Часть шестая 1952 1 страница

Когда у Ваньиру начались схватки, она сразу же поняла, что что-то не в порядке, и встревожилась.

Прижав одну руку к пояснице, а вторую к животу, молодая женщина выпрямилась и сделала несколько глубоких вдохов. Мама Вачера предупреждала ее, чтобы она была поосторожнее с этой беременностью, но Ваньиру, упрямая и неумевшая находиться без дела даже минуту, не послушалась совета свекрови и отправилась в лес собирать листья лантаны.

Это все Дэвид виноват, решила Ваньиру, пережидая, пока стихнут схватки. Его мать была уже в том возрасте, когда ей требовалась помощь нескольких женщин, а ей приходилось довольствоваться лишь обществом Ваньиру. Но Дэвид, после того как женился семь лет назад, ни разу не заикнулся о том, чтобы купить хотя бы еще одну жену. Именно поэтому Ваньиру и пришлось сегодня отправиться за реку в поисках листьев лантаны, которые требовались маме Вачере для изготовления снадобий.

Ваньиру эгоизм Дэвида возмущал гораздо больше, чем маму Вачеру, которая была чересчур снисходительна к своему безответственному сыну. Вачера защищала его, утверждая, что у Дэвида все впереди и что он успеет еще обзавестись новыми женами, а пока управление имением Тривертонов отнимает у него слишком много времени, чтобы он мог исполнять свой супружеский долг с несколькими женами. Пожилая женщина заявляла, что Ваньиру и так видит своего мужа гораздо реже, чем ей бы того хотелось. Что же будет, если ей придется делить его с другими? Ваньиру возражала на это, что помощь одной жены значительно облегчила бы работу на шамбе, дав им возможность хоть немного отдохнуть.

Схватки повторились, и Ваньиру прижала к животу обе руки. Она не может потерять этого ребенка.

За семь лет замужества Ваньиру Матенге была беременна шесть раз. Одна беременность закончилась выкидышем, другой ребенок родился мертвым, трое малышей умерли во младенчестве. Выжила лишь последняя, Ханна, крепенькая малышка, которая осталась на шамбе со своей бабушкой. Ваньиру страстно хотела родить хотя бы еще одного здорового ребенка и молилась, чтобы это был мальчик, в котором мог бы возродиться дух ее отца.

Что касается имени будущего ребенка, то тут Дэвид и Ваньиру никак не могли прийти к согласию. Если родится мальчик, она хотела назвать его Камау, в честь своего отца, как требовали того законы кикую. Но Дэвид настаивал, чтобы его дети носили имена мзунгу, белых людей, говоря при этом: «Придет день, и мы станем свободным и независимым народом, живущим в современной стране. Поэтому мы должны будем идти в ногу со временем. Родится девочка – назовем ее Сарой, а если будет мальчик – Кристофером. При всем своем сильном и независимом характере Ваньиру вынуждена была подчиниться воле мужа. Но про себя она будет звать своего сына Кристофер Камау Матенге.

Когда ее снова охватила резкая и сильная боль, Ваньиру посмотрела на небо, чтобы определить, который час. Некоторое время назад европейские власти ввели в округе Найэри комендантский час, объяснив, что это «вынужденная мера, вызванная нарушениями законности и правопорядка, совершаемыми определенными элементами». В округе действовали незаконные формирования, а по ночам происходили несанкционированные собрания. Ваньиру знала, что они имели в виду неуловимую, таинственную организацию, которая называла себя никому не понятным именем May May. Члены этой группировки прятались в лесах, стремительно и неожиданно нападали на фермы белых поселенцев и затем вновь исчезали на окутанных туманами склонах горы Кения. Власти заявляли, что в округе орудует всего лишь кучка радикально настроенных, плохо организованных смутьянов и что нет совершенно никаких причин для беспокойства. Самое большое, на что они способны, – кража скота у белых поселенцев. Для борьбы с ними и был введен комендантский час, который запрещал африканцам покидать стены своих жилищ после наступления темноты и до первых лучей солнца.

Посмотрев на тучи, обложившие все небо, на размытый диск заходящего солнца, Ваньиру решила, что у нее есть немного времени перед тем, как отправиться домой. Она решила немного посидеть, чтобы дать передохнуть своему отяжелевшему телу и попытаться понять, были эти приступы боли лишь ложной тревогой или чем-то более серьезным.

