Устал до тебя расти

Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав.
За то, что ни разу не помянула, где был неправ.
За то, что все люди груз, а ты антиграв.
Что Бог живет в тебе, и пускай пребывает здрав.

И все. У нас есть еще день, но ты уже не со мной. Ты обнимаешь меня, целуешь, ты разговариваешь со мной. Но мысленно ты там. С ней. С вашим ребенком. И я ненавижу себя за то, что ненавижу ее. Не могла что ли дождаться твоего возвращения? Не могла потерпеть со своей радостью, со своими поздравлениями? Она украла даже те крошки, что и без того редко мне перепадают. Я хочу спрятать тебя от всех. Я хочу приковать тебя к батарее, хочу завязать тебе глаза и уши. Я становлюсь дьяволом, но я хочу быть твоим миром. Хочу быть единственным.

Да, я лгал. Когда говорил, что мне «достаточно». Звонков, приветствий, затем объятий и поцелуев. Мне не достаточно. Так уж устроен человек, ему всегда мало. И мне всегда мало тебя. Господи, как же тебя мало. Ты повсюду, и тебя нет нигде. Ты - это все, что у меня есть. А тебя у меня нет. Я полон тобой. Я совершенно пуст.

И ты говоришь, что все нормально, что ничего не изменилось. Но я же знаю, что изменилось все. Ты держишь меня за руку, а взгляд блуждает. Ты говоришь, и спотыкаешься на половине фразы, потому что, конечно, вспоминаешь о них. И каждый раз теперь глядя в твои глаза я вижу этот проклятый тест! Белая полоска превратилась в Дамоклов меч, я ничего не могу с этим сделать. Она на третьем месяце. Всего через шесть месяцев этот меч упадет, прорезая меня насквозь. Убивая нас. Нас, которых никогда не было.

Хвалю, говорит, что не прибегаешь к бабьему шантажу,
За то, что поддержишь все, что ни предложу,
Что вся словно по заказу, по чертежу,
И даже сейчас не ревешь белугой, что ухожу.

На что я вообще рассчитывал? Что ты бросишь ее ради меня? Нет. Ты никогда не изменишь своей жизни. Я всегда буду за кулисами, я всегда буду твоим позором. И даже если все эти женщины уйдут из твоей жизни, появятся новые. Даже если никто не появится, меня в ней все равно не будет. Я за дверью. Я после слова «конец». Никто не листает страницы после этого слова, там же только реклама. Никто не дослушивает последние пустые десять секунд записи, если песня плохо обрезана. Никто не ждет, что же будет после титров. Я совершенно бессмысленный и неуместный. Был, есть, и остаюсь.

Я замыкаюсь, ты замечаешь это. В наше последнее утро ты будишь меня очень рано. На рассвете. Мы только недавно заснули, и вот, я уже чувствую твои губы на своих. Распахиваю глаза, мне страшно. Страшно, что ты уйдешь раньше времени, чтобы побежать к ней, хоть по «легенде» вернешься только около шести.
- Вставай, потом еще поспим, - шепчешь ты с улыбкой, и я, конечно, не могу противиться. Мы выходим на балкон босиком, в одном нижнем белье. Ты обнимаешь меня со спины, целуешь в лопатку, я ежусь. Я так сильно хочу тебя.

Даже сейчас. Замерзший и сонный, я бы отдал так много за тебя внутри. Но нет, ты не готов. Ты не хочешь изменять ей, или не хочешь осквернять то, что есть у нас? Так легко сейчас успокоиться и расслабиться в кольце теплых сильных рук, и я расслабляюсь, глядя на нежно-розовое небо.

- Что это значит, Блейн? Это не наш с тобой рассвет, ты же знаешь.
- Курт… Это просто рассвет, который я хочу разделить с тобой. Я хочу делить с тобой все рассветы.
- Но…?
- Никаких «но». Я правда хочу.
- Правда хочешь, но…?
- Курт, - ты напрягаешься, я уменьшаюсь.
- Прости. Прости меня. И спасибо. За то, что ты сейчас рядом, - я поднимаю подбородок, чтобы удержать слезы в глазах, но они непослушные, они стекают по сторонам лица и капают тебе на предплечья.

- Курт… - ты поворачиваешь меня к себе передом, заключаешь лицо в ладони, и я не могу ничего поделать с этими мокрыми дорожками, что все еще движутся по лицу. Их питают новые и новые капли, и сколько бы ты их не вытирал, они снова намокают. Мои щеки немного щиплет от соли, но я не шмыгаю носом, не хмурюсь, я не рыдаю. Это просто то, что я не могу удержать. Это просто выходит боль.

