СР — Грэи ТЬрсоде. 3 страница

живет внутри меня. Но я даже не знаю, где этот бедный пацан похоронен, если вообще его похоронили.

В гот же месяц, когда умер Тара, я пригляделся к Аните и понял, что есть только одно место, куда можно отправить Энджелу, пока все это утрясается, —• дом моей матерь И, ко­гда мы только начали думать, что надо бы ее забрать, она уже как следует обосновалась в Дартфорде под крылышком у До­рис. И я подумал — уж лучше оставить ее с моей мамочкой. У девочки теперь спокойная жизнь, хватит с нее этого безумия, пусть растет как нормальный ребенок. И она выросла, при­чем замечательно выросла. Дорис тогда была на шестом десят­ке и могла спокойно поднять еще одного ребенка. Когда ей предоставили такую возможность, ока за нее ухватилась. Они с Биллом вместе. Я знал, что меня снова будут тягать, и снова, к снова, и какой смысл был воспитывать дочь, знал, что за две­рью всегда копы? По крайней мере я знал, что у Энджелы есть убежище в этом моем безумном мире. Энджела оставалась с Дорис следующие двадцать лет. Марлона я держал при себе, ездил с ним до августа, когда кончился тур.

★

Я забрал все свое барахло из “Уика", когда Ронни Вуд в том году, 1976-м, из-за налогов эмигрировал в Америку. Мы не могли вернуться на Чейн-уок из-за круглосуточного патру­ля у дверей и всех этих “О, привет. Кит". Когда мы там жили, это была жизнь при закрытых окнах и задернутых занавес­ках — герметичное существование, натуральная осада, люки задраить.

Мы старались элементарно выжить и все время держать­ся на шаг впереди властей. Постоянное кочевье, предвари­тельные звонки: “У вас там иглы достать можно?" Самый,

блядь, обычный торчковый быт. Тюрьма, которую я по­строил себе сам. Мы какое-то время кантовались в Лондоне в отеле Ritz, пока нам не пришлось выметаться на том осно­вании, что номер благодаря Аните стал нуждаться в ремонте. Марлон в первый раз нормально пошел в школу — в Хилл- хаус, где носили оранжевую форму и, кажется, учеников в основном занимали тем, что водили парами по лондон­ским улицам. Мальчики Хилл-хауса были такой же лондон­ской достопримечательностью, как челсийскне пенсионе­ры¹. Марлон, само собой, переживал все это как глубокий шок или же, как он потом предпочитал об этом вспоминать, “сплошной кошмар”.

В это время Джон Филлипс из распавшихся Mamas and Papas как раз жил в Лондоне. У него с его новой женой ак­трисой Женевьев Уэйт и их маленьким сыном Тамерланом имелся дом в Челси на Глиб-плейс. И мы нашли там приют на какое-то время, переселились к нему жить. До этого мы уже строили планы поработать вместе над сольным альбо­мом Джона для Rolling Stones Records — Ронни, Мик, Мик Тейлор и я должны были на нем играть. Ахмет Эртегуи фи­нансировал это дело деньгами Atlantic Records. Неплохая идея в принципе — на бумаге. Джон был классный чувак, реаль­но прикольный, и работать с ним было интересно (хотя он был и чокнутый). Он написал почти все те песни для Mams и других, которые стали знаковыми для определенного пе­риода, кое-какие на пару с его бывшей женой Мишель Фил­липс: California Dream in\ Monday, Monday, San Francisco (Be Sure to Wear Flowers in Your Hair). ^[75]

Филлипс меня поражал. Я в жизни не видел чувака, кото­рый бы подсел на допинг так скоро. Причем я имел к этому отношение. В тот вечер, когда Ронни уезжал из “Уика”, Джон позвонил и говорит: у меня тут фуфырик с порошком, на­зывается “Мерк”. И еще спрашивает: может, кому пригодит­ся, не знаешь? А то я таким не балуюсь. Я сказал, что заскочу на пути от Ронни. Я умчался из “Уика* и двинул прямо домой к Джону. Мы там джемовали, все дела, и наконец он показал мне баночку. К тому моменту я там уже был часа два или три, и я спросил Джона: можно мне в твой туалет? Нужно было принять дозу. И пошел в туалет вмазываться. Ну, в смысле, не буду же я светить этим делом на виду у всей семьи, и вооб­ще. А когда вышел, Джон спрашивает: чем это ты там занимал­ся? Я говорю: Джон, такая штука, героин называется. И сде­лал одну вещь, которую никогда или почти никогда не делал. Кажется, это все-таки был единственный раз. Ты ведь не под­саживаешь других, стараешься свое держать для себя. Но тут он только что подарил мне этот кокаин, и я так прикинул: ну ладно, хочешь знать, чем я там занимался? Давай попробуй. И сам ему вколол, только в мышцу.

