Глава девятая

За день до начала игр, посвящённых годовщине восшествия Клавдия на престол, началась подготовка к ним. Временная арена уже несколько дней сооружалась на плацу перед лагерем. Когда же рабочие наконец сложили свои инструменты и ушли, одна из когорт преторианцев получила приказ покрасить деревянные трибуны и украсить императорскую ложу гирляндами свежих дубовых листьев. Над местами для зрителей в императорской ложе был натянут огромный пурпурный тент, призванный защитить императора и его семью от солнца, ветра и дождя. На передней стене ложи преторианцы, обладавшие несколько большими художественными талантами, нежели остальные, нарисовали огромную фреску, изображающую Клавдия, восславляемого гвардейцами в день, когда он стал императором. Другая фреска изображала императора, раздающего золотые монеты солдатам гвардии, чтобы напомнить им о той особой признательности, которую он испытывает по отношению к преторианцам, и о верности, которую они обязаны демонстрировать взамен.

К вечеру двадцать пятого дня января всё было готово. Арена была достаточно большой, чтобы разместить за низкой стенкой всех солдат, что были в лагере. Напротив императорской ложи располагались широкие входные ворота для участников игр, а по сторонам – две калитки поуже, для выхода и выноса раненых или убитых. Сама арена была посыпана свежим песком, равно как и весь плац. В здании штаба все залы и галереи под колоннадами были уставлены столами и скамейками для последующего вечернего празднества. В лагерь уже прибыли из ближайших пригородов фургоны, гружённые хлебом, копчёным мясом, сыром, фруктами и вином; их содержимое уже выгружали и разносили по кладовым под бдительным присмотром младших командиров, следивших, чтобы никто ничего не стащил.

Когда на преторианский лагерь опустилась ночь, Макрон с Катоном как раз сидели в парилке лагерной бани. Обменявшись несколькими словами со своими новыми товарищами, они заняли скамью в укромном уголке, где их не мог подслушать никто из гвардейцев, рассевшихся по всему пространству душной парилки. Некоторые из них были заняты разговорами, но большинство просто сидели, наслаждаясь жаром, и по их голым телам текли струи пота.

У Макрона со лба тоже скатилась тяжёлая капля, и он заморгал. Потом вытер лоб и посмотрел на Катона. Тот был погружён в глубокую задумчивость, глядя невидящим взглядом в мозаичный пол перед собой. Ранее он посетил явку и обнаружил там послание от Септимия, в котором тот требовал от них рапорта об уже проделанной работе. Они должны были встретиться с ним через два дня.

– Ставлю сестерций, что знаю, о чём ты задумался, – тихонько сказал Макрон.

– Что? – Катон оглянулся по сторонам.

– Знаю я, что означает это твоё выражение лица. Так что тебя тревожит?

– А то, что мы пока что ничего не разузнали. И вообще, я не понимаю, каким образом мы будем делать то, чего хочет от нас Нарцисс. Эти Освободители ведь вовсе не объявляли набор новых участников заговора, да и мы с тобой пока что не обнаружили никаких следов их гнусной деятельности.

– А как насчёт Синия? – спросил Макрон. – Он мне кажется очень подозрительным типчиком.

– Да, правда. Но у нас нет никаких доказательств, что он связан с какими‑то заговорщиками. – Катон пожевал нижнюю губу. – А отсюда возникает вопрос: может, Нарцисс гоняется за тенью? Что, если те, кто организовал засаду и ограбил конвой с деньгами, просто имели целью заполучить это серебро и ничего больше?

– Вполне возможно, – согласно кивнул Макрон. – Но как тогда быть с показаниями того типа, которого пытал Нарцисс? Он же сознался, что работал на Освободителей, и даже выдал имя одного из них.

– Ну, в этом нет ничего удивительного. Палачи знают своё дело, они любого могут сломать. Только насколько надёжна информация, полученная под пыткой? Как я полагаю, если она длится достаточно долго, любой человек сломается и расскажет тебе что угодно, лишь бы избавиться от дальнейших истязаний.

Макрон некоторое время думал, потом кивнул:

– Ну хорошо. Но предположим, что эта информация верная. Стало быть, нам нужно будет сосредоточить внимание на центурионе Лурконе, когда он вернётся в лагерь из отпуска. Следить за ним, смотреть, с кем он общается. Если он руководитель заговора, мы скоро об этом узнаем.

– Да, видимо, так. – Катон вздохнул. – В любом случае, пока что он – наша единственная реальная возможность что‑то выяснить.

Они посидели в парилке ещё немного, потом растёрлись бронзовыми щётками, сдирая с себя грязь вместе с выступившим потом. Потом перешли в предбанник и нырнули в бассейн. Холодная вода в нём заставила обоих охнуть. Катон замолотил руками, с резкими взмахами проплыл бассейн до конца, потом вернулся и вылез и направился в раздевалку, где тщательно вытерся полотенцем из тех, что сушились на вешалке над трубами гипокаустов[8]. Макрон присоединился к нему, и они начали одеваться.