С ней уже случались подобные преждевременные схватки. Когда она носила Ханну, это произошло за месяц до положенного срока. Тогда Ваньиру всего лишь отдохнула несколько дней, схватки прекратились, и Ханна осталась в утробе матери до тех пор, пока Властитель Света не призвал ее к появлению в этот мир. В этот раз все идет точно так же, пыталась успокоить себя Ваньиру, присаживаясь передохнуть на бревно.

Но, сидя на бревне и ожидая, пока утихнут схватки, в то время как воздух становился все более влажным и прохладным, а тучи сгущались и темнели на глазах, женщина все больше тревожилась, осознавая, что схватки не только не прекращаются, но усиливаются, а промежутки между ними становятся все короче.

Решив, что лучше бы ей, не мешкая, отправиться в обратный путь, Ваньиру поднялась и направилась к реке.

И тут она замерла.

Сквозь деревья продиралось что-то большое и темное, издавая звуки, одновременно знакомые и пугающие: грохот, ворчание, треск сдираемой с деревьев коры.

Слон!

Она напряженно всматривалась и вслушивалась. Сколько же там животных? Одинокий это зверь или целое стадо? Самки с детенышами или молодые холостяки? Охваченная внезапным ужасом, Ваньиру смотрела, как раскачиваются верхушки деревьев над гигантским животным, прокладывающим себе путь через чащу. Она знала, что перед началом дождей слоны имели обыкновение покидать бамбуковые рощи и в поисках пропитания перебираться на более пологие склоны, где лес был не таким густым. Но никогда раньше ей не приходилось видеть слонов так далеко от гор.

Ваньиру попыталась определить направление ветра. Если в стаде есть детеныши, или если это старый, озлобленный самец, то, стоит слонам учуять ее запах, ей придется несладко.

Ваньиру беспомощно оглянулась вокруг. Со всех сторон она слышала медленную, тяжелую поступь, бурчание в животах, с помощью которого слоны переговаривались друг с другом, треск сучьев и сдираемой коры. Она оказалась в самом центре слоновьего стада – большого стада!

Женщина оглянулась через плечо туда, где начинался склон горы, заросший деревьями. Никакие звуки оттуда не доносились. Она решила осторожно пробраться назад, прочь от стада, затем обогнуть его и уже тогда повернуть в направлении дома.

Она успела совсем немного пройти в глубь леса, когда мощный спазм сотряс ее тело и заставил ее остановиться. Ваньиру согнулась пополам, заглушив едва не вырвавшийся стон. Она оглянулась: слоны были все ближе; между деревьев уже проблескивали их белые бивни.

Объятая нарастающим ужасом, Ваньиру ускорила шаг, двигаясь настолько быстро и бесшумно в глубь чащи, насколько позволяло ей раздавшееся тело. Она останавливалась лишь тогда, когда нестерпимая боль охватывала ее, и постоянно оглядывалась, пытаясь оценить расстояние между собой и слонами.

Стоит только самке – предводительнице стада учуять человеческий запах…

Ваньиру продвигалась сквозь сгущающиеся сумерки со всей скоростью, на которую только была способна. Несмотря на то что дневной свет неумолимо таял, она все еще не осмеливалась попытаться обогнуть стадо и направиться к дому.

Внезапно Ваньиру запнулась о ползучий стебель, упала. И от боли вскрикнула.

Оставшись лежать на земле, женщина напряженно вслушивалась. Слоны переговаривались между собой в густой чаще, их низкое урчание раздавалось со всех сторон. Она замерла на жесткой и сырой земле.

Охваченной паникой Ваньиру казалось, что стадо движется с черепашьей скоростью, топчется на месте, обдирая деревья, их уши со свистом рассекают воздух, исполинские ноги крушат все, что попадается на пути. Тьма накрыла лес; дневные мелодии сменились зловещими ночными звуками. Женщина до смерти боялась ночной темноты, и теперь эта темнота собиралась поглотить ее.

«Хуже может быть только в том случае, – думала Ваньиру, пережидая, пока слоны не пройдут мимо и не скроются в густой чаще, – если сейчас пойдет дождь».

И дождь пошел именно в тот момент, когда она собиралась с силами, чтобы двинуться в сторону дома.

Это был всего лишь мелкий дождичек, но Ваньиру практически ничего не видела на расстоянии нескольких футов – сквозь пелену дождя просматривались лишь устрашающие очертания деревьев и исполинские заросли кустарника. Она с трудом дотащилась до каштана, чтобы укрыться от дождя под его кроной, и тут ее вновь пронзила чудовищная боль. Ваньиру вскрикнула и упала на колени.

