Военный коммунизм 3 страница

По предложению Ленина Ларин подготовил проект создания центрального административного планирующего органа, который должен был направлять экономическое развитие России. После некоторых доработок проект был утвержден декретом от 2 декабря 1917 года. Так был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ)⁶³. Этот орган, в 1921 году переименованный в Государственный плановый комитет (Госплан), обладал такой же монополией в хозяйственной жизни страны (по крайней мере, теоретически), какой в сфере политики обладала Коммунистическая партия. Мы говорим «теоретически», ибо существование частного сектора в сельском хозяйстве и огромного, разраставшегося черного рынка так и не позволило ВСНХ даже приблизиться к осуществлению контроля над всей хозяйственной жизнью Советской России. ВСНХ, подчинявшийся непосредственно Совнаркому, был призван «организовать народное хозяйство и государственные финансы». Он должен был подготовить и провести в жизнь генеральный план и получил полномочия для национализации и синдицирования всех отраслей производства, распределения и финансов. По свидетельству Троцкого, первоначальный замысел заключался в том, чтобы объединить в рамках ВСНХ народные комиссариаты продовольствия, земледелия, путей сообщения, финансов и внешней торговли⁶⁴. В дальнейшем этот орган должен был взять на себя руководство экономическими отделами местных Советов, а там, где таких отделов нет, создавать свои отделения. ВСНХ был задуман как воплощение «Генерального картеля» Хильфердинга в конкретных условиях социалистической экономики⁶⁵. Но действительность оказалась куда скромнее.

Руководство ВСНХ Ленин поручил А. И. Рыкову, которого один из его знакомых описывал как «добродушного русского интеллигента», чем-то напоминавшего «провинциального врача». Другим он казался похожим на «захолустного земского агронома или статистика»⁶⁶. Без сомнения, у него не было ни личных качеств, ни знаний и опыта, необходимых для того, чтобы перестроить сверху донизу всю российскую экономику⁶⁷. Рыков родился в крестьянской семье, получил поверхностное образование, а затем целиком посвятил себя революционной деятельности, работая с Лениным, которому был фанатично предан. Всегда непричесанный, неряшливо одетый, он говорил мало и медленно, чем завоевал себе репутацию волевого человека, но, будучи поставлен перед необходимостью принимать решения, оказался совершенно беспомощным. Отсутствие административных талантов сделало стоявшую перед ним и без того трудную задачу просто невыполнимой.

Настоящим вдохновителем работы ВСНХ — «Сен-Жюстом российской экономики» — был Юрий Ларин. Этот полупарализованный, страдавший страшными болями инвалид, мало известный даже специалистам, может по праву считаться автором уникального в истории достижения: вряд ли кому-нибудь еще удавалось за невероятно короткий срок в тридцать месяцев пустить под откос экономику великой державы. Ларин имел огромное влияние на Ленина, который в первые два с половиной года своей диктатуры из всех мнений экономических советников более всего прислушивался к его мнению. Ларин всегда был готов предложить быстрое и радикальное решение по сложным вопросам и благодаря этому завоевал репутацию «мага» от экономики. Его кабинет, находившийся в номере гостиницы «Метрополь», был местом паломничества, куда со всей России сходились люди с самыми фантастическими экономическими проектами. Все эти предложения рассматривались, иные весьма серьезно, некоторые из них принимались. Лишь в начале 1920 года Ленин разочаровался в своем советнике и удалил его из президиума ВСНХ, где тот, благодаря своим идеям и личным качествам, играл до этого времени ведущую роль*.

* Ленин. Хроника. Т. 8. С. 243, 267. Большинство специалистов, занимавшихся в этот период экономическим планированием, позднее попали в немилость у Сталина и были расстреляны. Ларину, жертве перенесенного в детстве полиомиелита, посчастливилось умереть своей смертью в 1932 году.

