Зал предсказаний. 7 страница

Если это так трудно, то как Гальбаторикс с этим справляется?

Он использует эльдунари.

Все?

Муртаг кивнул: "Они дают энергию и предоставляют необходимые детали, и он управляет ими по своему желанию".

"Так значит вещи, которые я видела основаны на памяти драконов?" - спросила она, чувствуя некоторое благоговение.

Он кивнул опять: "На памяти драконов и их Всадников, если они были у драконов".

На следующее утро, Муртаг разбудил ее быстрым вмешательством мысли, чтобы сказать ей, что Гальбаторикс вот-вот начнет снова. После этого фантомы и иллюзии всякого рода окружали ее, но, когда день клонился к вечеру, она заметила, что видения, с несколькими исключениями, такими, как у нее, и у Муртага словно становились более нечеткими и простыми, как будто у Гальбаторикса или Элдунари росла усталость…

И теперь она сидела на бесплодной равнине, напевая мотив дварфов когда Куллы, Ургалы и Разаки бежали к ней. Они поймали ее, и она чувствовала, как будто они били и резали ее, а порой она кричала и желала чтобы боль кончилась, но ни разу она не смирилась в соответствии с желаниями Гальбаторикса.

Затем равнины исчезли, как и большинство ее страданий, и она напомнила себе: «Это только в моем сознании. Я не должна сдаваться, я не животное, я сильнее, чем слабость моей плоти.»

Темная пещера, освещенная светящимися зелеными грибами появилась вокруг нее. Через несколько минут, она услышала гнусавый голос большого существа, а затем она почувствовала теплое дыхание существа на своей спине и шее, пахло падалью.

Она начала смеяться снова, и она продолжала смеяться даже когда Гальбаторикс заставил ее противостоять ужасу. После ужасов он продолжил попытки найти определенную комбинацию боли и страха, чтобы нарушить ее волю. Она смеялась, потому что она знала, что ее воля сильнее, чем его воображение, и она смеялась, потому что она знала, она может рассчитывать на помощь Муртага, и с ним, как со своим союзником, она не боялась спектральных кошмаров Гальбаторикса, насылаемых на нее, независимо от того, как ужасны они были.

САМОПОЗНАНИЕ

Нога Эрагона поскользнулась, когда он ступил на скользкий участок грязи, и он упал на бок в мокрой траве, что было жестокой внезапностью. Он издал хрюкающий звук и вздрогнул, как и его меланхолия забилась. Удар наверняка оставит синяк.

-Барзул,- сказал он повернул свои ноги и осторожно встал. По крайней мере я приземлился не на Брисингр, подумал он отчищал холодную грязь со своих штанов.

Угрюмый, он продолжил брести в сторону разрушенного здания где они решили разбить лагерь, в надежде на то, что там будет безопаснее чем в лесу.

Когда он шел через траву, он вздрогнул от количества лягушек-быков, которые прыгали из ниоткуда и бежали в любую сторону. Лягушки-быки были единственным другим странным существом с которым они столкнулись на острове; у каждого была роговидное проектимрование выше его красноватых глаз, и из центра его лба проростал изгибающийся стебель - как прут рыбака - на конец, которого повесил маленький, мясистый орган, который ночью пылал или белым или желтым. Свет позволил лягушкам-быкам соблазнять сотни летающих насекомых в пределах досягаемости их языков, и в результпте их легкого доступа к еде, лягушки становились чрезвычайно большими. Он видел что-то с голову медведя, больших мясистых глыб пристальными глазами и ртами столь же широкими как обе его протянутых соединенные руки.

Лягушки напомнили ему о травнице Анжеле, и он неожиданно захотел, чтобы она была здесь, в Вренгарде с ними. Если ктонибудь мог сказать нам наши имена, я уверен, что она смогла бы. По какой то причине, он всегда чувствовал, что травница видит его насквозь, так как будто она знала все о нем. Это было сбивающим с толка ощущением, но на данный момент, он это приветствовал.

Он и Сапфира решили довериться Солембуму и остаться на Врёнгарде в течение еще трех дней, не более, в то время как они пытались обнаружить их истинные имена. Глаэдр оставил решение для них, он сказал: Вы знаете, Солебмума лучше, чем я. Оставаться или нет. В любом случае, риск велик. Существуют не более безопасные пути.