– А знаешь, – начал Макрон, – ведь если никакого заговора не существует, а мы просто охотимся за бандой грабителей, тогда нам придётся гораздо труднее. Заговор нуждается в привлечении новых участников, чтобы добиться поставленной цели. А любой, кто связан с простым грабежом, будет стараться держать язык за зубами.

Катон кивнул.

– И в таком случае, – продолжал Макрон, – нам с тобой ничего не светит, поскольку Нарцисс никак нас не наградит, если мы не представим ему результаты, которые ему нужны. Стало быть, каким бы идиотизмом это ни выглядело, нам надо бы молиться, чтобы такой заговор и впрямь существовал.

Они подошли ко входу в казарму. Там их уже ждал Тигеллин. Он ткнул большим пальцем в сторону кабинета центуриона:

– Луркон вернулся. И хочет вас видеть. – Тигеллин ухмыльнулся. – Уже час назад за вами посылал. Жаль, что я вас сразу не нашёл. Центурион не из тех, кто склонен терпеть всякие задержки. – Опцион сухо рассмеялся и пошёл к помещению своей секции. – Желаю удачи.

Макрон сжал губы, дождался, пока Тигеллин не удалится на достаточное расстояние, чтобы не услышать его слова, и со свистом пропустил воздух сквозь сжатые зубы.

– Ублюдок. Он же знал, куда мы пошли. Подставил нас.

Катон лишь пожал плечами:

– Ну теперь уж ничего с этим не поделаешь. Пошли.

Они прошли по коридору до двери в маленький кабинет рядом с личными апартаментами центуриона и увидели, что она открыта. Луркон стоял у окна и смотрел за ограду лагеря, на город, освещённый мерцающим светом факелов и ламп. Он стоял совершенно неподвижно, глядя в сторону императорского дворца, и его спина была едва освещена единственной масляной лампой, горящей на столе. Катон сделал знак Макрону, и они остановились прямо в дверном проёме. Задержав дыхание, Катон постучал по деревянной панели.

– Ты посылал за нами, господин?

Луркон быстро обернулся, и Катон увидел, что центурион моложе, чем он ожидал, ему около двадцати пяти лет. Волосы у него были тёмные, искусно подстриженные и уложенные напомаженными маслом колечками, образуя роскошную причёску над идеально очерченным лицом, довольно красивым. Его приятные черты тут же посуровели, он нахмурился.

– Это вы новички? Капитон и Калид? – спросил он тонким, резким голосом.

– Да, господин.

– Не торчите там. Заходите.

Они вошли в кабинет и встали перед столом своего командира. Он оказался выше Катона ростом, а когда чуть откидывал голову назад, то впечатление, что смотрит на собеседника сверху вниз, усугублялось.

– Где вас носило? Я уже вечность назад послал за вами. Почему вы были не в казарме?

– Прошу прощения, мой господин, мы были в термах, – пояснил Макрон.

– Уклоняясь от своих обязанностей, надо понимать.

– Нет, господин. Мы ветераны. Нас освободили от хозяйственных работ.

– Ветераны? – Луркон усмехнулся. – Вы, значит, считаете, что вам все обязаны обеспечивать лёгкую жизнь? И что вы, конечно же, лучше, чем все мы, остальные. И всего лишь потому, что вы успели где‑то запачкать свои калиги и заполучить парочку царапин. – Он презрительно помахал рукой перед лицом Катона. – Да мне плевать, что вы ветераны. Все парни в моей центурии одинаковы, насколько это касается лично меня. А отныне вы оба зависите именно от меня, поскольку мне было приказано прервать отпуск и досрочно вернуться в лагерь, чтобы командовать на завтрашнем занудном представлении в честь императора. А я ведь мог бы оставаться в городе, веселиться и трахаться с какой‑нибудь сенаторской женой или дочкой. Так нет, надо теперь торчать в лагере! Так вот, если уж мне пришлось оставить своих друзей и торчать здесь, то и вам, клянусь богами, неплохо было бы проявлять хотя бы минимум благоразумия и сделать милость явиться по первому вызову!

Катон сразу ощутил инстинктивную неприязнь к этому человеку, и ему вдруг стало до боли стыдно за свой шрам, так изуродовавший его лицо. Луркон со всем этим его шармом и внешней привлекательностью, несомненно, из тех молодых командиров, что пользуются успехом у столичных красоток. Возможно даже, из тех, с которыми может встречаться и пересекаться женщина вроде Юлии и даже благосклонно к нему отнестись. Мысль была глупая. Катон так и сказал себе, обозлившись, что утратил контроль над собственными чувствами, которые всегда старался подавлять.

– Мы явились сразу же, как только узнали, что ты нас вызвал, господин, – сказал Макрон.

