Знаменитый парижский ночкой клуб, один из главны* предтеч появившихся в 1970-х дискотек. 5 страница

И тогда это превратилось в жизнь по формуле “они про­тив нас”. Раньше никогда бы не поверил, что Британской им­перии приспичит докопаться до музыкальной группы. Что это за угроза такая? У вас флоты и армии, а вы спускаете своих злобных шавок на кучку трубадуров? Мне это впервые пока­зало, насколько неуверенно себя чувствуют люди из истеб­лишмента и правительства. И с какой обидой они реагируют на что-нибудь, что, честное слово, не стоит выеденного яйца- Но как только они унюхивают угрозу для себя, им не успо­коиться — они начинают всюду искать внутреннего врага, половину времени не понимая, что это они сами и есть! Так что это правда была атака на общество. Сначала нам пришлось пойти войной на индустрию развлечений, а потом и государ­ство приняло нас всерьез — после Street Fighting Man.

Вкус того времени остался в The True Adventures of the Rolltng Stones — книжке нашего друга Стэнли Бута, который на первых турах работал у нас уполномоченным летописцем.

3JO

В Окленде в конце 1960-х или начале 1970-х он подобрал ли­стовку со следующей прокламацией: “Ублюдки слышат, как мы исяючаем вас на наших маленьких радиоприемниках, и пони­мают, что им не уйти от крови и огня Анархической револю­ции, Под вашу музыку, дорогие Rolling Stones, которую будут играть строевые рок-н-ролльные оркестры, мы будем сносить порьми, освобождать пленников и вооружать неимущих. Вы­колем “Гори, детка, гори” на жопах тюремщиков и генералов".

Как если бы Street Fighting Man или Gimme Shelter воз­вели в крайнюю степень. Но, без дураков, поколение было странное. Странность в том, что я с ним вырос, но вдруг по­лучилось, что я не участник, а наблюдатель. Эти парни росли на моих глазах, и на моих глазах многие из них умерли. Когда * впервые приехал в Штаты, я познакомился с кучей классных чуваков, совсем молодых, позаписывал их телефонные но­мера, а потом вернулся два или три года спустя — наберешь кого-нибудь, а он в трупном мешке, прямиком из Вьетнама. Огромное их число перемололо в порошок, как мы все знаем. Вот тогда-то меня и дернуло за яйца. Помнишь, тот классный светловолосый чувачок, гитарист офигенный, и прикольный такой, мы с ним здорово веселились? А в следующий при­езд— все, нет чувачка.

Сансет-стрип в 1960-х — 1964-м, 19б}-м — регулярное дви­жение по нему было запрещено. Весь отрезок кишел людьми, и никто даже не подумает подвинуться, дать дорогу машине, Практически вне юрисдикции властей. Ты ходил туда тусовать, потереться в толпе. Я помню, как-то раз Томми Джеймс, ко­торый Tommy James and the Shondells, — блин, шесть золотых дисков, и все пустил по ветру, — так вот, я через пень-колоду пробирался на машине к Whisky a Go Go¹ и подошел кТом-

ми Джеймсу. “Здорово, чувак”. — “Ты еще кто?” — 'Томин Джеймс, чувак”, Crimson and Clover ^[50] цепляет меня до сих пор, Он в тот день ходил, раздавал листовки против призыва. По­тому что, ясен пень, думал, что скоро его забреют, и пюдеи. Это уже было время Вьетнама. Множество пацанов, которыг приходили на наши концерты в первый раз, на следующие так и не вернулись. Хотя, конечно, они слушали Stones, сидя в дельте Меконга,

Политика прилипала к нам независимо от желания, один раз — совсем левым способом в виде Жана-Люка Годара, ве­ликого французского киноноватора. Почему-то ему дала по голове движуха, которая происходила в том году и Лондо­не, и он захотел сделать что-то дико не похожее на все, чем за­нимался раньше. Он, наверное, принял немножко того, чего ему не следовало принимать как нетренированному. Хотел привести себя в нужное настроение. Если честно, по-моему, никому так и не удалось разобраться, ради каком хрени он все это затеял. По случайности фильм “Сочувствие к дм- волу”* оказался еще и хроникой рождения в студни нашей одноименной песни. Из довольно раздутой фолк-телеги под Дилана после множества дублей она превратилась в рок- самбу прошла путь от порожняка до хита через посте­пенное смещение ритма, которое Жан-Люк зафиксировал на всех этапах. В фильме слышен голос Джимми Миллера, который недоволен первыми дублями: “Грув-то где?” Гру- ва не было. На пленке остались редкие инструментальные перетасовки: я играю на басу, Билл Уаймен — на маракасах, а Чарли Уоттс даже поет “у-у” на подпевках. Как, впрочем, и Анита, и, кажется, Марианна тоже. Ну это еше ладно. Я рад,

«fro он это заснял. Но Годар! Я просто своим гладам не ве­рил— он выглядел как французский банковский служащий. Чего он, на фиг, вообще добивался со всем этим? Никако­го продуманного плана, кроме как выбраться из Франции и зацепить кусочек лондонской тусовки. Фильм был фуфло полнейшее: девы на темзской барже¹, кровь, дохлая сцена с какими-то черными братками, они же “Черные пантеры”, которые перекидывают друг другу винтовки на автосвалке & Ватере и. Притом что до тех пор Жан-Люк Годар выпускал очень мастерски сработанные, почти хичкоковские вещи. Не забудьте, конечно, что время на дворе стояло такое, когда прокатывало все, что угодно. Докатывалось ли оно в резуль­тате до чего-то путного — это уже другая история. То есть, яхочу сказать, уж кого-кого, но с чего вдруг эта хиппанская мини-революция а Англии могла заинтересовать Жана-Лю­ка Годара? Да еще так, чтобы захотеть перевести ее в худо­жественную форму? Я так думаю, что кто-то подсунул ему чуток кислоты, и его на целый тот год понесло — под парами идейного перевозбуждения.

По крайней мере, он мог похвастаться, что эзпалил Olympic Studios. “Студия один”, где мы писались, раньше была кинозалом, н, чтобы рассеять свет, потолочные лампы залепи­ли для Годара папиросной бумагой на скотче — а жарили они вовсю. И прямо посреди съемок — по-моему, на каких-то вьг- ремнньлх кусках это даже можно видеть — бумага и пото­лок вместе с ней начинают заниматься с бешеной скоростью. Ощущение — как будто оказался в полыхающем “Гннденбур-;г" Все эти тяжелые осветительные конструкции начинают валиться с потолка, потому что огонь пережег крепежные тросы, вырубается свет, сыплются искры. Какое, в лиэду, со-

Дата добавления: 2015-11-14