В конечном итоге Сапфира сделала свой выбор. Кот-оборотень никогда не будет служить Гальбаториксу, сказала она. Они ценят свою свободу слишком высоко. Я бы доверилась его словам больше, чем любому другому существу, даже эльфу.

Таким образом, они остались.

Они провели остаток дня и большую часть следующего, сидя, думая, говоря, разделяя воспоминаниями, исследуя мысли друг друга, и пробуя различные комбинации слов в древнем языке, все в надежде, что они смогут сознательно выработать свои истинные имена или если им повезет натокнутся на них случайно.

Глаэдр предложил свою помощь только тогда, когда его спросили, но в основном он замыкался в себе и давал Эрагону и Сапфире конфиденциальность для их разговоров, многие из которых Эрагону было бы стыдно если кто-либо еще услышал би их.Поиск своего истинного имени должен быть чем-нибудь, тем что делает нас самими собой, сказал Глаэдр.Если я думаю о том же о чем и ты, я скажу тебе - мы не можем тратить время в пустую - но было бы лутше, если ты бы сам нашел их

Пока что, никто из них не приуспел.

С тех пор как Бром разказал ему об истинных именах, Эрагону хотелось узнать свое собственное. Знания, особенно самопознания, были очень полезным делом, и он надеялся, что его настоящее имя позволит ему лучше контролировать свои мысли и чувства.Тем не менее, он не мог не чувствовать определенной тревоги, по поводу того, что он мог обнаружить

Если предположить, что он сможет обнаружить свое истенное имя за несколько следующих дней, в которых он небыл полностью уверен. Он надеялся, что сможет сделать это для успеха их миссии и потому, что он не хотел, чтобы Глаэдр или Сапфира поняли это за него. Если бы он услышал все свое существо, описанное словом или фразой, то он хотел бы прийти к этому знанию по своему усмотрению, вместо навязывания ему этого знания.

Эраго вздохнул, когда он поднялся на пять шагов, приведших его к зданию. По своей структуре оно было как гнездо, и как сказал Глаэдр, и по стандартам Вренгарда, оно было настолько маленьким, что не заслуживало внимания. Тем не менее, стены были были более трех этажей, и интерьер был достаточно большим для того, чтобы Сапфира могла с легкостью в нем двигаться. Юго-восточный угол обрушился, затронув часть потолка, но в целом здание было впорядке.

Шаги Эрагона отозвались эхом когда он прошел сводчатый вход и направился через стеклянный пол к главной комнате. Вкрученные в прозрачный материал закрученные лезвия цвета, котрые формировали абстракный дизайн головокружительной сложности. Каждый раз когда он смотрел на это, он чувствовал будто линии начинают складываться в узнаваемую форму, но никогда не делали этого.

Поверхность пола была покрыта обширной сетью трещин, которые видны из под завалов под зияющей дырой, где рухнули стены. Длинные стебли плюща свисали с краев разрушенного потолка, словно спутанная веревка. С концов лоз капала вода, которая падала точно в кольцевидные лужицы, и звук от капель проходил буквально через все помещение, действуя на нервы Эрагону, казалось этому не будет конца.

Напротив северной к ним стене располагался полукруг из камней, созданный Сапфирой, чтобы защитить их палатку. Когда он преодолел барьер, Эрагон прыгнул на ближайший камень, который был выше шести футов, затем перепрыгнул на другую сторону, тяжело приземлившись.

Сапфира прекратила вылизывать свою переднюю лапу, и он почувствовал ее вопрошающую мысль. Он покачал головой, и она вновь принялась за свой туалет.

Сняв свой плащ, Эрагон прошел к разведенному им у стены костру. Он разложил промокшую одежду на полу, затем стащил сапоги, на которых налипли пласты грязи, и также поставил их сушиться.

"Не похоже ли на то, что дождь начинается опять?" - спросила Сапфира.

Вероятно.

Он на некоторое время присел у огня, потом пересел на свой спальный мешок и прислонился к стене. Он наблюдал за тем, как Сапфира обрабатывала темно-красным языком гибкую кутикулу у основы каждого своего ногтя. К нему пришла идея, и он пробормотал фразу на древнем языке, но, к его разочарованию, в словах не ощущалось разряду энергии, а Сапфира не отреагировала на их звучание, как Слоан, когда Эрагон произнес его истинное имя.

Эрагон закрыл глаза и склонил голову назад.

