Шопенгауэр

О человеке. Человек как самая совершенная объективация воли является соответственно этому самым нуждающимся из всех существ, он – это сплошное контрастное желание, сплошная нужда, сплетение тысячи потребностей.

Вообще взаимные отношения людей отмечены по большей части неправдой, крайнею несправедливостью, жесткостью и жестокостью; только в виде исключения между ними существуют противоположные отношения; вот на чем и зиждется необходимость государства и законодательства, а не на ваших умствованиях. Во всех же тех пунктах, которые лежат вне сферы государственного закона, немедленно проявляется свойственная человеку беспощадность по отношению к ближнему, и вытекает из его безграничного эгоизма, а иногда и злобы. Как обращается человек с человеком, это показывает, например, порабощение негров, конечной целью которого служат сахар и кофе. Но не надо идти так далеко из Европы: в пятилетнем возрасте поступить в бумагопрядильную фабрику или на какую-нибудь другую фабрику, сидеть в ней сначала десять, потом двенадцать, наконец четырнадцать часов ежедневно и производить одну и ту же механическую работу – это слишком дорогая плата за удовольствие перевести дух. А такова участь миллионов, и сходна с ней участь многих других миллионов.

Нас же, людей общественного положения, малейшие невзгоды могут сделать вполне несчастными, а вполне счастливыми не может сделать нас ничто.

Когда человек… в жгучем вожделении хотел бы овладеть всем, чтобы утолить жажду своего эгоизма, и когда он неизбежно должен убедиться, что всякое удовлетворение только призрачно и достигнутое никогда не дает того, что сулило вожделение, не дает окончательного успокоения неукротимой воли; когда он осознает, что от удовлетворения меняется только форма желания, а само оно продолжает терзать в другом виде, и после того как все эти формы исчерпаны, остается самый порыв воли, без сознательного мотива, сказывающийся с ужасающей мукой в чувстве страшного одиночества и пустоты; все это, при обычной силе желания ощущается слабо и вызывает лишь обычную грусть, но у того, кто являет собой волю, достигнувшую необычной злобы, это неизбежно возрастает до беспредельной внутренней пытки, вечной тревоги, неисцелимого мучения.

Подражание, обычай и привычка суть главные пружины большинства человеческих дел, и редко кто поступает по собственному соображению и мнению. Причина этого заключается в боязни всякого думанья и размышления и в справедливом недоверии к собственному суждению и мнению. В то же время эта поразительная наклонность к подражанию указывает также на родство человека с обезьяною».

наше положение в мире представляет собою нечто такое, чему бы лучше вовсе не быть»

человек – это «дикое, ужасное животное»,

О смерти. Смерть — поистине гений-вдохновитель, или мусагет философии; оттого Сократ и определял последнюю как подготовку к смерти. Едва ли даже люди стали бы философствовать, если бы не было смерти.

жизнь, во всяком случае, должна скоро кончиться, так что те немногие годы, которые нам ещё, быть может, суждено прожить, совершенно исчезают перед бесконечностью того времени, когда нас уже больше не будет. Вот почему при свете мысли даже смешным кажется проявлять такую заботливость об этой капле времени, приходить в такой трепет, когда собственная или чужая жизнь подвергается опасности, и сочинять трагедию, весь ужас которой имеет свой нерв только в страхе смерти. Таким образом, могучая привязанность к жизни, о которой мы говорили, неразумна и слепа. Она объясняется только тем, что всё наше внутреннее существо уже само по себе есть воля к жизни и жизнь поэтому должна казаться нам высшим благом, как она ни горестна, кратковременна и ненадёжна.

…смерть, как ни страшимся мы её, на самом деле не может представлять собою никакого зла. Более того, часто она является благом и желанной гостьей.

О религии. Брахманизм и буддизм, которые учат человека смотреть на себя как на первосущество, Брахмана, которому, по самой сущности его, чужды всякое возникновение и уничтожение, — эти два учения гораздо больше сделают в указанном отношении, чем те религии, которые признают человека сотворённым из ничего и приурочивают начало его бытия, полученного им от другого существа, к реальному факту его рождения. Оттого в Индии и царит такое спокойствие и презрение к смерти, о котором в Европе даже понятия не имеют.