– Ну не то чтобы сразу. Недостаточно быстро, – резко бросил Луркон. И пристально уставился на них, раздувая ноздри. – Ну ладно, познакомились, узнали друг друга, так что теперь вам известно, что мне требуется. В будущем, если я отдаю приказ, то должен быть уверен, что он будет исполнен немедленно. Если вы этого не станете делать, то я постараюсь, чтобы ваш ветеранский статус был аннулирован. И вы окажетесь по уши в дерьме, в буквальном смысле – будете до конца года чистить нужники. Вам всё понятно?

– Да, господин, – хором ответили Макрон и Катон.

Луркон снова поглядел на них:

– Завтра мы принимаем здесь императора. С обеих сторон от императорской ложи будет поставлено по одной когорте. Это означает, что все вы должны отлично выглядеть. Моя центурия должна быть лучшим подразделением во всей преторианской гвардии. Иначе мне придётся выяснять причины, почему этого не случилось. Так что не вздумайте меня подвести. Ясно?

– Да, господин.

– Тогда – свободны. Ступайте. Убирайтесь с глаз долой.

Они отсалютовали командиру, и Макрон первым вышел из комнаты, и они направились к лестнице. Центурион испустил вздох глубокого облегчения:

– Нет, ну каков засранец! Могу поспорить, этого спесивого ублюдка наверняка какая‑то баба послала подальше. И теперь он отыгрывается на нас. А что касается этого вздора насчёт ветеранов… Проклятье! Ему бы следовало выказывать нам несколько больше уважения. – Он некоторое время злобно пыхтел, потом сказал: – Это всё из‑за Тигеллина! Уж он‑то точно знал, где мы находимся. Он был у себя в комнате, когда мы отправились в бани. Надо бы плотно побеседовать с этим опционом. Я на тебя рассчитываю.

– Не стоит, – ответил Катон. – Не нужно, если мы не хотим получить взыскание за неподчинение старшему по званию.

– Лично я думал кое о чём более сильном, чем просто неподчинение, – мрачно сказал Макрон. – Ему бы следовало немного вправить мозги. Знаю я таких типчиков! Он же будет нас подставлять при любой возможности! Он же из тех опционов, что используют любой шанс, чтобы взобраться повыше по служебной лестнице, особенно сейчас, когда он ждёт не дождётся назначения центурионом.

– Забудь про это, – спокойно сказал Катон. – Мы здесь надолго не задержимся, стало быть, у него не будет времени устроить нам скверную жизнь. Так что лучше не обращать на него никакого внимания и заниматься собственным делом, данным нам заданием. Не так ли?

Макрон недовольно крякнул.

– Если окажется, что наш милый опцион причастен к какому‑нибудь заговору, тогда я с удовольствием предложу свои услуги любому, кто вознамерится его допрашивать.

На заре трибун Бурр отдал своей когорте приказ собраться и построиться перед казармой. Небо было закрыто тучами, в воздухе висела сырость. Гвардейцы построились по центуриям и пока стояли «вольно». Макрон и Катон были из числа первых, кто встал в строй, и теперь смотрели, как другие гвардейцы, пошатываясь, выбираются из казармы. Многие ещё застёгивали на ходу ремни. Центурион Луркон вышел одним из последних, у него было бледное лицо и заплывшие глаза.

Катон наклонился к Макрону:

– Да он пил всю ночь!

– Бедняга! У него, должно быть, сердце разбито, – ответил Макрон. В его тоне не было ни капли сочувствия.

Тигеллин, встав на два шага впереди первой шеренги, повернул голову и проорал:

– Молчать! Кто ещё произнесёт хоть одно сраное словечко, получит взыскание!

Луркон скривился при этом выкрике и прошаркал на своё место перед опционом и знаменосцем‑вексилларием. Когда последний солдат когорты занял место в строю, воцарилось недолгое молчание. Потом из главного входа казармы появилась мощная фигура трибуна Бурра. Старший центурион когорты, треценарий, набрал в грудь побольше воздуху и выкрикнул:

– Равнение на командира!

Все встали по стойке «смирно», раздался громкий хруст подкованных гвоздями подошв по каменным плитам. Бурр проследовал к площадке перед своим подразделением, заложив руки за спину, надувая грудь и одним целым глазом осматривая шеренги солдат, стоящих по центуриям.

– Все по большей части знают, что надо делать. Но есть некоторые, кто вошёл в ряды гвардии после прошлых игр, посвящённых годовщине восхождения императора на престол. Я ещё раз всё объясню, чтобы все знали, что от нас требуется, чего от нас ждут. Император, его семья и избранные гости из членов императорского двора проведут в преторианском лагере весь день. Поскольку наше подразделение будет находиться в непосредственной близости от императора и его свиты, мы обязаны являть собой образец, по которому будут судить обо всей гвардии. Так что ведите себя как следует, а я лично оторву яйца любому, кто напьётся или своим поведением будет дискредитировать репутацию и честь преторианской гвардии. – Он помолчал, потом продолжил менее резким тоном: – Как всем известно, император иногда любит почудить. Кроме того, он склонен иногда заикаться, а когда возбуждается, то может пускать слюни. Не самое приятное зрелище, могу вас уверить. Однако Клавдий – император, и мы все поклялись ему в верности и послушании. Так что никаких смешков, никакого хихиканья, пусть даже старичок начнёт чудить! Это понятно? Я вам гарантирую, что любому, кто вздумает смеяться над императором, очень скоро станет не до смеха!

