POV Tom. Я проснулся неожиданно, от громкого непонятно звука, судя по тому

Я проснулся неожиданно, от громкого непонятно звука, судя по тому, что в носу щипало и в ушах стоял легкий шум, это был мой чих. Открывать глаза было лень, но я физически ощущал, что комнату заполняет серый полумрак, значит, совсем рано и можно еще немного поспать, пока не позвонит будильник, сигналя о том, что неплохо было бы пойти в школу.

Внизу живота неприятно заныло от чувства голода, но постепенно боль поднималась все выше и выше, пока внутри не начало гореть все от паха и до ребер, настолько сильно, что захотелось завыть. Я попытался вдохнуть, но в комнате словно закончился кислород, из глаз брызнули слезы, и, приложив титанические усилия, я резко открыл их и сел, пытаясь понять, где нахожусь.

- Тихо-тихо, - чьи-то руки уложили меня на место, а перед глазами замелькали картинки, помогая вспомнить все. Нет дома. И школы больше нет. И вставать рано не надо. От последней недели остались смутные обрывки, никак не складывающиеся в цельную картину.

- Том, как ты себя чувствуешь? - женский голос заставляет меня вернуться в реальную жизнь.

- Хорошо, - еле выдавливаю. Не знаю почему, но мне захотелось соврать.

Эти люди… Как мне могло здесь нравится? Внутри поднялась волна чего-то непонятного. Такое чувство поднималось во мне, когда тренер на соревнования отправлял вместо меня кого-нибудь другого или когда отец вместо того, чтобы купить хлеба, на последние деньги покупал бутылку водки. Обида, злость, страх, возмущение, недоумение? Это чувство было сложно идентифицировать, но оно разрасталось внутри меня все больше и больше, вынуждая прятаться от мира. Так всегда было проще, так писали в книгах и это подтверждалось на практике.

- Том, не стоит врать, - надо мной показалось лицо обладательницы голоса. Марта. - Если ты скажешь правду, то мы сможем сделать так, чтобы тебе стало и правда хорошо, - ее голос стал успокаивающе ласковым, нарочито спокойным. Неужели она думает, что я и правда поведусь на такое?

- Все правда хорошо, - слишком прерывистое дыхание не дает выговорить всю фразу целиком – приходится выдавливать ее хриплым голосом по кусочкам, стараясь не морщиться при каждой огненной вспышке, возникающей в животе при попытке вдохнуть.

- Томас, - голос женщины становится строгим, - живот болит?

От пронзительного взгляда чуть выцветших глаз не скрыться. Кажется, что она видит меня сейчас насквозь, и приходится утвердительно качнуть головой, хотя в лежачем положении и с какими-то странными трубками в носу, которые я едва не выдрал, пока пытался сесть, это делать не очень удобно.

- Сможешь описать боль? - она не разрывает визуальный контакт и не дает никакой возможности отвертеться. Как можно описать боль? Просто болит и все, как огненная волна.

Отрицательно качаю головой. Короткие предыдущие фразы слишком вымотали меня, и сил на то, чтобы выдавить хотя бы пару звуков, нет. Хотелось, чтобы меня оставили в покое, дали свернуться в клубочек на левом боку и полежать так спокойно полчаса. Обычно при боле в животе это помогало, но у меня никогда раньше там и не творилось нечто столь непонятное. А сейчас в моем многострадальном животе, я даже не знал, был ли там теперь живот или что-то другое, такое ощущение, что оттуда все просто вырезали и прижгли каленым железом, как делали в Средневековье доктора или особенно изощренные палачи.

- Где болит? Показать можешь? - не отставала от меня Марта.

- От ребер и ниже, - выдавливаю.

- На что похоже? Как от удара? Жжет? Горит? Режет? Колет? Постоянно или вспышками? - не унималась она.

- Горит, - какое верное слово, внутри меня действительно все горело, - постоянно, но когда говорю – сильнее.

- Тогда молчи, мы тебе сейчас поставим обезболивающее, которое прописал герр Каулитц… - говорила женщина.

