Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Часть пятая 1944 4 страница

Читайте также:
  1. A B C Ç D E F G H I İ J K L M N O Ö P R S Ş T U Ü V Y Z 1 страница
  2. A B C Ç D E F G H I İ J K L M N O Ö P R S Ş T U Ü V Y Z 2 страница
  3. A Б В Г Д E Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я 1 страница
  4. A Б В Г Д E Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я 2 страница
  5. Acknowledgments 1 страница
  6. Acknowledgments 10 страница
  7. Acknowledgments 11 страница

За свои раны и свою службу британской короне Дэвид получил медаль и почетное досрочное увольнение. И все. Вернувшись домой, он обнаружил, что для него нет работы. Что в Кении нет места для, как кто-то метко сформулировал, «образованного ниггера». Несмотря на то что существовали учителя «местных» школ, африканские клерки в правительственных учреждениях, а также все увеличивающееся число чернокожих частных предпринимателей, никому, похоже, не был нужен амбициозный двадцатисемилетний парень с дипломом по земледелию.

Кто-то передал ему бутылочную тыкву, и он отхлебнул пива.

Он знал, что Ваньиру пошла в их новую хижину, которую он с друзьями построил рядом с хижиной матери. Но он пока не был готов предстать перед своей невестой. Слишком много было в нем злобы и желчи, а в таком состоянии о любви лучше забыть. Поэтому он опустошил тыкву и потянулся за следующей. С другой стороны костра, вокруг которого танцевали молодые люди, Дэвид заметил свою мать. Она сидела и смотрела на него.

Дэвид подсчитал, что его матери сейчас пятьдесят пять лет. Если бы она перестала брить голову, на ней бы появилось множество седых волосков. Но ее лицо все еще оставалось гладким и прекрасным. Шею ее обвивали многочисленные ожерелья. Она все еще носила старомодное платье из мягких шкур, с огромными петлями, возвышающимися по обе стороны от головы.

Вачера для своего народа была ходячим памятником ныне исчезающих старых обычаев. В глазах Дэвида мать была своеобразной священной иконой, напоминающей окружающим, как все было заведено раньше. Сердце защемило от тоски. Сколько же лет она провела в одиночестве! Одна, без мужа, ждущая единственного сына с войны, она жила в хижине, которую регулярно ломали белые люди и которую она терпеливо отстраивала снова и снова, пока ее наконец не оставили в покое. Мать Дэвида, Вачера Матенге, стала в Кении легендой благодаря своей неуступчивости по отношению к европейцам.

По возвращении Дэвид часами говорил с матерью, а она просто молчала и слушала его. Он рассказал ей о своей непростой жизни в Уганде, где учился без всякой посторонней помощи и закончил колледж лучшим в своем выпуске. Про Палестину, когда единственным его утешением были мысли о возвращении на родину. О том, какую боль ему приносило осознание того, что он здесь человек второго сорта.

– Они восхваляют нас в своих газетах, – говорил он ей, когда они готовили еду в ее хижине. – И по радио тоже. Правительство гордится своими «цветными солдатами». Парламент называет нас героями. Они внушают нам гордость и уверенность в себе. Они учат нас читать, писать и сражаться ради великой цели бок о бок – и луо, и кикую. Но, когда мы возвращаемся в Кению, нам говорят, что для нас здесь нет места, нас не хотят брать на работу. Возвращайтесь, мол, обратно, на территорию своих предков и сидите там. Мама, все британские колонии получают независимость. Так чем Кения отличается от них?

Дэвид знал, что не он один задается такими вопросами. Несмотря на то что разразившаяся война приглушила нарастающую среди африканцев политическую обеспокоенность, которая зародилась в 1937-м, сейчас эта тенденция вновь начала развиваться. Даже теперь, пока Дэвид допивал очередную тыкву с пивом, в Найроби проходило тайное собрание Кенийского Африканского Союза, на котором его лидеры – молодые, образованные и полные сил люди – обсуждали план того, как Кения обретет независимость. Также ходили слухи, что Джомо Кеньята, знаменитый агитатор, собирается вернуться в Кению после семнадцатилетнего отсутствия. Принимая во внимание все эти процессы, как и неотвратимое возвращение домой семидесяти тысяч кенийских солдат в конце войны, Дэвид был уверен, что жизнь в Кении изменится навсегда.

