Глава 19. Когда он пришел, родители стояли у окна

Когда он пришел, родители стояли у окна. Он разглядел их за занавесками, увидел, как они подались назад, чтобы он их не заметил. Это его раздражало, он ничего не мог с собой поделать.

В метро он купил тюльпаны и коробку шоколадных конфет. А что подарить такому старому человеку? Книги отца никогда не интересовали.

Мать взяла у него куртку.

– Иди посиди с папой – и за стол, обед будет готов через пять минут.

В доме вкусно пахло. Мать сделала мясные рульки, его любимое блюдо. К ним крупный вареный картофель. А еще горошек и желе.

* * *

Отец наполнил свою тарелку.

– Как у тебя дела? В гостинице много работы?

– Была небольшая запарка.

– Но ты ведь все еще только по ночам работаешь?

– Да. Только ночи тоже могут быть довольно тяжелыми.

– Это как? Постояльцы буянят, что ли?

– Ну, Чель, ты же все прекрасно понимаешь! – вмешалась мать.

Отец от раздражения зашипел:

– Нет, не понимаю, на хер!

Мать посмотрела на Ханса-Петера. Тот состроил гримасу.

– Если постояльцев много... а тем более иностранцев, – пробормотал Ханс-Петер. – Тогда, например, с паспортами возня. А еще им нужно помочь с информацией. А еще такси заказать, все выяснить, они же как дети малые.

– А, вот оно что. Ну да.

– Возьми еще рулек, Ханс-Петер.

– С удовольствием, мама, так вкусно, ты знаешь, как мне угодить.

Мать криво улыбнулась.

* * *

После обеда он помог ей помыть посуду. Отец уселся перед телевизором, там что-то про лыжников показывали.

– Он такой раздражительный стал, все ему не так, – бормотала мать, споласкивая тарелку. – Все ему нехорошо. Я стараюсь, стараюсь.

– А он вообще-то здоров?

– Здоров? Думаю, да. Я ничего такого не замечала.

– А ты сама, мама?

– Что я?

– Ты здорова?

– Конечно, здорова. Крепка как орех. И почему орехи должны быть особо крепкими? Только так говорят. Да, у меня иногда немного голова кружится, но ведь возраст.

Она подошла к буфету и достала банку с кофе.

– Я для него торт испекла. Шоколадный, как он любит.

– Ты его балуешь.

Мать вдруг закрыла глаза руками и заплакала.

– Ох, мама! В чем дело?

Он хотел обнять ее, но она отстранилась.

– Мама... это из-за Маргареты?

– Да, – кивнула она и отвернулась к двери в кладовку.

Обычное дело. По семейным праздникам, в дни рождений накатывали воспоминания. Мать старалась не касаться их в разговоре, но они сидели в ней и в какой-то момент вырывались наружу.

Ханс-Петер не знал, что сказать.

– Хочешь, я сам займусь кофе? – спросил он.

Она тряхнула головой и подошла к плите.

* * *

Его одолевало нетерпение. Он уже выпил кофе, дважды подкладывал себе торт. Как обычно во время визита к родителям, на него накатывал жор.

– А к кофе ничего нет? – проворчал отец.

– Чель, ведь есть же торт.

– А кроме торта? Что-нибудь покрепче.

Он лукаво улыбнулся Хансу-Петеру:

– Что скажешь, Ха-Пэ? Может, ты вечером работаешь?

– Да, работаю, – поторопился ответить тот. – Но стаканчик я бы пропустил.

Отец хранил спиртное в старом буфете, купленном когда-то на аукционе. Створки буфета были разрисованы тыквами. Он достал бутылку виски. Отец был одет в старую коричневую кофту с кожаными заплатами на локтях. Сколько он уже ее носит? Всю жизнь?

– Мне не наливай, – сказала мать.

– Хочешь чего-нибудь другого? Хересу?

– Спасибо, ничего не надо.

– А где у тебя стаканы?

– Стоят где стояли.

Ханс-Петер поднялся:

– Я принесу, я знаю, где они.

Ему хотелось уйти, он испытывал незнакомое чувство, неясное ожидание, тоску по чему-то неопределенному. Ему было душно от самого воздуха в родном доме, ему трудно было сидеть на диване в гостиной.

Выпив полстакана виски, отец разговорился. Начал разглагольствовать о «золотых парашютах» – щедрых компенсациях для топ-менеджеров, словом, оседлал своего любимого конька.