Его расстроила неспособность разгадать истинное имя Сапфиры. Он мог принять то, что не полностью понимает себя, но он знал Сапфиру с тех пор как она вылупилась, делил с ней практически все воспоминания. Как могли некоторые ее части все еще остаться загадкой для него? Как ему удалось лучше понять убийцу вроде Слоана, чем собственного связанного с ним партнера? Может потому что она дракон а он человек? Может потому что личность Слоана проще личности Сапфиры?

Эрагон не знал.

Одно из упражнений которые он и Сапфира сделали, по рекомендации Глаэдера, было сказать друг другу все недостатки которые они заметили: он в ней, и она в нем. Это было унизительное упражнение. Глаэдер также поделился своими наблюдениями, и, хотя дракон был добр, Эрагон чувствовал себя уязвленным, услышав от Глаэдера список его различных недостатков. Но Эрагон знал, что это тоже необходимо учитывать при попытке открыть его настоящее имя.

Для Сапфиры труднее всего было примириться с тщеславием, которое она отказывалась признавать на протяжении долгого времени. Для Эрагона это было высокомерием, как утверждал Глаэдр, которое проявлялась в отношении к людям, которых он убил, а также гнев, раздражительность, эгоизм и другие недостатки, на которых его можно было поймать.

И все же, хотя они исследовали себя так честно, как только они могли, их самоанализ не давал никаких результатов.

Сегодня и завтра, ето все что у нас есть.Мысль о возвращении к Варденам с пустыми руками, угнетала его. Как мы должны победить Гальбаторикса? Он задавался этим вопросом, так как он имел много свободного времени. Еще несколько дней и наша жизнь может больше не принадлежать нам. Мы будем рабами, как Муртаг и Торн.

Он тихо выругался и тайком ударил кулаком об пол.

Будь спокойнее, Эрагон, сказал Глаэдр, и Эрагон заметил, что дракон защищает его мысли таким образом, что Сапфира не слышет его.

Как я могу? прорычал он.

- Просто быть спокойным, когда не о чем беспокоиться, Эрагон. Однако настоящее испытание твоего контроля над самим собой, состоит в том, сможешь ли ты остаться спокойным в тяжелой ситуации. Ты не можешь позволить гневу или отчаянию омрачить твои мысли. Только не сейчас! В данный момент тебе нужен чистый разум.

Вы всегда были в состоянии сохранять спокойствие в такие моменты?

Старый дракон, казалось, захихикал.
Нет. Я ворчал, кусал, сбивал деревья и разрывал землю. Однажды, я отломил вершину горы в Спайне; другие драконы были довольно расстроены моим поведением. Но у меня было много лет, чтобы понять - выходить из себя редко помогает. У тебя нет столько, я знаю, но позволь моему опыту убедить тебя в этом. Отпусти свои заботы и сосредоточься на поставленной задаче. Будущее не изменится, а волнение о нем только повысит вероятность осуществления твоих страхов.

Я знаю, Эрагон вздохнул, но это не легко.

"Конечно нет. Немногие ценные вещи даются легко". Затем Глаэдр отступил и оставил его в тишине его собственного сознания.

Эрагон достал свою чашу из сумки, перепрыгнул полукруг камней и подошел к одной из лужиц под дырой в потолке. Начал моросить мелкий дождь, покрывая пол тонким слоем воды. Он присел у края лужи и начал черпать воду руками в чашу.

Как только чаша была полна, Эрагон отступил на несколько футов и установил ее на кусок камня, который был в качестве стола. Затем он воспроизвел образ Рорана у себя в голове и пробормотал:" Драумр Копа."

Вода в чаше начала мерцать, и образ Рорана появился на белом фоне. Он разговаривал с Хорстом и Албриехом, сидя на Сноуфайре. Все трое выглядели уставшими, но оружие было при них. Это успокоило Эрагона, так как он знал что они еще не попали в плен Империи.

Затем он поглядел на Джомундра, потом на Солембума - который свежевал только что убитого кролика - и затем хотел посмотреть на Арью, но ее заклинания уберегали ее от чужого взора, и он увидел только темный фон в воде.

Наконец Эрагон отпустил заклинание и вылил воду обратно в лужу. Как только он перелез через барьер, окружающий их лагерь, Сапфира потянулася и зевнула, выгнув спину, как кошка, и спросила: как же они?

В безопасности, насколько я могу сказать.

