Как изгнать из человека зверя

После сенокоса баба Гуля и тетя Наиля устроили праздник. На берегу пруда разожгли большой костер и прямо на земле устроили богатый стол.

Деревня, видя такое дело, присоединялась к нам — кто-то со всем своим семейством в хороводе. Все с песнями, шутками-прибаутками несли угощения на луговой стол.

Пир удался на славу, все гуляли почти до утра. Молодежь праздник растащила по своим скромным заветным уголкам. Старики уходили с низким поклоном, замедляя скорость разгулявшегося праздника. А баба Гуля и тетя Наиля тихонько его сворачивали.

Всем было весело, и всех одарил праздник Небесной силой жизни так, что старики помолодели и их болезни отступили, сдав свои позиции здоровому духу. Молодежь получила такой заряд на всю неделю, что можно было не спать, с вечера до утра ночные просторы парами изучать да друг друга к себе приближать, душу радовать да силушку духа на жизнь направлять.

Вот только у меня настроения не было. Празднику не радовался, песни не пел, хороводы не водил, силушкой не мерялся да угощеньецем не потчевался. Мне было все неладно: праздник — не праздник, костер — не костер, угощенье — не угощенье. Ходил на окраине праздника да в ночной темноте прятался. Только изредка меня что-то притягивало к праздничному столу. Подойду, стряпни наберу и — обратно в свое логово. Сна не было, и я, как медведь-шатун, вокруг праздника шастал да облизывался. Словно стоял на стороже и пост свой не покидал.

На следующее утро, как только рассвело, я сидел на крутом берегу пруда и думал о жизни. Тут ко мне подошла баба Гуля и спрашивает:

— Сынок, о чем печалишься, как красна девица перед замужеством?

— Да вот, не могу понять, почему така дурна у меня жизнь.

— А чем она дурна, что ты так отчаялся своей жизни?

— Да нет радости жизни, все песни поют, а мне выть охота. Все пляшут да хороводы водят, а меня ноги не несут. У всех душа поет, а у меня воет. Парни силушкой меряются, а мне их побить охота. Чувствую, что что-то со мной не ладно, но ничего поделать не могу, словно я не вольный себе, опутан цепями булатными да прикован к окраине праздника. Солнышко вон выходит, а я ему не рад. Да поспать бы, а я глаз не чую, словно вместо глаз — фонари, вот только переключатель найти не могу. Вот и сижу, думаю, как я до такой жизни докатился, да за что мне такая участь?

— Бедняжка, сынок, бедняжка! Весь измучался из-за ничего.

— Как из-за ничего!? Мне очень грустно, боль на душе, а ты — измучался из-за ничего!! Тебе бы только посмеяться, что — на празднике не насмеялись что ли, или еще мало?

— Да нет, не мало, у меня каждый день праздник. А ты этого хочешь?

— Чего?

— Праздника каждый божий день.

— Чего спрашиваешь, конечно хочу! Снова издеваешься!! Я думал, ты мне пришла помочь, а ты!

— Я и хочу тебе помочь, только ты мне не позволяешь это сделать.

— Как это?

— Я тебе хочу показать, что с тобой, а ты мне — издеваешься. Я задаю тебе вопрос, а ты мне — чего спрашиваешь. Дак кто над кем издевается?

— Не знаю.

— Хорошо, я тебе расскажу одну сказку, а ты в этой сказке найди себя и посмотри, что тебя опутывает да не дает радости жизни. Хорошо?

— Хорошо, — ответил я неохотно, но стал слушать. Я сказки люблю с самого младенчества. Сел поудобнее. Да поближе к бабе Гуле.

— Жили-были дед да баба, у них была дочка Настенька. Она сильно капризничала, все ей было нипочем, все ей было не так. То она молчала, то во все горло орала. Всем перечила. Что ее не попросишь — все не по ней, все неладно.