О воле к жизни. То, что существует всегда, — это род, и, с сознанием его нетленности и своего тожества с ним, спокойно живут индивиды. Воля к жизни являет себя в бесконечном настоящем, ибо последнее — форма жизни рода, который поэтому никогда не стареет, а пребывает в вечной юности. Смерть для него — то же, что сон для индивида или что для глаз мигание, по отсутствию которого узнают индусских богов, когда они появляются в человеческом облике.

Воля одна — начало обуславливающее, зерно явления, от форм последнего, к которым относится и время, свободное, — а следовательно, и неразрушимое. Со смертью, таким образом, погибнет сознание, но не то, что породило и поддерживало это сознание: гаснет жизнь, но остаётся принцип жизни, который в ней проявлялся. Оттого всякому и подсказывает несомненное чувство, что в нём есть нечто безусловно непреходящее и неразрушимое; даже свежесть и живость наших воспоминаний из очень далёкого времени, из раннего детства, свидетельствуют о том, что в нас есть нечто такое, что не увлекается потоком времени, не стареет, а пребывает неизменным. Но что такое это непреходящее, — этого нельзя себе ясно представить. Это не сознание, как и не тело, на котором, очевидно, зиждется сознание. Это скорее то, на чем зиждется самое тело вместе с сознанием, т.е. именно то, что, попадая в поле сознания, оказывается волей.

Онтология и нравственность. Что мир имеет только одно физическое и никакого нравственного значения, есть величайшее, пагубнейшее и фундаментальное заблуждение, чистейшее извращение образа мыслей. Несмотря на это и наперекор всем религиям, которые все сообща утверждают противное и стараются доказать это свойственным им мистическим способом, коренное заблуждение это никогда вполне не умирает на земле, напротив, от поры до поры, всякий раз снова подымает свою голову, пока общее возбуждение опять не принудит его скрыться.

О сострадании. Потому-то, вместо сказанной формы кантовского принципа нравственности, я желал бы установить следующее правило: приходя в какое-либо соприкосновение с человеком, не входить в объективную оценку его по его стоимости и достоинству, следовательно, не входить в рассмотрение ни порочности его воли, ни ограниченности его рассудка и превратности его понятий, ибо первая может легко возбудить к нему ненависть, а последняя — презрение, но исключительно обратить внимание на его страдания, его нужды, опасения и недуги. Тогда постоянно будешь чувствовать своё сродство с ним, станешь ему симпатизировать и вместо ненависти или презрения возымеешь к нему сострадание, исключительно составляющее то αγάπη **, к которому призывает Евангелие. Чтобы не возбуждать в себе ненависти и подозрения к человеку, следует вдаваться не в разыскание его так называемого “достоинства”, а, напротив, смотреть на него единственно с точки зрения сострадания.

Всякая любовь (agape, caritas) — это сострадание».

Не судите людей объективно, согласно их ценностям, их достоинству, обходите молчанием их злонамеренность и умственную ограниченность, ибо первая вызвала бы ненависть, вторая — презрение. Надо уметь видеть невидимое — страдания, несчастья, тревоги, и тогда нельзя не почувствовать точки соприкосновения. Вместо ненависти и презрения родятся симпатия, pietas и agape, к которым взывает Евангелие. Подавить в себе ненависть и презрение не значит вникнуть в чьи-то претензии на "достоинство", это значит понять чужое несчастье, из чего и рождается pietas, покаяние».

Извращённость и испорченность сердца мешают человеку видеть истины, которые вполне по плечу его рассудку»

приходя в какое-либо соприкосновение с человеком, не входить в объективную оценку его по его стоимости и достоинству, следовательно, не входить в рассмотрение ни порочности его воли, ни ограниченности его рассудка и превратности его понятий, … но исключительно обратить внимание на его страдания, его нужды, опасения и недуги. Тогда постоянно будешь чувствовать своё сродство с ним, станешь ему симпатизировать и вместо ненависти или презрения возымеешь к нему сострадание».

