Типы научных школ С.Ф.Платонова и А.С. Лаппо-Данилевского

Методологическая оппозиция двух историков определила различные характер и модели научных школ, созданных ими. В современной историографии уже сложились представления об их характере и типологии. С учетом методологической разнонаправленности их векторов развития школа Платонова по своему характеру и функции определяется как «учебно-функциональная» (В.П. Корзун, С.П. Бычков, 2001; В.П. Корзун, 2005), по методологии – «эмпирическая» (Е.А. Ростовцев, 2004). Школа Лаппо-Данилевского рассматривается как схоларное явление, порожденное теоретико-методологическим переосмыслением процесса исторического познания (Е.А. Пресняков, 1920; О.М. Медушевская, 1999; Е.А. Ростовцев, 2004; В.П. Корзун, 2001, 2005); она характеризуется как «теоретическая» по своему методологическому пафосу и «научная» по функции.

В.П. Корзун подчеркивает в этом же ключе, что известная дистанцированность двух петербургских школ по отношению друг другу происходила в результате различного понимания предметно-целевых установок в исследовательском процессе: их «научные исследования становятся предметно не совпадающими»[939]. Существует представление и о типологическом отличии между школами двух историков. Учебная модель школы Платонова определяется как лидерская. Школа Лаппо-Данилевского типологически воспринимается в качестве «невидимого колледжа»[940].

Схоларные процессы в Петербургском университете, связанные с деятельностью рассматриваемых историков, имели, кроме того, различную историко-генетическую природу. Историки, консолидировавшиеся вокруг С.Ф. Платонова, представляли сообщество, которое выступало в роли преемника традиций предшествующего (по Е.А. Ростовцеву – «второго») поколения петербургских историков, заложившего основы позитивистского подхода.

Позиция А.С. Лаппо-Данилевского на этом фоне выглядит маргинальной: он предстает ниспровергателем авторитетов и прежних традиций петербургских ученых-историков, выражая ориентацию на тенденции развития западноевропейского исторического знания и позиционируя актуальность философских и теоретико-методологических аспектов исторической науки. Еще современники (А.Е. Пресняков, С.Н. Валк) подчеркивали отсутствие у Лаппо-Данилевского каких-либо признаний относительно определения круга своих учителей. Ориентируясь на западноевропейский теоретико-методологический опыт и новые эпистемологические стандарты, он не примкнул ни к одной из уже существующих школ, а, как заметил Пресняков, поставил рядом с ними свою особую – теоретическую по характеру – школу, «выпадавшую из строя факультетского преподавания русской истории»[941].

Обращение к научным школам рассматриваемых петербургских историков требует краткой характеристики их личностных качеств, проявляемых в коммуникативных практиках научного общения, а также определения смысла их образов как ученых, создавших различные традиции научной деятельности и научного общения. В свидетельствах современников и исследовательской литературе тот и другой предстают как личности различного эмоционально-психологического склада. С.Ф. Платонов отличался легкостью, демократическим стилем общения с людьми, корректностью отношений, толерантностью. Он ценился в среде учеников широкими познаниями, логикой научных аргументаций, способностью создавать стройные научные построения, опирающиеся на фундаментальный корпус источниковой информации, красотой языка, талантом рассказчика[942]. Домашняя обстановка, в которой проходили его встречи с учениками, характеризовалась непринужденностью, доверительной атмосферой. Им вполне допускалось участие в домашних встречах с историками представителей его дружной семьи. Активную роль в их организации принимала супруга историка – Надежда Николаевна, оставившая обстоятельные дневниковые впечатления о людях и событиях, связанных с деятельностью мужа, что делает их важным историческим источником.

Но неформальный стиль отношений С.Ф. Платонова с друзьями и учениками выходил иногда за пределы академического стиля отношений в научной среде. Так, например, при защите докторской диссертации его другом Н.Д. Чечулиным, он, выступая оппонентом, допустил вполне снисходительный тон в отношении ее недостатков. Это может быть воспринято как отступление от сложившихся к тому времени канонов научной экспертизы, что особенно заметно на фоне широко развернувшейся критики этой диссертации со стороны других историков.