Задумались дед да баба. Что делать? Как быть? Ведь доченька потихоньку стала превращаться в невиданного зверя: то в козочку, то в змею, а то и просто в дурочку. Все повадки налицо. Позвали к себе на помощь охотников, чтобы они изгнали из доченьки дикого зверя, — не помогло. Пуще прежнего начала становиться дочка диким зверем, да разным: то шакалом, то лисой, то волком. То огромной блохой, то большущим паразитом всяким. Да стала делать так, чтобы все вокруг нее плясали, делали только то, что ей хочется. Да все про себя забывали, только она одна — и все.

Дед и бабка мучаются. Стали звать лекарей заморских, знахарей, целителей, травников, ведунов — держать совет. Что делать? Как Настенькину болезнь известь? Да Настеньку вернуть пригожей?

Но совет, посмотрев на дочку, ужаснулся. Дочка — не дочка. Переливается от злости, искрит, гремит, молнии пускает, вот-вот вся вспыхнет, загремит и рассыплется. Да у нее растут на голове рога, на руках — когти, становятся глаза тигрицы, хвост дыбом. И все это меняется разом, вмиг. Все лекари, знахари, целители, травники, ведуны испугались. Больше слышать о Настеньке и видеть ее не хотят, уши затыкают, глаза закрывают и без оглядки — наутек. Да не к себе домой, а куда глаза глядят, чтобы только такого чудища больше не видеть, с ним не встретиться.

Дед и бабка уже не знают, что делать. Дочка их начала есть, поедать. Принимать облик монстра, чудища какого-то — уши ослиные, гребень льва, глаза тигрицы, нос свиньи, клыки волка, тело змеи, на ногах — копыта, на руках — когти, хвост лисы. Шипит, как ящер. Плачет, как дитя.

Тут мимо проходил солдат, и что-то его остановило у дома стариков. Остановился его взгляд на переливающемся, радужном огне в окнах дома средь белого дня. Да крики слышатся непонятные, вроде человеческие, а вроде бы и нет.

Решил солдат зайти в этот дом переночевать. Да коль беда в доме иль чего неладно, помочь.

Заходит в дом, а там бабка вся потрепанная, покусанная. Дед у порога лежит, еле дышит.

Солдат спрашивает: «Что случилось, бабуля и дедуля? Почто у вас миру нет, и в доме царит зло, а не радость?»

Отвечает ему баба, упав в ноги солдату: «Беги отсюда, солдатик! Беги! Здесь дочка резвится, со свету всех изводит! И тебя изведет!». «Ничего, бабуля, — отвечает солдат, — за меня не беспокойся, я за себя постою, с проблемой этой справлюсь. Беду улажу, отведу».

Дед да баба умолять солдата стали: «Уходи, солдатик, коли жить, хочешь! Ой, уходи, сынок!»

И в этот момент из-за печи дочка вылетает: рычит, шипит, копытами топает, когтями скребет, из ноздрей дым пускает. Солдата на смертный бой вызывает.

Солдат и говорит: «Чудище-пречудище! Почто ты разом со всем зверьем на меня идешь, неужель у тебя сил не хватит меня одолеть по одному?»

«Хватит», — отвечает чудовище, дочка Настенька, и оборачивается козой.

Солдат назвал ее своим именем: «Коза!» Этим силы у нее отобрал да против нее направил. Посмотрел козе в глаза с решимостью льва да показал ей свою охоту — разорвать козу.

Коза испугалась, выбежала из дочки и наутек.

Тут дочка обернулась дурочкой.

Солдат назвал ее своим именем: «Дура!» Этим силу у нее отобрал и на нее направил. Взял полотенце, скрутил, сложил вдвое и со всего размаху да со всей силой, с любовью к Настеньке, от всей души вдоль хребта дуру отчистил полотенцем так, что дура вылетела из дочки прочь да дорогу назад забыла.

Тут вылезла лиса. Все хвостом своим машет, ангельским голоском «поет», солдатика лелеет, об нем заботится, зубы ему заговаривает, к себе располагает. А солдатик ее своим именем называет: «Лиса!» Этим силы у нее отбирает да против нее направляет. Берет свое ружье да предупреждает: «Беги, лиса, в дальние леса, далеко отсюда, Настеньку оставь, забудь к ней дорожку. А то стрельну из ружья да шкуру твою на мех пущу».