Обхватываю руками твою шею, прижимаюсь грудью к груди. Мне уже не холодно. Ты рядом, и мне тепло. Даже в лютый мороз, в самый ледяной дождь. Если ты никогда не умрешь, я поверю в Бога, наверное…

К такой, знаешь, тете, всё лохмы белые по плечам.
К ее, стало быть, пельменям да куличам.
Ворчит, ага, придирается к мелочам,
Ну хоть не кропает стишки дурацкие по ночам.

Мы возвращаемся в кровать, я обвиваю тебя всем телом и долго смотрю в глаза, потому что сейчас я чувствую, что ты со мной.
- Что такое? – наконец спрашиваешь ты с улыбкой.
- Не спи, пожалуйста?
- Курт, сейчас всего четыре часа утра, нам нужно поспать. У нас будет еще почти целый день…
- Пожалуйста. Еще немного, - перебиваю я тебя и тянусь вверх, прижимаясь губами к губам. Я не закрываю глаза, смотрю, как твои ресницы вздрагивают. Я кладу руку тебе на живот и медленно, очень медленно веду ею вниз.

Мышцы под пальцами напрягаются, и я открываю рот, пропускаю твой язык внутрь. Я добираюсь до края трусов рукой и скольжу дальше. Я впервые чувствую тебя ладонью, пускай и через ткань белья. Ты смотришь на меня большими, испуганными глазами, а я скольжу ниже, немного сжимаю, и снова вверх. Ты прикусываешь мою губу, отрываешь бедра от простыни на несколько сантиметров. Ты прикрываешь глаза, я смелею, забираясь пальцами под белье, касаясь кончиками пальцев горячей кожи, и когда я, наконец, сжимаю тебя в кулаке, ты убираешь мою руку. Не грубо, но я не могу сопротивляться, я покорно отступаю.

- Прости, Курт.
Я хнычу, тянусь за новым поцелуем, и ты переворачиваешь меня на спину, укладываешься сверху. Я толкаюсь вверх и не сдерживаю стон, потому что это невероятно приятно, потому что это трение – сладкая пытка. Ты продолжаешь целовать меня, спускаешься губами по шее, целуешь ключицы и кожу на груди. Ты прикусываешь кожу около пупка, и я задыхаюсь, когда пальцы стаскивают белье вниз, когда губы смыкаются на головке.

Ты не позволил мне сделать тебя своим, но ты в очередной раз показываешь, что я – твой.

Но я счастлив. Я рассыпаюсь на части в твоих руках, в твоих губах. Ты смущаешься, ты ведешь себя неумело, но просто видеть твою кудрявую макушку возле моих бедер, достаточно, чтобы я с трудом удерживал себя от оргазма. И когда ты в очередной раз пытаешься не подавиться, я сжимаю твою ладонь, откатываюсь в сторону и кончаю в простынь. Я не хочу, чтобы ты терпел, чтобы тебе было противно. Я вообще не знаю, зачем ты сделал это. Я боюсь смотреть на тебя, но через минуту чувствую поцелуй на пояснице. Что-то внутри вздрагивает от сладкого ожидания, но нет, ты обнимаешь меня и целуешь в затылок.
- Спасибо… - сдавленно шепчу я в подушку, и ты улыбаешься мне в шею, ты засыпаешь.

Я, говорит, устал до тебя расти из последних жил.
Ты чемодан с деньгами – и страшно рад, и не заслужил.
Вроде твое, а все хочешь зарыть, закутать, запрятать в мох.
Такое бывает счастье, что знай ищи, где же тут подвох.

И когда ты уходишь вечером, я знаю, что не увижу тебя долго. Но я не думал, что настолько долго.
Первые три дня я живу мыслями об этом времени, проведенном вместе. Я засыпал и просыпался с тобой, я имел возможность быть рядом каждую минуту, и я был счастлив. Как счастлив тот, кому немного отстрочили расстрел. Как счастлив тот, кому провели курс химиотерапии, хотя метастазы уже идут по телу. Как счастлив тот, кого не сбила машина, когда он шел бросаться с крыши.

За неделю ты не позвонил ни разу, и я снова скатываюсь на дно. Я, конечно, все так же слежу за собой. Все так же жду тебя вечерами на балконе. Я ношу телефон за собой повсюду, я жду смс. Звонка. Что угодно. Господи, что угодно. Я молчу. И ты молчишь.