На этот раз схватки длились дольше, и она почувствовала, как раздвинулись кости таза.

Ребенок готовился к появлению на свет.

«Нет! – Паника охватила ее. – Только не здесь, где дикие лесные звери отберут его у меня!»

Ваньиру попыталась подняться, судорожно цепляясь за ствол дерева, разодрав в кровь руки. Когда ей наконец удалось встать, она попыталась унять боль, чтобы уйти прочь отсюда.

Забыв о слонах, листьях лантаны в брошенной ею корзине, комендантском часе, введенном белым человеком, Ваньиру оттолкнулась от дерева и сделала несколько неуверенных шагов под дождь. Схватившись за живот, она побрела вслепую под дождем. Сбитая с толку, охваченная нестерпимой болью она и не подозревала, что идет совсем не в ту сторону.

Ваньиру не имела представления о том, как долго блуждает. Ей казалось, прошла уже вечность с тех пор, как ночь накрыла лес; что нескончаемый дождь лил сплошным потоком уже много часов. Ее канга – кусок яркой ткани, закрученный вокруг головы в тюрбан, – вымокла насквозь и неприятно холодила выбритый череп, прилипшая к ногам юбка мешала идти. Но Ваньиру упорно брела сквозь дождь и тьму, тщетно пытаясь отыскать дорогу домой, перебиралась через валуны и упавшие деревья, продиралась сквозь деревья, которые все теснее смыкались вокруг нее.

Она знала, куда забрела. Ваньиру карабкалась теперь по склонам гор, которые белый человек называл Абердеры. Для них эта горная гряда была национальным парком, но для Ваньиру это был Ньяндаруа, Сухой хребет, лес предков. Совершенно одинокая, беззащитная, собирающаяся вот-вот родить, женщина очутилась на территории, где полновластно хозяйничал мертвый буйвол и черный леопард.

Очередные схватки были такими сильными, что она рухнула на землю и долго лежала в грязи, омываемая ледяным дождем; в тело впивались камни и сухие сучья.

Руки и ноги Ваньиру онемели; она не чувствовала ни боли, ни теплых струек крови, сочащейся из ран. Она уже не ощущала ни сырости, ни пронизывающего холода, ни голодных спазмов. Все ее внимание было сконцентрировано на животе, где ребенок рвался наружу. Но она не давала ему выйти; загоняла свою боль и мучения внутрь своего тела, сквозь черный лес в страшную ночь. Собравшись с силами, она сумела встать на ноги.

«Господи, – молилась она в отчаянии, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь из грязи и бросаясь вперед, в леденящую пустоту. – Властитель Света, помоги мне!»

Измученная женщина упрямо брела вперед. Рыдания сотрясали ее тело, мокрые ветки били по лицу и царапали руки, босые ноги скользили по размокшей лесной почве. Дождь, не переставая, лил сплошной стеной, проникая, казалось, под кожу до самых костей. Ваньиру с тоской подумала о своей теплой, сухой хижине, постели из козьих шкур, похлебке, булькающей на огне, матери Дэвида, терпеливо колдующей над очередным целебным отваром.

Загрохотал гром, земля содрогнулась. Ваньиру услышала топот вспугнутых слонов. Она не могла определить, в каком направлении от нее они теперь находились, было это то же самое стадо, уходила она прочь от них или, наоборот, приближалась. Ледяной ветер пронизывал ее насквозь через промокшую одежду. Болезненные схватки становились все более мучительными.

Она упрямо брела вперед, в непроглядную ночь.

Дождь наконец прекратился, мрачный туман клубами поднимался от земли. Ваньиру пробиралась сквозь мокрые ветви. Ей казалось, что весь мир превратился в одно ледяное озеро и скоро она навсегда пропадет в холоде и тумане этого страшного хребта.

Она почувствовала, как теплая струйка бежит у нее между ног. Схватки превратились в одну нескончаемую огненную полосу. Ваньиру еле могла дышать и совершенно обессиленная привалилась к дереву. Теперь она знала, что находится слишком далеко от дома, что заблудилась и проблуждала уже много часов и что ее ребенку предстоит появиться на свет в этом ледяном кромешном аду. Со всех сторон слышала она крадущиеся шаги диких зверей, чувствовала на себе неотрывные жадные взгляды гиен, поджидающих того момента, когда она упадет и больше уже не встанет. Ваньиру слышала однажды, как кумушки на рынке рассказывали об одной женщине, которую роды застали в поле и у которой гиены утащили новорожденного.

