Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Женская картина мира

Гендерные исследования и отечественное языкознание | Психолингвистические и социолингвистические исследования | Изучение наименований лиц женского и мужского пола, категории рода и связанных с ней проблем референции. | Гендерные исследования в зарубежной русистике | Культурный концепт | Мужественность и женственность: гендерная метафора | Гендерные стереотипы | Характерологические особенности языка в аспекте гендерной метафоры: “мужественные” и “женственные” языки | Предварительные замечания | Анализ Фразеологического словаря русского языка |


Читайте также:
  1. Арістотелізуючий креаціонізм Аквіната і його картина світу.
  2. Вопрос 6. Внутренняя картина болезни как психологическая проблема (модели внутренней картины болезни).
  3. Женская Манера Скрещивания Ног
  4. Женская половая система
  5. Женская реальность
  6. Женская солидарность

Наиболее четкая нейтрализующая тенденция - это наличие в русской паремиологии явственно различимого “женского голоса” (около 15% нашей выборки), отражающего жизнь и взгляд женщины на мир, условия и возможности ее социализации. В женской картине мира выделяются следующие семантические области (в скобках указано количество единиц):

1. Замужество (91).

2. Родственные отношения (25).

3. Материнство, деторождение и воспитание (31).

4. Любовь и привязанность (35).

5. Типичная деятельность и самоощущение (26).

6. Проявление своей воли (18).

7. Область, названная нами псевдоженским голосом, или имитацией женской речи, которая по сути также отражает андроцентричность языка и стереотипное представление женщины как существа нерационального, нелепого, недальновидного и в общем неполноценного (16 единиц).

Продай, муж, лошадь да корову, купи жене обнову.

В чем в церковь хожу, в том и квашню мешу

В группах 1-6 просматриваются соответствия общим представлениям о женской речи: отнесенность к эмоциональной сфере, частое употребление уменьшительных форм (Homberger, 1993; Земская, Китайгородская, Розанова, 1993). Доминируют фатальность и незащищенность. В количественном отношении подгруппа “Замужество” превосходит все остальные. Примечательно преобладание в синтаксисе входящих в эту подгруппу пословиц придаточных уступительных, выражающих готовность мириться с жизненными неурядицами во имя частичного благополучия:

Хоть бита, да сыта.

Хоть за лысого, да близко.

Хотя за нищего, да в Татищево.

Высока также частотность противопоставительных союзов, вносящих в пословицу семантику обманутого ожидания.

Приданое в сундуке, а урод на руке.

Говорю мужу-ворогу: не бей меня в голову, а он кол да кол.

Общая картина замужества часто окрашена в минорные тона: оно воспринимается как необходимость и приобретение хотя бы минимальной защищенности, отсутствующей у женщин вне брака:

Когда овдовеешь, тогда-то и мужа помянешь.

С мужем нужа, без мужа и того хуже, а вдовой да сиротой хоть волком вой.

Доминирует образ несвободы, связанности:

Покроют головушку, наложат заботушку.

Невольное замужество не веселье.

Как наденут венец - всему конец.

Резко разграничены две фазы жизни женщины - девичество и замужество. Замужество воспринимается в большинстве случаев как неизбежная тягость, но и как необходимая метаморфоза:

После Покрова не будешь такова

Наличие единиц с семантикой метаморфозы и смерти позволяет говорить об отражении в русской паремиологии архетипа Коры (по Юнгу), согласно которому свадьба для невесты отождествляется со смертью и последующем воскрешением. Безусловно, на возникновение пословиц этой группы оказал влияние и коллективный опыт, согласно которому замужество - это разлука с близкими и тяжелый домашний труд. Вместе с тем на следы мифологического мышления и пересечение в коллективном сознании семантических полей “Свадьба” и “Смерть” указывает описанный Н.И. Костомаровым обряд: “Брачною комнатою избирался сенник, часто нетопленый. Необходимо было, чтобы на полке не было земли, чтоб, таким образом, брачная спальня не имела никакого подобия с могилой” (Костомаров, 1993: 215).