А это значило, что его земля вернется к нему.

Он неуверенно поднялся на ноги и повернулся, чтобы посмотреть на горную гряду, возвышающуюся за рекой. Над верхушками деревьев виднелись огни Белладу, огромного каменного дома, построенного потом и кровью людей кикую. Подумав о белых людях, живущих там, Дэвид прошептал:

– Скоро…

Мать подошла к нему и сказала:

– Иди к своей жене, Дэвид Кабиру. Она ждет.

Он вошел в хижину и застыл на пороге. Тлеющий огонек костра наполнял воздух дымом. Глиняные стены отлично сохраняли тепло. Запах дождя и пива наполнил его ноздри. При виде распростертой на кровати обнаженной Ваньиру Дэвиду стало трудно дышать.

Он почувствовал себя тружеником, для которого настал черед платить подать.

Женщина имела право требовать от своего мужа исполнения супружеских обязанностей. По законам кикую, если она не удовлетворена сексуально, если он не дарит ей детей и не может исполнять свой супружеский долг, она имеет право прогнать его и вернуться в свою семью. Дэвид отчаянно хотел показать ей, как сильно любит и желает ее и как хочет доставить ей удовольствие. Но он был без сил. И чувствовал, что у него сегодня ничего не получится.

Ваньиру подняла руки, и он подошел к ней. Усевшись на кровать, Дэвид положил голову на ее большую грудь и попытался сказать ей, что было у него на сердце. Но он выпил слишком много пива. Язык не слушался его, равно как и любая часть его тела.

Сначала Ваньиру была терпеливой, ведь, будучи медсестрой, понимала в мужской природе много больше, чем любая другая молодая невеста. Она ласкала и гладила его. Говорила ему ласковые слова. Соблазнительно двигала телом. Но когда ее усилия не увенчались успехом, она почувствовала, как в ней вновь просыпается, казалось, забытый гнев.

Восемь лет назад ей уже один раз пришлось будить в нем мужское начало, когда он стоял на пне старого фигового дерева и выкрикивал свои решительные слова. И вот ей опять приходится заниматься этим – во время их брачной ночи!

Она села на кровати.

– Дэвид, что-то не так?

Он был раздавлен. Выпитое накануне пиво, унижение, ощущение того, что он не мужчина, – все это нахлынуло на него.

– Проклятье не на них! – закричал он, вскидывая руку в сторону Белладу. – Оно на мне!

Ваньиру была потрясена. А когда она увидела в его глазах слезы, услышала его исполненный жалости к себе голос, потрясение сменилось бешенством. Единственное, что она не могла простить мужчине, – когда он вел себя как женщина.

– Уходи, – сказала она. – И возвращайся в мою постель, когда снова станешь мужчиной.

Дэвид выбежал из хижины. Он посмотрел на своих дядей и племянников, веселящихся вокруг костра, отвернулся и скрылся в ночи.

 

– Послушайте, – сказал Тим Хопкинс, когда сэр Джеймс присоединился к нему на террасе, – похоже, там что-то творится, возле хижины старой знахарки. Как вы думаете, в чем дело?

Джеймс посмотрел на темное небо и подумал, долго ли осталось до дождя. Оказаться застигнутым бурей на полдороге до Килима Симба было опасно. Он решил, что все же примет приглашение Валентина остаться.

– Валентин говорит, что это сын Вачеры женится. Они построили новую хижину для него и его жены.

– Значит, на краю поля для игры в поло теперь уже три хижины.

– Да, и Вэл просто вне себя. Сказал, что утром сровняет с землей все это хозяйство и на этот раз не оставит даже хижину старухи.

«Хорошо, – подумал Тим. – Надеюсь, что сукин сын сделает это. Тогда кикую больше не станут терпеть и отомстят. Может, на этот раз они скормят лорда Тривертона своим козам!»