«Нет уж, скорее я сама убью своего сына, – думала она, отчаянно цепляясь за дерево, судорожно хватая ртом воздух и изо всех сил пытаясь удержать ребенка внутри себя хоть еще немного. – А потом убью себя…»

Ей казалось, что тело разрывается на куски. Она сначала вскрикнула, затем крик превратился в отчаянный вопль.

Она сползла по стволу на землю, ободрав щеку о жесткую кору, почувствовала вкус крови, увидела кровь, отчетливо услышала в густом тумане нетерпеливый лязг зубов и урчание нетерпеливо рыщущих в ожидании скорой добычи зверей.

– Убирайтесь прочь! – завизжала она.

Ваньиру пошарила вокруг себя в поисках какого-нибудь оружия. Ухватившись за камень, она попыталась швырнуть его в темноту, но у нее не хватило сил. Ее жизнь вытекала по капле – новая жизнь упорно прокладывала себе путь. Полуживой женщине казалось, что боль просочилась сквозь кожу, превратилась в облачко и уплыла в низкие облака, испарилась в туманных бамбуковых рощах. Ваньиру понимала, что ей навсегда предстоит остаться здесь, на самой вершине горы.

Но ее тело не станет пищей для зверей, она не позволит диким зверям пировать над телом внука великого вождя воинов Матенге.

В полуобморочном состоянии, собрав остатки сил, Ваньиру начала копать землю, готовя могилу себе и своему сыну…

Ей казалось, что она спит, а вокруг сухо и тепло. «Это всего лишь иллюзия, – шептала ей часть ее сознания, – на самом деле я лежу на холодной земле и рою могилу для своего ребенка». Но другая часть ее сознания спала и видела сон.

Ваньиру снова оказалась в Найроби, в туземном госпитале, где она пять лет проработала медсестрой, прежде чем вышла замуж за Дэвида Матенге и уехала жить в Найэри.

Она с кем-то горячо спорила.

– Почему наша униформа отличается от той, что носите вы? Почему наша зарплата намного меньше вашей? Почему к вам обращаются «сестра», а нас подзывают, как прислугу?

Ваньиру как наяву увидела перед собой лицо белой женщины, своей начальницы, которая безапелляционно заявила, что африканские медсестры менее квалифицированные, чем их белые коллеги.

В своем странном сне Ваньиру вспоминала, что именно по этой причине она и бросила медицину.

– Это настоящая дискриминация, – жаловалась она Дэвиду. – Африканские женщины получают такое же образование и выполняют ту же работу, что и белые, но при этом никто на нас не смотрит как на равных. Так зачем же стараться?

В этот момент она открыла глаза и увидела, что находится в какой-то пещере.

Она пыталась понять, реальность это или еще один сон. Сухие листья, на которых она лежала, казались ей вполне реальными, так же как и боль в руках и ногах. В этой странной пещере было тепло и сухо, в центре горел костер, отбрасывающий слабый свет на людей, которые, сгорбившись, сидели вокруг костра и ели.

Ваньиру попыталась разглядеть этих людей, затем схватилась за живот и поняла, что ребенка там нет.

Она попыталась что-то сказать, но вместо слов с ее губ сорвался стон. Одна из фигур, сидящих вокруг костра, поднялась и направилась к ней. Это была женщина, державшая в руках новорожденного ребенка.

– Твой сын, – негромко произнесла она.

Ошеломленная Ваньиру протянула руки, взяла своего сына Кристофера и поднесла его к груди, которую он сразу начал жадно сосать. Она внимательно смотрела на женщину, которая присела рядом с ней. По чертам ее лица Ваньиру догадалась, что женщина была из племени меру.

– Где я? – сумела наконец она произнести.

– С нами ты в безопасности. Ничего не бойся, сестра.

Ваньиру крутила головой, рассматривая просторную пещеру. Теперь она заметила, что там было много людей; они сидели вдоль стен, спали в углах и на выдолбленных в стенах ложах. Она увидела сделанную из бамбука мебель, большие ящики с надписями на английском языке, автоматы, составленные в темных углах пещеры. Учитывая количество людей, находившихся в пещере, там царила странная тишина; но запахи были знакомыми, успокаивающими, а женщина, сидящая рядом с ней, улыбалась одобряюще.