Настоящее имя Ларина было Михаил Александрович Лурье. Он родился в 1882 году в Крыму, в интеллигентной еврейской семье. Как вспоминал он сам, его детство прошло в «оппозиционной атмосфере»⁶⁸. В восемнадцать лет он вступил в радикальную организацию и с тех пор вел типичную жизнь русского революционера: занимался подпольной работой, создавал нелегальные рабочие объединения, отбывал сроки в тюрьмах и ссылках. По своим политическим взглядам он примыкал к меньшевикам. Высшего образования не получил, а экономические знания почерпнул в основном из газет, толстых журналов и радикальных брошюр. Во время войны он занялся журналистикой и писал из Стокгольма о событиях, происходивших в Германии, для либеральной газеты «Русские ведомости». Статьи его, выражавшие восхищение немецким «военным социализмом», были довольно популярны. После революции они вышли отдельной книгой⁶⁹. Весной 1917 года он работал в Петроградском Совете, а в сентябре примкнул к большевикам⁷⁰. В первые месяцы большевистской диктатуры он подготовил ряд важных декретов; некоторые из них были приняты. То, что в советской России был учрежден Высший совет народного хозяйства, развернуто экономическое планирование, национализирована промышленность, что правительство заявило об отказе от внешних долгов и взяло курс на отмену денег, — все это было во многом заслугой Ларина.

Для работы в ВСНХ были привлечены не только большевики. Здесь нашли для себя дело интеллектуалы из других партий, главным образом меньшевики, и независимые специалисты. Деятельность этого органа не требовала от сотрудников определенности политических убеждений, поэтому многие работавшие здесь противники режима могли считать, что они служат народу. В кратчайшее время ВСНХ вырос в гигантскую бюрократическую гидру. Его головной орган находился в Москве, на Мясницкой, в огромном здании бывшей второсортной гостиницы, а щупальца протянулись по всей стране. Через десять месяцев после создания (в сентябре 1918 г.) в ВСНХ работало уже 6000 чиновников, ежедневная заработная плата которых составляла 200 тыс. рублей⁷¹. Такое количество сотрудников и такой бюджет, быть может, и не были чрезмерны, когда бы эта организация выполняла поставленную перед ней задачу, то есть руководила экономикой страны. Но в действительности она занималась исключительно изданием приказов, которые никто не выполнял, и насаждением бюрократических структур, в которых никто не нуждался.

Никогда и ни в какой мере ВСНХ не был «организатором народного хозяйства и государственных финансов». И не только из-за наличия огромного неподконтрольного ему частного сектора. Он даже не приступил к решению задачи распределения продовольствия и других потребительских товаров, уступив эти функции наркомату продовольствия. Реально ВСНХ сделался органом, который управлял — точнее, пытался управлять — национализированными отраслями советской промышленности, иначе говоря, стал наркоматом промышленности, действовавшим под другим названием.

К национализации промышленных предприятий большевики приступили вскоре после Октября. Как правило, основанием для этого служили обвинения владельцев и руководства в «саботаже». В этих случаях предприятие передавалось в руки фабричного комитета. Иногда — это относилось, например, к текстильным фабрикам, принадлежавшим А.И.Коновалову, бывшему министру Временного правительства, — реальным мотивом экспроприации была политическая вендетта. Кульминационной точкой этой фазы спонтанной, не имевшей никакого плана национализации была экспроприация в декабре 1917 года Путиловского завода. Большинство таких акций производилось без соответствующих распоряжений из центра, по инициативе местных властей — вначале Советов, а затем региональных отделений ВСНХ. Как показала проверка, проведенная в августе 1918 года, из 567 национализированных и 214 реквизированных предприятий лишь пятая часть была отнята у прежних владельцев по прямому приказу из Москвы⁷².

