Глава восьмая

– Ну так, значит. Раз уж вы заполучили такие замечательные синяки на физиономии, то, несомненно, будете привлекать к себе ненужное внимание. Если с вами заговорит кто‑нибудь из императорской фамилии, будьте готовы отвечать вежливо и с соответствующим титулованием. – Тигеллин тяжко и недовольно вздохнул. Центурия – все одетые в повседневные тоги – пересекала Форум, направляясь к воротам дворца. Со времени драки в таверне прошло уже два дня. – Ну‑ка ещё раз… Как обращаться к императору?

– Вне дворца – «господин», во дворце – «императорское величество».

Тигеллин кивнул, потом тихо добавил:

– Некоторые называют его как заблагорассудится, разумеется, за его спиной.

Катон обернулся и удивлённо взглянул на него. Тигеллин чуть улыбнулся.

– Вас это скоро перестанет шокировать, Капитон, не пройдёт и месяца. Сами разберётесь в сложившейся ситуации. Клавдием всегда управляли его вольноотпущенники и жёны. Мессалина так сумела поставить дело, что он у неё с руки ел, пока ей не пришло в голову попытаться завладеть троном. И в итоге получила по шее. А та, что заняла её место – это хитрая и ловкая штучка! – Улыбка Тигеллина чуть‑чуть потеплела. – Уж Агриппина‑то точно знает, за какие ниточки дёргать, чтобы им управлять. Им и всеми другими. Ну а как насчёт императрицы?

– «Императорское величество» во дворце и на публике, – ответил Катон. – Поскольку ей не приходится беспокоиться об общественном мнении.

Тигеллин резко обернулся к нему:

– Хватит, Капитон! Ты всего лишь рядовой гвардеец. И не тебе обсуждать такие вопросы. Так что отныне – только правильное обращение. И всё. Понятно?

– Да, опцион.

Колонна преторианцев остановилась у ворот, чтобы произвести смену часовых, заменить дежурную секцию, а затем продолжила свой путь вверх по широкой лестнице к главному вестибюлю императорского дворца. Катон вырос в этих стенах, и хотя с тех пор прошло много времени, всё же ощутил некое покалывание в затылке, вспомнив, что он наблюдал тут ребёнком, в тёмных закоулках императорского дворца. На секунду ему даже подумалось о тех рабах, с которыми он рос – интересно, кто из них всё ещё служит во дворце? Когда он покинул Рим, он был ещё розовощёким юнцом, теперь же он взрослый мужчина, волосы подстрижены коротко, на военный манер, а на теле множество шрамов, полученных за годы службы в армии. Никто его тут не узнает, даже если придётся столкнуться с кем‑то, знакомым по прежним временам.

Во главе колонны из четырёх центурий шествовал трибун Бурр, при подходе к каждому посту и секции, стоявшей на часах, он командным голосом рявкал приказания, меняя караулы, простоявшие на дежурстве всю ночь. Сутки делились на три стражи – первая тянулась с первого луча рассвета до полудня, вторая с полудня до сумерек, а третья – самая непопулярная и нелюбимая – всю ночь. Ночная стража состояла всего из двух центурий, поскольку им надлежало всего лишь охранять входы и патрулировать огороженную территорию вокруг дворца. Личные апартаменты императора и его семьи охранялись телохранителями‑германцами.

Наконец настала и очередь секции Тигеллина – колонна прошла сквозь дворцовые помещения и достигла императорских садов, высаженных на насыпной террасе, с трёх сторон окружённой колоннадой. С четвёртой стороны, выходившей на Форум, она была огорожена мраморной балюстрадой. Тигеллин и его гвардейцы заняли свои посты вокруг сада, и Катона с Макроном поставили у входа в небольшой закуток, поляну возле фонтана, обсаженную живой изгородью. Вокруг фонтана стояли мраморные скамьи с разложенными на них красными подушками. Поскольку сад был как бы приподнят над землёй, сюда почти не доходила вода из акведука, снабжавшего дворец, давления не хватало. Из фонтана била лишь слабенькая струйка, с приятным журчанием падавшая в пруд вокруг.

– Красиво, – сказал Макрон, кивая в сторону аккуратно убранного сада. – Отличное местечко для отдыха, клянусь богами. За такой приятный пейзаж могут и убить.

– И такое не раз случалось, – ответил Катон, поправляя тогу. Это было не слишком удобное одеяние, складки то и дело зацеплялись и закручивались на рукоятке меча.