Бурр замолчал, повернулся и прошёлся взад‑вперёд перед строем.

– И вот ещё что, – продолжал он. – Новая императрица будет присутствовать на играх в первый раз. Я, конечно, понимаю, что для многих из вас это стало большим сюрпризом, даже шоком, когда император решил жениться на собственной племяннице.

По рядам гвардейцев прокатилась волна шепотков и бормотания, и Катон даже заметил, что некоторые солдаты по обе стороны от него стали ежиться и переступать на месте, явно испытывая неловкость. Бурр поднял руку, призывая к тишине.

– Что бы вы там ни чувствовали по этому поводу, данный брак был санкционирован сенатом, значит, он законный. Моральная сторона сложившегося положения нас не касается. Мы солдаты, наше дело – подчиняться приказам, правильные они или неправильные, и этим всё сказано. Итак, если у кого‑то из вас имеются какие‑то дурные мысли по поводу новой жены императора, держите их при себе. Это приказ. Я не желаю слышать никаких выражений недовольства. – Он снова сделал паузу, словно желая, чтобы его слова были хорошо усвоены. – И ещё одно, последнее. Сегодняшний день призван укрепить связь между императором и преторианской гвардией. Клавдий оплачивает все эти зрелища и развлечения, а за ними последует празднество, пир. Посему с нашей стороны будет проявлением вежливости при каждом удобном случае выражать ему свою благодарность. Вы будете приветствовать его и его семью так, словно от этого зависит ваша жизнь. Вы просто обязаны порадовать старика. Счастливый император – это щедрый император. Всякий раз, когда вы ему аплодируете, он пополняет наш сундук с деньгами. Или пополнит в следующий раз, когда придёт время сделать гвардии очередной подарок… Император со свитой, как ожидается, прибудет в лагерь через два часа после восхода солнца. К этому времени каждый гвардеец должен быть на своём месте, должным образом одетый и обутый.

Трибун повернулся спиной к шеренгам и направился ко входу в казарму, а старший центурион проорал:

– Когорта, разойдись!

Команда эхом отдалась от стен казармы, солдаты стали по стойке «вольно» и начали расходиться. Макрон смотрел вслед уходящему трибуну.

– Ну что же, изложено всё коротко и чётко. – Он посмотрел на небо. – Наверное, неплохо было бы притащить наши плащи, а уж потом позаботиться о приличных местах на трибуне.

К тому времени, когда они поднялись наверх по лестнице в задней части арены, сотни людей уже заняли там свои места. Бурру и его солдатам выделили посадочные места сбоку от императорской ложи, которая возвышалась над северной частью арены, обращённая к солнцу, которое должно было её согревать. В отличие от сидений для преторианцев, установленных на наклонной платформе, императорская ложа размещалась на ровном настиле на уровне задних сидений для гвардии. Именно туда и указал Катон:

– Пошли туда.

– Но если мы хотим хорошо видеть все зрелища, нам надо занять места впереди, – запротестовал Макрон.

– Император и его свита – вот что нам нужно хорошо видеть. А здесь самое лучшее место для этого.

Макрон что‑то пробормотал себе под нос, печально поглядел на пустые места прямо возле арены, потом повернулся и последовал за другом вверх по ступенькам между рядами скамеек. Поднявшись на самый верх, Катон осмотрел императорскую ложу, потом отошёл от неё на некоторое расстояние, чтобы изгиб арены и рядов скамеек давал ему возможность более свободно разглядывать императора и его свиту. Удовлетворённый полученным результатом, он сел. Макрон посмотрел на быстро заполняемые ряды скамеек перед ними и вздохнул.

– Отличный отсюда вид, – печально произнёс он.

– Ничего, для наших целей годится, – ответил Катон, накидывая плащ и отбрасывая капюшон назад, чтобы голова оставалась свободной.