Начало систематической национализации было положено декретом от 28 июня 1918 года⁷³. Инициатором его был Ларин. Побывав на торговых переговорах в Берлине, он пришел к выводу, что немцы намерены установить контроль над основными отраслями советской промышленности. Подписав Брест-Литовский договор, большевики согласились предоставить законодательные льготы гражданам и фирмам государств, входивших в Четверной союз, разрешив им владеть имуществом и заниматься предпринимательской деятельностью на территории России. Иностранцам — владельцам национализированного имущества должна была выплачиваться компенсация. Это давало русским возможность продавать предприятия немцам, которые могли оставаться их владельцами или требовать компенсации. Ларин убедил Ленина, что только полная и решительная национализация помешает немцам стать хозяевами российской промышленности⁷⁴. Если Ленин и колебался, то лишь из опасений вызвать этим нежелательную реакцию Германии. Как мы знаем со слов Ларина, многие большевики боялись, что национализация может заставить немцев разорвать с советской Россией дипломатические отношения и объявить «крестовый поход» против большевизма. Однако страхи эти оказались напрасными. Заявив, что декрет о национализации «нелоялен», немцы «все же подчинились, признали национализацию всей промышленности и войны из-за этого не начали»⁷⁵. В конце концов, немцам ведь была гарантирована компенсация, а страны Согласия не получали за национализированное имущество ничего.

Декретом от 28 июня предписывалась национализация всех промышленных предприятий и железных дорог с капиталом в 1 млн. рублей и более, принадлежавших корпорациям и компаниям, без всякого возмещения убытков. Исключение составляли кооперативы. Оборудование и другое имущество национализированных предприятий передавалось государству. Руководителям предприятий надлежало оставаться на местах и продолжать исполнять свои обязанности под угрозой суровых наказаний.

Процесс национализации пошел семимильными шагами, и к осени 1920 года в ведении ВСНХ было 37 226 предприятий, на которых работало 2 млн. человек. Почти половина этих предприятий не имели никакого механического оборудования, а в 13,9% случаев на них был занят только один рабочий. Однако реально ВСНХ руководил небольшой частью подведомственных ему предприятий (по одной из оценок, их было 4547), остальные принадлежали государству лишь номинально⁷⁶. В ноябре 1920 года вышел дополнительный правительственный декрет, которым была объявлена национализация большинства малых предприятий⁷⁷. В начале 1921 года на бумаге государство владело и распоряжалось практически всей российской промышленностью — от небольших мастерских, где было занято по одному человеку, до гигантских заводов. В действительности оно контролировало лишь малую их часть, а непосредственно руководило еще меньшей*.

* Не очень ясна структура оборонной промышленности. В августе 1918 г. ВСНХ учредил Чрезвычайную комиссию по снабжению Красной Армии. Эта комиссия, которую возглавил Красин, получала от военных и передавала промышленности заказы, исполнение которых было обязательным. Со временем ответственность за снабжение вооруженных сил перешла к Совету обороны.

Высший совет народного хозяйства, этот, как его называли, «трест трестов»⁷⁸, породил громоздкую бюрократическую машину, во главе которой стоял Президиум. Система имела вертикальные (функциональные) и горизонтальные (территориальные) членения. Вертикальными подразделениями были «тресты», которые назывались главками или центрами. В конце 1920 года их насчитывалось 42. Каждый работал под руководством своего совета и управлял какой-либо отраслью. У них были мелодичные акронимы: Главлак, Главсоль, Главбум и т.д., которые указывали на их связь с производством, соответственно, красок, соли или бумаги⁷⁹. Как признался позднее Ларин, имевший непосредственное отношение к разработке структуры и функций аппарата ВСНХ, идею он позаимствовал за рубежом: «Я взял немецкие «Кригсгезельшафтен» (центры регуляции индустрии в военное время), перевел их на русский язык, влил в них рабочий дух и под именем главков пустил в оборот»⁸⁰. В дополнение к главкам в ВСНХ имелась также сеть местных отделений. В 1920 году их было 1400⁸¹. Организационная структура ВСНХ напоминала карту звездного неба, где Президиум-солнце окружен, словно планетами и их спутниками, центрами, главками и региональными отделениями⁸².