– Что это ты делаешь? – Макрон уставился на него. – Такое впечатление, что тебя какая‑то страшная чесотка одолела. От шлюхи, что ли, подцепил?

– Да всё эта глупая тога…

– Парень, ты иногда бываешь совершенно безнадёжен. – Макрон даже головой помотал. – Вот что, давай‑ка я тебя распутаю, пока ты окончательно не завязался узлами. – Он сделал шаг к Катону, потянул вверх край тоги и забросил его на плечо, а потом уложил на левую руку приятеля. – Ну, вот так. Видишь, как надо?

– Спасибо… Всё равно это идиотская штука.

– Ну, если кто‑то способен сделать так, чтобы она выглядела по‑идиотски, так это ты. – Макрон продолжил обозревать сад. Тигеллин и остальные гвардейцы заняли посты и теперь обходили сад дозором, следуя по своим маршрутам, словно гражданские лица, забредшие сюда в поисках приятных видов. – Значит, вот чем мы тут должны заниматься… Просто шляться вокруг да около, и так все последующие пять часов? И как это должно вывести нас на заговорщиков, как мы сможем раскрыть заговор, чего так желает добиться Нарцисс?

– Не знаю. Надо просто держать ушки на макушке, а глаза – открытыми.

Солнце между тем поднялось выше, вместе с ним поднялся и лёгкий ветерок, который шевелил верхушки деревьев в саду и уносил прочь дымы от горящих в городе печей. Но, несмотря на такой приятный день и мирную атмосферу вокруг, Катон пребывал в беспокойстве. Хотя несомненные признаки ослабления власти императора были налицо, явных улик, указывающих на наличие заговора, заметно не было. Жёсткий режим муштры и тренировок, установленный префектом Гетой, был тем, чего следует ожидать от любого хорошего командира, не более. Они не заметили никаких признаков резкого повышения благосостояния гвардейцев с момента прибытия в лагерь преторианцев. Сегодня был первый день, когда они могли на практике применить то, что узнали от Тигеллина о своих будущих обязанностях. Катон на минутку задумался о самом опционе, о том, что узнал о Тигеллине от других гвардейцев из центурии Луркона. Тигеллин состоял в преторианской гвардии чуть больше года после того, как его вызвали из ссылки вместе с некоторыми другими, кого в своё время невзлюбила Мессалина. Большинство из них были друзьями или слугами Агриппины, которых преследовала её предшественница. В чём именно провинился Тигеллин, за что его выслали, никто толком не знал.

Мысли Катона прервали чьи‑то голоса, и он повернулся в сторону колоннады. И увидел сгорбленного седовласого мужчину в плаще, ведущего двух подростков к закрытой площадке у фонтана. Одному из подростков на вид было лет пятнадцать – длинные руки и ноги, великолепная причёска, сплошь тёмные кудри. Второй был на несколько лет моложе, более плотного телосложения и со светлыми волосами. Он смотрел себе под ноги, едва тащился следом за остальными, руки держал за спиной, словно погружённый в свои мысли.

Пожилой мужчина оглянулся и позвал его тонким, пронзительным голосом:

– Не отставай, Британик! Ты же еле ползёшь!

– Ха! – воскликнул другой подросток с улыбкой. – Давай, братишка, быстрей!

Британик бросил на него злой взгляд, но всё же ускорил шаг.

– Смирно! – скомандовал Катон. – У нас гости.

Оба быстро встали по стойке «смирно», оставаясь всё на той же окружённой живой изгородью полянке, по обе стороны от входа на неё, и уставились в пространство прямо перед собой. Лёгкий перестук шагов по мощённой камнем дорожке сменился мягким похрустыванием гравия, когда пожилой мужчина и двое подростков прошли через проход в аккуратно подстриженной изгороди. Они не обратили внимания на двух стражей и сразу прошли к пруду с фонтаном. Пожилой опустился на скамью и знаком показал спутникам, чтобы те сели на каменное ограждение пруда.

– Ну вот. А сейчас дайте мне собраться с мыслями. – Он поднял искривлённый палец. – Ах да! Мы намеревались обсудить тему ответственности.

– Это скучно, – сказал старший подросток. – Почему бы нам не обсудить что‑нибудь более важное?

– Потому что твой приёмный отец желает, чтобы вы как следует подумали о своих обязанностях и ответственности. Вот почему.