Лиса испугалась — шмыг в окно! И след простыл.

Дочка гнидой обернулась — маленькой такой. Затихла. Но как солдатик к ней подошел — она прыг ему на одежду! И из-под тиха — хвать его за ногу, за ухо, подыскивая слабое место у солдата.

Солдатик, долго не думая, назвал ее своим именем: «Гнида!» Она силу потеряла и свалилась без сил.

Солдат быстренько подставил свою ладошку, и гнида упала прямо ему в руку. Только положил ее на стол да раздавить хотел, как гнида выскочила из дочки и наутек.

Шакалом дочка обернулась — готовится к прыжку на солдатика, словно на падаль. А солдатик назвал зверя своим именем: «Шакал-падальщик!» Зверь камнем упал на пол, язык на плечо кладет, умоляет солдата:

— Не убивай, солдатик! Я сам уйду!

Солдат только хотел взять ухват, как шакал сквозь дверь — шмыг в сенцы. Дак только его и видели, как хвост прижал. В одно мгновение пропал.

Дочка обернулась змеей. Зубы солдату заговаривает, всего обвивает да изредка сдавливает, напоминает: будь ухо востро, я змея, укусить могу. И только змея нацелилась его укусить, солдат ее своим именем называет: «Змея!» Она падает без сил на пол.

Тем временем дед да баба оправились от укусов зверя лютого, печь затопили. К пиру готовятся — доченька возвращается. Все больше и больше в человечину входит. Лютый зверь из нее бежит.

Солдат, долго не думая, змею — в печь, да на самое жаркое место. Змея горит, шипит, милости просит, солдата умоляет. Обещает больше не заходить, дочку стариков стороной обходить. Но солдат дождался, когда змея сгорела, да заслонку открывает, а из печи дочка выбегает. Как на пол ступает — в сучку оборачивается, готовится щенят принести.

Солдат — к ней, а она лает, к себе не подпускает. Прыгает, солдата кусает. Солдат своим именем ее называет: «Сучка!» Она силу свою теряет и на пол падает. Солдата умоляет: «Все, больше кусать не буду! Дом оберегать буду! Всех лелеять и беречь буду!» Но солдат берет ружье да в сучку целится. Сучка видит такое дело — одним прыжком сквозь стену на улицу и наутек. Да так сильно бежала, что всю шкуру пообрывала, только клочья на кустах остались. А саму никто больше не видел.

А дочка встала и обернулась свиньей. Солдата из дома выталкивает, свои зубы показывает, кусает, страх у солдата вызывает.

Тут солдат, долго не думая, называет зверя своим именем: «Свинья!» Она камнем падает, из дочки вываливается, а солдат из ружья: ба-бах! Свинья — насмерть. Как и не было ее в дочке.

Солдат деду с бабкой наказывает: «Дедуля с бабулей, я проголодался, пока со зверьем бился, зажарьте-ка эту упитанную свинью: после последнего боя силы набираться будем.

Солдатик только это сказал, как видит перед собой льва — царя зверей и кучу его придворных, разного зверья — прислужников ему. Только царь зверей приготовился к прыжку — солдатика разорвать, как солдат стал всех зверей называть своими именами, начиная со знатного сословия и заканчивая последним слугой: «Лев! Пантера! Ящер! Тигрица! Медведь! Лось! Козел! Корова!..» — так все камнем и пали. Ничего сделать не смогли. Тут солдатик бабку с дедкой подзывает да спрашивает:

— Кого в хозяйстве оставить — деда и бабку кормить да за ними ухаживать, а кого — на пир, кого — в лес, кого на смерть лютую определить?

Дедка с бабкой растерялись, руками машут да о ноги свои хлопают, охают, ничего путного сказать не могут. Только солдатик взял лопату, открыл заслонку у печи, всякое зверье на лопату садит да готовится в печь садить, как бабка с дедкой во все горло закричат: «Козу и корову в стойло — молоко доить! Козла и быка в стойло — сородичей осеменять! Свиней — в хлев, да на рынок снесем! Путных зверей в лес — на волю!»