Из-за выполненной во французском стиле двери появилась Грейс. Она помедлила, глядя на то, как молодой Тим тихо переговаривается с Джеймсом в окутанной туманом ночи. Грейс носила очки, но из-за того, что ее правый глаз не видел, одна линза была сделана из простого стекла.

– Джеймс, – сказала она, подходя к ним.

Он заметил, что она беспокоится.

– Что случилось, Грейс?

– Роуз мне только что рассказала нечто невероятное! – Она обернулась назад, на столовую, где африканские слуги сервировали стол к ужину. – Я все еще не могу прийти в себя. Она позвала меня к себе и рассказала удивительную историю. Сейчас у нее Мона наверняка слушает все то же самое. Джеймс, Роуз собирается уйти!

– Что значит уйти?

– Она покидает Кению. Уходит от Валентина!

– Что? – спросил он так громко, что Грейс пришлось шикнуть на него.

– Валентин еще не знает. Роуз собирается сказать ему за ужином.

– Глупость какая-то. Может, она пьяна?

– Еще какая трезвая, Джеймс. Понимаешь… у нее есть другой.

Джеймс и Тим ошарашенно уставились на Грейс.

– У Роуз есть любовник, – прошептала она.

– Не может быть, – сказал Джеймс. – Она просто выдумывает.

– Мне так не кажется. Если помнишь, я как-то говорила, что моя невестка в последнее время сильно изменилась. Она вдруг снова ожила, стала более уверенной в себе. Начала раздавать слугам распоряжения. Даже уволила двух девушек. И один раз выступила против меня и сказала, чтобы я не лезла не в свое дело. Мы с Моной обсуждали это и решили, что это у нее возрастное, ведь ей сейчас сорок шесть. И вот теперь Роуз заявляет, что у нее все это время был любовник и что утром они собираются вместе бежать.

Джеймс нахмурился.

– Что-то не верится. Если бы у Роуз был любовник, об этом бы обязательно стало известно. Ты же знаешь что Кения похожа на маленький городок, где все знают все обо всех.

– Но им, похоже, удалось сохранить тайну. Никто из нас не знает его, а она прятала его все это время.

– В каком смысле?

Роуз сказала, что он один из сбежавших итальянских военнопленных, которых искали в сентябре.

– Но это было семь месяцев назад! Если бы этот человек добрался до Найэри и попытался залечь на дно, мы бы его нашли.

– Но только не там, где Роуз держала его.

– И где же?

– В эвкалиптовой роще. В своей оранжерее.

Джеймс и Тим переглянулись.

– Там? – удивился молодой человек.

– Она говорит, что сначала он был ранен. Она выходила его. Потом они переместились в пляжный домик на побережье.

– Но это невозможно, – возразил Джеймс. – Как они могли путешествовать, ведь у него же наверняка нет документов.

– Я сказала ей то же самое, но она отмахнулась и ответила, что это было проще простого. Она представила его как какого-то дальнего иностранного родственника, кажется, племянника. Потому как он был с Роуз, графиней Тривертон, и они даже не пытались скрываться, ни у кого не возникло и мысли спросить его документы. Они поверили Роуз на слово!

Джеймс покачал головой.

– Немыслимо. Очень не похоже на Роуз. – Он на мгновение задумался и потом добавил: – Не понимаю, как Валентин может об этом не знать. Он же на прошлой неделе встречал ее на вокзале, чтобы сделать ей сюрприз. Разве этот мужчина не был с ней тогда?

– Был. Но она сказала мне, что, когда поезд подходил, она заметила мужа и велела Карло выходить из вагона отдельно от нее. Они встретились позже, в оранжерее.

– Так, значит, этот Карло сейчас там?

– Да, ждет ее в оранжерее, как она мне сказала. Они собираются отправиться в путь с первыми лучами солнца.

Джеймс молча смотрел на Грейс, затем принялся мерить шагами начинающий намокать каменный пол террасы. Снова пошел дождь.

– Ты веришь ей, Грейс?

