситуация усугублялась еще и тем, что русская армия то и дело шла в
наступление совершенно не подготовившись -- поскольку союзники, терпевшие
поражение за поражением, панически просили помочь, и полк за полком ложился
костьми, спасая "цивилизованных" французов и англичан...
По исконному российскому обычаю, когда дела шли плохо, вместо
критического и беспристрастного анализа в пожарном темпе выискивали
"изменников" и "супостатов". Иная клевета, родившаяся в начале первой
мировой, не умерла до нашего времени...
И советские историки, и антисоветски настроенные эмигранты частенько
прохаживались в адрес "изменника и предателя" генерала Ренненкампфа, якобы
главного виновника сокрушительного поражения армии генерала Самсонова в
Мазурских болотах. Главный упор, как легко догадаться, делался на немецкое
происхождение Ренненкампфа -- других доказательств попросту не было.
Однако А.И. Деникин дает совершенно иную картину событий, безоговорочно
реабилитируя Ренненкампфа, к которому относился с большим уважением, и
возлагает вину на самого Самсонова, допустившего ряд серьезнейших промахов.
И нашедшего в себе силы застрелиться после гибели своей армии...
Кстати, в одном из крупных поражений русских войск в Карпатах был прямо
повинен генерал Брусилов, но впоследствии, уже служа у красных, свалил все
на генерала Корнилова, прекрасно понимая, что опровергнуть его ложь никто не
в состоянии...
Принято считать, что к Февральской революции положение на фронтах
наладилось. Больше стало пушек, снарядов, другой военной техники. В
подтверждение любят цитировать и Черчилля, и Деникина.
Все так. Однако при этом упускается из виду одна простая вещь:
готовность к успешному продолжению военных действий вовсе не означает
автоматически, что в государстве все благополучно, что оно здорово. Лучше
всех в Европе в 1939 г. к большой войне оказалась подготовленной Германия --
но свидетельствует ли это о здоровье государственного организма и нации?
Скорее наоборот...
Воз увяз в трясине. Монархия в феврале рухнула. Многозначительная
деталь: петербургский градоначальник генерал Хабалов, которому было поручено
подавить беспорядки, даже не в состоянии был напечатать увещевающие
воззвания. С превеликими трудами выпустив несколько экземпляров листовок,
послал городовых наклеить их "гдe-нибудь". Дальше ехать некуда... Шульгин
писал: "Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти
несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти... и даже не в
этом... Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала. Не было, в
сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает"
[215].
Ставка Николая на бездарности ничем другим закончиться и не могла...
Столыпин сказал однажды: "Никто не может отнять у русского государя
священное право и обязанность спасать в дни тяжелых испытаний богом
врученную ему державу". Но дело как раз в том, что Николай сам, добровольно,
снял с себя это право. "Отрекся, как роту сдал", -- не без брезгливости
замечает Шульгин.
Можно, конечно, сваливать все на измену командующих фронтами. В самом
деле, все они, поголовно, на вопрос о желательности отречения ответили
положительно: великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт), генерал
Брусилов (Юго-Западный фронт), генерал Эверт (Западный фронт), генерал
Сахаров (Румынский фронт) генерал Рузский (Северный фронт), адмирал Непенин
(командующий Балтийским флотом). Колчак, командующий Черноморским флотом, от
посылки аналогичной телеграммы воздержался, но с мнением других "согласился
безоговорочно", как и начальник штаба Ставки генерал Алексеев.*
* Исключая великого князя и Брусилова, все они потом погибнут --
революция подобна Сатурну... Непеннна убьют матросы. Колчака расстреляют
сибирские партизаны, имевшие мало общего с большевиками. Рузского по
приговору суда расстреляют в Ессентуках. Эверта вскоре убьют на фронте
солдаты. Алексеев, надломленный поражениями, умрет на Дону. Все они
полагали, что из кувшина, с которого столь неосмотрительно сорвали печать,
вынырнет нечто пристойное, с европейской конституцией в лапках. А вынырнуло
клыкастое чудовище. И совершенно некого винить. Просто не могло быть другого
финала...
Но возникает другой вопрос: смогли бы высшие военные чины столь легко
отречься от императора, с которым связывали бы хоть какие-то надежды?
Вряд ли. Просто-напросто ничтожный "Ники" потерял всякий авторитет.
Вдумайтесь: никто не выступил в его защиту. У Людовика XVI, по крайней мере,
нашелся полк швейцарцев и несколько десятков дворян, открывших ружейный
огонь по рвущимся в Тюильрн восставшим. Дветри сотни человек все же
выступили с оружием в руках.