О счастье и внутренних качествах. Для нашего счастья то, что мы такое, - наша личность – является первым и важнейшим условием уже потому, что сохраняется всегда и при всех обстоятельствах; к тому же она, в противоположность благам двух других категорий, не зависит от превратностей судьбы и не может быть отнята у нас».

Сколько людей, в постоянных хлопотах, неутомимо как муравью, с утра до вечера заняты увеличением уже существующего богатства; их пустая душа невосприимчива ни к чему иному. Высшие наслаждения – духовные - недоступны для них; …»

Зависть к личностным достоинствам – самая непримиримая и скрывается особенно тщательно».

Наши личные свойства сохраняются дольше всего… Кто имеет много в себе, подобен светлой, веселой, теплой комнате, окруженной тьмой и снегом декабрьской ночи».

Обладателю внутреннего богатства не надо ничего извне, кроме одного обязательного условия – досуга, чтобы быть в состоянии развивать свои умственные силы и наслаждаться внутренним сокровищем, другими словами – ничего, кроме возможности всю жизнь, каждый день и каждый час быть самим собой».

Многое нам даст для счастья, если мы вовремя усвоим ту нехитрую истину, что каждый, прежде всего и в действительности, живет в собственной шкуре, а не во мнении других, и что поэтому наше личное реальное самочувствие, обусловленное здоровьем, способностями, доходом, женой, детьми, друзьями, местом пребывания – во сто раз важнее для счастья, чем то, что другим угодно сделать из нас. Думать иначе – безумие, ведущее к несчастью»

Придавать чрезмерную ценность мнению других – это всеобщий предрассудок… он оказывает на всю нашу деятельность чрезмерное и гибельное для нашего счастья влияние».

При бесстыдстве и глупой наглости большинства всякому, обладающему какими-либо внутренними достоинствами, следует открыто высказывать их, чтобы не дать о них забыть… Скромность – это прекрасное подспорье для болванов; она заставляет человека думать про себя, что и он такой же болван, как и другие».

Каждое существо живет ради себя, в себе и для себя… Наш образ в чужом представлении есть нечто второстепенное…(Много пишет о славе).

Трудиться, бороться с препятствиями – это такая же потребность для человека, как рыться в земле – для крота.

Все они кажутся весьма рассудительными, честными и откровенными, добродетельными, а то и разумными и интеллигентными. Но это не должно вводить в заблуждение… Тот, кто будет полагать, что черти гуляют по свету с рогами, а дураки – с бубенцами, непременно станет их добычей или игрушкой,… «как бы зла ни была собака, она всегда виляет хвостом»».

Всякое духовное преимущество является изолирующим свойством; его ненавидят, его избегают и в свое оправдание наделяют его обладателя всяческими недостатками.

Кто хочет, чтобы его мнение было приятно, должен высказать его спокойно и беспристрастно.

Все, что совершается, с самого великого до самого ничтожного, совершается необходимо… кто проникается этим сознанием, тот прежде всего сделает все, что в его силах, а затем уже спокойно примет те неудачи, которые его постигнут.

Наряду с умом, весьма существенным данным к нашему счастью является мужество. Правда, нельзя своими силами добыть ум и мужество: первое наследуется от матери, второе – от отца; однако при желании и при упражнении можно увеличить в себе эти свойства… Пусть нашим девизом служат слова: Не уступай несчастью, но смело иди ему навстречу». Пока еще сомнителен исход какого-либо опасного положения… нельзя поддаваться робости, а следует думать лишь о сопротивлении, как нельзя отчаиваться в хорошей погоде, пока виден кусочек синего неба. Даже более: надо иметь право сказать: Если развалится весь мир, то это не устрашит».

Отдельный человек слаб как покинутый Робинзон: лишь в сообществе с другими он может сделать многое.