Фамилия куратора вызвала во мне всепоглощающую волну гнева. Это все он! Это все из-за него! Вот кто самый настоящий палач, это же надо было придумать… Хотя. Обычное развлечение для аристократии. Ходят слухи, что они и не такое творят. Конечно, ведь если есть деньги, то все можно. Вот бы их на какой-нибудь из наших заводов, хоть одну смену поработать, уголь поворочать, или повымачивать ткани в едкой химической краске, от которой кожа на руках слазит почти до мяса и люди умирают от химического отравления по одному в день. Нет, им просто повезло родиться в богатой семье, вот и бесятся с жиру! Во мне разгорелась такая злоба, что в этот момент я сам себя не узнал и испугался. Я постарался начать дышать глубже, чтобы успокоиться. Это не я. Это не мои мысли.

- Ты неправильно дышишь, Том, - раздался голос сбоку, - дыши ртом и мелко, вдыхай поменьше, так будет легче.

Последовав совету Марты, я постарался так дышать, и правда, через пару минут боль утихла, а потом почти исчезла, оставшись где-то на задворках. Неожиданно появилось выворачивающее внутренности чувство голода. Интересно, сколько я уже тут так лежу, сколько не ел?

- Пить будешь?

- Да, - хрипло выдыхаю и думаю, что следует сказать. - Есть хочется.

- Тебя пока нельзя, - под голову скользнула теплая ладонь и помогла мне чуть ее приподнять, а к губам поднесли стакан с жидкостью. Жажда была настолько сильной, что я понял, что это молоко с каким-то странным привкусом, только когда жидкости в стакане осталось меньше половины. Мне казалось, что я могу сейчас выпить три литра, но меня не хватило даже на стакан.

- Все, - выдавливаю из себя и откидываюсь на подушку.

- Надо еще, Том, - рука снова попыталась приподнять голову.

- Не могу, - я попытался отвернуться.

- Надо, - настойчиво повторила женщина и прижала стакан к моим губам.

- Не могу, - снова пытаюсь убрать губы.

- Надо, - горячие пальцы нажимают на точку под подбородком, заставляя рот открыться, и туда тут же отправляется поток жидкости, которым я немедленно захлебываюсь и закашливаюсь, перед глазами на мгновение становится темно, а горло словно обдирают наждаком, легкие разрывает кашель.

- Не могу, убери, - сквозь кашель.

- Надо, Том, - словно заведенная, повторяет женщина.

- Лучше поесть, - пелена медленно спадает с глаз, возвращая возможность видеть.

- Тебе нельзя, а вот еще молока с добавками перед облучением выпить надо.

- Перед чем? - внутри поднимается волна паники, на задворках которой скребется смутная надежда, что я ослышался.

- Перед облучением, - повторила женщина, заставив внутри все оборваться. Я никогда не забуду картинки из учебника по БЖД с людьми, болеющими лучевой болезнью, и волну липкого ужаса и брезгливости, затопившую меня. Конечно, потом мне было стыдно за эти чувства, мне и сейчас за них стыдно, но еще страшнее стало за себя. Значит, куратор говорил правду, а не просто пугал. Хотя об этом мог не догадаться только такой идиот, как я. Герр Каулитц явно не относится к области шутников и лжецов.

- Не буду пить, - неожиданно внутри меня взялись силы, чтобы повысить голос.

- Том… - начала женщина.

- Не буду! - я заорал так, что мне показалось, что у меня лопнут перепонки. - Пить не буду, облучаться не буду! - я попытался сесть, сдирая неудобные и мешающиеся трубочки. Да что это вообще со мной такое?! Как я мог подписаться на все это?!