Вокруг них топали и размещались преторианцы, вливавшиеся через выходы и торопливо занимавшие оставшиеся свободными места. В воздухе стоял гул весёлых голосов. Вокруг становилось всё светлее. Небо было по‑прежнему затянуто облаками, но на нём уже появилось светлое пятно, обозначая положение солнца, которое поднималось всё выше и посылало больше тёплых лучей на город и окружающую его сельскую местность. Командиры взошли на трибуну последними, занимая места в передних рядах и выгоняя оттуда рядовых, которые успели там рассесться. Макрон улыбнулся, заметив это, явно радуясь при виде разочарованных лиц изгнанных. Прямо под ними уселись трибун Бурр и его центурионы, а за их спиной сели опционы и знаменосцы. Катон увидел, что Луркон сел поблизости от императорской ложи, но не так близко, явно стараясь не попадаться на глаза тем, кто сидел на боковых местах ложи. На левой руке у него блестел приковывавший все взгляды огромный золотой браслет; несомненно, он старался обратить на себя внимание какого‑нибудь будущего патрона, который мог бы поспособствовать дальнейшему его продвижению по карьерной лестнице. Тигеллин сел сзади и чуть сбоку от своего центуриона. Катону было видно, с каким презрением он озирал всё вокруг, особенно когда поворачивался в сторону Луркона.

В назначенное время со стороны Виминальских ворот донёсся нестройный шум шагов, возвещая приближение императора и его свиты. Впереди верхом ехали германцы‑телохранители, за ними появились первые носилки, в которых несли гостей императора. Рабы в аккуратных, свежевыстиранных белых туниках сгибались под тяжестью носилок, а те, кого они несли, весело болтали и перекликались. Появилась ещё одна секция германцев, пешая, они прошли через ворота в городской стене. Их косматые бороды и странные панцири делали их вид истинно варварским. Потом появились носилки, в которых прибыли Агриппина и Нерон, а за ними носилки с самим императором, которому сопутствовал Британик. А за ними последовали и другие носилки с остальной свитой: в них прибыли Нарцисс, Паллас, Сенека – новый наставник Нерона, недавно вызванный из ссылки – и, наконец, те сенаторы и их жёны, которым была оказана высокая честь получить приглашение составить компанию императору.

Процессия остановилась перед входом в императорскую ложу, и гости пониже рангом торопливо бросились занимать отведённые им места, прежде чем усядется император и его семейство. Гета, префект преторианской гвардии, вышел из ложи навстречу императору, ещё сидевшему в носилках, и поклонился ему. Потом обменялся с Клавдием несколькими словами и присоединился к другим гостям в ложе.

Многие из гвардейцев, сидевших на самых высоких местах, повернулись, разглядывая прибывших. Катон и Макрон заметили Нарцисса – тот кинул быстрый взгляд на лица сидевших наверху, заметил их обоих, но ничем не выдал, что узнал их, после чего исчез из виду. Императорская свита наконец собралась у входа в ложу, а Нерон выпрыгнул из носилок и протянул руку матери, помогая ей выйти.

– Какой почтительный сын, – сухо прокомментировал эту сцену Макрон. – Нет, ты только погляди, как он обожает своего приёмного папашу и сводного братца!

Поухаживав за матерью, Нерон повернулся в сторону последних носилок, смерив их ледяным взглядом. Британик вылез из носилок и почтительно склонил голову, когда император с трудом выбрался из плена многочисленных изукрашенных пурпурных подушек. Опираясь на руку сына, Клавдий, прихрамывая, проследовал ко входу в ложу. Голова у него тряслась. У входа он улыбнулся и махнул рукой Агриппине и Нерону, приглашая их присоединиться к нему, потом подождал, пока десять германцев‑телохранителей построились впереди императорский семьи, после чего начал подниматься по ступеням в ложу. Преторианцы наблюдали за его подъёмом. Телохранители между тем выстроились по бокам и сзади рассевшихся по местам гостей, чтобы не закрывать им вид на арену. Потом возникла небольшая пауза, а затем Нарцисс подал знак рукой, и все гости ложи поднялись на ноги.

Преторианцы тотчас же последовали их примеру и разразились оглушительными приветственными криками, которые достигли крещендо, когда увенчанная золотым венком голова императора появилась у входа. Клавдий преодолел последние ступеньки и неуклюже взобрался на небольшую платформу, на которой рядом друг с другом были установлены два огромных кресла. Агриппина присоединилась к нему, а двое подростков встали по бокам. У Клавдия на лице было совершенно нейтральное выражение, он старался унять свой тик, потом повернулся по очереди во все стороны, принимая выражения восторга и отвечая на них. В конце концов он опустился в кресло, и когда он уселся, села и Агриппина, а вслед за нею и остальные гости.

– А она и впрямь красивая, – громко сказал Макрон на ухо Катону. – Теперь понятно, почему старый козёл так ею пленился.

– У неё имеются и другие ценные качества, не одна только красота, – ответил Катон. – Мозги, умение влиять на людей, а ещё и здоровый сынок, который может стать полезным, если наследует Клавдию. Если, конечно, Британик лишится благосклонности императора.

Приветственные возгласы толпы начали стихать. Преторианцы уже рассаживались по своим местам. Катон и Макрон последовали их примеру, и вскоре раздался новый взрыв голосов – это распорядитель игр громогласно совещался со своими помощниками, желая убедиться, что всё готово к началу. Удовлетворённый их ответами, он посмотрел в сторону императорской ложи и кивнул четверым солдатам, стоявшим наготове с длинными бронзовыми трубами. Те подняли свои инструменты, и воздух огласили громкие звуки – серия восходящих нот. Преторианцы тут же замолчали, а распорядитель, встав перед императорской ложей, поднял вверх обе руки.

