|
Читайте также: |
"я сожалею"-прошептала она,увидев лицо отца перед собой.
А затем она взяла себя в руки и прогнала отчаяние. Единственным способом в ее распоряжении для контроля ситуации было самообладание, и она не собиралась оставлять его ради сомнительного удовольствия потакать своим сомнениям, страхам и сожалениям. Пока она сохраняла контроль над своим разумом и чувствами, она не была беспомощна. Это была наименьшая из возможных свобод, свобода разума, но она была благодарна и за это, и понимание того, что ее вскоре могут лишить и этого, придало ей решимости это осуществить.
В любом случае у неё был еще один долг который она должна выполнить,сопротивляться при допросе.Она должна хорошо владеть собой,иначе она быстро сдастся.
Она замедлила свое дыхание и сконцентрировалась на потоке воздуха, ритмично проходящем через ее горло и ноздри, позволяя этому ощущению вытеснить все остальные. Когда она почувствовала относительное спокойствие, то решила сосредоточиться на том, о чем безопасно было думать. Многое было опасно, опасно для нее, опасно для Варденов, опасно для их союзников или опасно для Эрагона и Сапфиры. Она не рассматривала вещи, которых должна была избежать и которые могли бы дать ее тюремщикам необходимую информацию здесь и сейчас. Вместо этого она выбрала горстку мыслей и воспоминаний, казавшихся безопасными и постаралась проигнорировать остальные, постаралась убедить себя, что все, чем она когда-либо была, и все, что у нее было состояло лишь из этих нескольких элементов.
В сущности, она старалась создать себе новую, более простую личность, чтобы когда ей будут задавать вопросы, она абсолютно искренне могла сослаться на незнание. Это было опасно; чтобы это сработало она должна была поверить в свой собственный обман, и если бы она когда-нибудь освободилась, то ей вполне возможно было бы трудно вернуть свою истинную сущность.
но у нее не было надежды на спасение или освобождение. Все,на что она могла надеяться, это сорвать замыслы её похитителей.
Гокукара, дай мне силу вынести предстоящие испытания. Присмотри за своей маленькой совой, и если мне суждено умереть, благополучно унеси меня от этого места...унеси к моему отцу.
Ее взгляд изучал покрытую плиткой комнату более подробно. Она предположила, что находилась в Урубаене. Было бы логично предположить, что Муртаг и Торн привезли ее сюда, к тому же это объясняло эльфийский вид комнаты; эльфы построили большую часть Урубаена, города, который назвали Илирией, еще до войны с драконами, очень, очень давно, или после того как город стал столицей Королевства Броддринг и Всадники официально обосновались там.
Или об этом говорил ей отец. Она не помнила точно.
Однако, оставалась вероятность, что она была где-то в другом месте: к примеру в одном из личных владений Гальбаторикса. А комната могла бы даже и не существовать в том виде, в котором представлялась ей. Достаточно сильный маг был вполне способен управлять всем, что она видит, чувствует и слышит, мог исказить окружающий мир так, что она бы и не заметила.
Что бы с ней не произошло, или казалось, что произошло, она не позволит себя обмануть. Даже если бы Эрагон сейчас выломал дверь и освободил ее, она бы продолжала думать, что это уловка ее похитителей. Она не осмеливалась доверять своим чувствам.
В миг, когда Муртаг похитил ее из лагеря, мир превратился в ложь, и было неизвестно когда эта ложь закончится и закончится ли. Единственная вещь в которой она была уверена - это то, что она существует. Все остальное ставилось под сомнение, даже ее собственные мысли.
После того как первоначальный шок сошел на нет, утомительное ожидание начало сковывать ее. Она не могла определить время, кроме как по чувству голода и жажды. И ее голод рос и утихал по-видимому на разные промежутки времени. Она пыталась засекать часы путем подсчета секунд, но рутина наскучивала ей и она всегда сбивалась со счета доходя до десятков тысяч.
Несмотря на ужасы она знала,что ожидало её.Она хотела,чтобы её похитители поторопились и показали себя.Она кричала минуту подряд,но ответило ей только эхо.
Тусклый свет за ней никогда не колебался и не тускнел; она предполагала, что это был беспламенный фонарь, подобный гномьим. Постоянное свечение мешало заснуть, но в конце концов истощение овладело ей и она заснула.