Их выпускают да наказывают:

— Дорогу к нам забыть да дочку нашу не гноить!

А солдату: «Паразитов всяких, грызунов, гадин ползучих — в печь! Хитрых — на шубы и рукавички, да на шапку деду!»

Солдат так и сделал. Всех распределил да доченьку освободил. Дочка освободилась. Вся цветет, как весной яблонька. Пахнет ароматами луговых цветов. Как солнышко светится. Походка стала свободной. Идет, словно лебедь плывет. Стала гибкой, приветливой, нежной, живой. Бабу с дедом благодарит да низко в ноги им кланяется. Солдата за стол приглашает, крепко обнимает да братом величает. Сама выросла на глазах. Стала девицей — неписаной красавицей.

Дед да баба от счастья стали на стол собирать да гостей созывать. Солдата восхвалять да прекрасну девицу показывать.

Все на пир собрались: песни пели, плясали до упаду, в разны игры играли, хороводы водили да пир полными чашами испивали.

Мы на том пире были. Песни складывали, сказки сказывали. Себя показывали да девок приглядывали.

Парни силою удалецкою похвалялися. Девкам себя сватали, показывали ловкость, удаль свою. Помогли старикам с хозяйством справиться. Показали себя, каковы они хозяева. Да глаз положили на Настеньку-ненаглядную.

Она заговорит, словно ручеек зажурчит. Как запоет, так голос ее всех теплом одарит. Как посмотрит, так все цветет, так и пахнет. А танцевать пошла, так все в пляс пустились, что ног не жалели. Да душу свою берегли.

Все плясали, гости и мебель, печь и сам дом. Все рады были от освобождения Настеньки от недуга грозного. От плена, темницы, от крена души-матушки. От боли души и стен, темницы огня небесного. От всего дремучего, злого духа.

Кто там был, мед пиво пил. Сам себя узнавал да сил и мужества набирал. Готовился на смертный бой с ратью грязною. Да призвать на помощь, коли что. Силу за столом набирали. Ярились в танце, да песней удалой. Богатырскую силушку свою справляли игрой.

Каждый всякую срань в себе пугал, чтоб она убежала — а не то побью! Никого и ничего не пощажу, от всего поганого избавлюсь!

Тут и сказке конец! Кто ее слушал — молодец! Себя увидел? — молодец! Себя узнала? — красавица!

Сказка сказывает: «Если зверь какой в тебе есть — изгоняй его! Да поскорей открой в себе мужество и стойкость! Собери всю силушку! Да распахни свою душеньку! Запылай огнем жизни!! Стань богатырем-удальцом!!! Да ответь на вызов рати поганой!!! На смертный бой иди!!! Да изгнав ее — возвращайся!

— Что понял, увидел, рассказывай? — спросила баба Гуля, закончив сказку.

— Многое понял, многое увидел. Ты хитра, бабуля, ой хитра! Ты что сказать-то хочешь — я та Настенька, и во мне зверь лютый? Так?

— Ничего ты не понял, сынок. Ничего. О чем сказка говорит?

— О боли… О душевной боли.

— А где в сказке душа?

— Не знаю.

— Дух и душа — это старики.

— Подожди, подожди, как старики? Разве душа имеет возраст и может быть старой?

— Нет, но наши поступки и действия приводят ее в это состояние, когда мы живем в злобе… Когда мы имеем какие-то проблемы, болезни, обидки, возрастные состояния, то мы имеем злость, а злость высасывает все силы души и духа, и поэтому душа и дух старятся.

— Бабуль, я все равно не пойму. Мы говорили, что душа не имеет возраста, что она всегда молодая, а тут выясняется, что она старая.

— Сынок, что с тобой происходит, когда тебя одолевают скука, обида, ненависть или тебя заставляют силом что-то сделать..?

— Что со мной происходит… Меня всего скручивает, сжимает. Я хмурюсь.

— А что делает старость?

— Скручивает, сжимает.

— А радость, улыбка?