Положительно коннотированных пословиц значительно меньше. В них подчеркивается существенная для женщин сторона - защищенность:

Хоть плох муженек, а завалюсь за него - не боюсь никого!

Побереги Бог мужа вдоль и поперек, а я без него ни за порог.

В этой подгруппе отмечен также ряд пословиц, имеющих интенцию предупреждения или рекомендации:

Замуж выходи, в оба гляди.

На красивого смотреть хорошо, а с умным жить легко.

В подгруппе “Любовь, привязанность” констатируется абсолютная необходимость наличия любимого человека (“милого”). Лишь в ряде случаев - С милым в любви жить хорошо - возможно предположение о том, что речь идет о замужестве. В пословицах этого типа доминируют готовность к самопожертвованию - Ради милого и себя не жаль; За милого и на себя поступлюсь - и крепость эмоциональных уз - Забудется милый, так вспомнится; Не мил и вольный свет, когда милого нет.

Замужество и эмоциональная привязанность не являются идентичными, что подтверждает результаты исследований в области гендерной истории (Человек в кругу семьи, 1996), на документальном материале показавших, что институт брака имел преимущественно экономический характер и мало соотносился со сферой человеческих эмоций и привязанностей.

Характерно присутствие в подгруппе, описывающей эмоции, большого количества безличных и неопределенно-личных конструкций - Забудется милый, так вспомнится, - отражающих некоторую самопроизвольность событий в русской ментальности (см. Вежбицкая, 1996).

В группе пословиц, относящихся к родственным отношениям, женщина выступает в нескольких социальных ролях: мать, сестра, дочь, золовка, свекровь, теща, бабка/бабушка, кума. В.Н. Телия предлагает считать родовым понятием концепт “женщина/баба”, а все остальные концепты, в том числе и семейный статус, - видовыми (В.Н.Телия, 1996, с.261). На наш взгляд, в картине мира, создаваемой русской паремиологией, присутствуют два неиерархичных по отношению друг к другу концепта -”женщина/баба” и “мать”.

Концепт “женщина/баба”, в большом количестве случаев коннотирован отрицательно и близок к семантическому полю “зло, опасность”.

В особенности это относится к словам баба/жена.

Так, жена чаще злая, чем добрая (соответственно 61 и 31 единица):

Злая жена сведет с ума

Всех злыдней злее злая жена

8 единиц допускают возможность существования добрых и злых жен:

Добрая жена - веселье, а худая - злое зелье

Андроцентричное “Я” языка наделяет женщину рядом прототипических черт, создающих негативный стереотип:

1. Слабый и нелогичный ум и инфантильность в целом, отнесение к категории не вполне дееспособных лиц:

Бабьи умы разоряют домы

Волос длинный, а ум короткий

И баба смекает, что ребенка качает.

О деле, требующем рассудка, говорят Это тебе не веретеном трясти, (имплицируется понятие “женская работа ума не требует”).

Пословиц, констатирующих недостаточность женского ума, обнаружено нами 35; положительную оценку дают 19 пословиц. Вздорность и взбалмошность как следствие нелогичности, то есть умственной недостаточности, констатируют 66 единиц. Поэтому, несмотря на наличие высказываний, высоко оценивающих женский ум (К ум говорит наобум, а кума - бери на ум; Женский ум лучше всяких дум), прототипической чертой является все же ограниченность женского интеллекта. Эта черта показана В.Н.Телия на материале фразеологических сочетаний русского языка (Телия, 1996, с. 267). В русской паремиологии это не просто констатация факта, но часто и прескрипция: женский ум, даже если он есть, - явление нетипичное, и, видимо, нежелательное:

Умную взять - не даст слова сказать.