– Кто вы? – спросила Ваньиру.

– Мы нашли тебя в лесу и принесли сюда. Здесь ты среди друзей.

Женщина помолчала, затем добавила:

– Это наша земля.

Она многозначительно посмотрела на гостью, будто ожидая от нее какого-то определенного ответа.

Но обессиленная и растерянная Ваньиру смогла лишь пробормотать:

– Я… я не понимаю. Кто вы?

Улыбка исчезла с лица женщины, и она произнесла торжественно, почти печально:

– Мы ухуру, сестра. Мы May May.

Моне казалось, что поезд никогда не приедет.

И вот наконец послышался свисток, затем грохот; показался дым, клубами поднимающийся в небо. Люди толпились на платформе: одни, как Мона, встречали поезд, другие приготовились штурмовать вагоны и бороться за удобное место до Наньуки. Она не поднялась на платформу, осталась у своего «лендровера» и теперь с нетерпением наблюдала за тем, как поезд замедляет ход и наконец останавливается. Она даже не взглянула в сторону вагонов первого и второго классов, где путешествовали белые и азиаты, а не отрываясь смотрела на вагон третьего класса. Вскоре – а ей показалось, что прошла целая вечность, – она увидела его.

– Дэвид! – закричала она и замахала рукой. Он поднял глаза, улыбнулся и помахал в ответ.

Мона бросилась сквозь толпу и встретила его со словами:

– Мне уже стало казаться, ты никогда не приедешь! Я соскучилась по тебе, Дэвид! Как там Уганда?

Они разместили его вещи в багажнике, Мона села за руль и поехала прочь от суматохи вокзала.

– Я не смог привезти с собой паразитов, которые могли бы уничтожить войлочников, – сказал он, когда они выехали на мощеную дорогу. – Но мне удалось заехать в исследовательский центр Джакаранда и немного понаблюдать за исследованиями, которые они там проводят. Они вывели там несколько паразитов.

– Кому-нибудь удалось остановить нашествие вредителей?

– Пока нет.

– В округе Верхний Киамбу два случая заболевания кофейной ягоды.

– Да, я слышал. Но распространение заразы удалось остановить, погибла только часть урожая.

Они ехали по узкой дороге, одной из многих, проложенных итальянскими военнопленными во время войны. Дорога петляла среди холмов между Киганджо и имением Тривертонов, пересекая утопающие в зелени плодородные угодья, где среди посевов кукурузы, банановых рощ и сахарного тростника то тут, то там виднелись небольшие круглые хижины. По обочинам носились в пыли дети, завидев машину, останавливались и что-то кричали ей вслед. Женщины, которые, согнувшись, волокли воду и дрова по тропинке, идущей параллельно дороге, поднимали руки в приветственном жесте. Мона махала им в ответ, чувствуя, как неожиданное счастье и радость переполняют ее впервые за те два месяца, что она управляла фермой одна, без Дэвида.

– Что еще нового ты узнал в Джакаранде? – спросила она, бросив быстрый взгляд на сидящего рядом мужчину. Несколько дней назад Мона слышала, как тетушка Грейс говорила, что Дэвид Матенге – копия своего красивого отца-воина.

– Они все еще считают, что самый надежный способ борьбы с войлочником – это обмазывание жиром. Кофейный совет рекомендует «синторбит» и «остико». В Джакаранде экспериментируют с «дилдрином», новым инсектицидом производства «Шелл Кемикалс».

Дэвид поудобнее устроился на сиденье, выставил руку в окно, взглянул на Мону.

– Как дела на ферме?

– Сумела продать наш последний урожай по четыреста двадцать пять за тонну.

– Это намного больше, чем в прошлом году.

Она засмеялась:

– Так ведь и затраты на управление фермой значительно выросли. Дэвид, как же я рада, что ты вернулся!

Он внимательно посмотрел на нее, затем отвернулся. Мимо проносились зеленые холмы и глинистые проселочные дороги; то тут, то там на фоне пронзительно голубого неба зеленели густые банановые рощи. Дымок спиралями поднимался от конусообразных крыш, крытых соломой. Дэвид почувствовал, что он соскучился по этому мирному, такому знакомому пейзажу. И по Моне он тоже соскучился.