За границей этот размах «социалистического строительства» произвел огромное впечатление. Советская пропаганда вовсю расписывала на Западе «рационализацию» советской промышленности, осуществляемую под великодушным и всевидящим оком правительства. Диаграммы и схемы, изображающие процесс управления российской индустрией, вызывали восхищение у многих на Западе, старавшемся как-то справиться с хаосом послевоенного мира. Однако в самой России — в выходивших здесь газетах и журналах, в выступлениях на партийных съездах — складывалась совсем иная картина. Все разговоры об экономическом планировании оказывались пустым звуком: шел уже 1921 год, когда Троцкий заявил, что не существует никакого централизованного экономического плана, а «централизация» охватывает в лучшем случае 5—10% хозяйства страны⁸³. В статье в «Правде», опубликованной в конце 1920 года, было прямо сказано: «хозяйственного плана нет»⁸⁴. Главки ВСНХ не имели ни малейшего представления о состоянии тех отраслей промышленности, за которые они несли прямую ответственность: «Ни один главк и центр не обладает достаточными и исчерпывающими данными, которые позволили бы подойти к действительному регулированию промышленности и производства страны. Десятки организаций параллельно друг другу ведут одну и ту же работу по собиранию однородных сведений и в результате собирают совершенно разнородные данные... Учет ведется неточный, причем иногда до 80—90% учитываемых предметов ускользает из-под контроля соответственной организации. Неучтенные предметы и изделия становятся объектом дикой и безудержной спекуляции, переходя десятки раз из рук в руки, пока дойдут до потребителя»⁸⁵.

Что касается региональных отделений, то у них возникали постоянные трения с органами центрального управления в Москве⁸⁶.

В целом, по свидетельствам современников, ВСНХ предстает как чудовищная и беспорядочная бюрократическая организация, которая, вместо того чтобы руководить экономикой, скорее мешала хозяйствовать, и чьей основной функцией было обеспечение занятием тысяч работников умственного труда. В начале 1920 года в региональных отделениях ВСНХ и экономических отделах местных Советов работало около 25 тыс. человек⁸⁷, главным образом интеллигенция. Ярким примером искусственного раздувания аппарата был Бензиновый трест (Главанил), в штате которого числилось 50 человек, управлявших единственным подведомственным предприятием, где трудилось 150 рабочих*. Красочное описание типов, находивших себе работу в ВСНХ оставил один из служивших там чиновников. Процитируем его подробно, ибо картина эта весьма характерна и для других органов коммунистического правительства:

* Литвинов // Правда. 1920. 21 нояб. Профессор Шейберт (Scheibert P. Lenin an der Macht. Weinheim, 1984. S. 240) ошибочно расшифровывает акроним Главанил как «Ванильный трест».

«Низшие должности были по преимуществу заняты многочисленными барышнями и молодыми людьми из бывших бухгалтеров, приказчиков, конторщиков или из студентов, гимназистов, «экстернов». Всю эту армию молодежи привлекало на службу сравнительно высокое вознаграждение и очень малое количество работы, приходящейся на долю каждого. Все они по целым дням слонялись по многочисленным коридорам громадного дома, флиртовали, бегали покупать в складчину халву и орехи, распределяли между собою добытые кем-либо из них билеты в театр или мясные консервы и, в качестве рефрена к этим деловым занятиям, ругательски ругали большевиков...

Следующая по многочисленности категория состояла из бывших министерских чиновников еще царского режима. Этих побуждала идти на советскую службу или материальная необходимость, или, не менее часто, — тоска по привычному делу, съевшему не один десяток лет жизни почти каждого из них. Нужно было видеть, с какою страстью накидывались они на «исходящие» и «входящие» или на «отзывы» и «отношения», на «докладные записки» и прочую канцелярскую премудрость, чтобы понять, что без этой бумажной атмосферы им гораздо труднее жить, чем без хлеба и сапог. Эти старались служить добросовестно, приходили первыми, уходили последними, как прикованные сидели на своих стульях, — но, может быть, именно благодаря такой добросовестности из их работы ничего, кроме невообразимой чепухи, не получалось, ибо беспорядочность и стремительность действий высших органов путала всю их любовно-кропотливую пряжу «входящих» и «отношений»...