Грамотницу взять, станет праздники разбирать

2. Вздорный и непредсказуемый нрав:

Ехал бы прямо, да жена упряма.

С бабой не сговоришь (не убедишь).

Где две бабы, там судел (схватка), где три - там содом.

3. Опасность, коварство:

Не верь жене в подворье, а коню в дороге

Жена ублажает, лихо замышляет.

4. Болтливость.

Языком метет, что коклюшками.

У баб только суды да ряды.

Бабья вранья и на свинье не объедешь.

В этой связи процессу женского говорения приписывается малая ценность. Примечательно, что сочетание слов баба/женщина и говорить практически не встречается. Женщины брешут, метут языком, бредят, талдычат, врут, сплетничают:

Не утерпела баба, провралась!

Поехала кума трубить по городу

Шили и мыла, гладила и катала, пряла и лощила, а все языком

Не ждет баба спроса, сама все скажет

Бабий язык - чертово помело.

5. Женщины и женская деятельность противопоставлены мужчинам и мужской деятельности какправильное и неправильное. Оппозиция “правое - левое” как “правильное и неправильное”, “норма и отклонение”, свойственная многим культурам, явственно прослеживается и в русской паремиологии. Основная сема здесь - нелепость, неправильность женского поведения:

Муж в дверь, а жена в Тверь.

Мужичий ум говорит: надо; бабий ум говорит: хочу.

Примечательно, что пословицы этой группы в большинстве случаев выражают вполне логичное намерение в первой части и неудачный результат во второй:

Ладили баба в Ладогу, а попала в Тихвин

Разголосилась баба по чужому покойнику.

Тетушка Мосевна до всего села милосердна, а дома не евши сидят.

Пошла по масло, а в печи погасло

Присутствует также модель: мужчина/муж совершает действие А, баба/жена совершает действие Б, где А - важное или тяжелое дело, Б - действие или реакция, не соответствующая или прямо противоположная А:

Флор плачет, а жена скачет

Муж по дрова, а жена со двора

В ряде случаев, однако, муж и жена меняются местами:

Иван в дудку играет, а Марья с голоду помирает

Иногда называние женщины и мужчины заменяется переносом их качеств на предметы их деятельности или характерологические признаки внешности:

Семеро топоров под лавкой лежат, а две прялки врозь.

Топор как принадлежность мужского труда и прялка как атрибут женской работы олицетворяют мужчин и их уживчивость и женщин с их вздорностью.

Негативное отношение к женщине переносится и на предметы и инструменты женского труда: Знай, баба, свое кривое веретено!

Заметим, что веретено не имеет кривизны, и слово кривое выражает не свойство предмета, а отношение к нему и к тому, кто им пользуется.

6. Внешность не существенна, но важна хозяйственность. Работе и хозяйственности как необходимым женским качествам посвящены 184 единицы:

Не та хозяйка, которая говорит, а та, которая щи варит

Непосредственно внешности посвящены 53 единицы, 11 из них подчеркивают вторичность красоты и первичность хозяйственных или нравственных качеств:

С лица не воду пить, умела б пироги печь

Не пригожа, да пригодна

Красота приглядится, а щи не прихлебаются

Собой красава, да душа трухлява

Не будь красна и румяна, а чтобы по двору прошла да кур сочла

Остальные единицы, относящиеся к этой группе, не столько предписывают женщине быть красивой, сколько констатируют факт (Хороша, как писаная миска); они могут относиться и к мужчинам: Он красным девушкам во сне снится

или иметь иронический смысл: Не к роже румяна, не к рукам пироги.

Материнство

Перейдем теперь к анализу концепта “мать”. Мать - символ положительного, она защищает, оберегает. Отношение к ней принципиально иное. Пословицы, содержащие слово “мать”, “матушка” делятся на интроспективные и отражающие позицию коллективного языкового “Я”. Интроспективная подгруппа, где высказывания производятся с позиции самой женщины, говорит о тяжести, трудности материнства, заботе и ответственности, связанных с материнством и воспитанием:

Не устанешь детей рожаючи, а устанешь на место сажаючи.