Перспектива сна ужасала ее. Она была наиболее уязвимой во сне, и боялось что подсознание будет вызывать большое количество информации, которую она хотела бы скрыть. У нее был не особо большой выбор, ведь рано или поздно она должна была заснуть, а откладывая сон она в конечном итоге только вредила своему самочувствию.
Она спала.Но сон её был беспокойным и прерывистым и она чувствовала усталость когда проснулась.
Грохот испугал ее
Где-то выше и позади неё она услышала как сдвинули защелку и открыли дверь.
Ее пульс ускорился. Как лучше всего она могла сказать, более чем день прошел, до того как она пришла в сознание. Она крайне хотела пить, ее язык был раздутым и липким, и все ее тело болело от того, что она была заключена в одном положении так долго.
Кто-то спускался по ступенькам. Ботинки мягко ступали по камню...Пауза...Зазвенел металл. Ключи? Ножи? Или что-то похуже?... Затем шаги остановились. Теперь они направлялись к ней. Все ближе...и ближе...
Полный человек, одетый в серую шерстяную тунику, вошел в ее поле зрения, неся серебряное блюдо с ассортиментом еды: сыр, хлеб, мясо, вино, и вода. Он наклонился и поместил блюдо в основание стены, затем, шел к ней, его шаг,был короткий, быстрый, и точный. Почти, изящный.
Хрипло дыша, он наклонился над краем плиты и уставился на нее. Его голова была похожа на тыкву, выпуклая сверху и по бокам и сужающаяся к низу. Он был гладко выбрит и почти полностью лысым, за исключением небольших клочков волос на скулах. Его лоб был блестящим, щеки румяными, а губы были такого же серого цвета как и туника. Глаза были незапоминающимися: карими и близко посаженными.
Он поцокал языком, и она заметила. что его зубы были сжаты, как тиски, и челюсть выступала вперед больше, чем остальная часть его лица, создавая впечатление небольшого но приметного намордника.
У него было теплое, сырое дыхание в котором чувствовался запах печени и лука. От него ее затошнило.
Она резко ощутила, что была полураздета, когда вгляд мужчины скользил по ее телу. Это заставляло ее чувствовать себя уязвимой, как будто она была игрушкой или зверушкой, лежащей здесь для его удовольствия. Ее щеки горели от ярости и унижения.
Решив не дожидаться пока человек обнаружит свои намерения, она попыталась заговорить, чтобы попросить воды, но ее горло слишком пересохло, так что из него вырвался лишь хрип.
Серый человек выразил свое неодобрение и к её удивлеию начал ломать её оковы.
В момент когда она была свободна,она сидела на плите и сформировала лезвие правой рукой и направила его к шее человека.
Он поймал ее запястье в воздухе, казалось бы, без усилий. Она зарычала и ткнула ему в глаза пальцами другой руки.
Он снова схватил её за запястье,она вырывалась,но он был слишком силен.Её рука казалось была погружена в камень.
В ярости она бросилась вперед и укусила человека в правое предплечье. Теплая кровь наполнила ее рот, теплая, с привкусом железа. Она задыхалась, но не разжимала зубов, а кровь текла по ее губам. Между зубов она чувствовала мышцы его локтевого сгиба, как будто множество змей старалось вырваться на свободу.
Кроме этого, он был не в состоянии реагировать.
Наконец она выпустила его руку, отодвинула голову, и плюнула его кровью на его лицо
Даже тогда на его лице не проступила ни единого признака боли или гнева.
Она снова вырвалась из его рук, затем развернулась на плите, чтобы ударить его ногами в живот.
Прежде чем она смогла завершить удар, он отпустил ее левое запястье и сильно ударил ее по лицу.
Белый свет вспыхнул перед глазами, и, казалось, что-то беззвучно взорвалось вокруг нее. Ее голова резко дернулась в сторону, зубы клацнули, и боль пронзила ее позвоночник от основания черепа.
Когда зрение прояснилось, она сидела, с ненавистью смотря на мужчину, но она не сделала никаких попыток, чтобы снова атаковать его. Она понимала, что была в его власти... Она понимала, что ей необходимо было найти что-то, чем перерезать ему горло или ударить его между глаз, если она хочет победить его.