Он бросил чашу на сумки, затем лег на его одеяло, закрыл глаза, и погрузился в размышления о том, каким бы могло быть его истинное имя. Каждые несколько минут ему приходил в голову новый вариант, но потом он от него отказывался и начинал сначала. Все имена содержат несколько составляющих: то, что он был Всадником; привязанность к Сапфире и Арье; желание победить Гальбаторикса; его родственные отношения с Рораном, Гэрроу и Бромом; и кровное родство с Муртагом. Но независимо от того, в каком положении он расставлял эти элементы, истинное имя так и не приходило ему на ум. Было очевидно что он потерял некоторые части о самом себе, по этому имена получались все длинее и длинее, в надежде на то, что Эрагон все таки наткнется на эти недостающие части.

Когда имена стали получатся слишком длинными, он понял что в пустую тратит время. Ему было необходимо пересмотреть свои основные предположения еще раз. Он понимал что его ошибка в том, что он не мог найти место, где он не прав, или же он знал эти места но не уделял им должного внимания. Он знал, что люди редко признают свои недостатки, и понимал, что это относится и к нему самому. Он пытался как то отучить себя от этого заблуждения, пока было хоть какое то время. Это заблуждение родилось вмести с ним в целях самосохранения, что бы он мог замечать в себе только самое хорошее. Тем не менее, на этот самообман уже не было времени.

Он думал и продолжал думать, так как день клонился к закату, но его усилия увенчались только неудачей.

Дождь становился сильнее. Эрагон любил этот звук, хотя он и мешал услышать, если бы кто то решил подкрасться к нему. С момента их первой ночи на Вроенгарде, он не видел никаких признаков появления странных, одетых в капюшоны фигур, которых он видел в городе, и он не чувствовал присутствие их сознания. И тем не менее, Эрагон был на стороже, и он не мог побороть в себе чувство, будто он и Сапфира могут быть атакованы в любой момент.

Серый свет дня медленно исчезал в глубокой беззвездной ночи, наставшей в долине. Эрагон подкинул больше дров в огонь; Костер был единственным источником света в пределах их лагеря, и пучок желтых языков пламени казался большими свечами на огромном пространстве. Каменный пол отражал свет костра. Поверхность пола была похожа на лист из полированного льда и отраженные языки пламени переливались разными цветами, что отвлекало Эрагона от его размышлений.

Эрагон не пообедал. Он был голоден, но слишком напряжен для того, чтобы его желудок был готов принять еду. Да и в любом случае он чувствовал, что пища может замедлить его мысли. Никогда его разум не был таким острым, как тогда, когда его живот был пустым.

Он решил что не будет есть, пока не узнает, его настоящее имя, или пока они не будут вынуждены покинуть остров, не зависимо от того что наступит раньше.

Прошло несколько часов. Они мало говорили между собой, хотя Эрагон понимал направление общего дрейфа настроений и мыслей Сапфиры,а она понимала его.

Позже, когда Эрагон собрался погрузиться в свои сны наяву - одновременно и из-за усталости, и из-за надежды, что сны помогут ему проникнуть внутрь себя - Сапфира взревела, вытянула вперед свою правую лапу и ударила ей по полу. Несколько язычков пламени вырвались наружу, посылая искры к черному потолку.

Встревоженный, Эрагон вскочил на ноги и потянулся за Брисингром, в то же время пытаясь обнаружить врагов в темноте за пределами полукруга из камней. Мгновение спустя он понял, что рык Сапфиры выражал не ярость, а триумф.

Я сделала это! воскликнула Сапфира.Она выгнула шею и выпустила облако сине-желтого пламени в верхние пределы здания. Я знаю свое истинное имя! Она сказала единственнуюй строку на древнем языке, и внутренняя часть ума Эрагона, казалось, огласилась звуком как звонок, и на мгновение,тело Сапфиры замерцало внутренним светом,она выглядела так,как будто она была сделана из звезд.

Ее имя было грандиозным и величественным, но также и и с оттенком грусти, поскольку это название охарактеризовывало ее как последнюю женщину ее вида. В словах Эрагон мог услышать любовь и преданность,которую она испытывала к нему, так же как все другие черты, которые составляли ее индивидуальность.Но большинство ее качеств он признавал,что они не имели к нему никакого отношения. Ее недостатки были столь же видными как и ее достоинства, но в целом, впечатление было одним,она была из огня,красоты и великолепия.

Сапфира вздрогнула от кончика носа до кончика хвоста, и переместила свои крылья.