У Николая не было и этого. Мэсси, правда, упоминает о некоем "преданном
эскадроне кавалергардов", якобы двое суток скакавшем по снежному бездорожью
из Новгорода на защиту царя и династии, но это больше похоже на одну из тех
легенд, что в избытке сопровождают любое крупное историческое событие...
Все бросили. Все оставили. Морис Палеолог отмечает: "Одним из самых
характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, была
абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в
опасности.
При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том
числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге верности. Ни один из
великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы: один
из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско
в распоряжение инсуррекционного правительства*. Наконец, за несколькими
исключениями, тем более заслуживающими уважения, произошло всеобщее бегство
придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительной
пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона
и присяжных защитников императорского величества" [145].
* Речь идет о Кирилле и его гвардейском флотском экипаже.
И тут же французский посол приводит мнение некоей русской "госпожи P.":
"Да это он нас покинул, он нас предал, он не исполнил своего долга, это он
поставил нас в невозможность защищать его. Не его предали родня, гвардия и
двор, а он предал весь свой народ".
Оставшаяся для нас загадочной "госпожа Р." была права. Бездарный,
жалкий, трусливый Ники предал свой народ -- и тем, что отрекся с вопиющим
нарушением существовавших тогда законов о престолонаследии. И тем, что
культивировал возле себя таких же бездарей, как сам. И тем, что оставался
глух к любым попыткам объяснить ему истинное положение дел...
Остались подробные записи о беседе с царем монархиста Родзянко, прямо
заявившего Николаю: "Никакая революционная пропаганда не может сделать того,
что делает присутствие Распутина в царской семье. Влияние, которое Распутин
оказывает на церковные и государственные дела, внушает ужас всем честным
людям. А на защиту проходимца поставлен весь государственный аппарат,
начиная от верхов Синода и кончая массою филеров... Явление небывалое!"
Царь отделался по своему обыкновению пустыми фразами. Как обычно. Он
предал Столыпина, он предал Кутлера, предал Витте, пригрел у трона
тобольского конокрада... Более ничтожной и пустой личности на троне
Российской империи еще не бывало.
Потом начали предавать его. 10 апреля 1917 г. последовал холодный
полуофициальный ответ английского министерства иностранных дел Керенскому,
пытавшемуся "сплавить" царя с семьей на берега Альбиона: "Правительство Его
Величества не настаивает на своем прежнем приглашении царской семьи". Более
того, когда распространились слухи, что Николая с семьей готова принять
Франция, английский посол в Париже лорд Френсис Берти срочно отправил письмо
в секретариат французского МИД, где о "Ники" и "Алисе" высказался так: "Она
должна рассматриваться как преступница или преступная одержимая, а бывший
император как преступник за свою слабость и покорность ее подсказкам".
Когда к германскому послу Мирбаху пришли русские монархисты, умоляя
вызволить царя из Екатеринбурга, Мирбах преспокойно заявил: "Судьба русского
императора в руках его народа. Раз мы проиграли, лучшего мы не стоим. Это
старая, старая история -- горе побежденному!"
Можно, конечно, яростно обличать подлость и цинизм как британцев, так и
германцев (при том, что и британский, и германский императоры были
родственниками Николая). С одной стороны, нет никаких сомнений: и те, и
другие поступили довольно подло.
С другой же... Николай сам довел дело до такого финала, когда
превратился в живого мертвеца, ненужного никому -- ни иностранным
владетельным домам, ни кому бы то ни было в собственной стране. Нелишне
вспомнить, что ни одно из белых движений не рассматривало всерьез свою
борьбу как сражение за права Николая, никто не собирался восстанавливать его
на троне. Так что знаменитое высказывание Свердлова о расстреле царской
семьи: большевики, мол, "не хотели оставлять монархистам живого знамени",
можно смело назвать полнейшей глупостью. Никто из противников большевиков и
не рассматривал Николая в качестве знамени.
"Кто хочет себя погубить, тот погубит", -- сказал Шульгин.
Мне жаль расстрелянных в Екатеринбурге детей. Но нет ни капли жалости к
дворянину Романову (поскольку после отречения он был всего лишь дворянином,
и не более того, и утверждать, будто "большевики убили царя", как-то
смешно).
Он сам погубил все и всех, став могильщиком старой России, а потому
иного отношения и недостоин.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ЕСЛИ В КРАНЕ НЕТ ВОДЫ... | | | ПОСЛЕ ФЕВРАЛЯ |