– Поначалу я не поверила. Но она так спокойна и говорит обо всем этом очень рассудительно. К тому же все эти подробности… В общем, я ей верю.

– Думаешь, мы должны ее остановить?

– Не вижу, как у нас это получится. Она абсолютно уверена в своем решении. Да и к тому же какое право мы имеем вмешиваться?

– Валентин будет вне себя.

Грейс поглубже запахнулась в свой кардиган.

– Я знаю, – согласилась она и заспешила в дом, спасаясь от дождя.

В доме к запаху тлеющих в очаге поленьев уже начал примешиваться аромат жарящегося ягненка. Валентин отошел от раскрытого окна, через которое он слышал каждое слово из их разговора, и, ошарашенный, привалился спиной к стене.

 

Мона едва притронулась к ужину и удивлялась, как мама, учитывая, что она задумала, вообще могла есть. Но Роуз, как ни в чем не бывало, разрезала на тарелке кусок мяса. Она прямо-таки цвела – дарила всем улыбки и о чем-то непринужденно беседовала с Тимом Хопкинсом.

Грейс и сэр Джеймс ели молча, то и дело переглядываясь через стол, а Валентин вещал.

– Хочешь узнать, за какой культурой будущее? – обратился он к Джеймсу, вновь наполняя свой бокал вином. – За арахисом. Я собираюсь расчистить около трех тысяч акров и посадить арахис.

Мона посмотрела на отца.

– Ничего не выйдет, – сказала она.

– Это почему?

– Для арахиса здесь слишком сильный подъем.

– Откуда ты знаешь?

– Два года назад я пыталась сажать его. Ничего не вышло.

– Значит, ты сделала что-нибудь не так.

Отец продолжал разговаривать с Джеймсом, а Мона почувствовала, что ее щеки наливаются румянцем. Подобное отношение ко всему, что она говорит, начинало ее бесить. Девушка готовилась к ужасному скандалу, когда ее отец вернулся с Севера, и продумала линию своей защиты. Но, к ее удивлению и разочарованию, он спокойно объехал поместье, поглядел на то, как она все тут устроила, и небрежно заметил:

– Тебе повезло. Но, понятное дело, все здесь придется поменять.

Никаких криков или скандалов. Просто унизительное нежелание признать результаты ее трудов. Это было хуже, чем ссора, к которой приготовилась Мона.

– С этого момента ты больше не будешь совать свой нос в мои дела, – сказал отец позже. – Этой фермой управляю я.

– А мне что делать? – спросила Мона.

И Валентин ответил ей:

– Сбавь обороты, девочка! Тебе двадцать семь! Выйди замуж!

Это было неделю назад, но все равно разговор никак не выходил у Моны из головы. «Выйди замуж». Он хотел сказать, избавь меня от своего общества и будь камнем на шее у кого-нибудь другого. Отец даже забыл, сколько ей лет.

Мона подумала о матери. Новость о том, что у той роман с другим и она собирается бежать с ним, явилась для Моны полной неожиданностью. Поначалу она расстроилась, потом усомнилась в душевном здоровье матери. Но вскоре стала завидовать ее новой жизни, тому, что у нее был человек, к которому она воспылала такой страстью. Нужно было видеть ее лицо, когда она рассказывала о своем дорогом Карло. У Моны защемило сердце от боли, но потом она порадовалась счастью матери. «Да, – сказала она Роуз. – Ты права. Иди за человеком, которого любишь, и уходи от отца. Как бы мне хотелось поступить так же».

Перемешивая содержимое своей тарелки и слушая его рассуждения о делах его плантации, Мона думала о Джеффри Дональде, который в скором времени должен был вернуться из Палестины. Брак с ним отлично вписывался в ее планы. Джеффри больше не хотел работать в Килима Симба. Он решил начать заниматься туристическим бизнесом. Мона подумала, что этим он может заниматься и в Белладу. Вместо того чтобы после женитьбы уехать из Белладу, а именно этого желал ее отец, она привезет сюда своего мужа. Потому что Мона Тривертон никогда не расстанется со своей плантацией. Она не собиралась отдавать ее ни отцу, ни кому бы то ни было другому.