Я знаю, кто я, сказала она.

Молодец, Бяртскулар, сказал Глаэдр, и Эрагон чувствовал, в каком большом впечатлением он был. У тебя есть имя, которым можно гордиться. Я не сказал бы ето еще раз, однако, даже и не к себе, пока мы находимся на... на шпиле мы приехали, чтобы посмотреть. Вы должны проявлять большую осторожность, чтобы сохранить твое имя скрытым теперь, когда ты его знаешь.

Сапфиры моргнула и переместила свои крылья снова. Да, Учитель. Возбуждение, пробегающее через нее, было ощутимым.

Эрагон вложил Брисингр в ножны и подошел к ней. Она опустила свою голову так, чтобы та находилась на одном уровне с его. Он погладил ее пасть, а затем прижался лбом к твердой морде так крепко, как только мог, ощущая острые чешуйки под пальцами. Горячие слезы стекали по его щекам.

Почему ты плачешь? спросила она.

Потому что... мне посчастливилось быть связанным с тобой.

Малыш.

Они поговорили еще немного, потому что Сапфира хотела обсудить то, что она узнала о себе. Эрагон был рад послушать, но не мог избавится от немного горького чувства, оттого что он был еще не в состоянии найти свое истинное имя.

Тогда Сапфира свернулась на своей стороне половины круга и заснула, оставляя Эрагона размышлять рядом со светом умирающего походного костра. Глаэдр не спал и следил за его успехами, и иногда Эрагон консультировался с ним, но по большей части, он придерживался себя.

Часы проходили мимо, и Эрагон чувствовал себя/становился все более и более разбитым. Его время заканчивалось — в идеале, он и Сапфира должны были уехать к Варденам в предыдущий день — и все же независимо от того, что он пробовал, он казался неспособным описать себя, каким он был.

Было около полуночи, по его расчетам, когда дождь прекратился.

Эрагон волновался, пытаясь составить мнение о себе;потом вынужденный размять свои ноги, так как слишком долго был вывнужден сидеть. Я собираюсь на прогулку, сказал он Глаэдру.

Он ожидал, что дракон будет возражать, но вместо этого Глаэдр сказал: Оставь свое оружие и доспехи здесь.

Почему?

- Что бы ты ни нашел, ты должен встретить это сам. Ты не сможешь понять себя, если ты надеешься, что кто-то или что-то еще поможет тебе.

Слова Глаэдра имели смысл для Эрагона, но тем не менее он колебался прежде, чем он отстегнул свой меч и кинжал и снял свою кольчугу. Он надел свои ботинки и свой влажный плащ, и затем он подтянул седельные сумки, в которых хранилось сердце сердец с душой Глаедра ближе к Сапфире.

Как только Эрагон начал уходить от полукруга камней, Глаэдр сказал: делай,то что должен, но будь осторожен.

* * *

Выйдя из дома Эрагон был рад видеть пятна звезд в разрывах облаков, а лунного света было для него достаточно чтобы оглядеть окрестности.

Он подпрыгнул на носках ног несколько раз, задаваясь вопросом, куда идти?Но вскоре он отправился легкой пробежкой по направлению к сердцу разрушенного города. Через несколько секунд, его разочарование взяло верх над ним,и он увеличил свой темп,чтобы поискать удачу в дальнейшем.

Слушая звуки своего дыхания и своих шагов, стучащих по каменным плитам, он спросил себя: "Что я есть?". Но не было ему ответа.

Он бежал пока его легкие не стали сдавать, но все же, он пробежал еще немного, и когда его ноги и легкие совсем утомились, он остановился возле фонтана заполненного сорняками что бы отдышатся, и оперся в на оружие стоящие напротив него.

Вокруг него маячили формы нескольких огромных зданий: их темные тела,были похожи на образы древних,рушающихся гор. Фонтан стоял в центре огромного квадратного двора, большая часть которого была усеяна кусками щебня.

Он оттолкнулся от фонтана и медленно повернулся к центру двора.Где-то далеко,он слышал глубокое, резонансное кваканье рогатых лягушек,нечеткий гул, который становился особенно громким,когда каждая из лягушек начинала принимать участие в этом хоре.

Трещины на каменной плите в несколько метров в длину,попались ему на глаза. Он подошел, схватил ее за края, и,с рывком, поднял ее с земли. Мышцы его рук напряглись,он встал на краю двора,и бросил плиту на траву за его пределами.