«Наиболее сильный импульс философскому размышлению и метафизическому постижению вселенной придает нам сознание предстоящей смерти и видение страданий и несчастий жизни. Если бы наша жизнь не имела конца и не была исполнена страданий, то, быть может, никому бы и в голову не пришло спросить, по какой причине существует мир и почему он именно таков, каков он есть…».
«Мир как воля и представление» т.2.

«Пройдя длинный период бессознательного и полубессознательного существования в минеральном, растительном и животном царствах, природа в человеке доходит до своего высшего развития и спрашивает себя: что я такое? Человек - это орган самосознания природы».
«Афоризмы»

«Путем объективного познания нельзя выйти за пределы представления, т.е. явления. Таким образом, мы всегда будем стоять перед внешней стороной предметов"… "Но в противовес этой истине выдвигается другая - именно та, что мы не только познающие субъекты, но, вместе с тем, и сами принадлежим к познаваемым существам, - что мы и сами вещь в себе… Для нас открыта дорога изнутри - как какой-то подземный ход, как какое-то таинственное сообщение, которое - почти путем измены - сразу вводит нас в крепость, - ту крепость, захватить которую путем внешнего нападения было невозможно… В силу этого, мы должны стараться понять природу из себя самих, а не себя самих из природы».

Ницше.

О религии. «Буддизм есть религия поздних людей, для добрых, нежных рас, достигших высшей степени духовности, которые слишком восприимчивы к боли, он есть возврат их к миру и веселости, к диете духа, к известной закалке тела.

О человеке. «Человек – это то, что должно превзойти».

Человек – это канат, натянутый между животным и серхчеловеком, - канат над пропастью.

Я люблю того, кто не бережет для себя ни капли духа, но хочет быть всецело духом для своей добродетели: ибо так, подобно духу, проходит он по мосту.

«В человеке тварь и творец слиты воедино: в человеке есть материал, обломок, избыток, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человек есть и творец, ваятель, твердость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к «твари в человеке», к тому, что должно быть сформировано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, - к тому, что страдает по необходимости и должно страдать?»

«Из-за чего деревья первобытного леса борются друг с другом? - … Из-за власти!»

«Мы поступаем наяву так же, как и во сне: мы сначала выдумываем и сочиняем себе человека, с которым вступаем в общение». (- не сочиняйте себе людей с совестью).

«Тот, кто не может располагать двумя третями дня лично для себя, тот должен быть назван рабом»

О воле к власти. «Жизнь для меня тождественна инстинкту роста, власти, накопления сил, упрямого существования; если отсутствует «der Wille zur Macht», существо деградирует».

«Сильные эпохи, аристократические культуры видят в сострадании, в «любви к ближнему», в недостатке самости и чувства собственного достоинства нечто презренное»

«Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им д о лжно ещё помочь в этом»

«Сострадая, слабеешь. Сострадание во много раз увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания… В целом сострадание парализует закон развития – закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осужденных ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придает мрачную двусмысленность самой жизни. Скажу еще раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни… Сострадание – это проповедь Ничто...”.

«Человек ведет себя непроизвольно благородно, когда он научился ничего не желать от людей и всегда давать им».

«Что хорошо? – Все, что повышает чувство власти, волю к власти, власть в человеке. Что дурно? – Все, что происходит из слабости.

О свободе. «Свободным умом называют того, кто мыслит иначе, чем от него ждут на основании его происхождения, среды, его сословия и должности или на основании господствующих мнений эпохи. Он есть исключение, связанные умы суть правило; последние упрекают его в том, что его свободные принципы либо возникли из желания выделяться, либо же заставляют в нем предполагать свободные поступки, т. е. поступки, несоединимые со связанной моралью… Впрочем, к существу свободного ума не принадлежит то, что он имеет более верные мнения, а лишь то, что он освободился от всякой традиции, все равно, успешно или неудачно… он требует оснований, другие же — только веры».

«Метод – это я».