– Его императорское величество Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик приветствует своих славных товарищей из преторианской гвардии! – У распорядителя был великолепно поставленный голос, так что его слова разнеслись надо всей ареной и были отлично расслышаны всеми присутствующими. – Следуя своему желанию уверить своих храбрых солдат, что их верность и преданность всегда будет соответствующим образом вознаграждены его любовью и восхищением, его императорское величество дарует эти развлечения и зрелища в ознаменование годовщины того дня, когда благородные граждане Рима доверили ему своё будущее и своё благополучие…

Потом распорядитель зачитал программу дня, срывая аплодисменты всякий раз, когда переходил к следующему пункту. Пока он читал программу, Катон не отводил взгляда от императорской ложи. Император сидел спокойно, всё внимание обратив на распорядителя. При каждом взрыве аплодисментов он лишь кивал в знак благодарности. Сидевшая рядом Агриппина выставила локоть, оперев его на подлокотник кресла и подперев ладонью голову. Её лицо выражало глубочайшую скуку от всех этих преамбул, и через какое‑то время она стала осматривать императорскую ложу, пока её взгляд не остановился на местах, где сидели императорские советники. Нарцисс о чём‑то тихо беседовал с одним из своих коллег. Его собеседник всё время кивал, но потом, заметив, что на них смотрит императрица, быстро улыбнулся, приподнявшись над плечом Нарцисса. Нарцисс заметил это и оглянулся назад, но императрица уже отвернулась. Возникла маленькая пауза, после чего они продолжили свой приглушённый разговор.

Катон перевёл взгляд на других членов свиты, сидевших в ложе, и заметил, что Британик неподвижно стоит рядом с отцом, спрятав левую руку под складками своей короткой тоги. То, что он облачился в тогу, кое‑что означало. Клавдий явно давал понять, что его сыну вскоре будут пожалованы титулы и звания, не положенные ему по возрасту, такие же, которые уже получил Нерон, его приёмный сын. Последний, тоже облачённый в тогу, взял мать за руку, поднёс к своим губам и поцеловал, на секунду задержав её ладонь в своей руке, пока она её не выдернула.

– Ты это видел? – прошипел Макрон. – Что это ему в башку взбрело? На скандал, что ли, нарывается?

Катон оглянулся на солдат, но там, кажется, не возникло никакой реакции на наглую выходку Нерона.

– Возможно, народ уже привык к подобным представлениям, – предположил Катон. – В императорской семье свои манеры поведения, сам ведь знаешь. Эти манеры могут быть вполне приличными, а могут и не быть. В конце концов, это не первый случай, когда члены императорского семейства балуются инцестом.

Макрон с отвращением скривил рот:

– Извращенцы!

Распорядитель наконец закруглился со своими объявлениями, за чем последовали оглушительные вопли восторга, а Клавдий улыбнулся и поднял руку, приветствуя своих солдат. Более никаких предварительных действ не было, начинался первый номер в программе представления – кулачный бой между двумя гигантами‑нумидийцами[9]. Их тела были натёрты маслом, так что блестели, как полированное эбеновое дерево. Вот они вышли на арену, встали друг напротив друга и начали схватку. Зрители, особенно преторианцы, тут же принялись делать ставки на исход боя, обмениваясь прогнозами на его результат. Схватка шла уже некоторое время, и песок вокруг бойцов уже украшали капли крови – кожаные ремни, которыми были обмотаны их кулаки, рвали и терзали плоть дерущихся. В конце концов одному из них удалось провести решающий удар, который был встречен зрителями смесью разочарованных стонов и криков восторга. За этим последовал выход лучника – темнокожего мужчины в восточных одеждах. Он с поразительной быстротой и меткостью стрелял в своего ассистента‑мальчика, который стоял перед соломенным экраном‑мишенью, широко расставив руки. Стрелы аккуратно втыкались в солому вокруг тела ассистента. Следом за этим последовала короткая пауза, а затем распорядитель объявил следующий номер – «Троянское празднество», показательные выступления конников, сыновей римских аристократов. Это была демонстрация самой искусной езды верхом. Преторианцы вяло похлопали участникам.

На арену выехала группа всадников в золочёных шлемах, скрывавших их лица. Следом за ними вышли несколько стражников, они несли мишени и соломенные чучела, которые рядами расставили на арене. Когда приготовления были закончены, Клавдий привстал, отвечая на приветствие лидера группы, который выехал на совершенно белой кобыле.

– Можете начина‑а‑ать! – Голова императора затряслась, и он тяжело опустился обратно в кресло.