Я всегда чувствовал вину за Джона, за то, что подсадил его на герыч. Через неделю он уже завязался с какой-то ап­текой и сам стал барыжить. Я никогда не видел, чтобы че­ловек так быстро превратился в торчка. Обычно уходят месяцы, а иногда годы, чтобы кого-то засосало совсем бес­просветно. Но с Джоном — десять дней, и он уже чемпион. Его жизнь круто переменилась после этого. Он переехал об­ратно в Нью-Йорк, как и я, кстати, — через год, и там нача­лось еще большее безумие, но подробности об этом позже. То, что мы назаписывали вместе с Миком н другими, вышло под названием Pay Pack & Follow уже после смерти Джона в гею 1-м.

★

Мы с Анитой и Марлоном скитались то тут то там. Останови- лись в отеле В lakes, но тоже долго не протянули и тогда заи­лились в съемный особняк на Олд-Черч-стрит в Челси, отку­да недавно съехал Доналд Сазерленд. Как раз там, в этом дом?, у Аниты со мной все совсем пошло вразнос. Она стала бре­дить, ее капитально накрывала паранойя. Это был один из ее самых мрачных периодов, и торчание только все усугубляло. Куда мы ни переезжали, она была уверена, что кто-то оставил там свою заначку перед тем, как свалить. И пока она рыскам, могла разворотить все место в хлам. Ванная в Ritz, диваны, обои, стенные панели. Я помню, как однажды вез ее с собой и велел сосредоточиться на номерах других машин — дал какое-то обычное задание, чтобы попробовать ее успокоить, как-то привязать ее к реальности. По ее просьбе мы догово­рились, что я никогда не сдам ее в психушку.

Мне нравятся неукротимые женщины. В случае Аниты было вообще изначально понятно, что берешь себе в подру­ги валькирию — это которые решают, кому умереть в битве. Но тут она сорвалась с цепи, впала в буйство. Она заводилась на раз и без всякого допинга, но теперь, если допинга не было, она начинала просто сатанеть. Мы с Марлоном, бывало, жили в страхе — боялись, что она может с собой сотворить, не го­воря уже о нас самих. Я иногда забирал его, и мы спускались в кухню — тихарились там и говорили друг другу: подо­ждем, пока мама успокоится. Она все время чем-то швыря­лась, могла, кстати, спокойно попасть в ребенка. Приходишь домой, а стены заляпаны кровью или вином. Уже не знаешь, что она выкинет дальше. Мы сидели там и только надеялись, что она не проснется и не начнет, как обычно, орать, не вы­скочит верещать на лестницу, как какая-нибудь Бетти Дэвис,

не станет швырять в тебя всяким стеклом. Стервозности ей было не занимать. Так что нет, какое-то время в середине 1970-х с Анитой было совсем не весело. Она стала невыно­сима. Бела себя как сука со мной, и по отношению к Марлону тоже, да и по отношению к себе самой. И она про это зна­ет, и я пишу это здесь, в книге. По сути дела, я думал толь­ко об одном — как бы наконец выбраться из этой ситуации, только чтобы никак не навредить детям. И я ведь любил ее всем сердцем. Я не ввязываюсь в такие серьезные отношения с женщинами, если не люблю их всем сердцем. Я всегда чув­ствую виноватым себя, если отношения распадаются, если я не могу вытащить их из болота и все исправить, Но с Ани­той исправить хоть что-нибудь было выше моих сил. Она была неудержима в своем саморазрушении. Как Гитлер — ей хотелось, чтобы все пошло прахом вместе с ней.