Наконец, большая часть средних служащих и часть высших, не принадлежавшая к коммунистам, состояла из интеллигентов разных типов. Были здесь, так сказать, романтические натуры, которым в службе в одной из вражеских цитаделей чудился запах какой-то острой авантюры; были люди беспринципные, которым все на свете безразлично, кроме собственного благополучия, и просто темные фигуры, стремившиеся примазаться к большевистскому хаосу для того, чтобы под покровом его тьмы и бестолочи грабить сколько влезет; были и люди другого сорта: специалисты, надеявшиеся спасти дорогое им дело, или те, кто подобно мне отправился «смягчать режим»»⁸⁸. Так воплотилась заветная идея Ленина о «превращении всего государственного механизма в единую крупную машину», работающую по «одному плану».

Несколько более успешной была борьба большевиков с анархией на производстве, возникшей в результате распространения рабочего контроля. Синдикалистская политика, которой большевики придерживались в течение короткого времени до и после октября 1917 года, имела целью переманить на их сторону рабочих, шедших за меньшевиками, и помогла большевикам завоевать большинство в фабричных комитетах. После подписания Брестского договора было решено вернуться в управлении промышленными предприятиями к традиционным методам единоначалия, привлекая для этого «буржуазных специалистов». Троцкий говорил об этом в марте, а Ленин — в мае 1918 года⁸⁹. Действительно, многие из прежних владельцев и управляющих заводами и фабриками не покинули свои предприятия, а декрет от 28 июня 1918 года запретил им это делать. В ВСНХ таких людей работало тоже немало. Как отмечал осенью 1919 года один посетивший Москву сибиряк, «во главе многих центров и главков стоят бывшие предприниматели, ответственные сотрудники и руководители предприятий, и неподготовленный посетитель, лично знавший прежний торгово-промышленный мир, был бы поражен, увидев в Главкоже бывших владельцев кожевенных заводов, в центротекстильном учреждении — крупных мануфактуристов и т.д.»⁹⁰

Но настойчивые призывы Ленина и Троцкого использовать опыт «буржуазных специалистов» натолкнулись на сопротивление левых коммунистов, профсоюзных деятелей и фабричных комитетов. Их обижало, что прежняя «капиталистическая» элита получала, благодаря своим знаниям и опыту, власть и привилегии в системе советского производства. Поэтому они всячески унижали и запугивали «спецов»⁹¹.

Вплоть до окончания гражданской войны правительство сталкивалось с огромными трудностями, пытаясь ввести принцип единоначалия на производстве. В 1919 году управление строилось по этому принципу лишь на 10,8 % предприятий. Но в 1920—1921 годы в этом направлении были предприняты решительные действия, и к концу 1921 года уже 90,7% предприятий работало в условиях единоначального руководства⁹². Однако и после этого раздавались голоса в защиту «коллегиального» управления. Главный довод его сторонников состоял в том, что единоначалие отчуждает рабочих от власти и позволяет «капиталистам», под маркой служения государству, удерживать контроль над экспроприированными заводами и фабриками⁹³. Вскоре этот аргумент был взят на вооружение Рабочей оппозицией и зазвучал в масштабах всей страны.

* * *

В области промышленного производства главная экономическая задача правительства в период военного коммунизма заключалась, несомненно, в том, чтобы поднять производительность труда. Однако, как показывают статистические данные, результат проводившейся коммунистами политики оказывался совершенно обратным. Производительность не просто уменьшилась, — она стремительно упала до такой отметки, что, если бы этот процесс шел дальше теми же темпами, к середине 1920-х годов в советской России не осталось бы вообще никакой промышленности. Эта тенденция прослеживается по различным показателям.

