|
Читайте также: |
Результаты Смуты трактуются Платоновым как «Московское очищение», и, таким образом, рассматриваются в качестве исторического рубежа: ее исход привел страну к новой социально-политической ситуации. В «Автобиографической записке» он подчеркивал, что эпоха Смуты породила «новый порядок, обусловивший собою весь ход дальнейшей жизни государства и направление самого Петра с его реформою»[892]. Избрание Михаила Романова являлось не просто восстановлением монархии средневекового типа, но становилось выражением формирования новой «государственной власти», ставшей основой «восстановления национального государства». Социальные силы, поддержавшие новую династию, сложились, по Платонову, из «общественных элементов, которые представляли собою консервативное ядро московского общества». Главным национальным героем в его версии выступает Кузьма Минин: именно он «подбирал в свой союз» служилых людей, «не увлеченных в «измену» и «воровство», а также «тяглых «мужиков» северных городских и уездных миров, не расшатанных кризисом XVI века». Эти социальные слои Платонов и определяет как «ядро», «общественная середина», ставших и базой ополчения 1612 г., и основой «общеземского правительства», и опорой новой власти[893].
Подводя итоги своей профессиональной карьеры, С.Ф. Платонов мог с удовлетворением констатировать «успех» своей книги, что потребовало ее неоднократного переиздания[894], он же подчеркивал, что «Очерки», принесшие ему докторскую степень, открыли новый период в его жизни и профессиональной деятельности[895]. Докторская диссертация С.Ф. Платонова высоко оценивается и в современной историографии. С.О. Шмидт полагает, что она «и по сей день остается первоосновой знаний о России второй половины XVI- начала XVII в.». Он особо подчеркивает, что этот труд историка положил начало «плодоносной линии развития нашей науки (и, в частности, практики подготовки диссертаций), когда исследование собственно историческое совмещается с источниковедческим (а то и археографическим)…»[896].
Судьба докторской диссертации А.С. Лаппо-Данилевского
Процесс творческой жизни А.С. Лаппо-Данилевского в отличие от С.Ф. Платонова имел более сложные очертания. Зрелый период его деятельности был связан с изменением в сторону усложнения и увеличения масштабов всего персонального научного пространства историка. В сфере его конкретно-исторических интересов произошел переход к проблемам истории XVIII века. Параллельно он был погружен в разработку теоретико-методологических аспектов исторического познания, связан с реализацией целого ряда археографических проектов, разработкой проблем источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин.
Еще в 1880-е гг. у Лаппо-Данилевского зародился интерес к истории России XVIII века. Его ранняя статья «Русская промышленная политика в XVIII веке» (ЖМНП,1886 г.) получила продолжение в серии научных публикаций, осуществленных на рубеже XIX-XX веков. Историк обратился к изучению различных аспектов экономической жизни и социальной истории XVIII столетия, внутриполитических преобразований и законодательной деятельности Екатерины II. Наконец, в поле его зрения оказались процессы формирования и развития идей, связанных с системой представлений современников о государственном устройстве страны и др.[897]
Нарастание интереса к XVIII столетию хорошо демонстрируется темами курсов лекций, которые он разрабатывал сразу после защиты магистерской диссертации. В 1891/92 гг. Лаппо-Данилевский читает «Историю сословий в России XVIII в.», в 1893-/94 гг. – «Историю России в XVIII в.», в 1897/98, 1898/99 гг. – «Историю русского общества в XVIII в.»[898]. Тематика и последовательность появления курсов лекций может рассматриваться как выражение движения мысли ученого, который умел превращать работу с учебной аудиторией в лабораторию творческой деятельности.
Как свидетельствовал А.Е. Пресняков[899], сосредоточение внимания А.С. Лаппо-Данилевского на XVIII столетии было связано с изменением его представлений о месте XVII и XVIII вв. в российской истории. Постепенно он выработал убеждение в том, что XVII век – это для России только переходная эпоха, а XVIII век предстает как время созревания и расцвета типичных национальных черт русской государственности, формирования русского общества и общественного сознания.