Личность А.С. Лаппо-Данилевского современниками воспринималась как сложная индивидуальность, наделенная высоким интеллектуализмом и талантом ученого. Хорошо известны характеристики историка, оставленные в 1920 г. (Русский исторический журнал) его другом И.М. Гревсом в посмертной статье, подзаголовок которой имел характерное название – «Опыт истолкования души». Отмечая «колоссальный» запас знаний, идей, эрудиции и научной образованности историка, И.М. Гревс передавал первое впечатление, которое его «наружный вид» мог произвести на человека, не знавшего особенностей его «души». «Холодное», «замкнуто-недоступное», «высокомерное», «горделиво индивидуалистическое» в облике А.С. Лаппо-Данилевского Гревс объяснял «совершавшейся внутри его не законченной еще работы, связанной с борьбой духа». Состояние длящегося научного поиска, «строгое отношение к жизни», высокие нравственные императивы, выдвинутые в ходе научной деятельности, прежде всего, к самому себе, и «развитое самолюбие» приводили «часто к неловкой манере при обращении с другими», «к отчуждению», «что придавало его фигуре «накрахмаленный вид»…». «Он был трудный человек», соглашался И.М. Гревс: «…сам тяжело подходил, и к нему подойти было нелегко». Но продолжал: «… кто бы мог заподозрить, что этот недоступный, по видимости высокомерный человек, судивший и осуждавший, был сам такого низкого мнения о себе, так ценил благое в других, так сердечно нуждался в общении». «Одинокость» и «замкнутость» историка подчеркивал А.Е. Пресняков в очерке «А.С. Лаппо-Данилевский» (1922), связывавший все его достижения с «упорным самостоятельным кабинетным трудом».

Сравнение двух историков в контексте нарастания напряженности их взаимоотношений дало основание историографам[943] рассматривать их образы сквозь приму особенностей внутреннего мира и усвоенных духовных привычек (habitus). По мнению В.П. Корзун интересующие нас историки «избирают разные habitus», что обусловлено различием усвоенных ими «жизненных и поведенческих практик», и расхождениями в области теоретико-методологических представлений, которые они заложили в основу своих научных систем[944]. Интересна в схожем контексте сравнительная характеристика образов двух историков, предложенная Д.А. Александровым. Опираясь на типологический подход Ф. Рингера, положенный в основу изучения академического сообщества Германии, он представил С.Ф. Платонова и А.С. Лаппо-Данилевского как антиподов в науке. Первый из них – успешный («полный») университетский профессор, лояльный власти (учитель детей Александра III и обладатель семи орденов), выступает как образцовый «ортодоксальный мандарин». Второй – адъюнкт Академии наук, не имевший докторской степени, ученый либеральной политической ориентации, ставивший идеалы науки выше карьерных соображений, предстает образцовым «модернистом»[945].

Коммуникативные практики общения двух историков с учениками и коллегами-единомышленниками также имели свои особенности. С деятельностью С.Ф. Платонова связывают создание двух основных научных объединений, в которых он выступал лидером. Первое сообщество, вошедшее в историографию под названием «Кружок русских историков», возникло по свидетельству самого историка в 1884 году. Он же первым обозначил его персональное представительство[946]. «Кружок», включавший 15-17 персон, сформировался на основе круга друзей, однокашников и сверстников С.Ф. Платонова; он базировался на общности их взглядов и научных интересов[947]. Ядро «Кружка» составили ближайшие друзья историка – В.Г.Дружинин, М.Я. Дьяконов, С.М. Середонин, Н.Д. Чечулин, И.А. Шляпкин. На первых порах в состав кружка вошел и А.С. Лаппо-Данилевский, впоследствии отошедший от него. Общение членов кружка происходило в неформальной дружеской обстановке, чаще всего на квартире В.Г.Дружинина, выходца из семьи управляющего Кыштымским горным округом, а потому человека состоятельного. С разной степенью интенсивности деятельность кружка продолжалась до 1917 г. Платонов устраивал и собственные приемы на своей квартире – так называемые «среды»[948]. Предметом обсуждения являлись текущие проблемы научной жизни, научные труды членов кружка, в том числе, их диссертационные исследования.