— Расправляет, душу выпускает, — и у меня от этих слов что-то ушло, что-то меня отпустило. Я весь изменился: выпрямился, стал слышать пение птиц, журчание воды в пруду, хотя она стояла и не двигалась, все вокруг меня заиграло другими цветами… И обо всем, что со мной произошло, я рассказал бабе Гуле.

— Сынок, сладкий мой, жизнь вернулась?

— Да. Мне стало хорошо.

— Ну что, пойдем дальше?

— Пойдем! Пойдем! Бабуля!! — мне стало так хорошо, как будто бы я вышел из какой-то пещеры, темницы… — Пойдем бабуля, дальше!!

— Что тебя сейчас отпустило и вернуло в жизнь?

— Старость.

— Дак слушай — сколько тебе лет?

— Десять.

— А что — в этом возрасте можно быть таким старым?

— Да. Старость это состояние.

— Хорошо. Дак душа с духом отчего были такими старыми?

— От боли.

— От какой боли?

— Злости.

— А как обозначалась в сказке злость?

— В виде разных зверей.

— А почему в сказке злость обозначалась в виде всяких зверей?

— Потому что мы в злости принимаем облик зверя, а не человека.

— А что с тобой произошло, когда был праздник?

— Меня одолела злость на тетю Наилю. Она меня обвинила, что я сухарь и не могу больше сено укладывать на сеновале. Что я лентяй и мне хочется спать да пофилонить.

— А ты что?

— Обиделся на нее.

— И весь праздник злился?

— Да… Она мне не давала радоваться жизни.

— Так, а как в сказке со злостью боролись?

— Называли злость своим именем.

— Это как?

— Когда злость управляет человеком, то человек принимает облик своего управленца.

— Не поняла? Объясни, что ты хотел сказать.

— Злость может превращаться в разное зверье, и когда она управляет человеком, то использует характерные черты зверя, в которого превратилась.

— Ну, не совсем так, но в чем-то так. Посмотри, когда человеком управляет злость, то кто принимает обличье зверя?

— Человек.

— Так. А почему человек принимает обличье зверя?

— Чтобы сказать другому человеку или живому существу, что сейчас я не человек, а Нечто. Что на меня не стоит обращать внимание.

— Уже получше. А еще почему человек принимает обличье зверя?

— Чтобы Спутники жизни могли распознать меня в звере и показать мне, что со мной сейчас происходит.

— По-другому говоря — этим злость вызывает человека на смертный бой. Так?

— Да. Выходит так… Но слушай, мы и так боремся. Ведь я не хотел злиться на тетю Наилю и боролся с этим.

— Пока злость тебя не съела изнутри и ты не задумался о своей жизни. Ты этим просто остановил свою войну и стал изучать — только не ее, а свое нищенское состояние — и искать возможность поплакаться да пожалеть себя. Этим ты сам себе подписал приговор — умереть на смертном одре, добровольно отдав своей боли все силы и свою жизнь.

— Подожди!!! Бабуль!!! Ты чего говоришь — что я сдался и подписал себе приговор!!? Разве я сказал, что я хочу умирать!!?

— Сказал!

— …Нет!!! … Нет-нет!!! Этому не бывать. Я лучше отдам свою руку на растерзание собакам, чем сдамся какой-то злости внутри меня!!! Тварь!

— И что ты будешь делать?

— Убирать ее!!

— А как?

— Пока не знаю!

— А как в сказке изгоняется злость?

— Называется своим именем!

— Так. Дак злость — это кто?

— Зверь!… Внутри меня!

— Дак человек почему принимает облик зверя?

— Потому что зверь, управляя человеком, заставляет его жить жизнь животного — этого зверя, и человек, живя жизнь зверя, принимает облик зверя со всеми его повадками и характерными чертами.

— Так. А как можно избавиться от управления злостью?

— Назвав ее своим именем.

— И что с ним происходит?

— Зверь останавливается.

— Это как?

— Ну вот допустим, меня зовут Алексей. Так?

— Так.

— Я занимаюсь своим делом и ты, подходя ко мне, меня называешь своим именем. Что я делаю?