Я пробовал завязать кучу раз, Анита же и думать об этом не хотела. Действовала назло. Малейший намек, и у нее тут же начинался бунт на корабле — она начинала торчать даже больше, а не меньше. К домашним обязанностям а это время она уже относилась без всякого энтузиазма. Я говорил себе: какого хера мне здесь еще ловить? Ладно, все-таки она мать моих детей. Забудем. Я любил эту женщину, я бы сделал для нее что угодно. Тяжело? Ничего, я подхвачу, справлюсь сам как-нибудь.

‘’Неразборчивая” — это неплохое для нее определение. Меня не напрягает сказать ей это сейчас в лицо, и она это зна­ет. Ей самой решать, что с этим делать. Я просто поступил так, как был должен. Анита еще будет гадать, как она умудрилась сама все испоганить. Да я бы до сих пор был с ней! Что-го ме­нять — это вообще не мое, особенно когда есть дети. Мы с Анитой теперь, бывает, сидим нд Рождество в компании вну­ков и улыбаемся друг другу рассеянно: ну что, дуреха старая.

как поживаешь? Она сейчас в хорошей форме. Анита теперь воплощенная доброта, и бабушка из нее бесподобная. Онаву. карабкалась. Но все могло сложиться лучше, родная.

Большую часть времени я жил, скрываясь от Аниты в«о- ем мире, да и у нее самой не было желания заглядывать к над в домашнюю студию на верхнем этаже. Она в основном про. водила дни в мемориальной спальне Доналда Сазерленда, где на стенах висели массивные цепи, — чисто декоративные, но из-за них у комнаты был особый садомазохистский фдер. Заходили старые знакомцы: Стэш, Роберт Фрейзер. Я много общался тогда с людьми из “Монти Пайтона*, с Эриком Аид- лом — он особенно часто у нас болтался.

★

Как раз в этот период на Черч-стрит я поставил рекорд по за­тяжному бодрствованию на мерковском допинге — устроил себе девятидневную бессонную эпопею. Я, может, отрубался пару раз, но не больше чем на двадцать минут. Я тогда с гото­вой ушел в отделку звука, перегонял одно-другое, подбирал ноты, писал песни и серьезно заманьячил, отгородился от мир», как монах-отшельник. Хотя в моей пещере за девять дней пе­ребывала уйма народа. Приходили все, кого я знал в Лондоне, день за днем, но для меня это был один длинный день. Они за­нимались своими делами, что там у них было: спали, чистили зубы, ходили на толчок и т. д.. А я куковал у себя, писал песни, перелопачивал свои звуки и снимал со всего двойные копии. Это тогда все делалось на кассетах. Потом меня затянуло ху­дожественное оформление этикеток. На реггийной кассете, например, изобразил красивейшего льва Иуды¹.

1 В Библии лев — символ израильского колена Иуды, позднее стал главкой эмб­

лемой растафарианства.

Уже пошли девятые сутки, и я, со своей точки зрения, все ешс чувствовал себя прекрасно. Помню, что собирался пере­писать одну кассету на другую. Все настроил, пометил, какой на ней трек, и тыкнул в кнопку “Пуск”. Отвернулся и тут же заснул на три десятых секунды, прямо на ногах, начал падать и долбанулся о джей-би-элоискую колонку. Это меня вер­нуло к реальности, но что было хреново — я ничего не ви­дел. Сплошная пелена из крови. Я сделал три шага, прекрас­но помню до сих пор, причем ни один у меня не получился, а дальше я повалился на пол и уснул прямо там. Проснулся уже с коркой на лице где-то через сутки, Восемь дней прошло, а на девятый день он пал.

★

В начале 1977-го весь бэнд ждал меня в Торонто. Я откладывал вылет уже много дней. Мне слали телеграммы: “Где ты про­падаешь?” У нас планировался концерт в клубе El МасотЬо, из которого потом несколько треков пошло на альбом Love You Live. Нужно было несколько дней для репетиций. А мне явно было никак не вытащить себя из нашего распорядка на Олд-Черч-стрит. И требовалось захватить с собой на га­строли Аниту, что представляло не меньшую трудность. Но наконец мы туда улетели, 24 февраля. Концерты — два вечера — стояли ь расписании через десять дней. Я вмазался в самолете, и непонятно как моя ложка после этого очути­лась у Аниты в кармане. В аэропорту у меня ничего не на­шли, но у Аниты нашли ложку, и ее задержали. И после этого изялн паузу. Бросили все силы, чтобы приготовить большую облаву на мои номер в отеле Harbour Castle, потому что знали, что что-нибудь обязательно нароют — где торчки, там всегда добыча. Они еще перехватили посылку с дурью, которую