Динамика падения уровня производства в российской промышленности* (%)

* Крицман. Героический период. С. 162. Цифры, приведенные в сборнике «Народное хозяйство СССР в 1958 году» (М., 1959), показывают, что общая производительность промышленности упала к 1921 г. по сравнению с 1913 г. на 69%, а по тяжелым отраслям — на 79%.

Уровень промышленного производства в России по некоторым отраслям в 1920 г. в сравнении с 1913 г. ⁹⁴ (%; 1913 г.-100%)

Уголь	27,0
Чугун	2,4
Хлопчатобумажная пряжа	5,1
Нефть	42,7

Динамика падения производительности труда одного рабочего в России ⁹⁵ (%)

Динамика падения числа занятых в промышленности рабочих*

* Aluf А. Цит. по: Волин С. Деятельность меньшевиков в профсоюзах при советской власти // Inter-University Project on the History on The Menshevik Movement. Paper № 13. N.Y., 1962. P. 87. К 1918 г., который здесь принят за 100%, численность рабочих, занятых в промышленности, значительно снизилась по сравнению с 1913—1914 гг.

Таким образом, в период военного коммунизма российский «пролетариат» сократился наполовину, выпуск индустриальной продукции — на три четверти, а производительность в промышленности — на 70%. Обозревая последствия этого крушения, Ленин в 1921 году восклицал: «Что называется пролетариатом? Это класс, который занят работой в крупной промышленности. А крупная промышленность где? Какой это пролетариат? Где ваша [sic!] промышленность? Почему она стоит?»⁹⁶ Ответ на эти риторические вопросы заключался в том, что утопические программы, которые проводились в жизнь с одобрения Ленина, привели к практически полному развалу российской промышленности и истреблению в России рабочего класса. Однако в течение всего этого периода деиндустриализации расходы на содержание хозяйственной бюрократии росли головокружительными темпами. К 1921 году они поглощали 75,1% бюджета. Что касается Высшего совета народного хозяйства — органа, непосредственно руководившего советской промышленностью, — то его штаты выросли за это время в 100 раз*.

* Бурышкин. Экон. вести. 1923. № 2. С. 141. Для ВСНХ даны следующие цифры: в марте 1918 г. — 318 работников, а в 1921 г. — 30 000.

* * *

Спад производства в сельском хозяйстве был менее резким, но из-за того, что излишки продовольствия были невелики, он имел гораздо более тяжелые последствия для населения.

Большевистское правительство видело в крестьянстве классового врага и вело против него войну с помощью регулярных частей Красной Армии и отрядов вооруженных головорезов. Ввиду упорного сопротивления крестьянства программу 1918 года —удушение всякой частной торговли сельскохозяйственными продуктами — пришлось скорректировать. В 1919 и 1920 годы правительство использовало различные способы, чтобы отобрать у крестьян продовольствие: принудительные поставки, прямой обмен продуктов на промышленные товары, наконец, закупки по более или менее реальным ценам.

В 1919 году было разрешено реализовать ограниченное количество продуктов питания на свободном рынке. Молочные продукты, мясо, фрукты, большинство овощей и дикорастущие растения — все это в течение какого-то времени можно было продавать бесконтрольно, но затем государство стало регулировать и их продажу.