– В газетах пишут про всех этих уволенных директоров, которые не справлялись с работой. Только самое удивительное, что они получают не только пинок, но и сочную компенсацию, миллионы крон, на всю оставшуюся жизнь хватит, это как, нормально, да? Я всю жизнь вкалывал, спину надорвал, потому как на совесть работал, но мне что-то никаких миллионов не отсыпали. Грош цена рабочей спине. Ни черта она не стоит. А вот все эти боссы, что сидят в своих шикарных креслах, катаются в роскошных служебных машинах....

– Чель, мы все это уже слышали.

– И профсоюзные взносы я платил, но что там профсоюзы...

Ханс-Петер знал, что остается только поддакивать. Он и поддакивал. Он просидел, кажется, еще около часа, затем посмотрел на часы и поднялся:

– Сейчас-то уж мне точно пора выметаться, если я хочу успеть вовремя. Разрешите поблагодарить и откланяться. Еще раз с днем рождения!

И вспомнил, что день рождения у отца был несколько дней назад.

Он протянул отцу руку. Тот крепко сжал. Лицо его сложилось в гримасу, словно он собирался еще что-то сказать. Но лишь откашлялся и спрятал ладони в вытянутые рукава кофты.

– Счастливого пути, Ха-Пэ, хорошо, что заглянул.

– Называй его по имени, – сказала мать. – Он же не соус какой-нибудь!

– Больше не соус, ха-ха! – хрипло рассмеялся отец.

Мать шагнула к Хансу-Петеру, легонько обняла. Она была на голову ниже его. Он посмотрел на мать. Волосы у нее поредели, просвечивала бледная кожа. Он крепко прижал ее к себе.

* * *

Ханс-Петер доехал на электричке до Центрального вокзала, а оттуда пешком двинулся в гостиницу. Дождь утих, и ему хотелось подышать воздухом.

В холле гостиницы Ариадна возилась с аквариумом. Сегодня она припозднилась. Сообщила, что заболела дочка и пришлось дожидаться мужа. Ариадна нагнулась над аквариумом, джинсы туго обтягивали ее ноги.

Ханс-Петер взял со стола журнал регистрации и принялся небрежно листать.

– А что с твоей дочкой? – поинтересовался он.

– Мне кажется, у нее этот самый грипп.

Рука ее была опущена в аквариум, Ариадна водила по дну шлангом, выкачивая мелкие червячки-экскременты.

– Я говорила Ульфу, чтобы купил больших рыбок, – сердито сказала она. – А он мне – они не приживаются. А они приживаются. Я знаю, и я сказала Ульфу, что знаю. А он мне – нет, не приживаются.

Ханс-Петер внезапно почувствовал раздражение. Хотелось остаться одному. Интересно, прибралась ли она во всех помещениях? Скорее всего да, потому как она обычно занималась аквариумом перед самым уходом.

– Все комнаты убраны? – спросил он.

Она повернулась к нему, карие глаза смотрели удивленно.

– Комнаты?

– Да.

Он подумал, что не стоит ей носить джинсы в обтяжку. Интересно, а какой у нее муж? Хорошо ли с ней обращается?

– Неважно, – раздраженно ответил он. – Просто мысли вслух.

Она вновь занялась аквариумом, расстелила вокруг газеты, чтобы не забрызгать пол. Книга, которую Ханс-Петер одолжил у Жюстины, лежала в сумке. Он собирался раскрыть ее, как только Ариадна уйдет. Не мог дождаться, когда возьмет в руки книгу. Им овладело странное чувство – ощущение торжественности момента. Он бережно, словно хрупкую драгоценность, уложил книгу в портфель. Прочел он ее уже несколько дней назад и с тех пор представлял, как навестит Жюстину, чтобы вернуть книгу. Ему хотелось растянуть время, чтобы помечтать о том, как это будет, как он снова увидит ее.

Книга как-то по-особенному задела его за душу. Речь в ней шла о мужчине среднего возраста по имени Дабин, который писал биографии и в один прекрасный день задумался о своей собственной жизни. Между ним и Дабином существовало сходство, и это взволновало Ханса-Петера. Будто он никогда не жил по-настоящему, будто жизнь утекала, а он ничего не мог с этим поделать. Ему хотелось обсудить книгу с Жюстиной, которую он и не знал вовсе, но помнил прикосновение к ее обнаженной ноге, помнил, как нога покоилась у него на коленях.

Ариадна пристроила на место стекло-крышку, смотала шланг. Вид у нее был грустный.