в себе выслал вперед. Алан Данн, самый главный долгожитель на службе у Stones, начальник снабжения и транспорта, погон выяснил, что постоянный персонал гостиницы внезапно об- наружил рядом с собой много новых коллег, которых наш- ли в основном для обслуживания телефонов и телевизоров Полиция готовила себе место действия, подтянула солидный резерв, чтобы бросить его против одного гитариста. Дирек. тор гостиницы доджей был знать про это, но, разумеется, тс никто не предупредил. А Питер Радж, тур-менеджер, чтобы сэкономить, не стал ставить людей на этаже. Так что полиция вошла прямо в номер. Марлон в обычных обстоятельствах не пропустил бы ни одного копа, но эти были одеты в форму официантов. Меня они долго не могли добудиться. По зам­ну ты должен быть в сознании, чтобы тебя арестовали. Им понадобилось сорок пять минут — я до того оттрубил ш> суток без сна плюс вмазался порядочно и отъехал в полный аут. Это был последний день репетиций, и я успел поспать часа два. Б памяти осталось, что я просыпаюсь, а меня бьют по щекам — два канадских копа кантуют меня по-всякому и шлепками стараются “привести в сознание”. Хрясь-хрясь- хрясь-хрясь-хрясь. Как вас зовут? Назовите свое имя. Вы знаете, где находитесь и почему мы здесь? “Меня зовут Кит Ричардс, я нахожусь в отеле Harbour. Почему вы здесь, по­нятия не имею”. Тем временем обнаруживают мою заначку. А там добра где-то на унцию. Немало, конечно. Но не боль­ше, чем нужно одному. Я хочу сказать, город таким количе­ством не накормишь. Но, понятно, они свой товар знали хо­рошо, как я — свой, и герыч этот очевидно был не канадский. А я только прилетел из Англии. Да и лежал он у меня в до­рожном чемодане.

В общем, меня арестовали, отвезли в их конно-полицей­ский участок, и время суток было явно не мое. Меня опрюю-

довали как полагается: внесли в регистр, все дела. И из-за ко­личества, которое они нашли, меня решили пустить по статье “сбыт”, что в Канаде — автоматический многолетний срок. Я говорю: ладно, крен с вами. Н.у хоть граммчик мне верните. Онн говорят: “Нет, мы не имеем права”. Я их спрашиваю: ну и что теперь? Вы же знаете, что мне надо, что мне так и так придется его доставать. Что вы собираетесь — будете ходить за мной, чтобы снова накрыть? Такой у вас план? И как вы ду­маете его отрабатывать? Дайте мне чуть-чуть, пока я сообра­жу, что к чему. “Нет, нет, нет, нельзя”. И тогда отличился Билл Уаймен. Он появился раньше всех и спросил, чем можно по­мочь. И я честно сказал, что я тут без ничего и срочно нужно поправиться. Конечно, это совсем не его тема, но Билл сказал, что постарается. И кого-то нашел. Mbs работали в El Macombo, так что имели какие-то местные контакты через клуб. Билл, взял дело в свои руки и раздобыл мне допинга на поправку. Причем он сильно рисковал, учитывая, какое было ко мне внимание. Это был, кажется, самый эмоциональный, самый дружеский момент, который у меня был с Биллом за всю нашу историю.

Канадские копы больше уже меня не тягали. В новостях тогда ходила цитата из меня: “Сейчас решается то же самое дело, которое решается давно. Старое доброе “кто кого” — они или мы? Я уже немного устал от этого. Я уже жопу себе отсидел на скамье подсудимых. Может, им лучше начать цеп­ляться к Sex Pistols?” В который раз уже кто-то всерьез решил прищемить.мне хвост, плюс ситуация осложнялась участи­ем Маргарет Трюдо, жены премьер-министра Пьера Трю­до, которая вселилась в нашу гостиницу в качестве человека из роллинговской тусовки — для таблоидов это был еще один большой сюжет в подарок. Молодая жена премьер-минист­ра в свите Stones, а тут еще наркотики — это ж материалов