История торговли, промышленности, аграрной сферы и политики, активно его интересовавшие с 90-х гг. XIX в., являлись для Лаппо-Данилевского той научной эмпирикой, которая позволяла подняться его научному взору к идейной стороне исторического процесса. Работая над учебным курсом «История сословий в России XVIII в.», он в одном из писем историку М.А. Дьяконову, предполагал связать его содержание «с будущей работой по общественным идеалам». В автобиографии он также подчеркивал, что с 1890-х гг. его внимание сосредоточивается на исследовании русской общественной жизни XVIII века, в контексте которой его интересовали материальные, правовые и духовные факты ее культуры[900]. Новая научная стратегия становилась своего рода началом реализации выхода его «души» «на простор», «на лоно природы» научного познания в рамках новой методологической парадигмы. Контуры задуманного проекта, еще слабо выраженные в 1890-е гг., в начале XX в. будут им воплощаться в рукописи по истории общественной мысли и обретут системное выражение в «Методологии истории».
Материалы личного фонда А.С. Лаппо-Данилевского[901] свидетельствуют, что историк тщательно работал по сбору интересующей его информации. Он формировал выписки по циклу проблем, например: «О культуре и образовании в России XVIII –XIX вв.»; «Об истории религии и русской церкви XVII-XIX вв.»; «О развитии русского правосознания во второй половине XVIII в.»; «Об истории развития русской и европейской науки». Эти тематические узлы должны были составить основу исследования, первоначально названного историком так: «Лицо, общество и государство в России XVIII в.»[902]. В рукописных записях он писал, определяя значение XVIII века: «<…> в XVIII в. завязывались те узлы, которые приходилось распутывать или еще больше запутывать в настоящее время. От того, как мы будем понимать это время, зависит многое в настоящем и будущем, а между тем, это время остается почти неизвестным <…> Осветить его надлежащим образом – задача благородная и необходимая»[903].
Намеченная А.С. Лаппо-Данилевским структура проблематики свидетельствует, что предметная область его научно-исследовательских интересов фокусируется в сфере изучения истории культуры. А главным ее предметом, как он отмечал в «Методологии истории», является «развитие народного самосознания». Своей задачей он ставил изучение облика русской культуры сквозь приму взаимосвязей – государство – общество – личность. Составные части этой «триады», спроецированные в сферу «народного самосознания», служили для историка опорными креплениями, которые образовывали очертания пространства национальной культуры.
Предполагаемая докторская диссертация Лаппо-Данилевского – «История политических идей в России в XVIII в. в связи с развитием культуры и ходом ее политики» [904] – не была им завершена, хотя основной массив текста был создан[905]. Он сохранился, благодаря стараниям его вдовы, сына и учеников, в личном фонде историка. На основе архивных материалов к 125-летию со дня рождения ученого часть рукописи, представляющая по замыслу автора вводный раздел, освещающий XVII век, была подготовлена к изданию[906], однако полностью завершить данный издательский проект пока не удалось. Основной массив рукописной книги, обращенный к XVIII столетию, остается, к сожалению, не опубликованным и потому малоизвестным для современного научного сообщества.
В тексте изданной «Истории общественной мысли и культуры» центром внимания Лаппо-Данилевского применительно к российской культуре XVII в. становится схоластика, как совокупность религиозно-философских учений и схоластического знания. Его интересует процесс восприятия западноевропейских схоластических учений в русском обществе, осуществлявшийся, прежде всего, через школьное обучение, а также – влияние схоластики на формирование морали и общественно-правового сознания. Рассматривая сознание в качестве предмета изучения, Лаппо-Данилевский, фактически, заявлял феноменологический подход.
К целевым установкам труда Лаппо-Данилевского можно отнести изучение путей и способов усвоения современниками схоластических учений, а также национальных особенностей общественной мысли и общественного сознания. Важно подчеркнуть, что Лаппо-Данилевский выступает как историк культуры; его внимание при этом сосредоточено на процессах усвоения способов достижения, по его определению, «культуры разума», обращено к сознанию человека иной эпохи, другими словами – к когнитивным аспектам культурной истории. Характеризуя, в частности, процесс проникновения схоластической практики в среду русской культуры, и определяя значение схоластических учений для развития «культуры разума», он сосредоточивает внимание на трансформации когнитивных процессов. На том, в частности, как русская культура прошла мучительный путь секуляризации «разума» и «воли» человека, как искоренялось прежнее, по мировоззренческой природе – провиденциалистское – пренебрежение к школьному обучению, и формировалась потребность в широком светском образовании. Оно, по его наблюдениям, уже с конца XVII в. включало изучение системы схоластических дисциплин, развивавших мышление – «диалектик, риторик и философий», что потом привело к усвоению более сложных и актуальных для российских современников философских доктрин – «учений о естественном праве и о государственном интересе»[907].