– Я могу собрать твои газеты, – предложил Ханс-Петер.

Она устало махнула рукой.

Он присел на корточки и скомкал газетные листы. Они были мокрые, перепачканы черными склизкими водорослями. Ариадна скрылась в кухне, он услышал, как ударила струя воды. В нем поднималось чувство вины. Он втиснулся за ней в кухонную каморку, запихнул газеты в корзину для бумаг.

– Она очень больна, твоя дочурка? – хрипло спросил он.

– Температура.

– Привет ей передай. Скажи, чтобы поправлялась.

Ариадна кивнула. Он слегка обнял ее за плечи:

– Хороших выходных. До понедельника.

* * *

Он набрал ее номер. Он даже не думал, что ее имя есть в телефонном справочнике, решил, что она предпочитает скрытый номер. Но номер не был скрытым. Он несколько раз повторил его вслух, даже не заметив того. Цифры засели в памяти.

Приехали новые гости, он выдал ключи. Около десяти часов он снял трубку и медленно набрал номер Жюстины. Пять гудков. Господи, да она, наверное, спит уже? Он собрался было дать отбой, но тут гудки смолкли. В трубке воцарилась тишина.

– Алло! – с опаской позвал он.

Молчание.

Он повторил:

– Алло. Могу я поговорить с Жюстиной Дальвик?

В трубке щелкнуло. Запикали короткие гудки.

* * *

Следующим утром, пробудившись, он долго лежал в кровати. Ему приснилась Жюстина. Она раскачивалась на стоящих в ряд острых камнях. Босая, она все качалась и качалась, ноги ее соскальзывали. Над ней хлопала крыльями птица, поминутно пикируя ей на голову. Во сне был и он сам. Пытался прогнать птицу, бросился вперед, размахивая руками. Но лишь напугал Жюстину, она упала прямо на скалы, и каменное острие вспороло ее шею. Он стоял и смотрел, как она лежит, а голова у нее держится на одной лишь тонкой полоске кожи. Его охватило страшное отчаяние, которое и сейчас сидело в нем.

Ханс-Петер вылез наконец из постели. На улице было выше нуля, окно блестело от дождя. Четверть часа он простоял под душем. Затем снова набрал ее номер.

На этот раз она ответила. От звука ее голоса он мигом вспотел, забыл все слова.

– Алло? – вопросительно и немного глуповато протянул он.

– Кто это? – Голос ее звучал простуженно.

– Ох, извини, это Ханс-Петер. Ты, наверное, не помнишь меня?

– Конечно, помню.

– Как поживает нога?

– Лучше. Но еще болит.

– Это хорошо. Я хочу сказать, хорошо, что лучше.

Она засмеялась и тут же закашлялась.

– О, ты тоже грипп подцепила? У нас тут уборщица на работе, дочка у нее...

– Нет, вовсе нет. Я по утрам всегда такая.

– Я подумал... твоя книга.

– Да. Ты прочел?

– Да.

– И как тебе?

– Я хотел бы... ее обсудить с тобой. Лучше всего... так сказать... с глазу на глаз.

Смех у нее был низкий, глубокий. Он словно увидел ее: круглые щеки, веснушки на переносице. Он хотел спросить ее, что на ней надето, чем она занималась в тот момент, когда он позвонил, чего бы ей хотелось сейчас.

– Тогда приходи, – сказала она. – Приходи и обсудим.

* * *

На ней были черные легинсы и доходящий до колен свитер. А может, это было вязаное платье, он в таком не разбирался. Кончики пальцев у нее были ледяные.

– В доме собачий холод, – пожаловалась она. – Я топлю и топлю, но ничего не помогает.

– А на улице совсем не холодно.

– Правда?

– Нет, наоборот даже. Правда, я довольно быстро шел, раскочегарился.

– Чем тебя угостить?

Они прошли в кухню. Ханс-Петер заметил в мойке два бокала. С остатками красного вина. Он слегка поник.

– Сама бы я выпила крепкого кофе, присоединишься?

– Да, спасибо.

На поврежденную ногу Жюстина натянула толстый носок. Он отметил, что ей все еще трудно ходить. Она насыпала кофе в кофеварку. Привалилась спиной к кухонной стойке, вздохнула.

– Дело в том, что мне необходимо выпить кофе, чтобы стать человеком. Вчера мы засиделись. У меня похмелье.

В ладонях у него закололо, взгляд метнулся к бокалам.

– В чем дело, у тебя что, ни разу похмелья не было, Ханс-Петер?