Он отпустил ее запястье и потянулся во внутрь своей туники, чтобы достать застиранный носовой платок. Он прикасался к лицу, вытирая каждую каплю крови и слюны. Затем повязал платок вокруг своего поврежденного предплечья, зажимая кончик ткани в своих похожих-на-тиски челюстях.
Она вздрогнула, когда он протянул руку и схватил ее за плечо, его огромные, толстые пальцы сомкнулись вокруг ее руки.Он стащил ее с пепельной плиты, и ее ноги подкосились, когда она ударилась о пол. Она висела как тряпичная кукла, ее рука была вывернута под углом над головой.
Он поставил ее на ноги. На этот раз ноги слушались её. Чуть поддерживая её, он повел ее кругом к маленькой боковой двери, и она не смогла увидеть то место, где она лежала на спине. За этой дверью был короткий лестничный пролет, который вел ко второй, большей двери -той самой, через которую приходил ее тюремщик. Она была закрыта, но в ее середине была маленькая металлическая решетка, через которую можно было разглядеть хорошо освещенный гобелен, висящий на гладкой каменной стене.
Мужчина толкнул боковую дверь и проводил ее в узкую туалетную комнату. К ее облегчению, он оставил ее одну. Она искала в пустой комнате что-нибудь, что она бы могла использовать как оружие или средство побега, но была разочарована, обнаружив только пыль, опилки и, что более зловеще, засохшие пятна крови.
Поэтому она сделала то, чего от нее ожидали, и когда она вышла из туалетной комнаты, потный, одетый в серое, мужчина снова взял ее за руку и повел обратно к плите.
Как только они приблизились к ней, она стала пинаться и бороться; она предпочла бы снова быть избитой, чем позволить ему удерживать ее, как прежде. Однако, все ее усилия не могли остановить или замедлить мужчину. Его руки и ноги были как будто из железа, и даже когда она ударила его в, казалось бы, мягкий живот, от согнулся, но совсем немного.
Обращаясь с ней так же легко, как с маленьким ребенком, он поднял ее на плиту, прижал ее плечи к камню и защелкнул наручники вокруг ее запястий и лодыжек. Потом он затянул кожаный ремешок на ее лбу и подтянул его, достаточно сильно, чтобы удерживать ее голову на месте. но не настолько, чтобы причинить ей боль.
Она ожидала, что он пойдет и съест свой обед или ужин, или неважно что это было, но вместо этого он взял блюдо, отнес его к ней и предложил ей выпить разбавленного вина.
Было достаточно трудно глотать, лежа на спине, поэтому она быстро выпила вино из серебряной чаши, которую он прижал к ее рту. Ощущение того, как разбавленное вино быстро смачивает ее сухое горло было потрясающим и приносящим облечение.
Когда чаша оказалась пуста, мужчина отставил ее в сторону, нарезал ломтиками хлеб и сыр и протянул их к ней.
-Как...-, сказала она, её голос наконец стал подчиняться ей. -Как вас зовут?
Человек бесстрастно взглянул на нее. Его выпуклый лоб блестел как полированный металл в неярком свете фонаря.
Он поставил перед ней хлеб и сыр.
-Кто ты?... Это Урубаен? Ты такой же заключенный как и я? Мы могли бы помочь друг другу, ты и я. Гальбаторикс не всезнающий. Вместе мы сможем найти путьк побегу. Это может казаться невозможным, но это не так, я обещаю.- Она продолжала говорить тихим, успокаивающим голосом,надеясь сказать что- нибудь, что могло бы вызвать его симпатию к ней или привлечь его, к её собственным интересам
Она знала, что могла быть убедительной - долгие часы переговоров от имени Варденов доказывали ее компетентность, но ее слова не производили эффекта на мужчину. С таким дыханием он должен был быть мертвым, но он стоял и протягивал хлеб и сыр. Ей пришло в голову что он был глухим, но он откликнулся на просьбу дать воды, так что она отмела эту идею.
Она говорила, пока не исчерпала все аргументы и жалобы, которые только могла придумать, и когда она остановилась, чтобы найти другой подход, мужчина поднес сыр и хлеб к ее губам и держал их там. В ярости, она попыталась оттолкнуть еду, но его рука не сдвинулась с места и он продолжал пялиться на ее с тем же пустым, безразличным взглядом.