на три месяца, не меньше. В итоге история с Маргарет Тр% даже сыграла нам на руку, но тогда казалось, что хуже непр* думаешь. Когда Трюдо женился на ней, ей было двадцать®», ему — пятьдесят один. Немного как Синатра и Миа роу — большая шишка и хиплушка. И теперь супругу Трс- до, причем ровно на шестую годовщину их свадьбы, вадл гуляющей по нашим коридорам в банном халатике. Тогда sm подали как новость, что она его бросила. Она на самом дас вселилась в соседний с Ронни номер, и они вдвоем спелись прекрасно, или, как Ронни деликатно сообщает в мемуарм, “на короткое время нас связало что-то особенное’. Она сбежа­ла в Нью-Йорк, чтобы не привлекать внимания, но Мик гоже полетел в Нью-Йорк, и тогда все решили, что они — пара. Чем дальше, тем хуже. Маргарет была просто группи в чи­стом виде, ничего больше. Никакого греха в этом, конечно, нет. Но, если хочешь быть просто группи, не нужно выходить замуж за премьер-министра.

Меня тем временем выпустили за много денег, но за­брали паспорт и ограничили пределами гостиницы. Коро­че, захомутали. Мне только оставалось ждать, посадят мена или нет. Их-то дело верняк. На очередном слушания мне добавили обвинение в хранении кокаина и отменили 31- лог, но, спасибо какой-то формальности, мы отвертелись. Как бы я хотел тогда им сказать, что слабо им меня посадить. Фуфло одно. Им бы не хватило смелости. Слишком они не­уверенно себя чувствовали. Остальной состав Stones уеш из Канады из предосторожности и совершенно правильно поступил. Я первый им сказал: давайте валите отсюда, а то, еще не хватало, вас потянут. Оставьте здесь меня отбивать­ся — это мой бой.

Все сходилось к тому, что мне светил срок а тюряге. Как прикидывали мои адвокаты, возможно, года два. И Стю

выступил с предложением использовать время до суда, чтобы записать что-нибудь самому — чтобы было что вспоминать. Он взял напрокат студию, одно чудесное фоно и микрофон. Результат этого уже долгое время ходит по рукам под назва­нием KR’s Toronto Bootleg. Мы просто напели всякого кантри, ничего нового по сравнению с тем, что я пою сам с собой в любой другой день, но здесь была особая тоска, потому что в тот момент перспективы были невеселые. Я играл песни Джорджа Джонса, Хоуги Кармайкла, Фэтса Домино, которые мы играли с Грэмом. Например, Sing Me Back Ноте Мерла Хаггарда — эта вещь и сама по себе довольно тоскливая. Тю­ремщик ведет по проходу заключенного к месту казни.

Sing те back home with a song l used to hear...

Sing me hack home before 1 die*.

И снова меня выручил Билл Картер. Проблема у него была вот какая: в 1975-м он поклялся чиновникам, которые выдают визы, что отныне никаких проблем с наркотиками. А меня арестовывают В Торонто за сбыт наркотиков! Картер сра­зу рванул в Вашингтон. И даже не к своим друзьям в Госде­партаменте или Службе иммиграции, которые сказали ему, что меня в Америку больше никогда не пустят. Нет, прями­ком в Белый дом. Для начала Картер, когда вносил залог, убе­лил канадский суд, что моя проблема медицинского свойства ичто меня необходимо вылечить от героиновой зависимости. То же самое он отправился внушать своим контактам в Белом доме, где президентом тогда сидел Джимми Картер, — пустил в ход весь доступный политический ресурс, добрался до од­ного высокого советника, который у Картера был главным

| "Спои мне песто из дсгствз, чтоб унести мене домой.. / Свай мне, шш.ш хом), пом я еще живой*.