– Конечно, было. Только уже довольно давно.

– Не люблю я этого, весь день практически испорчен.

– Ну, если накануне вечер удался...

– Даже и тогда я этого не люблю.

– У тебя гости были?

– Не то чтобы гости. Приятельница заходила. Школьная подруга, мы в одном классе учились.

Его окатило искрящейся радостью, он почувствовал, как наполняется легкостью живот, как разглаживаются складки на лице.

– Тогда садись, – велел он. – Посмотрю твою ногу.

Ее руки так и остались висеть точно плети.

– Не хочешь?

– Да, но...

– С ушибами надо осторожнее.

– Может, наверху посмотришь? Если ты возьмешь поднос с кофейными чашками...

– А как же птица? Где она?

– Затаилась где-то.

* * *

В библиотеке было пыльно и неприбрано. На столе следы от бокалов. На окне стоял небольшой горшок с крокусами. Птицы нигде не видно.

– Тут бардак, как ты видишь, – заметила она.

– Меня это не смущает. Посмотрела бы ты, что у меня дома творится.

Он поставил поднос, придвинул стулья так, чтобы они стояли один против другого.

Ногти на ногах она покрыла красным лаком. Он стянул с нее носок и размотал эластичный бинт. Нога у нее подергивалась, она сказала, что боится щекотки.

На коже остались следы от бинта. Словно два маленьких вала, он провел по ним пальцем, потом охватил ладонью пятку. Кожа на пятке была мягкая, никаких мозолей.

– По-моему, нога опухла еще сильнее, – сказал он.

– Должно быть, от нагрузки. По дому-то надо передвигаться.

– Наверное, не стоит так туго бинтовать.

– Наверное.

– Жюстина... Можно я задам тебе один вопрос? Ничего особенного. Ты иногда чувствуешь, что жизнь от тебя ускользает?

– Да... Думаю, да, чувствую.

– Когда меня однажды не станет, ни одна зараза не вспомнит обо мне, не узнает, кем я был на самом деле.

– Полагаю, что и со мной будет так же.

– У тебя ведь детей нет?

Она покачала головой.

– Тебя-то по крайней мере люди вспомнят как внучку создателя империи «Санди».

Она чуть улыбнулась, верхняя губа у нее была изящная, красиво изогнутая, а нижняя вся в трещинках.

– И что? – спросила она. – Что с того?

– Даже если у человека есть дети, никаких гарантий, что кто-то о нем вспомнит. Но в этом случае человек в какой-то степени – творец. Какая-то часть его продолжит жить дальше... в следующем поколении, хотя, конечно, в несколько разбавленном виде.

– Можно прожить хорошую жизнь и не стать творцом.

– Да, разумеется.

– А у тебя почему детей нет? – спросила она.

– Не сложилось.

– Вот как?

– Когда-то я был женат, но ничего не получилось. Она потом снова замуж вышла и нарожала целый выводок. Может, это со мной что-то не так. Кто знает.

Руки его двигались вдоль ее ступни. Она не попыталась отстраниться. Его мизинец проник за кромку легинсов. Скользнул по икре, она была прохладная и гладкая.

– А ты? – тихо спросил он. – Почему у тебя детей нет?

– У меня был ребенок. Прожил несколько дней и умер.

– О!

– Это было давно.

Он убрал руки, но нога ее осталась лежать у него на коленях. Она слегка пихнула его пальцами.

– У тебя руки приятные. Мне понравилось.

Ханс-Петер улыбнулся.

– Знаешь, я должен тебе кое-что рассказать. Ты мне сегодня приснилась.

– Да?

– Да.

– Сон был... хороший?

– Честно говоря, нет. Скорее кошмар, мне приснилось, что ты пострадала.

Она застыла.

– Вот как... И что же со мной произошло?

– Ну... ты шла по острым камням, поскользнулась на них и упала.

– Так странно... я думала о тебе с самой нашей встречи, – прошептала она. – Я так обрадовалась, когда ты позвонил. День обещал быть тоскливым, но теперь он больше таким не кажется.

– Жюстина... У тебя сейчас кто-нибудь есть, отношения какие-нибудь?

– Нет...

– Я тоже про тебя думал все время... дождаться не мог, когда снова сюда приду. Но если у тебя уже кто-то есть, если ты не свободна...

– Нет! – оборвала она. – Никого нет. Что было, то кончилось.