В затылке покалывало, и она признала его поведение непритворным; она действительно ничего не могла поделать с ним. Она бы поняла, если бы он возненавидел ее, или если бы он получал извращенное удовольствие, мучая ее, или если бы он был связан клятвами Гальбаторикса, но ничего из этого не выглядело правдоподобным. Скорее, он был безразличным, лишенным даже малейших крупиц сочувствия. Он, и она в этом не сомневалась, убьет ее так же легко, как и кормит, и с не большим сомнением, с каким раздавит муравья.
Молча проклиная неизбежность этого, она открыла рот, позволяя ему поместить туда кусочки хлеба и сыра, несмотря на желание откусить его пальцы.
Он кормил ее. Как ребенка. С рук, кладя каждый кусок пищи в ее рот настолько осторожно, как будто он был стеклянным и мог разбиться от любого неосторожного движения.
Глубокое чувство отвращения накопилось в ней. Чтобы пасть от лидера величайшего альянса в истории Алагейзии до... нет, нет, ничего подобного не существовало. Она была дочерью своего отца. Она жила в Сурде в пыли и жаре, среди отдающих эхом предложениях торговцев на шумных улицах рынка. Вот и всё. У нее не было причин быть надменной, не было причин обижаться на ее падение.
Тем не менее, она ненавидела человека, нависшей над ней. Она ненавидела, что он запихивал еду ей в рот, тогда как она сама могла взять ее. Она ненавидела, что Гальбаторикс, или тот, кто стоял за ее пленением, пытался лишить ее гордости и достоинства. И она не ненавидела то, что это у них получалось.
Она решила убить человека. Если она могла совершить еще всего лишь одну вещь в своей жизни, она хотела, чтобы это была смерть её тюремщика.За исключением спасения, ничто иное не дало бы ей такое большое удовлетворение."Чего бы это не стоило, я найду способ".
Идея понравилась ей, и она ела остальную еду с удовольствием, все время думая, как она может устроить кончину мужчины.
Когда она закончила, человек взял поднос и ушел.
Она слышала как его шаги затихают, как дверь открылась и закрылась, как щелкнул засов на задвижке, а затем раздался тяжелый, обрекающе-подавляющий звук балки, упавшей на свое место с другой стороны двери.
И она вновь осталась одна, и все что ей оставалось - это ждать и сосредоточиться на способах убийства.
Какое-то время, она забавлялась, прослеживая одну из строк написанных на потолке и пытаясь определить, является ли она началом или концом.Линии она выбрала синие, цвет обратился к ней из-за его ассоциации с одним человеком о котором, помимо всего прочего, она и думать не смела.
Со временем ей надоело разглядывать линии и мечтать о мести и она закрыла глаза и погрузилась в беспокойный полусон, в котором часы шли с кошмарной парадоксальностью, быстро и медленно одновременно.
Когда человек в серой тунике вернулся, она была почти рада его видеть, реакция которую она презирала в себе, рассматривая это как слабость.
Она не была уверена в том, сколько времени ей пришлось ждать, и не убедилась бы, пока кто-нибудь бы ей не сообщил, но она знала, что времени прошло меньше, чем раньше. Однако ожидание все еще казалось бесконечным, и она боялась, что ее оставили здесь в одиночестве и привязанную, хотя о ней абсолютно точно не забывали, на еще один подобный бесконечный промежуток времени. К своему отвращению, она обнаружила, что благодарна за то, что человек кажется собирался навещать ее чаще, чем она рассчитывала. Столько времени лежать на куске камня без движения было достаточно болезненно, но отказ от общения с любым живым существом, даже таким отвратительным как ее тюремщик, был пыткой и гораздо более трудным испытанием.
Когда мужчина освободил её от оков, она обратила внимание на то, что рана на его предплечье была исцелена: кожа была гладкой и розовой как у откормленного поросёнка.
Она воздержалась от борьбы, но на пути в туалет, она сделала вид, что споткнулась и упала, надеясь оказаться достаточно близко от блюда, чтобы попытаться украсть небольшой нож, который мужчина использовал для разрезания еды. Как бы то ни было, блюдо оказалось слишком далеко, а человек был слишком опасен для нее, чтобы тянуться к блюду и не выдать ему своих намерений. Ее затея не удалась, но она заставила себя вести спокойно, ей нужно было убедить его, что она отказалась от борьбы, чтобы внушить ему спокойствие и, если повезет, самоуверенность.