– Джеймс, ты слыхал, – продолжал Валентин, наливая себе еще вина, – что говорят про новую схему устройства солдат? Эта программа призвана подхлестнуть экономику после войны, увеличить количество белых поселенцев благодаря снижению цен на землю.

– До меня дошли такие слухи, но мне кажется, что земли не хватит.

– Они думают переселить местных обратно на их территории. Кикую придется вернуться на земли, которые выделило им правительство изначально.

– Они сделают это так же безропотно, как в старые времена. – Джеймс обменялся взглядами с Грейс. Напряжение за столом нарастало. Непринужденная манера Валентина казалась вымученной, он пил слишком много.

Валентин как раз начал говорить Джеймсу что-то еще, когда Роуз отодвинула стул и поднялась на ноги.

– Я хочу пожелать вам всем спокойной ночи. Но прежде чем уйти, я хочу кое-что сказать.

Гости с ожиданием повернулись к ней. Все они знали, что человек, сидящий на другом конце стола, обладал скверным характером.

Роуз выглядела прекрасно. По такому случаю она надела свое лучшее вечернее платье. Довольно глубокий вырез был украшен горным хрусталем. Волосы убраны наверх и заколоты орхидеей.

– Валентин, – произнесла она. – Я хочу тебе кое-что сказать.

Все замерли в ожидании.

– Я ухожу от тебя, Валентин. Ухожу утром и больше никогда не вернусь.

Повисла пауза. Остальные четверо за столом хотели увидеть его реакцию, но не решались пошевелиться.

Роуз сохраняла самообладание.

– Я встретила человека, который любит меня такой, какая я есть, Валентин. А не потому, что хочет как-то использовать меня. Он заботится обо мне, слушает меня, не ставит себя выше меня. Моя жизнь с тобой кончена. Я начну новую, далеко от Кении. Я не предъявляю никаких прав на твои деньги или на Белладу. И я возвращаю тебе твой титул. Я так и не стала хорошей графиней.

Она замолчала и посмотрела на него через весь стол. Те, кто сидели поближе к Роуз, могли видеть, как бьется жилка на ее шее.

– Нет, Роуз, – сказал Валентин, вздыхая. – Ты никуда не уйдешь.

Грейс посмотрела на брата. В его глазах полыхал огонь, на виске надулась вена.

– Да, Валентин. Я ухожу от тебя, и ты не сможешь меня остановить.

– Я этого не позволю.

– У тебя больше не получится меня запугивать, Валентин. Я больше не боюсь тебя. Этому меня научил Карло. Еще он научил меня любить, хотя мне казалось, что я никогда не буду на это способна, ведь ты убил во мне это чувство много лет назад. Я могла любить тебя так, как ты хотел, но твои нетерпение и пренебрежение оттолкнули меня от тебя. Если бы не ты, я бы смогла полюбить собственную дочь. Что тебе стоило признать ее своей, когда мы приехали сюда с ней? Сделать хоть один жест? Тогда бы и я позволила себе любить ее. Но вместо этого ты заставил меня стыдиться ее. И я наказывала за это и ее, и себя. А твой сын Артур, который всю свою короткую жизнь только и думал, как тебе угодить, – его ты тоже отдалил. Его убили, потому что он хотел показать тебе, какой он смелый, чтобы ты мог им гордиться. Я нашла новую любовь и не собираюсь с ней расставаться. Я не ненавижу тебя, Валентин. Просто не люблю. И я не хочу больше с тобой жить. – Она посмотрела на остальных, сказала: – До свидания, – и вышла из столовой.

Пятеро за столом сидели без движения, тишину нарушал только мягкий шепот дождя. Грейс мысленно приготовилась к вспышке гнева со стороны Валентина и собралась с силами.

Но он только сказал:

– Уже поздно. Льет как из ведра, так что вам лучше сегодня остаться. Нет никакой необходимости мокнуть!

Они смотрели, как он встает и подходит к столику с напитками. Все медленно поднялись из-за стола. Первыми вышли Тим и Мона, направившись в свои комнаты. Затем Грейс прошептала Джеймсу, что поднимется к Роуз.