Отсутствие полного текста задуманного исследования А.С. Лаппо-Данилевского по XVIII веку, создает необходимость обращаться к некоторым публикациям, которые можно рассматривать в качестве либо фрагментов предполагаемого труда, либо неких предварительных авторских обобщений. К таковым можно отнести и Введение, предваряющее публикацию текста, изданного в 1990 г.
Обратимся к Введению[908], в котором Лаппо-Данилевским намечены контуры его научного подхода и концепции развития «умственной» культуры XVII-XVIII столетий. Эту сферу интеллектуальной жизни, как это хорошо видно из его статьи «Идея государства и главнейшие моменты ее развития…», историк изучал на основе обращения к индивидуальному опыту усвоения русскими «книжниками» общественно-политической мысли Запада. Представим содержание и смысл основных идей опубликованного Введения.
В нем кратко излагается история заимствования русским образованным сообществом традиций западноевропейской светской культуры. При этом в первую очередь, им определяется роль «главенствующего» в системе всей средневековой европейской культуры религиозно-христианского элемента, ставшего в результате внутренних культурных трансформаций источником возникновения новых идей. В центре внимания историка – особенности рецепции западноевропейских идей, глубина и степень органичности их усвоения в русской национальной культуре.
Создавая общеевропейский культурный контекст этого процесса, Лаппо-Данилевский обозначает религиозные войны XVI-XVII вв., как явление, которое вызвало к жизни новую протестантскую культуру и повлекло, по его мысли, появление не только светских традиций, но и формирование различных оттенков религиозных настроений в Европе. Поэтому начавшееся воздействие западноевропейских общественно-политических идей на русскую образованную среду, ставшее возможным в результате изменений мировоззренческих настроений в обществе и общей культурной атмосферы, происходивших в Московском государстве[909], осуществлялось в ситуации разделения европейского общества на два религиозных течения – католичество и протестантство.
Русская православная культура, показывает историк, оказывается в сложной ситуации проблемы культурного выбора, которую нельзя было решить без учета внутренних обстоятельств. По мнению А.С. Лаппо-Данилевского, католицизм вызывал в православной среде б о льшее «подозрение» и неприятие, чем протестантизм, дававший «человеку больше свободы для развития новой светской образованности», поэтому он, объективно, мог бы стать каналом трансляции светской идеологии. Но элементы светской культуры, присущие в той или иной мере, обоим направлениям религиозной мысли, делает вывод историк, не могли иметь свободного распространения в московском обществе в силу жесткой оппозиции к ним «строго православной точки зрения». Она создала основания специфическому механизму заимствования: в лоне самой православно-культурной традиции не оказалось необходимых потенций («образовательных средств») для самостоятельного выделения из «чужеземной культуры» светских начал для нужд собственной государственно-культурной жизни. При этом историк подчеркивает (и этим самым окончательно отказывается от одной из ведущих идей своей магистерской диссертации), что сама постановка подобной задачи потребовала бы от русских «книжников» «переработать систему культуры, т.е. создать новый и цельный тип культуры»[910].
Фактически, Лаппо-Данилевский приходит к выводу, что в XVII веке целостный национальный тип культуры в России не был создан ни на базе восприятия западноевропейских идейных традиций, ни на основе внутреннего саморазвития. Он отмечает фрагментарный и зачастую случайный характер процесса рецепций, нарушающий целостность заимствуемых идей из системы «латинского учения». Из этого вытекало исторически предопределенное, по мысли историка, «запоздание» в развитии русской интеллектуальной культуры: идеи «латинского учения», «подновленные Возрождением», получают «некоторое распространение в России лишь в XVII столетии, а культурные начала, выработанные в эпоху Реформации, стали прививаться к нам лишь в эпоху преобразований конца XVII-начала XVIII в.»[911].
Процесс высвобождения мысли «из-под гнета старинных традиций» и интенсивное проникновение в российскую культуру светской мысли, в виде идей «естественного права», начинаются по Лаппо-Данилевскому, в эпоху преобразований Петра I. Самостоятельное же значение «светские элементы» приобретают только в век Просвещенного абсолютизма: при помощи «рационалистических или позитивных принципов…русские люди того времени начинали конструировать самые понятия об обществе и государстве»[912]. Однако заданный предшествующим столетием алгоритм рецептивной культуры не был преодолен: произведения культуры «…были в большинстве случаев… не результатами оригинального и непрерывного творчества собственно русской мысли или попытками последовательной и дальнейшей ее разработки»[913].