Проводя по отношению к крестьянству политику кнута и пряника, правительство ухитрялось как-то накормить крупные города, индустриальные центры, не говоря уж об армии. Но в будущем перспектива вырисовывалась довольно мрачная, ибо крестьянин, не заинтересованный в том, чтобы выращивать больше, чем нужно ему самому, сокращал посевные площади. В районах, где традиционно выращивали зерновые культуры, посевные площади сократились с 1913-го по 1920 год на 12,5%⁹⁷. Впрочем, по этой цифре трудно судить о реальном снижении производства хлеба. Дело в том, что три четверти урожая крестьяне потребляли сами и оставляли как семейной фонд. Поэтому снижение посевных площадей на 12,5% означало, что количество зерна, шедшего городскому населению, сокращалось вдвое. А кроме того, на оставшихся под посевом землях урожайность все время падала, в частности из-за нехватки лошадей, четвертая часть которых была реквизирована для нужд армии. Урожай, снимаемый с одного га в 1920 году, составлял 70% от того, что снимали с той же площади перед войной⁹⁸. Если учесть сокращение посевных площадей на 12,5% и снижение урожайности на 30%, получится, что производство зерна составляло лишь 60% от довоенного. Как видно, из статистических данных, сообщаемых советским экономистом, эти выкладки соответствуют действительности:

Производство зерновых в центральной России⁹⁹ (млн. тонн)

	78,2
	69,1
	48,2

В такой ситуации достаточно было испортиться погоде, чтобы в стране наступил голод. При коммунистическом правлении в сельском хозяйстве не стало излишков, поэтому, случись неурожай, бороться с его последствиями было бы нечем. Осенью 1920 года, когда коммунистические газеты стали предупреждать о наступлении нового врага — засухи, перспектива катастрофы стала обретать черты реальности¹⁰⁰.

Настоящий, азиатский голод, грозивший унести миллионы человеческих жизней, голод, которого ни Россия, ни остальная Европа до сих пор просто не знали, был еще впереди. А пока страна находилась в состоянии перманентной нехватки продовольствия, постоянного изнурительного недоедания, лишавшего сил, возможности работать, желания жить. Один из ведущих большевистских экономистов, анализируя в 1920 году спад производства в промышленности, усматривал его главную причину в нехватке продовольствия. По его расчетам в период с 1908 по 1916 год русский рабочий потреблял ежедневно в среднем 3820 калорий, а в 1919 году эта цифра снизилась до 2680. Для выполнения тяжелого ручного труда этого было явно недостаточно. 30-процентное снижение калорийности питания стало, по его мнению, основной причиной уменьшения производительности труда рабочих в больших городах¹⁰¹. Конечно, это был упрощенный подход, но он указывал на вполне реальную проблему. Как писал другой советский специалист, по дореволюционным критериям потребление 180—200 кг хлеба в год означало недоедание, следовательно, в 1919—1920 годах советские рабочие в северных регионах, потреблявшие 134 кг хлеба, просто голодали¹⁰². То, что в этот период в больших городах России не разразился настоящий голод, было чистой случайностью, ибо, когда это уже почти произошло, большевики выиграли гражданскую войну и овладели Сибирью, Северным Кавказом и Украиной, где в условиях, свободных от коммунистической диктатуры, скопились богатые запасы зерна.

* * *

Как говорил Троцкий, «социалистическая организация экономики начинается с ликвидации рынка». В самом деле, для последовательного марксиста рынок, — эта арена обмена товарами, — является сердцем капитализма, так же как деньги являются его кровью. Капиталистическая экономика не может функционировать без рынка. Поэтому удушение свободного обмена продуктами и услугами стало стержнем экономической политики большевиков. Национализация рынка и централизация распределения вовсе не были, как это нередко ошибочно утверждают, реакцией на нехватку товаров, возникшую в результате революции и гражданской войны. Дефицит был создан системой сознательных действий, направленных против врага-капиталиста.

Чтобы уничтожить свободный обмен товарами, большевики пошли на чрезвычайные меры. Их намерения изложены в партийной программе, принятой в 1919 году. «В области распределения, — говорилось там, — задача Советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов. Целью является организация всего населения в единую сеть потребительских коммун, способных с наибольшей быстротой, планомерностью, экономией и с наименьшей затратой труда распределять все необходимые продукты, строго централизуя весь распределительный аппарат».

Дата добавления: 2015-11-14