– Но я хочу говорить о поэзии! – Голос юноши звучал жалостно и слегка хрипло. Катон рискнул посмотреть на наставника и двоих его учеников, поскольку их внимание было приковано друг к другу. Старший мальчик – Нерон – выглядел изнеженным и женоподобным, у него был маленький, округлый подбородок слабака и вообще надутый вид. Глаза тёмные и очень выразительные; он пристальным, напряжённым взглядом смотрел на наставника. Британик уселся недалеко от него, опустив голову на руки, и смотрел в землю, явно не интересуясь разговором. Лицо их наставника показалось префекту смутно знакомым, и он быстро его вспомнил. Эвраилей, вот кто это. Когда Катон был ребёнком, он уже занимал во дворце пост одного из наставников. Ему было поручено образование детей из семьи императора. В этом качестве он мало общался с другими наставниками, которые учили сыновей дворцовых чиновников и детей высокородных заложников, которых в Риме содержали в комфорте, пока их родителей заставляли выполнять условия договоров или оказывать давление на непокорных в интересах Рима. Вспоминая детство, Катон не мог не припомнить ту надменную манеру, с которой всегда держал себя этот наставник по отношению к другим членам дворцового штата. Их пути пересеклись только один раз, когда юный Катон бегал взад‑вперёд по коридору возле двери в помещение наставника и получил за это порку.

– О поэзии поговорим в другой раз, – твёрдо заявил Эвраилей. – Тема сегодняшней дискуссии была определена императором, так что ни вы, ни я не можем оспаривать его решение.

– Да почему? – спросил Нерон.

– Ты задашь этот вопрос, когда сам станешь императором, – резко ответил наставник.

– Если он станет императором, – сказал Британик. – Агенобарб всего лишь приёмный сын. А я родной сын. И должен быть первым в очереди на престол.

Нерон повернулся к своему сводному брату и нахмурился:

– Меня зовут Нерон!

Британик пожал плечами:

– Да, некоторые так и говорят. Но на самом деле ты всегда будешь тем, как тебя назвали в самом начале. Для меня ты всегда останешься Агенобарбом.

Нерон некоторое время с яростью смотрел на него, прежде чем заговорить:

– Всегда ты стараешься меня унизить, поставить на своё место, не так ли? Ну что же, да, ты родной сын императора, вот только твоя мать была как неродная. Так что я не стал бы слишком полагаться на привязанность императора к тебе, мой маленький Британик.

– Моя мать умерла. Она умерла, потому что была дурой. И допустила, чтобы стремление к власти ударило ей в голову. – Британик слабо улыбнулся. – Сколько времени, по‑твоему, пройдёт, прежде чем то же самое произойдёт и с твоей матерью? И что тогда будет с тобой? В моих жилах, по крайней мере, течёт кровь моего отца. А в твоих чья?

Катон не мог удержаться, чтобы не посмотреть на юного сына императора. Его здорово удивила уверенность подростка в себе и его знание жизни.

– Мальчики! Мальчики! – вмешался наставник, размахивая рукой. – Хватит! Довольно этих пререканий. Это недостойно сыновей императора. Что бы он сказал, если бы это услышал?

– П‑п‑прекратите это! – явно копируя отчима, произнёс Нерон, заикаясь и выпустив изо рта струйку слюны. И засмеялся.

Наставник нахмурился и поднял руку, успокаивая его.

– С твоей стороны это неблагородно. Всё, давайте больше не будем отвлекаться от темы сегодняшнего урока, вы меня слышите?

Нерон кивнул, стараясь скрыть улыбку.

– Очень хорошо. Итак, сегодня предмет нашего обсуждения – ответственность. Особенно ответственность императора перед своим народом. Я мог бы прочесть вам лекцию по этой проблеме, но поскольку я грек, то предпочитаю делать это в виде продолжительного диалога.

Катон услышал тихое шипение воздуха – это Макрон при последних словах наставника выдохнул сквозь сжатые зубы.

– Начнём с тебя, Нерон, поскольку ты сегодня в прекрасном состоянии духа. Что ты думаешь о первостепенных обязанностях императора?

Нерон сложил руки и на минуту задумался, прежде чем отвечать.

– Его первая обязанность, очевидно, обеспечивать безопасность Рима. Рим нужно защищать от его врагов, нужно также защищать его интересы во всём мире. Затем император должен заботиться о своём народе. Должен его кормить, но не только пищу им давать. Он должен их любить, как отец любит своих детей.