По мнению исследователей жизни и деятельности С.Ф. Платонова, не следует смешивать эту коммуникацию с кругом собственно его учеников, хотя некоторые из представителей их старшего поколения (С.В. Рождественский, П.Г. Васенко) примыкали к «Кружку»[949]. Но один из учеников С.Ф. Платонова – А.Е. Пресняков в письмах матери (1899 г.) откровенно признавался в «чуждости» для него атмосферы и стиля взаимоотношений, сложившихся в «Кружке». Называя близкими ему в то время по духу и интересам П.Н. Милюкова, А.С. Лаппо-Данилевского, Г.В. Форстена, он отделяет «молодежь» от Кружка русских историков, полагая, что в окружении Платонова существуют «рядом два кружка, мало друг с другом связанные»[950].

«Учебную» школу С.Ф. Платонова – его вторую коммуникацию – иногда называют «петербургской школой русских историков». Она сформировалась в 1900-е годы. В.С. Брачев одним из первых попытался определить ее персональный состав, насчитывавший около полутора десятков учеников историка. По его версии это: С.В. Рождественский, А.Е. Пресняков, Н.П. Павлов-Сильванский, М.А. Полиевктов, С.Н. Чернов, Б.А. Романов, А.И. Заозерский, Б.Д. Греков и некоторые другие[951]. Имеются и другие реконструкции состава его школы. Со школой Платонова историографы связывают учеников, в рядах которых просматривается три поколения молодых историков, вступавших в науку в конце 1890-х гг. – первые десятилетия XX в.[952].

С.Ф. Платонов вполне осознанно подходил к проблеме формирования своей схоларной традиции, полагая, что школа в науке является обязательным атрибутом научной культуры. Не случайно в переписке с П.Н. Милюковым в 1890 г. он рассуждал о необходимости «вышколить» претендента в научное сообщество с тем, чтобы «не плодить работников «без руля и без ветрила»…»[953]. Выразительная рефлексия в область «схоларного» творчества существенно отличает общую позицию поколения историков, к которому принадлежал С.Ф. Платонов, от поколения их учителей. В этом смысле с данной позицией вполне солидаризировался и москвич П.Н. Милюков, а также, можно полагать (прямых высказываний на этот счет неизвестно), и А.С. Лаппо-Данилевский.

Ученическое окружение А.С. Лаппо-Данилевского также формируется с 1900-х гг. Можно заметить при этом, что круг учеников того и другого историка складывался в одной научно-профессиональной среде, что затрудняет иногда определение персонального состава двух школ. Например, А.Е. Пресняков, Б.А. Романов, Б.Д. Греков нередко фигурируют у историографов в «списках» той и другой школы. Иногда в школу Платонова «записывают» явных учеников Лаппо-Данилевского[954].

К особенностям состава учеников А.С. Лаппо-Данилевского следует отнести тот факт, что его школа не ограничивалась университетскими студентами и магистрантами, но втянула в себя широкую среду петербургской научной молодежи, представлявшую сферу обществоведческих и гуманитарных наук и интересовавшуюся проблемами философии, социологии и теории научного познания. Эта особенность самым тесным образом связана с принципом междисциплинарности, характерным для научно-методологического почерка Лаппо-Данилевского. Данная общность формировалась исключительно на базе научной коммуникации, а система приватных связей занимала в ней подчиненное по отношению к интересам науки место.

Сообщество его учеников, единомышленников и последователей имело многослойную структуру, а их непосредственные интересы могли не совпадать. Но Лаппо-Данилевский со свойственной ему масштабностью научного диапазона выработал особый стиль общения с ними. Для молодежи, только вступающей в науку, был взят курс на совместную подготовку научных проектов, связанных с подготовкой текстов источников к изданию.

Такой именно подход, ориентированный на передачу собственного теоретико-методологического и источниковедческого опыта и формирование, одновременно, научной самостоятельности учеников в сфере овладения ими научным методом, и заложил отличную от Платонова модель школы по типу «невидимого колледжа». Среди учеников А.С. Лаппо-Данилевского – представители молодого поколения петербургских историков начала XX в.: А.И. Андреев, Н.В. Болдырев, С.Н. Валк, В.И. Веретенников, Б.Д. Греков, М.Ф. Злотников, П.М. Котляров, В.Н. Кун, А.Е. Пресняков, Б.А. Романов, А.А. Шилов и другие. На историко-филологическом факультете университета он читал (с 1899 г.) серию спецкурсов по теории и методологии социальных наук и методологии истории, на базе которых впоследствии сложился текст книги «Методология истории», вышедшей в двух выпусках (1910, 1913). Спецкурс посещали и известные в будущем философы – И.И. Лапшин, С.И. Гессен.