Она приземлилась с мягким,но соответствующим ее весу гулом.

Он шагнул обратно к фонтану,снял драпированный плащ, и бросил его на край скульптуры. Затем он подошел к следующей части щебне-зубчатого клина,который лежал около большого блока, странным образом,расстояние между ними подходило для пальцев,поэтому он поднял блок на плечо.

На протяжении более часа, он трудился, чтобы очистить двор. Некоторые детали,из обрушенной кирпичной кладки были настолько большими,что ему приходилось использовать магию, чтобы переместить их, но по большей части,он все же был в состоянии использовать свои руки. Он был рассчетлив в это время,он работал взад и вперед по двору,и каждый кусок из обломков,с которым он столкивался, независимо от того, насколько большой или маленький,он останавливался,чтобы удалить его.

Вскоре Эагон вспотел,да и усталость дала о себе знать.Он бы снял китель,но края камней,были слишком острые,и могли запросто поранить свое тело.Ему их и так хватало,т.к. он уже успел накопить множество синяков на груди и плечах,во время работы,но самое неприятное было-это мозоли на руках.

Нагрузка помогла успокоить ум,а так как,для решения задачи по поводу поиска своего истинного имени требовалась все обдумать,он позволил голове отдохнуть, чтобы обдумать все то:кем он был,и кем он может быть.

В середине процесса,над решением его проблемы,когда он решил передохнуть после того,как перетащил особенно тяжелую балку от карниза здания,он услышал угрожающее шипение.Эрагон поднял глаза и увидел гигантскую улитку,она была,вместе со своим корпусом не менее шести футов ростом,и скользила из темноты с поразительной скоростью. Без костей,шея существа была полностью вытянута,ее безгубый рот, как зов тьмы,щелкал ее мягкую плоть,ее луковичные глаза прямо смотрели на него. При свете луны,движущееся тело улитки блестело,как серебро,так же блестел и тот след слизи,который она оставляла позади себя.

-Летта-, сказал Эрагон и выпрямился в вертикальном положении, стряхнув капли крови с пораненных рук. - Оно ач неаят трейджа эом верунсмел эдха, о сналги.-

Пока он произносил своё предупреждение, улитка замедлилась и уставилась своими большими глазами. Она остановилась на расстоянии в несколько ярдов, снова зашипела, и продолжила кружить слева от него.

- Ну нет, ничего у тебя не выйдет - пробормотал он, уворачиваясь от нее. Он обернулся через плечо, чтобы убедиться, что сзади нет других снагли.

Гигантская улитка, казалось, поняла, что она не могла поймать его врасплох, поэтому она остановилась и застыла, шипя и двигая своими глазными яблоками ему навстречу.

"Ты говоришь подобно заварному чайнику оставленому кипеть", сказал он ей.

Глазницы снагли бегали всё быстрее, и тогда она бросилась на него, краями своего плоского колеблющегося брюха.

Эрагона дождался этого момента, затем отскочил в сторону, и позволил снагли проскользить мимо. Он рассмеялся и хлопнул по задней части её раковины. “Не слишком быстрый, не так ли?” Танцуя на расстоянии от неё, он начал насмехаться над существом на древнем языке, называя его множеством оскорбительных но совершенно точных имен.

Улитка, казалось, надула от гнева — её утолщенная шея выпирала, и она открыло свой рот еще шире и начала бормотать так же, как и шипеть

Снова и снова она бросалась на Эрагона, и каждый раз он отпрыгивал в сторону. Наконец снагли устала от этой игры. Наконец она отползла на пол-дюжины ярдов и уставилась на него своими глазами размером с кулак.

-Как вы когда-нибудь что-нибудь поймаете, когда вы такие медлительные?-, насмешливо спросил Эрагон и показал улитке язык.

Сналги зашипела еще раз, а затем развернулась и скользнула в темноту.

Перед тем как он возвратился к очистке щебня, Эрагон подождал несколько минут, чтобы быть уверенным что она ушла.
-Может я так же должен называть себя Победитель Улиток,- пробормотал он, перекатывая часть колонны через внутренний двор.- Эрагон Губитель Шейдов, Победитель Улиток... Я бы вселял ужас в сердца людей, куда бы я ни пошёл.

была самая глубокая часть ночи, когда он наконец опустил последний камень на траву, которая обрамляла внутренний двор. Там он стоял, задыхаясь. Он замёрз, был голоден и устал, его руки были поцарапаны, а запястья болели.