идеологом по наркотикам и которому, очень удачно, канр^ было поручено искать решения эффективнее, чем утолок ное наказание. Билл говорил им всем, что его клиент проои не удержался и развязал, что он больной человек и что Бит лично нижайше просит их об одолжении выдать мне спещ. альную визу, чтобы приехать в Соединенные Штаты. Поче­му в Штаты, а не на Борнео? Потому что есть только оди женщина, которая может меня вылечить, — ее зовут Мег Пи- терсон, и она лечит так называемым черным ящиком, с помо­щью электровибраций. Но, поскольку она живет в Гонкон­ге, ей требуется доктор-поручитель в США. Вот как далеко зашел Билл Картер. И это сработало. Чудесным образом его знакомые в Белом доме дали команду иммиграционщиш выдать мне визу, а у канадского суда он добыл мне разреше­ние вылететь в Соединенные Штаты. Нам позволили спеть дом в Филадельфии, где Мег Паттерсон должна была прехо­дить мне процедуры каждый день три недели подряд. Пот после ее назначенной терапии, мы переехали в Черри-Хии, в Нью-Джерси. Выезжать за пределы двадцатипятимилмш зоны вокруг Филадельфии мне запретили, а Черри-Хилл был как раз в пределах. В общем, с точки зрения врачей, адвоката и иммиграционных чинов, сделка была успешная. Марлону, правда, пришлось несладко.

Марлон: Его пустили в страну лечиться, и тогда мы перешли в Нью-Джерси. Мне пришлось жить в семье врача, очень религиозной. И вот это, кстати, было настоящей трав­мой — переехать из гостиницы, где Stones и все осталь­ные, в Нью-Джерси, в этот американский дом с семейкой из христианских правых, с белым штакетником и скейт­бордами. Плюс я начал ходить в американскую школу, где каждый день нужно было вслух молиться. Вот где была да-

стоящее потрясение. Каждые несколько дней я ходил наве­щать Кита с Анитой, которые жили недалеко. Вообще мне не терпелось поскорей оттуда свалить. Хотя я был настоя* щее чертово отродье, наверное. Семейка считала, что я ди­кий. Я ходил с длинными волосами, вечно босой, и из одеж­ды-то мало что носил, разговаривал самыми грязными словами, какие только можно представить в лексиконе се­милетнего ребенка. Я так думаю, они меня очень жалели. Нд это было почти противно смотреть. Всюбсце семейка эта мне совсем не нравилась, потому что они старались переде­лать меня в прилежного американского мальчика. Притом что я и в Америке-то никогда раньше не был. Думал, блин, что в Америке до сих пор полно индейцев, что там бро­дят стада бизонов, а тут бац — оказываюсь в Нью-Джерси. Я думал: ой-ой-ой, не буду выходить на улицу, а то, не дай бог, поймают и скальп снимут.

Я, конечно, проходил чистку под присмотром Мег Паттер­сон, но, если лечение назначают власти, душу оно не убежда­ет. Предполагалось, что метод Мег — это безболезненный отходняк: электроды, прикрепленные к уху, вырабатывают эндорфины, которые теоретически должны заглушать боль. И еще Мег верила, что может помочь алкоголь — в моем случае Jack Daniel's., довольно крепкое пойло, — в качестве подмены, обманки, так сказать. Поэтому я лил в свое удо­вольствие под чутким материнским руководством Мег. Ме­тод Паттерсон мне показался очень интересным. Он точно делал свое дело, хотя все равно было некайфово. После окон­чания лечения, где-то недели через две, иммиграционщнки объявили, что придется им еще месяц за мной понаблюдать. Да я в завязке, ну что еще? В общем, я начал маяться, сидя на поводке в этой милой пригородной местности. Я чувство-

S45

вал себя как в тюрьме, и от этого меня уже потряхивало. По. том Мег Паттерсон отослала в Госдепартамент и Службу им. миграции свои отчет, и там было написано, что я выполнив все предписания врача. В общем, чтоб долго не распростри мяться, меня в итоге восстановили — для иммиграционщн- ков я теперь был, считай, как новенький, никаких нарушений за мной больше не числилось. Да уж> времена тогда бьиидру- гие. Было больше веры в реабилитацию, чем сейчас. И мол виза, которая изначально выдавалась под лечение, теперь по­крывала все. Ее продлили с трех до шести месяцев, переквали­фицировали из одноразовой в многоразовую плюс включили разрешение на гастроли и работу на основании официально­го подтверждения, что я больше не употребляю и нахожусь на пути к выздоровлению. По ходу лечения от зависимости, насколько я понимаю эту систему, ты поднимаешься от уров­ня к уровню, пока тебе не дадут статус абсолютно здорового. И я, кстати, всегда был благодарен правительству США зато, что они позволили мне приехать в страну, чтобы слезть с нар­котиков с помощью врача.