Он встал, зашел к ней за спину, принялся гладить ее плечи, шею. Она вытянула руки и ухватила его. Он отступил, но она держала крепко, стул накренился на двух ножках. Он осторожно опустился на колени и осторожно опустил стул, пока его спинка не коснулась пола.

Они лежали рядом на ковре. Смотрели друг другу в глаза, там не было ни робости, ни отчуждения.

– Только бы птица не прилетела, – тихо сказал он.

– Ты его боишься?

– Не то чтобы боюсь. Неуверенно себя чувствую, когда он рядом.

– Не бойся. Он нас не тронет.

– Точно не тронет?

– Точно.

– Мне кажется, он тоже был там, в моем сне...

– Он мой друг. А потому и твой друг тоже.

– Сейчас я спрошу тебя кое о чем, и ты, может, по морде мне дашь. Дашь мне по морде?

– Не думаю. Попробуй!

– Можно я тебя раздену, Жюстина?

Глаза у нее были светлые. Он стянул с нее через голову толстый свитер, свернул подушкой. Рука его нырнула к ней за спину, расстегнула лифчик. Грудки у нее были маленькие, соски втянулись вовнутрь. Он склонился, коснулся их губами.

– Они стесняются... – прошептал он. – Не решаются выглянуть.

Тут он заметил ее руки.

– Что ты делала, Жюстина? С тигром дралась?

– Почти, – пробормотала она. – На меня кот напал ночью, когда я мусор выносила. Совершенно сумасшедший.

– Как ты от него отделалась?

– Отодрала от себя. А может, его птица отвлекла. Я боялась, что его птица увидит и напугается. Когда он был птенцом, его чуть кошка не съела.

– Это необычно, чтобы кот так на людей бросался... А если он бешеный?

– Ерунда, в Швеции нет бешенства.

– Только бы ты не заболела, не дай бог, столбняк.

– Я сделала прививку.

Она уткнулась в его подмышку.

– Поцелуй еще мои соски... Вымани их.

Он снова склонился над ней, языком он чувствовал, как соски твердеют, выглядывают из своих норок.

Ее пальцы на его теле, гибкие, горячие, ищущие, скользнули вниз, нащупали ремень. Пряжка расстегнулась с тихим щелчком. Член его уперся в ее ладонь. В ушах его что-то просвистело, казалось, звук исходил от него самого. Ее рука сжала член, держала, словно определяя его силу.

– Подожди, – попросил он. – Я давно не... подожди... не надо слишком быстро.

Он стянул с нее легинсы и трусы. Она была полная, округлая, он обхватил ее за талию, потянул на себя. Теперь она лежала на нем, и язык ее бродил по его лицу.

– Мне нравится твой вкус, – сказала она, и ему почудилось, что голос ее прямо из ее грудной клетки перетекает в него. – Мне нравится твой запах, и эта мягкость на подбородке... которая бывает как раз перед тем, как начинает прорастать щетина.

Он гладил ее спину, зад, нежную кожу на сгибах там, где начинаются бедра.

– Знаешь? – прошептал он.

– М-м-м?

– Я хочу, чтоб ты знала. Я сюда не для этого пришел, не для того, чтобы с тобой переспать.

– Нет-нет...

– Ты не думай, будто мне просто переспать с кем-то хотелось...

Жюстина фыркнула.

– А тебе не хотелось?

Она перекатилась на спину, взяла его руку и провела ею себе по животу, вниз. Там внизу волосы закручивались мягкими завитушками, ему захотелось на них посмотреть, и он сел. Волосы были светлыми, как и волосы на голове. Палец его проник в эту светлоту, она была влажной у бедер, массивных, весомых, вся она была большая и пышная, в ее линиях было что-то от праматери, она напоминала женщин с полотен старых мастеров. Венера, похищение сабинянок, женщины, свесившиеся с лошадей, ниспадающие покрывала, белая плоть. Он стянул с себя одежду и голым лег на пол. Она села на корточки так, что он увидел снизу ее живот, увидел, как опускается на него, подумал про ее ногу, про СПИД, а потом решил, что к черту все это. Она была горячая, от нее шел пар, нутро ее охватило его член, гладкие сильные мускулы массировали его, он видел мясистые стенки, как они обнимают, засасывают, он обхватил ее бедра, от судороги оргазма на глазах у него выступили слезы. Откуда-то издалека донесся ее крик, она скакала на нем, как на звере, упираясь пятками в бока, и кричала прямо в потолок.

* * *

Они лежали на ее постели. Она укрыла их одеялом, обнимала его, гладила по голове. Птица сидела на ветке, поджав одну ногу. Она издавала звуки, но ни разу не посмотрела на них.