Детушек воспитать - не курочек пересчитать.

Огонь горячо, а дитя болячо.

Примечательно, что в интроспективной подгруппе четко просматриваются и социальные ограничения на факт деторождения: значительное количество пословиц рассматривает рождение ребенка как раскрытие тайны, неотвратимый выход на свет “греха”:

Как ни таить, а само заговорит (как родится).

И году не протаишь: девятый месяц все скажет.

Чрево все грехи скажет.

Материнство таким образом связано не только с социальным престижем, но и с девиантным поведением и фатальными для женщины, нарушившей социальные нормы, последствиями.

Материнство с точки зрения коллективного (и андроцентричного) “Я” рассматривается по-иному. Мать выступает как источник комфорта, заботы. Она противопоставляется мачехе и иногда даже кормилице:

Мать кормилица, а кормилица не мать.

Концепт матери связан с понятиями эмоционального тепла, внимания, заботы. Коллективное “Я” находится внутри материнской заботы:

Нет лучшего дружка, чем родная матушка.

От солнышка тепло, от матушки добро.

Учень жену бьет, а баловень мать.

Базой сравнения являются семы тепла и света. На наш взгляд, концепту “мать” также присуща объектность, но мать как объект коннотирована главным образом положительно.

Нет, однако, противопоставления мать - мужчина, единичны противопоставления мать - отец. Значительно чаще сочетание мать-отец, “сохраняя синтаксическую самостоятельность, выражает одно сложное представление” (Аникин, 1996, с. 299). А.А. Потебня видел в этом явлении прием обобщения: хотя такие слова-пары “не выходят за объем, определенный их сложением, но тем не менее они обобщают входящие в них частные.., рассматривая их как одно и располагая приписывать этим частным как совокупности лишь общие признаки” (Потебня, 1968, с. 415). Нет также ни одной пословицы, где у матери обнаруживаются стереотипные женские черты: сварливость, отсутствие интеллекта, болтливость, “неправильность” в целом (принадлежность к “левому”, то есть отклоняющемуся от нормы).

К.Г. Юнг обращает внимание на то, что образ матери неизбежно проявляется в фольклоре: “С этим архетипом ассоциируются такие качества, как материнская забота и сочувствие; магическая власть женщины; мудрость и духовное возвышение, превосходящее пределы разума: любой полезный инстинкт или порыв; все, что отличается добротой, заботливостью или поддержкой и способствует росту и плодородию” (Юнг, 1996, с. 218). По Юнгу, архетип матери не является единственным женским архетипом. Архетипы анима и анимус определяют два противоположных начала, отождествляемые с мужским и женским. Оба эти начала присутствуют в мифологическом мышлении и в психике отдельного человека. В зависимости от пола происходит попытка бессознательного вытеснения анимы или анимуса. В андроцентричной части корпуса пословиц и поговорок сверхположительно коннотировано понятие “Мать” и скорее отрицательно - понятие “женщина/жена/баба. Первое восходит к архетипу матери - “для мужчины мать с самого начала имеет явный символический смысл, чем, вероятно, и объясняется проявляющаяся у него сильная тенденция идеализировать ее. Идеализация - это скрытый антропаизм; человек идеализирует тогда, когда испытывает тайный страх быть изгнанным.”(Там же, с. 244). Второе (женщина/жена/баба) отражает архетип анимы.

Последняя из обнаруженных нами семантических групп пословиц относится к проявлению женщинами своей воли. Социально воспроизводимая зависимость и незащищенность женщины, исключение ее из всего многообразия социальных отношений предполагает в первую очередь лишение женщины воли и свободы.