Когда двое мужчин остались наедине, Джеймс попытался было что-то сказать.

Но Валентин остановил его вежливой улыбкой.

– Она никуда не уйдет, ты же понимаешь. Она просто бросается словами. У Роуз не хватит духу совершить задуманное.

– Мне кажется, что она готова к этому.

Валентин опрокинул бокал виски и налил себе еще один.

– Может быть, сейчас ей и кажется, что она готова на все, но посмотрим. Наступит утро, и Роуз будет все еще здесь, я это гарантирую.

Джеймс подошел к нему.

– Валентин, – сказал он, – почему бы тебе просто не отпустить ее?

Валентин рассмеялся, мягко и без злобы.

– Ты не понимаешь, Джеймс, – сказал он, положив тяжелую ладонь на плечо другу. – Я построил этот дом специально для нее. Все это – для моей дорогой Роуз. Ты же не думаешь, что она бросит все это? Иди спать, дружище. Завтра мои кофейные деревья будут в цвету. Подумай об этом. Сотни акров белых цветов! – Он улыбнулся. – Спокойной ночи, Джеймс. И не беспокойся за меня и Роуз.

 

Грейс неожиданно проснулась.

Она моргнула, чтобы глаза привыкли к темноте, и подумала, что же могло ее разбудить.

Потом она поняла, что это звук мотора автомобиля. Она попыталась разобрать, сколько времени. Либо пять минут пятого, либо час двадцать, точнее она сказать не могла. Или же шум мотора ей просто приснился? Может, кто-то действительно выехал из Белладу посреди ночи? Наверное, Тим. Волнуется за оставшуюся на ферме сестру.

Грейс посмотрела на покоящуюся на соседней подушке голову. Звук не разбудил Джеймса.

Прислушиваясь к огромному дому, она подумала: «Дождь закончился».

Снова проваливаясь в сон, Грейс услышала, как скрипнули половицы в коридоре, словно кто-то проходил мимо.

 

 

Ранним утром, незадолго до восхода, 16 апреля 1945 года акушерка из Европы, работающая в миссии Грейс Тривертон, ехала по пустынной дороге из города Киганджо, где она всю ночь принимала роды. Впереди она увидела машину, припаркованную на правой обочине дороги. Мотор работал, габаритные огни высвечивали в грязи две красные дорожки света. Притормозив и подъехав поближе, она заметила, что на водительском месте сидит человек. Она поравнялась с машиной и увидела спящего мужчину. Узнав в нем графа Тривертона, она окликнула его и поинтересовалась, все ли у него в порядке. Когда он не ответил, она вышла и заглянула в салон через окно пассажирского сиденья.

Граф лежал, прислонившись к двери. В его виске виднелось пулевое отверстие. В руках был пистолет.

Тогда она, не теряя времени, направилась в полицейский участок Найери, где подняла на ноги констебля третьей степени Камау, который, в свою очередь, разбудил дежурного капрала. Взяв двоих охранников, они последовали за госпожой на дорогу до Киганджо, где через милю после съезда с главной дороги на Найэри и обнаружили машину лорда Тривертона.

Полицейские ходили кругами возле освещаемой рассветным солнцем машины и спорили, как им поступить. В это время медсестра заметила в грязи свежие следы велосипедных шин, ведущие к пассажирскому сиденью и заворачивающие обратно в направлении, откуда они, похоже, и тянулись, – в сторону Найэри. Когда капрал вернулся на пост, чтобы позвонить инспектору Митчеллу, живущему в Найэри, и когда тот прибыл на место, все следы велосипеда были безнадежно затоптаны.

– Боже милостивый, – сказал Митчелл, заглянув в машину. – Граф застрелился.

Сообщать такие новости родственникам было делом не из приятных. А сколько шуму поднимется! Ведь граф был одет в военную форму. «Наверное, до него добралась послевоенная депрессия, – думал инспектор, идя по дорожке к дому в Белладу. – Не так уж мало военных возвращались домой и совершали самоубийства. Но почему в их числе оказался и лорд Тривертон?»