В общем, мы забрали Марлона и уехали из Нью-Джер­си в дом, который сняли в Саут-Салеме, в штате Нью-Йорк Он назывался “Фрог Холлоу” — классический деревянный особняк в колониальном стиле, правда, с привидениями, по утверждению Аниты, которой все чаще что-то мерещилось, в данном случае — призраки могикан, которые с холма обо­зревали окрестности. Совсем рядом жил Джордж К. Скоп', который регулярно въезжал в наш белый деревянный забор — гонял ужратый в стельку под девяносто миль в час. И все-тзки тут мы наконец обосновались: рядом с Маунт-Киско, в окру­ге Уэстчестер.

| Американский актер, ювыестный по роли генерала Паттона и адноияеккч»

фильме.

Как раз в это время Джейн Роуз, которая теперь управля­ет моими делами, начала неофициально за мной присматри­вать. В основном Джейн работала на Мика, но тот попросил ее остаться в Торонто, когда все уехали, и помочь мне, если что. И она до сих пор, тридцать лет спустя, со мной — мое секретное оружие. Тут нужно добавить, что во время обла­вы в Торонто, да и вообще во время всех полицейских на­ездов, Мик очень по-доброму обо мне заботился и никогда ни на что не жаловался. Брал ситуацию и разруливал —- делал что надо и собирал все силы мне на помощь, Присматривал за мной, как родной брат.

Джейн тогда называла себя котлетой в сандвиче — меж­ду Миком и мной. Она была свидетелем первого нашего раз­рыва, когда я вынырнул из опиумного тумана и тумана в го­лове, который его сопровождает, и начал проявлять желание заняться делами, по крайней мере музыкальными. Мик заез­жал в Черри-Хилл, чтобы послушать мою подборку треков для Love You Live, над которым мы отрывочно работали все это время. А потом уезжал и жаловался на них Джейн. То есть вместо сотрудничества пошли несогласия и споры. Из альбо­ма вышел двойник, и в итоге один диск был Мика, а другой — мой. Я начинал с ним заговаривать о разных вещах, о бизнесе, о том, что надо утрясти, и для Мика, видимо, это было не­привычно, практически шок. Я вроде как восстал из мертвых после оглашения завещания. Но это была так, стычка, только намек на то, что закрутилось потом.

Между облавой в Торонто в марте 1977-го и судом в октяб­ре 1978-го прошло девятнадцать месяцев. Но теперь, по край­ней мере, я жил на расстоянии досягаемости от Нью-Йорка. Потому что, конечно, визы нам выдали не без условий. Я дол­жен был летать в Торонто и обратно, чтобы прис)Тстноватъ на слушаниях. Я должен был подтвердить, что веду трезвый

образ жизни и систематически выполняю программу билитации. И еще от меня требовалось ездить в Ныо-Йор* 1 на психиатрическую аттестацию и терапию. В Нью-Йор^ \ у меня была женщина-врач, которая встречала меня словами; i “Слава богу, ты приехал. А то я тут весь день в чужих мод. | гах копаюсь”. Она выдвигала ящик, доставала бутылку вод- | ки и говорила: “Давай посидим полчасика, выпьем немного. I У тебя, по виду, все хорошо”. Я отвечал: “Самочувствие в нор-! ме”. Но при этом она мне помогала. Делала свою работу, еле- J дила, чтобы программа не пошла насмарку. |

Один раз мне в Саут-Салем позвонил Джон Филлипс и говорит: “Поймал гада. Быстро дуй сюда, я тебе ношу Честно, одного поймал!” Это он донюхался до глюков и ис­кал на теле паразитов. Я подумал: ладно, съезжу, сделаю ему одолжение, раз уж он одного поймал. Про Джона уже неделя­ми говорили, что он свихнулся, потому что он был убежден, что заразился паразитами. В общем, я приехал к нему, и он вытаскивает салфетку, “Клинекс”, с какой-то малюсенькое дырочкой. “Видишь? Один есть”. Джон, ты что, серьезно: Одумайся, родной, пора уже. А я еще полтора часа тащился сюда на машине. Он себя расковырял совсем. То есть совсем- ходил весь в коросте. Но в этот раз он был уверен, что поймал гада. Он посмотрел на “Клинекс” и говорит: “Вот черт, куда делся-то?” Что скажешь — у человека была собственная ап­тека. С другой стороны, мало ли у кого ее в те годы не было. У Фредди Сесслера вон тоже. Но Джон явно перещел грани­цу. Держал в спальне больничную койку — такую, складываю­щуюся, но работала она только наполовину. А зеркало у него в сортире было заклеено изолентой, чтоб не рассыпалось, но. как ни поворачивай, отражение все равно получалось разби­тое. Из стен торчали иглы — он их использовал как дротики. Но мы все равно играли вместе: я, он, другие — начинали,