Не приобретя самостоятельности, заимствованная интеллектуальная культура не получила целостного и непротиворечивого выражения. В связи с этим Лаппо-Данилевский ставит вопрос о характере координирования процесса заимствования идей (прежде всего, государственно-политического содержания) между различными политическими центрами, а также властью и обществом. В XVI-XVII в. историк видит в России два центра заимствования – собственно Московское государство и Малороссию. Существование второго центра создавало основу для возникновения не совпадавших по характеру идейных течений, формировавшихся к тому же вне контроля и политико-прагматических задач правительства. Этому же содействовала разобщенность власти и общественных сил: «русское правительство и общество редко действовали вместе». В результате «лучшие представители» русского общества, «вкусившие плодов» «новой образованности», «нередко попадали в разногласие с правительством и развивали идеи, не раз вызывавшие правительственную реакцию»[914].
По мысли Лаппо-Данилевского наблюдалось и отсутствие единства «самого процесса эволюции политических идей». Их носители, не будучи оригинальными мыслителями, не создавали, говоря современным языком, единое интеллектуальное поле. Поэтому, подчеркивает Лаппо-Данилевский, их «произведения слишком мало влияли друг на друга; они большею частью не оказывались звеньями одного и того же эволюционного ряда…». Из этих наблюдений следовал вывод, сделанный на основе обращения к одному из видов интеллектуальных явлений: «…процесс старинного нашего правосознания приходится назвать скорее эпигенезом, чем развитием»[915]. Поэтому такие известные мыслители и историки как В.Н. Татищев и М.М. Щербатов определялись им как «эклектики и компиляторы», обнаруживая лишь общее направление своего заимствования[916].
В статье «Идея государства…», Лаппо-Данилевский также подчеркивал, что эволюция одного из элементов общественной мысли – идейной доктрины основ государственной жизни – была прерывистой, «а иногда даже случайной, без достаточно ясно выраженного индивидуального характера». Вместе с тем, проследив процесс заимствования европейских идей и теорий, связанных с секуляризацией представлений о предназначении государства, полномочиях власти и роли общества, он склонялся к тому, чтобы видеть в проявлениях общественной мысли и культуры развитие и прогресс[917].
Завершают анализируемое Введение формулировки размышлений-тезисов, некоторым образом раскрывающие и определяющие основные ориентиры замысла и программные задачи труда Лаппо-Данилевского, его научные принципы и методику. Попытаемся коротко их сформулировать.
1. Из всего контекста Введения вытекает, что изучение российской общественной мысли и культуры невозможно без уяснения влияния европейских идей и основного смысла теорий и учений европейских мыслителей. Российская культура мысли – рецептивная по своей природе и историко-культурному происхождению.
2. Важно, по мысли Лаппо-Данилевского, изучить реальные условия российской общественной жизни. В этой связи целесообразно соотнести общее состояние российской культуры с характером образованности, особенностями рационалистических учений, правовых теорий, воспринятых и привнесенных в общественно-политический оборот, морально-этических и политических идей, свойственных русской общественной среде.
3. Следует, считал историк, учесть не только факты проникновения идей, но и раскрыть историю их распространения посредством различных коммуникативных каналов изучаемого времени: школьного обучения, деятельности образовательно-просветительских учреждений, представляющих как традиционную культуру, например, монастырскую, так и инновационные явления – университетскую и академическую культуру, литературный процесс, включающий, в том числе, «латино-польскую образованность» и пр.
4. Необходимо изучение самого процесса заимствования с акцентами: что привлекало соотечественников в западноевропейском идейном наследии для его творческой реализации в различных областях общественно-государственной практики, а что не затронуло интересов и сознания русского современника-читателя. Почему в Россию проникли те, а не иные течения, те или иные произведения, их выражающие. Историка интересовала и ачественная сторона заимствования: «интенсивность» и «экстенсивность» заимствований, целостность и «абсолютная ценность заимствуемого», глубина его усвоения. Предполагалось изучение персонального рецептивного опыта российских мыслителей, государственных деятелей.
5. Определение значения заимствуемых идей Лаппо-Данилевский связывал не только со степенью их распространения, но и «вызываемого ими отпора» со стороны определенных сил, т.е. предполагал, по логике рассуждений, обратиться к идейно-политическим баталиям и противостояниям между оппонентами.
Завершается Введение характерным для стиля и самооценок Лаппо-Данилевского рассуждением о несовершенстве своего труда, предполагавшегося для издания: «<…>автор не льстит себя надеждой, что он достиг…безупречных выводов<…>Лишь сознание, что жизнь человека преходяща, что в отмеренное ему время он не может постигнуть истину во всей ее полноте и что беспристрастная наука исправит, конечно, его заблуждения и ошибки, а может быть и признает некоторые из его выводов заслуживающими внимания, побудило автора приступить к печатанию настоящего труда»[918].