– Зайдешь ко мне попить чаю? – предложила она, объезжая вокруг Белладу и паркуя машину между видавшим виды «фордом» и запыленным «кадиллаком», первым из которых активно пользовались каждый день, в то время как лимузин не двигался с места уже несколько лет, с самых похорон леди Роуз. – Или хочешь отдохнуть с дороги?

Дэвид выбрался из машины и отряхнул пыль с брюк.

– Я в поезде выспался, так что с удовольствием выпил бы чаю.

Мона обрадовалась:

– Отлично! – И последовала за ним по ступенькам на кухню.

Когда они вошли, Мона сказала:

– У меня опять был серьезный разговор с Соломоном. Сегодня утром я его застукала, когда он подогревал тост на огне.

– Ну и что с того?

– Так он держал тост пальцами ног!

Дэвид рассмеялся. Мона, тоже смеясь, хотела добавить что-то еще, когда на пороге столовой неожиданно возникла какая-то фигура.

– Джефф! – выдохнула она. – Я не заметила твою машину.

– Меня отец подбросил. Он поехал в миссию проведать тетушку Грейс.

– А Ильза с тобой? Мы как раз собирались выпить чаю.

Джеффри бросил короткий неодобрительный взгляд на Дэвида и произнес:

– Боюсь, это не очень хорошая идея. Мы не просто в гости к тебе приехали, Мона, нам нужно поговорить с глазу на глаз. У меня для тебя неприятные новости.

– Что случилось?

Он снова многозначительно посмотрел на Дэвида, который быстро сказал:

– Я выпью с тобой чай в другой раз, Мона. Мне все равно нужно съездить повидать мать и Ваньиру.

– Дэвид, – она дотронулась до его руки. – Пожалуйста, возвращайся и пообедай со мной.

– Конечно, – ответил он. – Нам ведь нужно еще поработать с бумагами.

– В самом деле, Мона, – сказал Джеффри, когда Дэвид ушел. – Я не понимаю, почему ты позволяешь своей прислуге звать тебя по имени.

– Какой же ты заносчивый, Джеффри, – сердито ответила она, в очередной раз поражаясь тому, как могла когда-то даже думать о том, чтобы выйти замуж за этого ханжу! – Я тебе уже сто раз говорила, что Дэвид Матенге не прислуга, а мой управляющий. Кроме того, он мой друг. Так что за плохие новости ты мне принес?

– Ты сегодня утром радио слушала?

– Джеффри, я встала до рассвета и все утро провела на плантации, следила за обработкой кофе, потом ездила на вокзал встречать Дэвида. Поэтому радио я не слушала. А что случилось?

Джеффри так и подмывало сообщить ей, что, по его мнению, Мона вполне могла бы отправить кого-нибудь другого встретить Дэвида и что на самом деле это гораздо более соответствовало бы приличиям. Но зная, что спорить с ней бесполезно, что она все равно поступит так, как считает нужным, он предпочел вернуться к причине своего неожиданного визита.

– Губернатор объявил в Кении чрезвычайное положение.

– Что?!

– Сегодня ночью был арестован Кеньята и несколько его приспешников, чтобы наконец покончить с May May.

– Но нет никаких доказательств того, что за May May стоит Кеньята! Пару месяцев назад он публично осудил акты терроризма!

– Но мы должны были их как-то остановить! Готов поспорить на все что угодно, что теперь, когда старый Джомо оказался за решеткой и больше не может распространять свои идеи, насилие прекратится.

Мона, отвернувшись, прижала руку ко лбу.

– И что означает введение чрезвычайного положения?

– Это означает, что до тех пор, пока бандиты не выйдут из лесов и не сдадутся в руки властям, мы будем жить на особом положении, под надзором полиции.

Она подошла к покрытому кафелем столу, на котором между электрической кофеваркой и соковыжималкой стоял радиоприемник в желтом пластмассовом корпусе. С тех пор как в 1919 году была построена Белладу, кухня уже несколько раз перестраивалась. Последний раз ремонт делали два года назад, тогда старая дровяная печь наконец уступила место современной газовой плите.

Мона включила радио, играла песня «Твое сердце, которое лжет». Она нашла радиостанцию Найроби.