Британик презрительно засопел, но Нерон не обратил на него внимания и продолжал:

– Он должен их учить, прививать им понятие о самых важных ценностях: любви к Риму, любви к искусству, любви к поэзии.

– Почему именно к этому?

– Потому что без них мы – ничто, тогда мы просто животные, которые с трудом находят себе средства к существованию и пропитание, а потом умирают, не оставив никаких следов.

Британик покачал головой. Наставник заметил это.

– Ты что‑то хочешь сказать?

– Хочу. – Британик с вызывающим видом поднял взгляд. – На Агенобарба слишком сильно влияет этот новый персональный его учитель, Сенека. Что значит поэзия для обычного человека? Да ничего! Им нужна еда, крыша над головой и развлечения, зрелища. Именно этого они и хотят от императора. И самое лучшее для него – обеспечить им часть этого, но не всё. Так в чём заключается его долг? Это просто. Его долг в том, чтобы поддерживать порядок и бороться с хаосом. Ему нужно защищать Рим от внутренних врагов точно так же, как и от варваров, угрожающих ему из‑за наших границ.

– Это крайне циничный подход к проблеме, Британик, – заметил наставник.

– Я ещё молод. Но развит не по годам.

– Да, твоё раннее развитие было замечено и отмечено.

– Но не одобрено, – холодно улыбнулся Британик.

– Мудрость приходит с годами, никак иначе. Пока не научишься на ошибках других, мудрости не обретёшь. В лучшем случае станешь начитанным, но не мудрым.

Британик смотрел на наставника с разочарованным видом человека, утратившего вкус к жизни.

– Возможно, если бы ты побывал на моём месте и поучился на моих ошибках, то понял бы мой цинизм. Я живу в семье, которая на самом деле отнюдь не семья, а сборище убийц. У меня есть отец, который более не относится ко мне как к сыну. Матери у меня нет… зато имеется брат, который, несомненно, убьёт меня, если когда‑нибудь станет императором. – Юноша сделал паузу. – Попробуй посидеть на моём месте, Эвраилей, тогда увидишь, что без собственных мозгов тут не проживёшь и не уцелеешь.

Наставник уставился на него с грустным выражением на лице, потом глубоко вздохнул:

– Давайте продолжим. Нерон полагает, что обычному человеку в жизни необходима поэзия.

– Да, я так считаю, – горячо подтвердил Нерон.

– А он обладает для этого внутренним чувством поэзии? Или его нужно обучать, чтобы он начал её понимать? – Тут наставник повернулся к Катону и Макрону, словно только что их заметив. – Вот возьмём этих двух воинов. Обычных солдат. Они немногому обучены, разве что искусству разрушения, а оно противостоит искусству учения, является его противоположностью. Они знакомы с оружием и муштрой и проводят свободное время в бессмысленных пьянках, в погоне за женщинами и на цирковых представлениях. Разве не так, солдаты? Эй ты! – Он ткнул пальцем в Макрона. – Отвечай мне!

Макрон подумал немного и кивнул:

– Ты неплохо это суммировал, мой господин.

– Вот видишь? Как можно ожидать, что таких людей можно научить понимать и ценить тонкости поэзии и чувств? Как заставить их понимать тончайшие оттенки и обороты речи, на чём построена вся литература? Они принадлежат к другому, особому классу. Ты только посмотри на них. Видишь, какие тусклые у них глаза? Они недовольны собственными тупыми мозгами, поэтому ищут утешения в пьянках, ещё больше погружаясь в грязь. Разве есть надежда, что они отыщут дорогу к великим трудам величайших мыслителей? Сомневаюсь, что они хотя бы умеют читать. Вот ты, второй! Ты когда‑нибудь читал труды Аристотеля?

– Что именно, мой господин? «Поэтику», «Политику», «Этику»? Или «Метафизику» или «Никомахову этику»? Или «О душе»?

Наставник, поражённый, с минуту смотрел на Катона в полном замешательстве.

Британик засмеялся.

– Продолжай же, Эвраилей. Твоя аргументация весьма интересна.

Наставник с трудом поднялся на ноги и жестом поднял своих учеников:

– Пошли, поищем какое‑нибудь другое место, более уединённое и более подходящее для наших дискуссий.

Он прошёл между Катоном и Макроном, не встречаясь с ними взглядом. Нерон последовал за ним, чуть задержавшись на ходу, чтобы подмигнуть Катону и похлопать его по плечу, прежде чем покинуть поляну у пруда. Младший подросток медлил, он не сразу встал с места, потом подошёл к Катону, встал перед ним и уставился ему в лицо.