Жене волю дать - добра не видать. - Пословицы этого типа весьма многочисленны. Из них явствует, что женское пространство ограничено в прямом и переносном смысле. Не давать женщине воли - это лишить ее возможности принимать решения, а также - ограничить ее в пространстве. Семантика русского слова “воля” включает как понятие личной свободы, так и понятие неограниченности пространства: привольная степь, вольный ветер, то есть ветер, свободно перемещающийся в пространстве.

Замкнутость женского пространства подчеркнута:

Держи деньги в темноте, а девку в тесноте

Тем не менее целый ряд пословиц фиксирует наличие воли, самостоятельности женщин и своего взгляда на мир:

Утро вечера мудренее, жена мужа удалее.

Княжна хороша, и барыня хороша, а живет красна и наша сестра.

Моя коса, хочу совью, хочу распущу.

Особенно интересны пословицы и поговорки, а также встречающиеся в них словосочетания типа

Утро вечера мудренее, жена мужа удалее

Буйну голову платком покрыть

Они включают в свой состав лексемы, которые в народных, фольклорных текстах чаще всего сочетаются с положительно коннотированными существительными, обозначающими мужчин (ср.: удалой молодец; сложить буйну голову (на поле брани)) и имплицирующими волю, активность, а не пассивность.

Обобщая рассмотрение материала, можно заключить следующее:

1. Андроцентричность в русской паремиологии имеет место. Наиболее четко она выражена пословицах и поговорках, отражающих мужской взгляд на мир и в главенства мужчины. Однако образ женщины на аксиологической шкале коннотирован отрицательно далеко не всегда. Можно говорить скорее о тенденции, чем об однозначно негативном отношении. Отрицательные стереотипы-прескрипции в русской паремиологии предлагаются для концепта “жена/баба”, а не для концепта “мать”. Четкое неприятие имеет место лишь в отношении процесса женского говорения. Он коннотирован практически только отрицательно.

2. Наличие “женского голоса” и женского мировидения в картине мира, создаваемой русской паремиологией, неоспоримо. На наш взгляд, картина мира, отражаемая женским языковым “Я” передает не природные, имманентные женщине области действительности, а показывает, в каких сферах общественной жизни и социальных институтах участие женщины допускалось и в какой степени. “Женский голос”, в котором преобладают печаль, выбор из двух зол меньшего, страдание, но и эмоциональность, гуманность, лишь подчеркивает неудобство для женщин этой вынужденной замкнутости в узкой сфере социальных рестрикций. Вместе с тем имеет место решительность, проявление своей воли.

3. Установленные факты позволяют заключить, что тезис феминистской лингвистики об андроцентричности любого языка, функционирующего в патриархатном или постпатриархатном обществе, на материале русского языка в части его паремиологии подтверждается. Однако “Женский голос” в ней наряду с общечеловеческой перспективой также не является маргинальным и свидетельствует об определенной самостоятельности женщин даже в столь давний период. Этот факт находит подтверждение и на историческом материале (Пушкарева, 1989; Человек в кругу семьи, 1996; Михневича, 1990/1895). Так, Михневич показывает, что даже в период теремной культуры “крестьянка и вообще женщина низшего общественного слоя на Руси никогда не была теремной затворницей и жила в совершенно иных бытовых условиях, чем те, полумонастырские и полугаремные, в какие была поставлена московская боярыня или холеная купчиха богатой “гостинной сотни”(С.6). Рассматривая активность женщин в XVIII веке, Михневич отмечает их деятельность в качестве хозяйки и помещицы, писательницы и ученой, артистки, благотворительницы и религиозной отшельницы. Его выводы на лингвистическом материале подтверждает исследование Демичевой (1996).

Следуя нашей методике, сопоставим теперь ГС в русской фразеологии с тем, как они представлены во фразеологии немецкого языка, на примере анализа образа женщины.


Дата добавления: 2015-11-14; просмотров: 118 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Андроцентричность (мужская кртина мира)| Отражение гендерных стереотипов в немецком фразеологическом фонде

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.018 сек.)