правда, не раньше полуночи, а то и позже двух. Как-то я умуд­рился пережить все это без герыча. Под конец Ахмет Эртегун все-таки зарубил соло-проект Джона, поскольку доделать его тот был явно не в состоянии.

★

С самого начала сессий для Some Girls этому альбому всегда дул попутный ветер — с того самого момента, когда мы при­ехали репетировать в помещение странной формы — студию Bathe Marconi в Париже. У нас случилось какое-то омоложение организма. Что удивительно на фоне такого мрачного момен­та истории — меня же совершенно реально могли посадить, и Stones могли распасться. А может, наоборот, это и подей­ствовало. Типа, зарядим по-мощкому, пока все не кончилось- Ситуация чем-то напоминала Beggars Banquet —долгий пери­од молчания, а потом громкое возвращение, да еще с новым звуком. В любом случае, когда у тебя продано семь миллио­нов дисков и два сингла в верхней девятке — Miss You и Beast of Burden, —■ с этим не поспоришь.

Никаких заготовок перед тем, как писаться, у нас не было, все сочинялось в студии, день за днем. Как в древние времена, когда мы просиживали в студии RCA в Лос-Анджелесе в се­редине 1960-х, — песни рождались сами. Еще одно большое отличие от последних альбомов — с нами не было никаких других музыкантов, ни духовых, ни Билли Престона. Все, что сверху, накладывалось потом. С начала 1970-х мы раздули свои сайдменские штаты, и нас это увело немного в другую сторону, в сторону от наших правильных инстинктов. В об­щем, сессии теперь строились на том, что мы можем сами, а поскольку это был первый альбом с Ронни Вудом в команде, то и на нашем с ним гитарном плетении в вешах типа Beast of

Burden. Мы работали сосредоточенней, и теперь приходило^ больше напрягаться.

Новый звук много в чем был заслугой Криса Кимси-э^. корежиссера и продюсера, с которым мы работали в первыйраз, Мы его помнили еще стажером no Olympic Studios, так что над материал он знал как свои пять пальцев. И после такого они- та он лотом отработал у нас в качестве звуковика или сопро­дюсера на восьми альбомах. Итак, мы должны были вцдщ что-то свежее, вместо того чтобы делать очередной альбом под девизом “у Stones опять все не слава богу”. И Крис залога вернуть живой звук, уйти от той хирургической стерильности в которую у нас все съехало. А с Patbe Marconi мы сштаалисыпь тому, что фирма принадлежала EMI, а мы как раз подписали с ними большой контракт. Студия находилась далеко на краю Парижа, в Булонь-Бийаякур, рядом с заводом “Рено”, и нш- ких тебя ресторанов или баров. Добираться надо было нам* шине, и помню, как я каждый день в дороге слушал Rnmu% on Empty Джексона Брауни. Поначалу мы сняли огромну» студню, такой звукоизолированный концертный зал, с крохот­ной аппаратной, где помещались дай бог два человека и где бп.1 установлен простенький, еще шестидесятнический пульт ка­зовый шестнадцатиканальный магнитофон. Форма помещения была странная, потому что пульт был развернут к окну в студий и к стене, где висели динамики, но стена шла под углом, поэто­му, когда проигрывали запись, один динамик всегда был дальше другого. В соседней студии пульт был гораздо больше, да и во­обще оборудование там стояло поновее, но пока что мы начал» писаться в этом ангаре — садились полукругом, огораживали себя экранами. В аппаратную первые несколько дней мы прак­тически не заходили — было слишком тесно.

Дата добавления: 2015-11-14