Было девять часов утра, когда инспектор полиции Найэри Митчелл постучал в дверь особняка Белладу и сказал открывшему ему мальчику, что желает говорить с леди Роуз.

Но вместо нее в гостиную спустилась доктор Грейс Тривертон.

– Моей невестки нет дома, инспектор, – сказала она. – Леди Роуз уехала рано утром. Может быть, я смогу вам чем-то помочь?

– Ну, доктор, – сказал он, теребя в руках свою фетровую шляпу. Инспектор Митчелл ненавидел эту часть своей работы. – Это касается его сиятельства графа.

– Боюсь, мой брат еще не спустился к завтраку. Так что пока проснулись только я и сэр Джеймс Дональд.

Инспектор кивнул. Он был хорошо знаком с сэром Джеймсом.

– Ну, доктор, так как вы сестра графа, я могу сообщить вам, а вы передадите потом леди Роуз, когда она вернется.

– Что сообщить, инспектор?

В доме повисла какая-то зловещая тишина. Где-то тикали часы. На стенах красовались охотничьи трофеи – огромные головы животных с внушительными рогами. Инспектор Митчелл хотел бы, чтобы граф Тривертон выбрал для самоубийства какой-нибудь другой округ.

– Боюсь, ваш брат не спустится к завтраку, доктор Тривертон. Его здесь нет.

– Как нет? Но он дома…

– Рано утром его нашли в машине на дороге в Киганджо. Это была одна из ваших акушерок, сестра Биллингс.

– В каком смысле нашли?

– Мне очень жаль, но его светлость ночью выехал на машине и застрелился.

Грейс села, не в силах пошевелиться. Она смотрела на инспектора полиции через очки в золотой оправе. Затем спросила:

– Вы хотите сказать, что мой брат мертв?

– Мне очень жаль, доктор.

– Вы уверены, что это лорд Тривертон?

– Уверен.

Грейс поднялась на ноги.

– Прошу меня простить, – сказала она и вышла из гостиной.

Когда она вернулась мгновением позже, с ней был сэр Джеймс.

– Расскажите мне, что произошло, инспектор, – попросил он и сел на диван напротив полицейского рядом с потрясенной Грейс.

Полицейский повторил свою историю и добавил:

– Когда сестра нашла его, мотор все еще работал. Мы думаем, что он умер незадолго до рассвета. Тело заберут в полицейский участок. Вы можете, гм, увидеть его там.

– Боже мой, – сказала Грейс, и Джеймс обнял ее.

– Спасибо, что пришли, инспектор, – сказал он натянутым голосом, когда полицейский поднялся со своего места. – Чуть позже я приду в участок, чтобы подтвердить его личность.

– Большое спасибо, сэр Джеймс.

Инспектор повернулся, чтобы уйти, но застыл на месте, когда увидел в дверях столовой Роуз Тривертон.

Он удивленно уставился на нее. На ее левой щеке красовался огромный синяк.

– Что случилось? – спросила она.

Джеймс и Грейс подняли глаза.

– Роуз! – воскликнула Грейс. – Ты все еще здесь! – Увидев синяк, Грейс вскочила и, подойдя к невестке, прошептала: – Что у тебя с лицом?

Но когда она протянула руку, чтобы коснуться темно-синей ссадины, Роуз подалась назад.

– Что здесь делает полицейский? – спросила она.

– Роуз, – сказала Грейс, стараясь совладать с собой. – Пожалуйста, присядь. Боюсь, к нам в дом постучалась беда.

Роуз и не подумала сдвинуться с места.

– В чем дело?

Инспектор невольно поежился. Несколько раз до этого он видел графиню Тривертон. В коляске на ипподроме в Найроби, на заднем сиденье машины с шофером. Она всегда была красивой и сохраняла аристократический облик. Сейчас же ее вид поразил его: растрепанные волосы, отчасти заколотые на затылке, отчасти выбившиеся из прически. Ее платье было измято, под глазами залегли темные круги, а синяк на щеке производил удручающее впечатление.