Кроме того, он с1904/1905 учебного года начал практиковать семинар по дипломатике частного акта Московского государства. История семинара является важной вехой формирования школы Лаппо-Данилевского. Его организация связана с проектом издания архивных документов по русской истории XVI-XVII вв. Проект разрабатывался им в Историко-филологическом отделении Академии наук, где, параллельно с университетским преподаванием, он осуществлял свою деятельность. Разрабатывая проект правил издания документов, Лаппо-Данилевский выдвинул идею первоочередной важности публикации частных актов перед документами государственного происхождения, подчеркивая их значение для изучения быта и хозяйственных отношений. Инновационными для археографии того времени выглядели выдвигаемые им принципы публикации актовых материалов. Они базировались на идее восприятия комплексов источников каждого вида как «систематического целого». Поэтому, например, формальный, а именно – хронологический подход в практике научно-археографических публикаций, он считал неприемлемым, выдвигая перед археографами территориальный, или административно-хронологический принцип группировки источников с учетом их видовых особенностей.

Масштабы проекта становятся, вероятно, основой идеи о необходимости приложения коллективных усилий для его реализации. Возможно, поэтому он решил привлечь к работе над проектом студентов-историков Петербургского университета, слушавших его спецкурсы. Участники семинара стали готовить к изданию каталог частных актов. Успехи по созданию ряда работ по дипломатике, вызвали очередную инициативу Лаппо-Данилевского: в 1911 г. их работа стала оплачиваться из средств Академии Наук, а сам руководитель семинара периодически предоставлял в Историко-филологическое отделение АН отчеты о результатах коллективной работы. Е.А. Ростовцев считает, что семинар к этому времени перерастает в «кружок единомышленников» и превращается в научное сообщество[955], которое, заметим, посредством финансовой поддержки АН приобрело, фактически, официальный статус. Он же, определяя связь общей методологической системы Лаппо-Данилевского с анализом актовых источников, рассматриваемых в качестве исторических фактов, отражавших средневековое правосознание, определил значение вклада историка в развитие дипломатики. «…А.С. Лаппо-Данилевский в развитие своих базовых научно-методологических идей создал законченную научно-теоретическую систему дипломатики частного акта. В этом заключалось принципиальное отличие системы дипломатики А.С. Лаппо-Данилевского от работ по дипломатике многих его современников – С.Ф. Платонова, Н.П. Павлова-Сильванского, Н.П. Лихачева и др.»[956].

Как вспоминал Б.Д. Греков (1919), на семинарах историка студенты учились у него выработке научного метода, который становился главным инструментом их аргументаций. Поэтому, подчеркивал он, «строжайшая научная выправка оставалась отличительной чертой учеников Александра Сергеевича». Но Лаппо-Данилевский, добиваясь от них понимания научных методов познания, занимал, одновременно, не менее принципиальную позицию, создавая условия для самостоятельного творчества своих учеников. В.И. Веретенников писал (1920) о своем учителе: «Ученики Александра Сергеевича не были рабами его ученой мысли, а всегда были свободными питомцами ее!». Проникновенную характеристику семинара А.С. Лаппо-Данилевского, оставил один из активных участников семинара – С.Н. Валк (1920). Говоря об основах сплоченности участников семинара, он подчеркнул созданную в нем «исключительную атмосферу», в которой «знание и наука поднимались на надлежащие свои абсолютные места, она (атмосфера – Н.А.) была первым из сплачивавших нас элементов». Он же первым отметил признаки схоларной самоидентификации учеников: «И было тогда произнесено то слово, что внешне, слишком внешне характеризует единство учеников вокруг творческой идеи подлинного учителя, мы заговорили о «школе», стали осознавать ее начала…»[957].

Фактом самоидентификации молодых историков со школой Лаппо-Данилевского и способом выражения признательности и глубокого уважения к учителю стала и подготовка учениками сборника статей, посвященного 25-летию педагогической деятельности ученого[958]. Б о льшая часть статей была написана членами семинара по результатам их работы в нем. После смерти историка участники семинара по дипломатике частного акта назвали себя «кружком памяти А.С. Лаппо-Данилевского». Деятельность кружка продлилась до 1920-х гг.