– Несомненно, Кения переживает сейчас нелегкие времена, – услышала она голос губернатора, сэра Эвелина Бэринга. – Но я призываю всех сограждан сохранять спокойствие и не допускать распространения панических слухов. Я подписал документ, который вводит чрезвычайное положение на территории всей колонии. Это очень серьезная мера. Правительство Кении вынуждено было пойти на нее скрепя сердце и, поверьте мне, после долгих колебаний. Но в сложившейся ситуации, когда растет беззаконие, учащаются случаи насилия и беспорядков в определенной части колонии, у нас не оставалось другого выбора. Такое положение стало результатом подрывной деятельности движения, известного под названием May May. С целью восстановления правопорядка и обеспечения безопасности мирных и законопослушных граждан любой национальности правительство подписало указ о введении чрезвычайных мер, которые позволят ему брать под стражу определенных элементов, которые, по их мнению, представляют опасность для государственного порядка.

Мона вопросительно взглянула на Джеффри:

– Кого это, интересно, он имеет в виду под «определенными элементами»?

– В этих целях, – продолжал сэр Эвелин, – мы произвели перераспределение сил полиции и армии. Кроме того, в Найроби был направлен британский батальон, первые войска доставлены по воздуху этой ночью. В течение сегодняшнего дня в Момбасу также прибудут корабли Королевских военно-морских сил.

– Войска! – сказала она, выключая радио. – Неужели это в самом деле необходимо? Я и представления не имела, что все так плохо!

– Вначале все казалось не так уж страшно. May May, что бы это, черт возьми, ни значило, началось, как тебе известно, с кучки отщепенцев, лихих парней из Найроби, без работы и без денег, которые окопались в лесах и изредка совершали случайные набеги, в основном ради еды и денег. Но теперь, кажется, все больше недовольных молодых африканцев присоединяются к ним, и случаев насилия становится все больше. Боюсь, нас это застало врасплох.

Мона внезапно почувствовала озноб и поставила чайник на плиту. Впервые словосочетание May May она услышала года два назад, но тогда мало кто, не считая агентов секретной службы, обращал на него внимание. А потом начались неприятные инциденты: налеты на полицейские участки и кража оружия; поджог надела кукурузы; таинственные записки с угрозами по всему Найроби. Месяц назад банда африканцев напала на католическую миссию, – миссионеров заперли в комнате и скрылись с деньгами и автоматом. Неделю спустя на рынке Мадженго обнаружили повешенный труп задушенной собаки – это было предупреждение от May May, адресованное всем белым поселенцам. И наконец, всего две недели назад посреди бела дня был жестоко убит пожилой вождь одного из племен, одинаково уважаемый африканцами и белыми.

Джеффри прошел в глубину кухни, сложил руки на груди и облокотился на раковину.

– Самый последний случай, – тихо сказал он, – произошел сегодня рано утром. Ты ведь знаешь Абеля Камау, молочника из Мвейги?

Мона кивнула. Абель Камау был одним из тех африканских солдат, которые вернулись с войны с европейскими женами. Молодая семья обустроилась всего в нескольких милях от Белладу и вела тихое и спокойное существование. Они были одной из очень немногих смешанных пар в Кении, отвергнутые и презираемые и африканцами, и белыми, изгнанные из своих семей, поэтому друзей у них почти не было. Мона была с ними знакома и считала их приятными и милыми людьми. Они растили четырехлетнего сына.

– На них напали ночью, когда они мирно спали в своей постели, – сказал Джеффри, – и убили с изуверской жестокостью, нанесли несчетное количество ударов пангами. Полицейские сказали, что тела были настолько изуродованы, что их невозможно было опознать.

Мона растерянно опустилась на стул.

– О господи. А мальчик?

– Остался жив, но врачи говорят, что вряд ли он выкарабкается. Эти изуверы выкололи ему глаза.

– Но зачем?

– Они используют глаза в своей церемонии принятия клятвы. – Джеффри взял второй стул и сел за стол. – May May выбрали их своей мишенью, потому что они нарушили расовые табу. Ты ведь знаешь, что африканцы относятся к смешанным бракам так же нетерпимо, как и белые. Страшное преступление Абеля Камау состояло в том, что он, во-первых, женился на белой, а во-вторых, был лоялен к власти. Помимо отдельных представителей белого населения целью May May являются и африканцы, поддерживающие колониальное правительство.

Чайник закипел. Мона смотрела на него, но не могла сдвинуться с места.

– А в чем же состояло преступление этого несчастного ребенка? – пробормотала она.

– Его отец спал с белой женщиной.

Мона наконец заставила себя подняться из-за стола и машинально занялась приготовлением чая. Вся ее утренняя радость, вызванная возвращением Дэвида, куда-то улетучилась.

Дата добавления: 2015-10-16