Он закончил северо-восточным углом внутреннего двора. На севере был огромный зал, который был главным образом разрушен во время сражения; всё, что оставалось стоять, была часть задних стенок и единственного, покрытого плющом столба, где когда-то была лестничная площадка.

Он долгое время смотрел на столб. Ваше него, в небе, он увидел скопление звёзд всех цветов: красного, синего, белого. Они светились и блестели, как алмазы. Он ощущал странное притяжение к ним, и если их облик означал что либо, то он должен был знать об этом

Не утруждая себя обдумыванием своих действий, он подошел к основанию колонны-карабкаясь по груде обломков-затем достал так высоко как мог и схватил самую толстую часть плюща: стебель был таким же большим как его предплечье и был покрытым тысячами крошечных волосков.

Он потянул лозу. Она не оторвалась, поэтому он вскочил с земли и начал подниматься. Проворно, он взбирался на памятник, который, должно быть, был триста футов в высоту, но казался все выше и выше чем дальше он подымался.

Он знал, что поступал безрассудно, но к тому-же, он и чувствовал себя таким-же, опрометчивым.

На полпути, маленькие усики виноградной лозы начали шелушиться об камень, когда он опирался на них всем своим весом. После этого он стал более осторожным, и стал держался только за главный стебель и за некоторые толстые боковые ответвления.

Он хватался из последних сил к тому моменту как достигнул верхушки. Венец колонны был до сих пор нетронутым; он образовывал квадрат, плоская поверхность была достаточно большой, чтобы сидеть там, вытянув ноги.

Чувствуя некоторые колебания от усилий, Эрагон скрестил свои ноги и свободно положил руки ладонями вверх на колени, и позволил воздуху обдувать его ободранную кожу.

Под ним лежал в руинах город: лабиринт разбитой вдребезги скорлупы, что многократно отдавался эхом со странным, несчастным воплем. В некоторых местах, где была вода, он мог видеть слабый отсвет завлекающих огней лягушек-быков, как фонарики смотрелись с такой большой дистаниции.

"Лягушки-рыболовы" - подумал он внезапно на древнем языке. "Это их имя: лягушки-рыболовы". И он знал, что был прав, так как слова подходили к ним как ключ к замку.

Тогда он переместил свой пристальный взгляд на на группу звезд, что вдохновляли его. Он замедлил свое дыхание и сконцентрировался на поддержании устойчивости, на бесконечном процессе вдыхания и выдыхания воздуха. Холод, голод и дрожь от изнеможения дали ему особое чувство восприятия; ему казалось, что он плывет в стороне от своего тела, как будто связь между его сознанием и телом истончилась, и так происходило повышение его осведомленности о городе и острове вокруг него. Он тонко чувствовал любой порыв ветра, любой звук и любой запах, который шел мимо верхушки колонны.

Так он и сидел там, он думал о многих именах, и хотя ни одно из них не подходило ему в полной степени, его неудачи не расстраивали его, для ясности он погрузился очень глубоко, чтобы никакой регресс не нарушал его спокойствия.

"Как я могу включить всего себя в несколько слов?" - думал он, и продолжал обдумывать этот вопрос с разных сторон.

Три нечеткие тени пролетели через город, как маленькие, движущиеся трещины реальности, и приземлились на крышу здания слева. Темные силуэты в форме сов расправили свои колючие перья и уставились на него своими светящимися злыми глазами. Тени мягко шептались друг с другом, и две из них скребли их полые крылья с не очень глубокими когтями. Третья держала останки лягушки-быка между когтями.

Он наблюдал за опасными птицами несколько минут, и они наблюдали за ним в ответ, и тогда они полетели призраками на запад, производя не больше шума, чем падающее перо.

Незадолго до рассвета, когда Эрагон увидел утреннюю звезду между двумя вершинами на востоке, он спросил себя: Чего я хочу?

До этого времени он не потрудился рассматреть этот вопрос. Он хотел свергнуть Гальбаторикса: это, конечно. Но когда они победят, что тогда? До этого времени он имел в запасе Долину Паланкар, он думал, что он и Сапфира однажды возвратятся туда, чтобы жить около гор, которые он столь любил. Однако, когда он обдумывал эту перспективу, он медленно понимал, что она больше не подходила ему.

Дата добавления: 2015-07-10