Под чарами Диониса не только смыкается союз человека с человеком, сама отчужденная, враждебная или порабощенная природа снова празднует праздник примирения со своим блудным сыном – человеком. Добровольно предлагает земля свои дары, и мирно приближающиеся хищные звери скал и пустыни… Превратите ликующую песню «К радости» Бетховена в картину, и если у вас достанет силы воображения, чтобы увидеть «миллионы, трепетно склоняющиеся во прахе», то вы можете подойти к Дионису».

«Почему ты такой твердый? – сказал однажды уголь алмазу. – Разве мы не близкие родственники?... – о, братья мои, так спрашиваю я вас: разве вы – не братья мне?».

«Жить не мог бы народ, не умей он оценивать… Скрижаль высших благ висит над каждым народом. Вглядись, то скрижаль его преодолений. То похвально, что ему трудно даётся; что непреложно и трудно, то называет он добром; а что из крайней нужды вызволяет: самое редкое, самое трудное - нарекает он священным».

О нациях. Евреи, без сомнения, самая сильная, самая цепкая, самая чистая раса теперь в Европе.

Немцы – их называли некогда народом мыслителей: мыслят ли они вообще?

О сильной личности. Не к народу должен говорить Заратустра, а к спутникам. Заратустра не должен быть пастухом и собакою стада. Мне нужны спутники, которые следуют за мною, потому что хотят следовать сами за собой.

Спутников ищет созидающий, а не трупов, а также не стад и не верующих.

«Поистине, человек — это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять его в себя и не стать нечистым. И вот я учу вас о сверхчеловеке: он — это море, где потонет презрение ваше».

О морали. Жизнь в сопровождении морали невыносима.

Мораль – это важничанье человека перед природой.

Когда морализуют добрые, они вызывают отвращение; когда морализуют злые, они вызывают страх.

Те моралисты, которые прежде всего рекомендуют человеку взять себя в руки, навлекают на него своеобразную болезнь: постоянную раздражительность, … словно некий зуд. Ему теперь кажется, будто теперь его самообладанию грозит опасность: он больше не доверяется никакому инстинкту, никакому свободному взмаху крыл, но постоянно пребывает в оборонительной позе, вооруженный против самого себя… Но как ненавистен он другим, как тяжек самому себе, как истощен и отрезан от прекрасных случайностей души! Ио следует вовремя забыться, если мы хотим чему-то научиться у вещей, которые не суть мы сами.

В стадах нет ничего хорошего, даже если они бегут за тобою.

О духе. Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев.

Разное. Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели.

Ницше: "Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!"

"Мы отрицаем Бога, мы отрицаем ответственность Бога; только так мы освободим мир"

"Чтобы воздвигнуть новый храм, нужно разрушить - таков закон"

Таким образом, высшее зло составляет часть высшего блага, а этим высшим благом является творец

Преимущества нашего времени: ничто не истинно, все дозволено"

Фрейд

О бессознательном. «влечения, а не внешние раздражения являются настоящим двигателем прогресса»

раздражение влечения исходит не из внешнего мира, а изнутри организма"

Влечения, которые мы обозначаем термином сексуального характера в узком и широком смысле этого слова, играют необыкновенно важную и до сих пор ещё никем в должной мере не выясненную роль как причины нервных и душевных заболеваний. Скажу больше, эти же сексуальные влече6ния принимают участие в творчестве высших культурных, художественных и социальных ценностей человеческого духа, внося в нашу жизнь такие вклады, которые следует достойным образом оценить"