Это резюме некоторым образом объясняет «ученую щепетильность» Лаппо-Данилевского, что было замечено еще Г.В. Вернадским (1919), и стремление к «совершенному, полному воплощению» найденной «истины»…», о чем писал И.М. Гревс (1920), и отсюда – длительность и незавершенность его работы над монографическим трудом, сомнения, которые им овладевали при решении его публиковать.
Опубликованная в 1990 г. часть текста труда историка, освещающая культурные процессы в России лишь XVII столетия, обращена к двум основным аспектам. Во-первых (отдел первый), к наблюдению за особенностями влияния западноевропейской культуры на Московскую Русь. Этот сюжет представлен исследованием системы образования и формирования схоластических традиций в России XVII века с акцентами в область становления политической и морально-этической культуры Нового времени. Во-вторых (отдел второй), внимание Лаппо-Данилевского сосредоточено на характеристике восприятия западноевропейских идей носителями русской культуры, выразительной чертой которой стала мировоззренческая оппозиция «восточников» и «западников» XVII столетия.
Методологические воззрения
Изучение творческой деятельности в науке двух виднейших лидеров петербургских историков позволяет сформировать представление о принципиально различающихся образах этих ученых, каждый из которых являлся носителем оппозиционных по отношению друг к другу методологических систем и, как следствие – различных схоларных традиций.
Научные взгляды и методология С.Ф. Платонова базировались на позитивистской доктрине, что подтверждается не только характером его методологических представлений, выраженных в исторических трудах и методологических пассажах в них, но и прямой рефлексией историка. Характеризуя свое «миросозерцание» в ходе «академического дела» (1930), он в качестве его базовых основ назвал «христианскую мораль, позитивную философию и научную эволюционную теорию». Вполне выражает позицию историка, как представителя петербургской школы, его известное признание: «Позитивизм, мною рано усвоенный, освободил меня от тех условностей метафизики, которые еще владели умами историков – моих учителей (Соловьев, Чичерин, Кавелин и др.), и привил мне методы исследовательской ученой работы, далекие от априорных умозрений. Наконец, эволюционная теория легла в основу моих представлений о сущности исторического процесса и обусловила весь строй моих университетских курсов»[919]. С.Ф. Платонов был силен в своем историко-научном эмпиризме и широкой эрудиции, в способности не только собрать и обработать фундаментальную фактографическую основу, но и быть незаурядным историком-рассказчиком, талантливым историком-преподавателем. Его отличало умение увлечь читателя и слушателя логикой, исторической точностью преподносимого факта, а также красотой стиля и построения своих научных и учебных произведений. Но Платонов не проявлял интереса к специальным «метафизическим» построениям и теориям, оставаясь верным прагматическим установкам позитивистского толка.
Система методологических представлений Платонова получила наиболее целостное выражение во Введении к «Лекциям по русской истории» (10-е изд., 1917)[920]. Здесь историк дает свое понимание истории как самостоятельной науки, изучающей «конкретные факты в условиях именно времени и места, и главной целью ее признается систематическое изображение развития и изменений жизни отдельных исторических обществ и всего человечества». Для достижения «научно-точной» и, одновременно, «художественно-цельной картины» прошлого историк сформулировал комплекс исследовательских задач/принципов, которые в сочетании с его пониманием смысла истории-науки наиболее выразительно демонстрируют его позитивистский подход. Он считал необходимым: «1) собрать исторические материалы, 2) исследовать их достоверность, 3) восстановить точно отдельные исторические факты, 4) указать между ними прагматические связи и 5) свести их в общий научный обзор или художественную картину. Те способы, которыми историки достигают указанных частных целей, называются научными критическими приемами».
Свое методологическое кредо Платонов сформулировал с рационально-прагматической позиции, подчеркивавшей профессиональную обязанность историка воплощать методологические принципы в исследовательской практике. В историографической части своего Введения, критикуя методы М.П. Погодина и М.Т. Каченовского, он отмечал, что, «ни тот ни другой не возвышались еще до дельного исторического мировоззрения: давая метод, они не давали результатов, к которым можно было прийти с помощью этого метода» (курсив мой – Н. А.).