– Только бы он не ревновал, – прошептал Ханс-Петер.

– Нет, он хочет, чтобы мне было хорошо. Когда мне кто-то нравится, то этот человек нравится и ему. Он чувствует мои волны.

– А если тебе кто-то не нравится?

Она засмеялась булькающим смехом.

– Да, тогда это действительно может плохо кончиться...

– Жюстина, – сказал он и обнаружил, что ему нравится звук ее имени. Ему хотелось раз за разом называть ее по имени, сделать ее имя частью себя.

Ее губы на его шее, вдоль позвоночника.

– Жюстина... Так хорошо, мне так хорошо с тобой.

– Мне с тобой тоже.

– Какую часть своей жизни ты хочешь сохранить только для себя?

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу тебя узнать. Мне очень хочется знать о тебе все. Я сейчас весь легкий и светлый, я не помню, чтобы я хоть когда-то такое испытывал.

– Ну, – прошептала она. – Ну, я думаю, что испытывал.

Где-то в глубине души ему хотелось, чтобы она ответила так же, что она никогда не испытывала подобного с другим мужчиной. Он вспомнил, что она говорила о каких-то отношениях, которых больше не существует.

– Чтобы так было с самого начала... – шептал он. – Чтобы все хорошее лежало впереди... Желания, надежды.

Она не ответила. Он лежал в ее объятиях, но она не изменила позы. Он выскользнул из ее рук, принялся рассматривать ее. Светлые брови, россыпь веснушек на щеках и на переносице, маленькие, почти детские грудки. Рука его скользнула вдоль ее грудины, кожа была влажной от их смешавшегося пота.

– Жюстина, дорогая... может быть, я слишком спешу, слишком быстро решил, что все так и будет.

– Нет, – пробормотала она. – Нет, я так не думаю.

– Это желание, вожделение... Но не только это. Есть еще кое-что, какая-то сопричастность, которую я никогда ни с кем не испытывал, даже с бывшей женой... нет, точно уж не с ней. Еще когда ты сидела там, в снегу, я уже тогда понял, что что-то в тебе есть такое, что мне не следует выпускать из рук. Я хотел бы проникнуть в тебя, в то, что ты есть, я хочу сказать, не только физически.

Говоря это, он почувствовал, как сокращаются мускулы живота, как член, устало прикорнувший на левой ляжке, снова наполняется кровью. Она тоже почувствовала, посмотрела вниз и осторожно улыбнулась. Рука ее скользнула, он рос в ее ладони, сделай это, Жюстина, да... сделай это... снова.

* * *

Она сказала, что им надо поесть. Ему дала свой халат, сама натянула длинное зеленое платье – прямо на голое тело. В кухне она пожарила яичницу с беконом.

– Я всегда голодная с похмелья, – заявила она. – Вообще-то я пытаюсь похудеть, только сейчас до того есть хочется, что уже не в состоянии сдержаться.

– Не худей, – попросил он. – Оставайся какая есть.

Птица слетела за ними вниз. Она накормила ее тем же, что они ели сами, и птица жадно заглатывала пищу.

Она разлила по стаканам пиво. Они сидели за тесным кухонным столом и смотрели на склон горы. Дождь кончился, он услышал свой голос, бубнящий о погоде. Его поразила собственная банальность, но он не мог остановиться.

– Зимы, должно быть, больше не будет, – сказал он. – Лед крепкий, но скоро тронется. В газете написано про одного мужика, утонувшего в озере.

– Они вчера его искали. Наверное, нашли.

– Я не понимаю, как это люди так рискуют.

– Я тоже не понимаю.

– Я вот сижу и думаю.... Ты жила с этим мужчиной? С которым у тебя все кончено?

– Нет, – тихо ответила она. – Я с ним не жила. У него квартира в городе.

– Вы долго были вместе?

– Больше года.

– А почему все кончилось?

Она покатала крошки хлеба, сгребла их в кучку на столе.

– Он... С ним что-то случилось... Мы поехали вместе в тропики, в джунгли. У него было столько разных идей, хотел организовать туры с приключениями для европейцев, знаешь, чтобы люди жили прямо в джунглях, ночевали под открытым небом, испытывали трудности. Я поехала с ним, он собирался все разведать, завязать контакты с местными, которые могли бы стать проводниками. Только вот... что-то случилось... ох, мне не хочется об этом говорить.

Дата добавления: 2015-10-16