По нашему мнению, в душевном аппарате человека имеется две мыслеобразующие инстанции, из которых вторая обладает тем преимуществом, что её продукты находят доступ в сферу сознания открытым; деятельность же первой инстанции бессознательна и достигает сознания только через посредство второй. На границе обеих инстанций, на месте перехода от первой ко второй, находится цензура, которая пропускает лишь угодное ей, а остальное задерживает. И вот то, что отклонено цензурой, находится, по нашему определению, в состоянии вытеснения. При известных условиях, одним из которых является сновидение, соотношение сил между обеими инстанциями изменяется таким образом, что вытеснение не может быть вполне задержано; во сне это происходит как бы вследствие ослабления цензуры, в силу которого вытеснение приобретает возможность проложить себе дорогу в сферу сознания. Но так как цензура при этом никогда не упраздняется, а лишь ослабляется, то она довольствуется такими изменениями сновидения, которые смягчают неприятные ей обстоятельства; то, что в таком случае становится осознаваемым, есть компромисс между намерениями одной инстанции и требованиями другой. Вытеснение, ослабление цензуры, образование компромисса – такова основная схема возникновения как сновидения, так и всяких психопатических представлений.

"То, что в психической жизни мы считаем произволом, подчиняется законам, о которых, правда, в настоящее время мы имеет лишь смутное представление".

Третье, и самое чувствительное огорчение причинит человеческому бреду величия психологическое исследование, желающее доказать Я, что оно не является господином даже в собственном доме и вынуждено довольствоваться лишь недостаточными сведениями о том, что бессознательно происходит в его душевной жизни".

В психоаналитической теории мы без колебания принимаем положение, что течение психических процессов автоматически регулируется принципом удовольствия..., возбуждаясь каждый раз связанным с неудовольствием напряжением и принимая затем направление, совпадающее, в конечном счёте с уменьшением этого напряжения, другими словами, с устранением неудовольствия... или получением удовольствия"

психический аппарат обладает тенденцией удерживать имеющееся в нем количество возбуждения на возможно более низком или, по меньшей мере на постоянном уровне"

"критерий реальности не имеет никакого значения"

"Непреднамеренные на вид отправления оказываются, будучи подвергнуты психоаналитическому исследованию, вполне мотивированными и детерминированными скрытыми от сознания мотивами".

"Кажущаяся неправильность функционирования разрешается в виде своеобразной интерференции двух или более числа правильных актов".

"Невроз является следствием своего рода незнания, неведения о душевных процессах, о которых следовало бы знать".

склонность к агрессии является самой существенной инстинктивной диспозицией в человеке"; существует "природный агрессивный инстинкт человека, враждебность каждого против всех и всех против каждого".

"бесконечное множество культурных людей, которые отшатнулись бы от факта убийства или инцеста, не отказываются об удовлетворения своей жадности, агрессивности, своих сексуальных желаний, не упуская случая, чтобы повредить другим путём лжи, обмана, клеветы, если только это пройдёт для них безнаказанно, и так, вероятно, было всегда, в течение бесчисленных веков."

"Свободное от всяких этических уз Я легко идёт навстречу любому капризу полового влечения, – даже такому, которое давно отвергнуто нашим эстетическим воспитанием или противоречит нравственным требованиям."

"Мы – подчеркиваем все злое в человеке только потому, что другие это отрицают, – благодаря чему, душевная жизнь человека хотя и не становится лучше, но зато делается понятной. Если же мы откажемся от односторонней этической оценки, то, несомненно, сможем определить форму взаимоотношений доброго и злого начала в человеческой природе".

"Совесть представляет собой внутреннее восприятие недопустимости имеющихся у нас желаний, но ударение ставится на том, что эта недопустимость не нуждается ни в каких доказательствах, что она сама по себе несомненна"

"Основной мотив человеческого общества в конечном результате оказывается экономическим: так как у него не хватает достаточных жизненных средств, чтобы содержать своих членов без помощи их труда, то оно должно ограничить число своих членов и энергию их отклонить от сексуальных переживаний в сторону труда"

"Все, что создаёт эмоциональные связи между людьми, должно противодействовать войне. Эти связи могут быть двоякого рода. Во–первых, отношение к людям, как объектам любви, но без сексуальных целей. Психоанализу нечего стыдиться, когда он говорит о любви, ибо религия говорит то же самое: возлюби ближнего своего, как самого себя. Это легко требовать, но трудно выполнить."

Дата добавления: 2015-10-21