Существенную роль в продолжение традиций кружка и сохранения памяти об А.С. Лаппо-Данилевском сыграли А.И. Андреев (1887-1959) и С.Н. Валк (1887-1975), оставившие заметный след в развитии отечественной исторической науки[959]. А.И. Андреев в 1920 г. подготовил к изданию рукопись книги А.С. Лаппо-Данилевского по русской дипломатике[960]. Она явилась результатом источниковедческого, археографического, методологического и педагогического опыта историка. С.Н. Валк в 1920-1922 гг. явился создателем серии аналитических статей о творчестве учителя, благодаря чему, по словам А.Е. Ростовцева, «А.С. Лаппо-Данилевский признан в литературе как основатель русской школы дипломатики частного акта»[961]. Но только в 1936 г. работа членов кружка по составлению каталога частных актов получила логическое завершение: осуществилась частичная его публикация в одном из первых выпусков сборника «Проблемы источниковедения»[962].

Семинар-кружок по дипломатике был не единственным начинанием Лаппо-Данилевского по формированию сообщества научных единомышленников. Историк предстает новатором не только в области разработки особых научно-педагогических методов подготовки историков-профессионалов, но и формирования широкого сообщества ученых, разделявших его теоретико-методологический подход в познавательной деятельности. А.С. Лаппо-Данилевский полагал, что неформальное общение ученых в историко-научных обществах наиболее продуктивно. Еще в середине 1890-х гг. он стал инициатором создания общефакультетского студенческого научного общества, вошедшего в историю Петербургского университета как «Беседы по проблемам факультетского преподавания». Характерно, что Лаппо-Данилевского в качестве руководителя нового общества выдвинула студенческая среда[963]. Активным ее представителем был А.Е. Пресняков, оставивший в своей переписке описание открытия «Бесед», состоявшегося в ноябре 1894 г.[964].

Общество просуществовало до 1904 г. В 1909 г. оно возродилось в виде «Исторического кружка». С.Н. Валк, характеризуя в 1948 г. самоорганизацию петербургской научной среды того времени, процитировал мнение А.Е. Преснякова о роли Лаппо-Данилевского в этом процессе: «так группировались вокруг А.С. наиболее зрелые и серьезно настроенные молодые научные силы». От себя же дополнил, что влияние учителя распространялось далеко за пределы круга непосредственных учеников, оно воздействовало «на сложение умонастроения основных петербургских исторических кадров»[965]. Этот же момент подчеркивал в воспоминаниях и Г.В. Вернадский, отметивший, что от общения с А.С. Лаппо-Данилевским многое из его идей и теорий приобреталось не только начинающими историками, но и «вполне сложившимися учеными» [966].

Круг «петербургских исторических кадров» и «сложившихся ученых» – довольно широк. Попытки определить его границы дают основание связывать фигуру А.С. Лаппо-Данилевского не только со «школой дипломатики частного акта», но и с его теоретико-методологической школой. О.М. Медушевская, например, подчеркивая значимость для современников теоретических воззрений историка, предпочитала говорить в целом о «научной школе» А.С. Лаппо-Данилевского. Выстраивая персональное представительство гуманитариев, складывавшееся вокруг него, она очерчивает широкий круг ученых, привлеченных его идеями. Кроме известных петербургских историков, она называет философа И.И. Лапшина, экономиста А.А. Кауфмана, филолога С.Ф. Ольденбурга, историка науки Т.И. Райнова, философа и социолога П.А. Сорокина, философа и экономиста Н.Д. Кондратьева, философа и историка Л.П. Карсавина.[967]. Несомненно, окружение Лаппо-Данилевского еще предстоит уточнять. В частности, известны его широкие научные связи с зарубежными учеными, некоторые из которых – Ф. Гольдер и Р. Лорд – бывали, по свидетельству Г.В. Вернадского, на его «вечерних беседах».

Имея в виду теоретические воззрения А.С. Лаппо-Данилевского и феноменологическую составляющую его общей методологии, О.М. Медушевская связывает его «научную школу» с «антропологически ориентированной парадигмой», «системообразующий момент» которой был настроен на интеллектуальный продукт человеческого творчества, называемый историческим источником[968]. Диапазон теоретико-методологического влияния А.С. Лаппо-Данилевского, многоярусный круг его учеников и ученых-единомышленников, широкие международные контакты, – все это в совокупности, действительно, дает основание в «школе Лаппо-Данилевского» (в широком понимании этого феномена) видеть схоларную модель «невидимого колледжа».