Грейс начала говорить:

– Роуз, случилось… – Она осеклась, не сумев произнести слово «несчастье».

– Кто-то пострадал?

Грейс не могла больше произнести ни слова и повернулась к Джеймсу, который пришел ей на помощь и сказал:

– Валентин мертв, Роуз.

Роуз пошатнулась, словно у нее случился удар.

– Скорее всего, застрелился… – Голос Джеймса сорвался на хрип.

Роуз, казалось, не поняла его.

– Валентин мертв? – прошептала она. – Покончил с собой? Но где?

– В своей машине, графиня, – вмешался инспектор. – На дороге в Киганджо. Это произошло ночью. Выражаю вам свои искренние соболезнования.

Она повернулась и на деревянных ногах подошла к одному из стульев. Положив руку на спинку, видимо, желая выдвинуть его, чтобы сесть, она осталась стоять, как будто стараясь рассмотреть что-то на полированной поверхности стола.

– Валентин… – шептала она. – Мертв. – Затем уронила лицо в ладони и заплакала. – Я не хотела этого. О, Карло!

Когда инспектор ушел, Джеймс и Грейс проводили Роуз в гостиную.

– Роуз, – не своим голосом спросила Грейс. – Что произошло вчера ночью? Откуда у тебя этот синяк? И почему ты не ушла с Карло?

Роуз опустила глаза.

– Валентин ударил меня. Он поднялся ко мне и сказал, что не позволит мне уйти от него. Мы поссорились. И он ударил меня по лицу.

Грейс ждала продолжения рассказа.

– И что было дальше?

– Не знаю. Я потеряла сознание и очнулась несколько минут назад. Я не слышала, как он выходит из дома… – Роуз начала всхлипывать. – Вы должны мне поверить. Я не желала ему смерти.

 

– Ну, – сказал инспектор Митчелл, заходя в маленький, скромно обставленный кабинет в полицейском участке, – теперь поползут слухи.

Африканец констебль оторвался от пишущей машинки и ухмыльнулся.

Митчелл покачал головой и повесил шляпу на вешалку.

– Ничто так не заставляет людей чесать языками, как самоубийство в высшем обществе.

Когда он садился за свой стол, чтобы выпить чаю и съесть тост, вбежал еще один констебль.

– Бвана, идемте скорее!

Вздохнув и мысленно спросив себя, за каким чертом ему понадобилось покидать спокойное и тихое графство Чешир и эмигрировать в Кению, инспектор Митчелл последовал за констеблем во двор участка. Туда отогнали машину лорда Тривертона. Двери и багажник были открыты, а двое констеблей производили осмотр.

Обойдя машину сзади, он застыл на месте, глядя в багажник.

– Боже праведный! Это еще кто?

Констебль третьей степени Камау доложил:

– Мы пока не знаем, сэр. При нем, похоже, нет никаких документов, но мы тщательно его не обыскивали. Я хотел, чтобы вы взглянули, прежде чем мы передвинем тело.

– Я так полагаю, он мертв?

– И мне кажется, уже давно.

– Приведите сюда фотографа.

Митчелл посмотрел на тело в багажнике и почувствовал, что ему расхотелось завтракать. На жертве были только штаны и белая шелковая рубашка. Руки и босые ноги были связаны веревками, в голове зияла пулевая рана.

 

– Вы говорите, казнили? – спросил суперинтендант отделения расследования преступлений Найроби Льюис. Он только что прибыл в Найэри, сразу же после звонка инспектора Митчелла, и сейчас в его сопровождении шел к участку.


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 64 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Часть третья 1929 3 страница | Часть третья 1929 4 страница | Часть третья 1929 5 страница | Часть четвертая 1937 1 страница | Часть четвертая 1937 2 страница | Часть четвертая 1937 3 страница | Часть четвертая 1937 4 страница | Часть четвертая 1937 5 страница | Часть пятая 1944 1 страница | Часть пятая 1944 2 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Часть пятая 1944 3 страница| Часть пятая 1944 5 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.045 сек.)