Пока он ее кормил, она изучала его ногти. До этого она была слишком зла, чтобы обратить на них внимание, но сейчас она успокоилась и их странная форма удивила ее.
Его ногти были толстые и очень выпуклые. Они глубоко вросли во внутрь плоти, и белые полукружия кутикулы были большие и широкие. В целом, никак не отличались от ногтей множества мужчин и гномов, с которыми она имела дело.
Когда она имела дело с ними? … Она не помнила.
весь вид ногтей показывал, как тщательно за ними ухаживали. У неё сложилось впечатление, что ногти подобны редким цветам, которым садовник посвящал долгие часы. Кутикула была опрятна и ровно подстрижена, без заусенцев, ногти были обрезаны ровно - не слишком длинно и не слишком коротко - с плавно закруглёнными краями. Поверхность ногтей была отполирована до фаянсового сияния, а кожа вокруг выглядела так, словно в неё втирали крем или масло.
Кроме эльфов, она никогда не видела человека с такой совершенной формой ногтей.
Эльфы? Она стряхнула мысли,которая раздражала её сама по себе. Она не знала эльфов.
Эти ногти были загадкой, чем-то чуждым, лишним в общем понимании. Тайной, которую она хотела разгадать, даже если эта попытка станет тщетной.
Ей стало интересно, кто привел ногти в такое идеальное состояние. Был ли это он сам? Он выглядел слишком привередливым, и она не могла представить, чтобы у него была жена или дочь, или слуга, или кто-либо еще рядом с ним, кто уделил бы столько внимания его пальцам. Конечно, она понимала что может ошибаться. Многие ветераны с боевыми шрамами, мрачные, молчаливые мужчины которых с виду интересует только вино, женщины и война, удивляли ее некоторыми аспектами их характеров, которые противоречили их внешнему облику: мастерством резьбу по дереву, привычкой к запоминанию романтичных поэм, любовью к собакам, или сильнейшей преданностью семье, которую они защищали от всего мира. Прошли годы, прежде чем она узнала что Джормундур...
Она оборвала мысль, прежде чем успела ее развить.
Так или иначе, вопрос, вертевшийся в ее уме, был простым: зачем? Мотивация была важна даже в таких пустяковых вопросах как забота о ногтях.
Если ногти обрабатывались кем-то другим, то они были результатом труда великой любви или великого страха. Но она сомневалась, что это было так, как-то это было неправильно.
Если же это была дело рук самого мужчины, то было возможно любое количество объяснений. Возможно, его ногти были способом немного контролировать свою жизнь, которая больше ему не принадлежала. Или же он чувствовал что это то единственное, что может быть в нем привлекательным. Или же забота за ногтями была всего лишь нервным тиком, привычкой, служившей никакой другой цели, кроме как скоротать часы.
Независимо от того, что было правдой, факт оставался, кто-то убрал и подрезал и полировал и смазал его ногти, и это не было случайное или невнимательное усилие.
Она продолжала обдумывать загадку и во время еды, едва чувствуя ее вкус. Иногда она поднимала взгляд,чтобы попытаться обнаружить какую-нибудь подсказку на его лице, но всегда безуспешно.
После того как скормил ей последний кусок хлеба человек отодвинулся от края плиты, поднял блюдо, и отвернулся.
Она жевала и глотала хлеб с такой скоростью, что чуть не задохнулась; она сказала, голосом хриплым и скрипучим от неупотребления, “У Вас хорошие ногти. Они очень … блестящие.”
Мужчина остановился на полушаге, и его большая, тяжелая голова повернулась к ней. На мгновение она подумала что он снова ударит ее, но его серые губы раздвинулись, и он улыбнулся ей, показывая оба ряда его зубов.
Она подавила дрожь; он смотрел, как будто он собирался откусить голову курице.
Всё еще с немного тревожным выражением лица, человек ушел из её поля зрения, и, несколькими секундами позже, она услышала как дверь её камеры открылась и затем закрылась
Ее собственная улыбка прорезалась на ее губах. Гордость и тщеславие были слабостью, которую она надеялась использовать. Если и была какая-то вещь, которой она владела в совершенстве, то это была способность склонять других на свою сторону. Мужчина дал ей мельчайший поручень, за который можно уцепиться только пальцами, даже скорее лишь ногтями, но этого было вполне достаточно. Теперь она могла начать подъем.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 48 | Нарушение авторских прав