***

Петербургская школа историков – уникальное явление российской исторической науки XIX-начала XX в. Оно вобрало в себя и выразило творческой деятельностью ее представителей научный потенциал национальной культуры изучения прошлого. Петербургская школа наиболее явственно отразила русский стиль исторических исследований, методологически ориентированный на источниковедческий феномен – выражен ли он традиционно-позитивистским подходом или модернистской позицией, устремленной к достижению строгого научного знания. Тесно сопряженная с западноевропейскими теоретико-методологическими традициями, петербургская историко-научная культура в лице ее несомненных лидеров – К.Н. Бестужева-Рюмина, С.Ф. Платонова, А.С. Лаппо-Данилевского – продемонстрировала проявления и особенности кризиса исторического знания в российских условиях существования исторической науки. Творческая судьба петербургского сообщества историков наиболее показательна в истории парадигмального поворота русской исторической науки от ее классического варианта к постклассическому.

Научно-исследовательский, теоретико-методологический опыт петербургской школы историков, разнообразие их схоларных традиций, особенно с учетом специфики развития отечественной исторической науки в течение всего XX и начавшегося XXI веков, остаются востребованными и как объект внимания современной историографии, и как предмет раздумий над проблемами современного состояния исторического знания.

Библиографический список [969]

Основная литература к курсу лекций

Учебные пособия, обобщающие труды, сборники материалов по русской историографии

Кроче Б.. Теория и история историографии. [1915-1917*]. М., 1998.

Блок М. Апология истории или ремесло историка. [1941*]. М., 1986.

Рубинштейн Н.Л. Русская историография. [1941]. СПб., 2008.

Историки России XVIII- начала XX века. М., 1996.

Русакова О.Ф. Философия и методология истории в XX веке: школы, проблемы, идеи. Екатеринбург, 2000.

Бычков С.П., Корзун В.П. Введение в историографию отечественной истории XX века: Учебное пособие. Омск, 2001.

Историография истории России до 1917 года: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2-х томах / Под ред. М.Ю. Лачаевой. М., 2003.

История исторического знания: Пособие для вузов / Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. М., 2004.

Очерки отечественной исторической науки XX века. Монография / Под ред. В.П. Корзун. Омск, 2005.

Лаптева М.П. Теория и методология истории. Курс лекций. Пермь, 2006.

Савельева И.М., Полетаев А.В. Теория исторического знания. Учебное пособие. СПб., 2008.

Историки России: Иконография / сост. и отв. ред. А.А. Чернобаев. М., 2008.

Креленко Н.С. Новое и новейшее время стран Запада: проблемы историографии и судьбы историков. Учебное пособие для студентов исторических факультетов. Саратов, 2009.

Русская историография XI-начала XXI века. Учебное пособие / под ред. А.А. Чернобаева. М., 2010.

***

Соловьев С.М. Писатели русской истории XVIII века [1855] // Соловьев С.М. Сочинения. Т. 16. М., 1995.

Бестужев-Рюмин К.Н. Биографии и характеристики (летописцы России). [1882] М., 1997.

Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям [1884]. М., 1997.

Ключевский В.О. Лекции по русской историографии [1888-1889*]; Русская историография 1861-1893 гг. [1902*] // Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. VII. Специальные курсы. М., 1989.

Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. [1897]. М., 2006.

Милюков П.Н. Очерки истории исторической науки. М., 2002.

Лаппо-Данилевский А.С. Очерки развития русской историографии // Русский исторический журнал. 1920. Кн. 6.

Вернадский Г.В. Русская историография. [1970-е гг.] М., 1998.

***

Сборник материалов по истории исторической науки в СССР (конец – начало XX в.) / Под ред. И.Д. Ковальченко. М., 1985.

Сборник материалов по истории исторической науки в СССР (конец XVIII – первая треть XIX в.) / Под ред. И.Д. Ковальченко. М., 1990.

Освободительное движение и общественная мысль в России XIX в. Материалы для семинарских и практических занятий. Учебное пособие для вузов. М., 1991.

Сборник материалов по отечественной историографии (вторая треть XIX века). Учебное пособие / Под ред. А.Н. Цамутали. Петрозаводск, 2001.

Литература к темам лекций

Дата добавления: 2015-07-11