На десятый день я представляю, что больше никогда тебя не увижу. Что ты уехал с ней. Что ты просто остался с ней. Что ты никогда не придешь в квартиру, что ты никогда больше не назовешь меня своим мальчиком, никогда не обнимешь. Я лезу на стены, я перестаю есть.

На пятнадцатый день от меня ничего не остается. Я жалкое ничто, скрывшееся в глубинах квартиры. Я с трудом привожу себя в порядок. Я доползаю до балкона и курю одну за одной, пока предрассветное зарево не прогоняет меня обратно. Я понимаю, что я готов покончить с собой. Но я жду. Я все еще жду. Ведь ты просил ждать тебя всегда, так разве я имею право нарушить слово, данное тебе? Если тебя не станет, я не буду жить ни одной минуты после этого. Если ты наконец придешь, я разорвусь на части.

А то ведь ушла бы первой, а я б не выдержал, если так.
Уж лучше ты будешь светлый образ, а я мудак.
Таких же ведь нету, твой механизм мне непостижим.
А пока, говорит, еще по одной покурим
И так тихонечко полежим.

И ты приходишь. Я не встаю с дивана, я не могу. Уткнувшись лицом в темно-коричневую кожу, я содрогаюсь всем телом, когда слышу твое:
- Курт.

Меня бы вывернуло, но нечем, когда я слышу, как ты раздеваешься.

Меня разрывает на части, когда ты садишься на диван рядом со мной, кладешь руку мне на спину и нежно гладишь, заботливо интересуясь:
- С тобой все хорошо? Ты не заболел?
Я остаюсь лежать, я не могу сказать ни слова. Мне это все кажется, это все игры воображения.

Ты трясешь меня за плечи, отрываешь от дивана и прижимаешь к себе. И когда я чувствую твой запах, меня прорывает.

- Я не заболел. Я не жил вовсе, - сипло и глухо выдавливаю из себя я, потому что последние пять дней я не сказал ни единого слова.
- Прости, просто там были анализы, и врач, и консультации. Я так замотался. Их двое, представляешь?
Я поднимаю на тебя глаза, ошарашено.
- Серьезно? Ты считаешь это то, что я хочу услышать?

Мне почти не верится, что это возможно. Кто передо мной? За что он так со мной?

- Курт, прости, я понимаю, я виноват. Но я ведь здесь, с тобой. Хочешь, я останусь на ночь?

Я поднимаюсь на колени, я цепляюсь руками в его рубашку, комкаю ее и тяну на себя. Я обезумел. От голода. От страха. От одиночества.

- Останься навсегда. Пожалуйста, останься! – исступленно шепчу я, вжимая себя в твое тело, разрывая пуговицы на рубашке, целуя губы. Я пытаюсь завладеть тобой целиком и полностью, взять тебя сразу всего и оставить здесь любой ценой.

- Курт, Курт, тихо, - ты пытаешься поймать мои запястья, я вырываюсь, меня трясет, но я снова комкаю ткань на рубашке, я трусь об тебя, я захлебываюсь невыплаканными слезами.
- Нет! Нет! Блейн, останься! Не уходи никогда больше! Я не могу без тебя, я умру! Я сдохну здесь! Нет! Нет! Я слабый, я жалкий, ты мне нужен!

Ты обхватываешь меня руками, сжимаешь, прижимаешь к себе, и шепчешь слова извинения в макушку, я почти успокаиваюсь. Я верю, что я смогу успокоиться.

Конечно, ты не останешься, ты не можешь остаться. Но ты сейчас рядом. Ты рядом, Господи.

Но в твоем кармане вибрирует телефон. Ты не берешь его, но это как выстрел. В упор. В голову.

- Уйди, - шепчу я, отталкиваясь от тебя, вжимаясь в спинку дивана и зажимая широко открытый рот рукой. У меня текут слюни, а рука дрожит так сильно, что я сжимаю ее зубами, чтобы успокоить.

- Пожалуйста, успокойся. Мальчик мой, пожалуйста… - ты умоляешь меня, ты выглядишь напуганным, ты тянешься ко мне, но я отталкиваю тебя изо всех сил и ору, Господи, я так громко ору.
- Уйди! Уйди! Оставь меня! – я снова сжимаю зубами кожу, слюна приобретает солоноватый вкус. Я зажмуриваюсь, судорогой сводит межреберные мышцы.

Хлопает дверь. Я остаюсь один.
________________
Вера Полозкова – Простая история

Дата добавления: 2015-10-16