POV Bill

- Все еще буянит? - на ходу натягивая халат, я спешил к боксу, в котором, по словам медсестер, скандалил мой подопечный. Я только перешел в фазу медленного сна, когда заиграл телефон. Увидев номер центра, я с неохотой снял трубку, искренне надеясь, что эти имбецилы просто перепутали номер, но все оказалось не так. Томас Шрейнер проявлял агрессию и оказывал сопротивление медперсоналу, препятствовал выполнению медицинских процедур. Это меня удивило, так как мальчишка не был похож на буйного, и я три раза попросил мне все подробно рассказать, прежде чем нашел в себе силы оторваться от кровати и одеться. Ситуация была интересной и забавной, но в целом меня явно не устраивала. Придется еще раз объяснить ему, кто здесь есть кто.

- Да, герр Каулитц, - Марта кинула на меня обеспокоенный взгляд. Боится, что я ее обвиню в чем-нибудь и отстраню, в результате чего она потеряет весьма ощутимую надбавку к жалованью. Ну и пусть боится. Я только ухмыльнулся.

- Сейчас посмотрим, - усмехаюсь и захожу в бокс. - И что здесь происходит?

Взгляд сразу падает на Шрейнера, сидящего в углу кровати.

- Я не буду, - хриплым голосом выдал подопечный.

- Что именно? - глаза сужаются, встречаясь с его упрямым взглядом.

- Молоко пить не буду, облучаться не буду… - начал бубнить он.

- А тебя кто-то спрашивает? Или ты забыл про договор, который подписали твои родители? - внутри меня начала подниматься волна холодной ярости.

- Там такого не было…

- Ах не было! - обрываю его и наигранно всплескиваю руками. - Там было вот что: «Томас Шрейнер отходит в полную собственность медицинского центра, который получает право распоряжаться его жизнью и здоровьем в необходимом центру ключе», - я точно не помнил формулировку, но общий смысл был именно такой – настолько обтекаемый, что мы могли делать с ним все, что хотели.

- Но… - начал было он.

- Никаких «но», - резко отрезаю. - На терапию живо, – я сказал это и победно про себя улыбнулся, увидев сжавшегося под стерильной простыней парня. Не на тех нарвался, мы и не с такими сталкивались экземплярами.

- Нет! - неожиданно вскинулся он, заставив меня вздрогнуть.

- Ты уверен? - бровь сама взлетает вверх, и тут до меня доходит: что я, собственно говоря, с ним тут церемонюсь? - Раз не хочешь по-хорошему… - разворачиваюсь и вылетаю из бокса, обращаясь к буквально прилипшей ушами к двери толпе персонала: - Санитаров, быстро.

- Может, успокоительного? - осторожно спросила Марта.

- Нет, успокоительное ему может повредить, - приказ тут же ринулись исполнять. Ну уж нет, никаких успокоительных, маленького упрямца надо проучить.

Я с удовольствием наблюдал, как четверо рослых санитаров скручивают мальчишку и перекладывают на каталку, прикрепляя руки и ноги эластичными бинтами к специальным бортикам и закрепляя его тело так, чтобы он не мог шевелиться. Орал он только первые две минуты, заставив меня поморщиться и заткнуть уши, – на дольше сил не хватило.

Когда его вывезли из бокса, он только зло сверкнул в мою сторону своими огромными глазищами. Ничего-ничего, подопытному материалу следует знать, кто в доме хозяин и что ослушиваться приказов бесполезно. Надеюсь, что одного урока ему будет достаточно.

- Палач, - неожиданно разнеслось по коридору, заставив всех замереть на месте. На пару секунд жизнь словно остановилась, а потом все засуетились, слишком засуетились, искоса наблюдая за мной, а я только усмехнулся. И не так называли. Переживем.

Я пошел под всеми этими косыми взглядами (так и хотелось сказать им, что при косоглазии я могу помочь вырезать косящий глаз, но я сдержался – мне же все равно на них) следом за каталкой, размышляя, могло ли изменение ДНК и гормональной структуры организма повлечь за собой эту истерику. Надо будет провести какой-нибудь эксперимент.

Палач… Усмехаюсь про себя: надо же. Он явно прочитал слишком много исторических романов о Средневековье.

Дата добавления: 2015-07-19