— Останавливаешься и смотришь на меня.

— Вот так останавливается управление злостью над человеком, что и показано в сказке.

— Хорошо, давай возьмем другой пример: ты подходил во время праздника к столу, и тебя молодежь звала танцевать, называя тебя по имени, но ты не оборачивался, даже не смотрел в их сторону. Как объяснить этот эпизод?

— Но в этот момент-то я был не я, а Нечто. Как я мог отреагировать по-другому, я же был не я. Мной управляла моя злость, и еще меня звали, в основном, те, на кого я свой зуб точу. Они постоянно что-нибудь да подстраивают, надсмехаются надо мной. Почему я должен с ними танцевать? И, вообще, пошли бы они куда подальше! Их на праздник не звали. Мы закончили свой сенокос — почему они-то пришли и вместе с нами праздновали?

— Какой ты злой.

— Почему я злой?

— А что ты сейчас делаешь?

— Злюсь на ребят, что они пришли и с нами праздновали.

— Дак ты злишься?

— Да! Злюсь… Чего ты ко мне придираешься?

— Ты только что говорил, что хочешь убрать всю злость из себя, и тут же позволяешь злости управлять собой. Это как назвать?

— Ну-у, бабуль, мне же стыдно признать то, что я злой. Это же нехорошо.

— А как ты думаешь, признавая, что с тобой происходит, ты отбираешь у злости управление тобой?

— Да.

— Дак что необходимо сделать для того, чтобы освободиться от управления злостью?

— Увидеть, что со мной происходит, и признать это управление.

— Так. Дак что произошло, когда тебя позвали парни и девчата танцевать?

— Я злился на них и не обращал на них внимание.

— Легче стало?

— Да… Легче.

— Вот и славно. А Настенька в сказке — это что?

— Человек.

— А человек — это что?

— Дух, душа и тело.

— Так. Дак душа и дух — где?

— В теле.

— А в сказке?

— В доме.

— Дак Настенька — это что?

— Не знаю.

— А всякие звери, где находятся?

— В теле.

— Дак Настенька — это что?

— Тело… Человеческое тело.

— Молодец. А когда солдат тело очистил от злости, то что с телом произошло?

— Оно расцвело.

— А что с тобой происходит, когда ты возвращаешься в человека?

— Цвету. Меня охватывает ощущение, что я — вся Вселенная. Я выпрямляюсь, и мне хочется крикнуть на весь мир, как мне хорошо.

— А на праздник кто пришел к нам?

— Люди, которых мы не звали.

— А люди — это что?

— Слушай — мир!

— Дак твои обидчики пришли на праздник или мир?

— Мир!

— А ты его звал на свой праздник?

— Да. Мы из-за этого и стали делать праздник на берегу пруда.

— Вот так вот, сынок. Ты понял от чего ты закрывался во время праздника?

— Да! От самого себя и боженьки, который к нам пришел на пир.

— Теперь каково твое состояние — старика?

— Нет, молодого шалуна, парнишки.

— Дак что мы с тобой сейчас сделали?

— Увидели, что со мной происходило на празднике, и признали управление надо мной злости.

— А как мы это сделали?

— Все назвали своим именем.

— А благодаря чему нам удалось это сделать?

— Благодаря тому, что мы рассмотрели все, что со мной происходило на празднике.

— А благодаря чему мы рассматривали, что с тобой происходило на празднике?

— Не знаю.

— Благодаря солдату из сказки. А солдат — это что?

— Не знаю.

— Твоя охота жить. Охота убрать из себя злость. А она откуда берется?

— От моего решения жить.

— Охота — это лучик, исходящий из солнца. А солнышко в тебе — это что?

— Дух! Бабуля, дух!

— Дак благодаря чему мы рассматривали, что с тобой происходило на празднике?

— Благодаря жизненной силе, исходящей от духа.

— Ну, что теперь будешь делать со злостью?

— Как — что?

— Ты убрал управление злостью, но злость-та осталась. Что теперь с ней будешь делать?

— Как в сказке — изгонять ее.

— А как?

— Не знаю.