Юноши по очереди начали атаковать мишени, рубя мечами соломенные чучела. Потом им принесли лёгкие дротики, и они галопом помчались вдоль линии мишеней и на полном скаку метали дротики, каждый в свою мишень. Тут поднялся довольно сильный ветер, и это заставило их прилагать дополнительные усилия, делая поправку на ветер, чтобы попасть в цель. Те, кто промахивался, выбывали из соревнования и покидали арену. После очередного круга остались только двое, один из них лидер группы. Оба выступали отлично, ни разу не промазав, и ставки среди яростных болельщиков на трибунах возрастали и возрастали. Теперь всадники метали дротики с большей дистанции, и в конце концов соперник лидера промахнулся, и публика взорвалась громкими криками, когда победитель потряс сжатым кулаком в воздухе и, развернув свою лошадь в сторону императорской ложи, резко натянул повод, так что из‑под копыт брызнул песок.

– Отличный конник, – заметил Катон. – Интересно, кто это.

Макрон пожал плечами:

– Да просто ещё один клятый урод. Выпендривается.

Всадник поднёс руки к голове, быстро отстегнул застёжки и снял шлем, открыв лицо. Толпа изумлённо ахнула и сразу же разразилась восторженными воплями – все увидели, что это Нерон.

Катон посмотрел на императора и тут вспомнил, что перед этим заметил, как пасынок Клавдия незаметно переместился в заднюю часть ложи. Мать Нерона уже была на ногах, она радостно хлопала в ладоши. Клавдий сиял. Вопли и выкрики преторианцев постепенно переросли в громовое скандирование: «Не‑рон! Не‑рон! Не‑рон!»

Юноша медленно объехал арену по кругу. Он надменно выпрямился в седле, явно радуясь и наслаждаясь приветственными выкриками. Макрон толкнул Катона локтем и указал на императорскую ложу:

– А вон там стоит человек, который точно не слишком рад.

На возвышении, рядом с императором, стоял Британик; выражение его лица скорее напоминало маску холодной злобы и недовольства, а правая рука непроизвольно сжалась в кулак. Расслабился он только тогда, когда его соперник покинул арену, а преторианцы перестали восторженно орать. Настал полдень, и распорядитель игр объявил небольшой перерыв, пока с арены убирали мишени и готовили её к главному зрелищу – боям гладиаторов, кульминацией которых должна была стать схватка между секутором, известным как Голубь – нынешним любимцем толпы – и ретиарием[10]по кличке Нептун из Нуцерии. Несколько гостей императорской ложи торопливо проследовали вниз – видимо, в целях облегчиться или же, наоборот, подкрепиться.

– Пойду‑ка я отолью, – объявил, вставая, Макрон.

Катон кивнул, а его друг протиснулся между рядами и направился вниз по лестнице, а потом к проходу, ведущему прочь от арены. Мысли Катона были всё ещё заняты тем выражением, которое он заметил на лице Нерона, когда тот покидал арену. Несомненно, в глазах этого юноши, даже ещё подростка, пылал огонь жуткого честолюбия. Всё это было хорошо рассчитанным представлением перед глазами преторианцев, и в данный момент он явно был их любимцем.

Макрон облегчился и оправил тунику. Помещение нужника было заполнено людьми, воспользовавшимися перерывом, чтобы справить нужду. Закончив свои дела, Макрон направился к воротам, ведущим на плац. Ему пришлось лавировать между поставленными на землю носилками и рабами, которые молча сидели рядом. В конце концов он добрался до помещения прямо под императорской ложей. Перед закрывавшими вход тяжёлыми красными занавесями, по обе стороны от прохода стояли двое стражей‑германцев. Когда Макрон подошёл, один из них вытянул вперёд руку и что‑то сказал на своём грубом варварском наречии.

– Легче на поворотах, приятель, – прорычал Макрон. – Я просто мимо иду. Можешь стоять спокойно и не размахивать своей траханой бородой.

В этот момент порыв ветра откинул в сторону занавеси, и Макрон ясно рассмотрел человека, который раньше сидел рядом с Нарциссом в императорской ложе. Одной рукой он обнимал женщину и целовал её в напряжённо изогнутую шею. А другая его рука скрылась под складками её столы[11], между её ног, и она широко распахнула рот, задыхаясь в экстазе. Они оба резко обернулись, когда ветер зашелестел занавесями, и встретились взглядом с Макроном, очень надолго, как ему показалось. Потом – так же внезапно, как он налетел – порыв ветра стих, и занавеси упали на место. Макрон так и стоял, не двигаясь, и германец опять выкрикнул что‑то вроде предупреждения.

– Ухожу, ухожу, – буркнул Макрон и поспешно двинулся обратно на трибуну. По его спине пробежала волна ледяной дрожи. Женщина, которую он только что видел, женщина, которая задыхалась в оргазме, была Агриппина. Вот только этого мне не хватало, думал он. Стать свидетелем супружеской неверности самой императрицы. Агриппина, несомненно, многому научилась на ошибках своей предшественницы и отлично понимает, насколько ей необходимо убрать любого, кто может донести на неё императору.