Выражая мнение, что «история есть наука с широким будущим», Платонов полагал при этом, что перед историками стоят еще не выполненные учеными задачи сбора и изучения всего исторического материала, необходимого для создания картины прошлого, совершенствования приемов исследования с тем, чтобы достичь результатов, подобных «точным наукам». По мысли историка для русской исторической науки актуальным оставался курс на выполнение историко-национального научного проекта в целях понимания настоящего и перспектив будущего через объяснение прошлого. В этой связи «долг национальной историографии» виделся ему в том, «чтобы показать обществу его прошлое в истинном свете».[921].
Таким образом, для С.Ф. Платонова характерна позиция историка-позитивиста, ориентированного на приоритет исторического факта, добытого из источника, истинность которого достигается посредством критических приемов установления достоверности источника. Историческое построение, по его убеждению, опирается на выявление прагматической взаимосвязи фактов, из чего складывается картина жизни того или иного исторического сообщества.
Теоретико-методологические взгляды А.С. Лаппо-Данилевского позволяют видеть в нем ученого иных творческих приоритетов и способностей, а именно: историка-теоретика, глубокого мыслителя с выраженным интересом к разработке исторической эпистемологии. Главный труд историка – «Методология истории» – является важнейшим историографическим источником для изучения этих аспектов его творчества. Неоднократные попытки осмыслить научные идеи историка-теоретика породили отдельную историографическую традицию[922]. Драматическая судьба идейно-теоретического и, в целом, научного наследия историка определила сложную траекторию его возвращения в национальную историографию и осмысления его творчества в современной науке.
«Методология истории» не раз являлась объектом специального анализа, как в общенаучных, так и в учебно-образовательных целях. Не повторяя уже имеющиеся характеристики этого труда, предназначенные или используемые для/в студенческой аудитории[923], заострим внимание лишь на отдельных аспектах.
Рассмотрим инновационный характер его идей для современной ему науки, что придавало их автору имидж ученого-новатора и закладывало фундамент для формирования особой схоларной традиции. Заметим также, что освоение современной историографией наследия Лаппо-Данилевского – процесс, активно продолжающийся, а потому целесообразно опираться на опыт интерпретаций его теоретических идей.
Для уяснения характера восприятия им теоретико-методологических идей европейских ученых и смысла его собственного методологического проекта, необходимо обратиться к вопросу о философско-теоретических приоритетах автора «Методологии»[924].
Несомненна связь философских и методологических представлений историка с неокантианской программой в версии Баденской школы, что отмечается, практически, всеми исследователями его творчества. В то же время примерно с 1990-х гг. в трудах отечественных историографов начинает утверждаться мысль о творческом им использовании идей немецких теоретиков и формировании оригинальной теоретико-методологической концепции, ставшей основой эволюции неокантианского течения, сложившегося в дореволюционной России в философской и научной мысли[925].
В творческом осмыслении А.С. Лаппо-Данилевским неокантианских идей важно подчеркнуть, во-первых, его явное сомнение в выдвигаемой как представителями Баденской школы, так и их предшественниками, мысли о принципиальном различии метода и задач исторической науки и наук естественного цикла. Полагая, что процессу познания мира человека (культуры) и мира природы (натуры) свойственны общие принципы, он искал единую основу познания прошлого в соединении номотетического и идеографического подходов, которые, по версии немецких теоретиков, разделяли методологии этих двух сфер познания. Он считал, что в общем историческом процессе воплощаются различные интенции истории жизни человечества: он включает как типичные, повторяющиеся, основанные на причинно-следственных связях явления, требующих обобщений и установления законосообразности в истории, так и единичные, индивидуальные, уникальные факты, становящиеся для историка непосредственными объектами познания. Но «один и тот же объект можно рассматривать не только с номотетической точки зрения, но и с идеографической»[926]. Отсюда понятен настойчивый и скрупулезный поиск Лаппо-Данилевским особенностей и перспектив применения как номотетического, так и идеографического построения исторического знания, что им показано на основе глубокого теоретического анализа идей различных европейских мыслителей в первой части его труда («Теория исторического знания»).
Подводя некоторые итоги своему рассмотрению номотетического и идеографического построения исторического знания, Лаппо-Данилевский подчеркивал, что историк, вырабатывая свою систему изучения тех или иных явлений, может «соединять» номотетический и идеографический подходы. Но, осуществляя эту методическую комбинацию, он должен в то же время «сознательно» различать и не смешивать между собой на методологическом уровне две точки зрения – номотетическую и идеографическую[927].
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 236 | Нарушение авторских прав