— А как ее можно изгнать из себя?

— Не знаю.

— Давай разберем, как в сказке говорится.

— …Давай, — ответил я, лихорадочно вспоминая, как в сказке говорится об изгнании злости.

— Как солдат изгнал козу из Настеньки?

— Назвал ее своим именем.

— Отобрал у нее этим силу, и что потом?

— Не пойму. А что потом?

— Солдат посмотрел в ее глаза с решимостью льва. Как это понять?

— Что солдат был настроен идти на смерть.

— Солдат показал свою решительность и силу. А откуда у солдата появились решительность и сила?

— Он остановил внутреннюю войну, назвав злость своим именем.

— Так. И что?

— Сила на противодействие злости ушла и пришла к солдату. А так как солдат — это сила от духа, то дух — это Небесный огонь, и он своим огнем испугал козу.

— Солдат освободился от противодействия злости и тем самым набрался сил. По-другому говоря, человек разжег в себе огонь — охоту освободиться от злости. А решимость откуда?

— От решения принятого мной — жить.

— Молодец! От принятого человеком решения — жить. И что потом?

— Все.

— От принятого решения — жить — родилось намерение освободиться от злости, и это намерение имеет взгляд беспощадности. Вот откуда появился у солдата взгляд с решимостью льва. Такой, что коза испугалась и убежала. А в жизни необходимо злость сбросить на чего-нибудь мертвое и сжечь в огне… Или такое — проговорить. У нас от низа живота до рта располагается доменная печь. В низу живота скапливается вся злость. На груди имеются жернова, которые размельчают большую злость на мелкие кусочки. В сказке солдат это сделал, когда спросил Настеньку: что — она идет на битву со всей ратью поганой, а по одному — она слаба? Этим он и разбил злость на отдельных зверьков, а с каждым из них по отдельности справиться легче. На верху доменной печи имеются форсунки Небесного огня: как только злость повалила, форсунки застилает таким плотным слоем огня, что даже у того, кто долго занимается очищением, в горле начинает першить, горло горит. Вот такие пироги с котятами, сынок. Злость необходимо сжечь.

— А как ее сжечь?

— Сынок, выпиши ее на бумагу и потом ее сожги.

— А как избавиться полностью от всей злости в теле?

— Хороший вопрос. А на кого ты обычно злишься?

— На людей, животных, комаров, бывает — на растения. Вроде бы все.

— Составь список всех, на кого у тебя имеется злость. Да всю злость, на каждого в отдельности, выпиши на бумагу, а потом ее сожги на огне.

— А как быть с теми, на кого злости нет?

— Чтобы быть полностью честными перед собой, то необходимо сказать, что нет людей, на которых бы мы не злились, в том числе и на самого себя. Есть другой момент: это тяжело вспомнить, потому что мы боимся той боли прошлого.

— А как это преодолеть?

— Преодолевать ни к чему. Вот захотеть — необходимо.

— Захотеть чего?

— Захотеть жить и избавиться от того, что мешает жить.

— А как это сделать?

— Спросить себя — для чего я родился? Для чего я живу? Какая моя первичная задача? И выпустить из себя ответ. Вот и все. Живой человек враз это сможет сделать, а мертвый человек откажется или все это выведет на сумасшествие да на чушь. А еще проще, вообще не будет этого делать, а будет все отрицать или молчать, словно он этого не слышал, не знает.

— Хорошо. Выпустил эти ответы, что дальше?

— Увидь, для чего ты рожден и что ты делаешь? Как живешь?

— Хорошо, я увидел, что потом?

— Потом прими решение — жить, быть хозяином своей жизни и самого себя, пользоваться правом на ошибку и полностью нести ответственность за свою жизнь да за самого себя. Вот и все.

…Это у живого человека разожжет желание жить и освободиться от того, что мешает жить.

— Тогда я пошел писать злость на бумагу.

— Беги сынок, беги! — ответила баба Гуля, поглаживая меня по голове, словно благословляя меня этим.

И я побежал домой за бумагой и ручкой. Выписывать злость…

Дата добавления: 2015-07-12