Макрон взобрался по лестнице и присоединился к Катону. Быстро сел и откинулся назад, чтобы его не было видно из императорской ложи.

– Что это с тобой? – спросил Катон. – Ты весь белый, прямо как твоя тога…

– Да нет, ничего… Всё в порядке.

– Что стряслось? – Катону редко приходилось видеть друга в таком взволнованном состоянии.

Макрон помотал головой:

– Не здесь, – сказал он и указал на людей, сидевших перед ними и по обе стороны. – Потом расскажу.

А тем временем на арену вышла первая пара гладиаторов. Они приветствовали императора и приняли боевую стойку, встав друг напротив друга, пригнувшись, дожидаясь сигнала начинать. Распорядитель ещё потянул время, чтобы напряжение на трибунах достигло апогея, прежде чем подать команду:

– Начали! Вперёд!

Тот из гладиаторов, что был поменьше ростом, но более живой и гибкий, бросился в атаку первым, яростно напав на своего противника, и звон мечей и их глухие удары по щитам эхом отдались от стен арены. Противники разошлись и начали кружить по песку, осторожно обходя друг друга. Катон улыбнулся при виде этой поистине театральной сцены, которую разыгрывали гладиаторы, стараясь подогреть возбуждение зрителей. Сидевшие вокруг преторианцы жадно смотрели на арену, обмениваясь замечаниями по поводу физической подготовки гладиаторов и их стилей ведения боя, делая при этом ставки на того и другого. Катон нагнулся к Макрону и сказал, стараясь говорить негромко:

– Вот теперь вполне безопасно. Все заняты схваткой.

Макрон оглянулся вокруг, поглядел на императорскую ложу. Всего в тридцати шагах от них уже сидела императрица, она смотрела вниз, на арену, и её лицо было совершенно спокойным. Мужчины, который совсем недавно её лапал и ублажал, видно не было. Макрон тихим голосом рассказал, что ему довелось увидеть.

– Ты уверен, что они тебя хорошо разглядели? – спросил Катон.

– Достаточно хорошо, чтобы узнать при встрече.

– Дерьмо какое! – Катон нахмурился. – Это может нам повредить.

– Ну, прости меня, – проворчал Макрон.

Катон почесал щёку и попытался угадать, что из этого может выйти. Если Агриппина уже завела себе любовника из приближённых императора, значит, она действительно затеяла какую‑то опасную игру. Если только не использует этого человека в каких‑то иных целях. Но в каких? И не имеет ли это отношения к заговору, который Нарцисс пытается раскрыть и ликвидировать?

Пока Катон пребывал в этих раздумьях, Макрон заметил Нарцисса, который подошёл к императору и нагнулся к самому его уху. Клавдий выслушал его, потом повернулся и озабоченно посмотрел прямо ему в глаза. Последовал быстрый обмен репликами, после чего император кивнул и взмахом руки отправил советника к префекту Гете. И через пару минут из ложи поспешно выскочили несколько гвардейцев, явно неся какие‑то приказания другим командирам. Многие преторианцы, сидевшие близко от императорской ложи, с любопытством смотрели, как трибун Бурр поднялся со своего места и сложил руки рупором у рта.

– Шестая центурия! – проорал он. – Построиться у выхода с арены! Быстро!

Луркон быстро встал со скамейки, поманил к себе Тигеллина, и они поспешили к выходу. Его солдаты последовали за ними.

– Как думаешь, что там такое? – спросил Макрон. – Может, это как‑то связано с тем, что я видел?

– Скоро узнаем, – ответил Катон.

Пока они спускались по лестнице, Катон бросил последний взгляд на императорскую ложу. Император и его семья уже встали со своих мест, за ними последовали Нарцисс и ещё некоторые чиновники. Остальные гости продолжали сидеть, стараясь выглядеть спокойными. Схватка на арене между тем всё продолжалась.

Гвардейцы шестой когорты собрались вокруг Луркона, а невдалеке от них рабы при носилках уже были на ногах, готовые поднять их вместе с господами и нести куда прикажут. Когда Катон, Макрон и все остальные построились у выхода с арены, центурион громким голосом, так, чтобы все его услышали, несмотря на шум, исходящий с арены, сообщил:

– Император возвращается во дворец. Он только что получил сообщение о голодном бунте в городе. Толпа заняла Форум. Когорты караульной службы пока сдерживают их, но император желает взять ситуацию под контроль лично. Префект Гета решил усилить охрану императора людьми шестой центурии. Это уже не церемонии. Нам приказано охранять императора, его семью и советников. Если кто‑то вздумает преградить нам путь, мы имеем право пользоваться любыми средствами, если понадобится, то и силой, чтобы носилки проследовали куда нужно. – Луркон помолчал, переводя дыхание. – Марш в казарму! Взять оружие и надеть панцири! И немедленно обратно. И быть готовыми к маршу. Ну, быстро!

Дата добавления: 2015-11-16