– Как тебя зовут, преторианец?

– Капитон, мой господин.

– Капитон… Ты как‑то отличаешься от других преторианцев, не так ли?

– Я не уверен, что правильно тебя понял, господин.

– Да всё ты понял. Ладно, я тебя запомнил. У меня хорошая память на лица. В один прекрасный день ты мне можешь понадобиться. А скажи‑ка, Капитон, если бы тебе после смерти Клавдия пришлось выбирать нового императора, кого бы ты выбрал? Меня или Агенобарба?

– Это не мне выбирать, мой господин.

– Но ты же преторианец, и, когда придёт время, именно преторианцы должны будут сделать выбор, как они сделали тогда, когда императором стал мой отец. Так кого ты выберешь?

Катон замер, не решаясь отвечать. Он просто не смел ответить этому почти мальчику. Более того, он был крайне поражён тем, что открылось ему в глазах собеседника – глубокая, взрослая мудрость, а также его умная, проницательная манера речи.

Британик пожал плечами и пинком отбросил небольшой камешек в сторону пруда. В этот момент он выглядел как самый обычный мальчишка этого же возраста. Потом заговорил снова:

– Когда придёт время, тебе всё же придётся сделать выбор. А вот у меня никакого выбора не будет. Мне придётся постараться и успеть убить Агенобарба, прежде чем он убьёт меня. – Он снова посмотрел в глаза Катону, прямо в глаза, и в его взгляде не было ни следа застенчивости или смущения. – Уверен, что мы ещё встретимся, преторианец. Значит, до встречи.

Он снова спрятал руки за спиной и быстро пошёл прочь, поспешно ступая своими короткими и толстыми ногами, стараясь нагнать своего наставника и сводного брата. Когда стук шагов стих, Макрон повернулся к Катону, надул щёки и шумно выдохнул.

– Фу‑у‑у! Какой странный малый этот Британик! Прямо‑таки старик в теле мальчишки. Никогда таких не встречал.

Катон кивнул. Было в этом мальчике что‑то очень тревожащее. Что‑то такое, от чего у Катона прошла по спине волна ледяного холода. Внешне он являл собой образец безжалостности и расчётливости, и у Катона не было ни малейших сомнений в том, что именно Британик имел в виду, говоря об убийстве Нерона, когда настанет нужный момент. Но у этого ребёнка будут и сторонники – люди вроде Нарцисса, кто желает обеспечить сохранение своего положения после того, как Клавдий уйдёт в мир теней. Однако Катон отлично понимал, что императорскому советнику придётся иметь дело с мальчиком‑императором, обладающим гораздо более мощным интеллектом, нежели нынешний цезарь. Британик, вероятно, станет его послушным орудием. Но каким именно орудием? Что он за человек? Катон был в затруднении. В том, что говорил Эвраилей, имелось зерно истины. Интеллект, учёность, начитанность – это одно. Однако без содействия мудрости и умения поставить себя на место другого это может привести к жестокой тирании, основанной на капризах, на субъективных суждениях и мотивациях, а это ничуть не менее разрушительно для Рима, чем безумие Калигулы. Даже в своём теперешнем возрасте Британик уже был силой, с которой следовало считаться.

– А что ты думаешь по поводу второго, Нерона? – спросил Макрон.

– Кажется, он довольно безвредный. Вроде как немного витает в эмпиреях, но сердце у него как будто доброе.

– И мне так показалось. И он пользуется популярностью в преторианской гвардии.

– Да. – Катон уже понял, что Нерон легко нравится людям, есть в нём некий шарм. В предстоящей неизбежной борьбе за престол это будет значительным преимуществом перед более умным и интеллигентным, но обладающим холодным умом сводным братом. У Катона стало тяжело на сердце, как будто свинцовый груз на него давил. Эти мальчишки, ни тот, ни другой, совершенно не были готовы к тому, чтобы наследовать императору. Пройдёт ещё несколько лет, прежде чем они наберутся хоть какого‑то опыта, чтобы править с умом. И по этой причине необходимо, чтобы Клавдий прожил достаточно долго и чтобы порядок и стабильность, достигнутые при его правлении, никак не нарушались. Если Рим попадёт в руки одного из этих мальчиков, то столкнётся с трудностями и опасностями, как во времена, когда орды варваров угрожали империи со всех сторон, выжидая лишь удобного момента для нападения.

Дата добавления: 2015-11-16