Глава 13

Квартира Ханса-Петера была расположена на улице Фюрспансгатан, из нее открывался вид на местное кладбище. В ночь Всех Святых он обычно зажигал две свечи и стоял у окна гостиной. Там, за окном, в тумане мерцали зажженные в эту ночь светильники на могилах. В этот день единственный раз в году все места на стоянке были заняты и машины выстраивались вдоль дороги на Сандвик.

Тогда, в ноябре, когда темнота плащом накрывала город и страну, он, как правило, вспоминал сестру. Сейчас ей исполнилось бы тридцать восемь, она была бы пышной мамой двоих детей, быть может, воспитательницей детского сада или владелицей какой-нибудь лавки «Здоровье». Так он ее себе воображал. Они с мужем вполне могли бы жить на вилле в районе Стувста, недалеко от родителей. Ой, как мать радовалась бы!

Этим утром его разбудил скрежет снегоуборочной машины, ползавшей взад-вперед и сгребавшей снег с тротуаров. Виски сжимала слабая боль. Он не смог заснуть, когда вернулся домой под утро, лежал в полудреме, мерещилось что-то странное, больное. Который час? Половина одиннадцатого. Пора одеваться.

Кладбище за окном укрывал снег, похожий на толстый слой взбитых сливок. Ханс-Петер сварил кофе, приготовил пару бутербродов с хрустящими хлебцами, ветчиной и ломтиками помидора, посолил, посыпал перцем. Сел возле кухонного стола, пролистал газету.

В газете было много чего про какую-то женщину из Техаса, которую этой ночью должны были казнить путем смертельной инъекции. Ее звали Карла Фэй Тукер, она была осуждена за убийство. Ровесница его сестры. У Карлы Фэй Тукер были густые волосы и красивые спокойные глаза. В статье говорилось, что она обратилась к религии и раскаялась. Даже Папа Римский просил о ее помиловании, но ее, скорее всего, не помиловали, и в час ночи ее привязали ремнями к носилкам в камере смертников, и как раз когда он сам сидел в каморке портье, исполнитель казни закатал ей рукав, нашел вену и впрыснул ядовитую жидкость.

Каждому дана его жизнь, и надо попытаться самому из нее что-то сделать, думал Ханс-Петер. Карла Фэй Тукер попыталась, когда было уже поздно.

Он все еще чувствовал себя подавленным. С ним такое случалось раза два в год, это не была депрессия, депрессия представлялась ему тяжелее, глубже, труднее. Нет, это была какая-то необъяснимая тоска. От похожести дней, суток, от однообразия.

Наверное, долгая прогулка поможет избавиться от мрачных мыслей. Он зашнуровал зимние ботинки с теплыми стельками, надел анорак, который когда-то подарила на день рождения Лив, куртка была все еще ничего, хотя и куплена страшно давно. Она была не особо теплая, зато хорошо защищала от ветра, и если надеть толстый свитер, то можно не бояться замерзнуть. Он обычно опрыскивал ее водоотталкивающей жидкостью после каждой стирки, и ему казалось, что это помогает.

Только он собрался выйти, зазвонил телефон.

Звонила мать. Он сказал, что стоит одетый и собирается выйти, спросил, что случилось и нельзя ли ему перезвонить?

– У отца сегодня день рождения, Ханс-Петер.

– О черт! Действительно!

– Ты, значит, забыл?

– Так много всего на работе, да, начисто вылетело из головы.

– У тебя не так много людей, о которых нужно помнить. Близких родственников.

Эта фраза обожгла его.

– Знаю! Я забыл, это непростительно.

– Он ходил, смотрел, когда почту принесли.

– Хватит, мама!

– Ты к нам в выходные придешь? Устроим праздничный обед. Если у тебя, конечно, найдется время.

– Да, да! Конечно приду!

* * *

Он шел от остановки к остановке вдоль шоссе на Сандвик, потом свернул влево около желтого киоска. Из-за снега на некоторых участках трудно было продвигаться. Машины еле тащились, на дороге было много снегоуборочных комбайнов, которые отбрасывали с дороги снег и посыпали ее песком. Он увидел, как молодой почтальон зигзагами катит на своем перегруженном велосипеде, и вспомнил, как сам разносил почту. Хорошо, что эти времена прошли. Он слишком стар для такой работы.

Скоро он для всего будет слишком стар.

Он нашел тропинку, ведущую вниз с холма к общественному пляжу, который в этот день не имел ни малейшего сходства с пляжем, снег покрывал и берег озера, и мостки, лежал на льду так, что даже не видно было, где проходит кромка воды. Снег все еще валил, но уже не такой густой, падал мелкой перхотью, которую ветер швырял в глаза, отчего голова разболелась уже всерьез. Он поглубже нахлобучил шапку и двинулся по берегу в сторону Риддерсвика.

Хорошо бы поселиться в одном из домов, из которых такой потрясающий вид на озеро. Но жилье тут, конечно, стоит баснословных денег, не по карману. Особенно для одинокого мужчины. Время от времени он подумывал о том, чтобы подыскать квартиру в городе, но ему нравилось жить на природе, он человек не городской, и вот здесь как раз ему бы очень подошло.

Несколько лет назад на скалистом склоне проложили деревянную тропу с перилами, которая нависала над озером длинным балконом. По ней можно было прямиком дойти до Риддерсвика и мыса Темпель. Здесь как нигде ощущалась близость к природе, к просторам, а когда озеро замерзало, по нему скользили лыжники, от самого Энчепинга или из еще более дальних мест. Он задумался, достаточно ли сейчас толстый лед, но в снегу отпечатались лишь следы какого-то мелкого зверья. Заиндевевшие кусты походили на застывшие во льду кораллы. Он наклонился над краем навеса, рассматривая их, нужно было камеру прихватить, почему он раньше об этом не подумал? Зимой ведь тоже можно фотографировать.

Услышав звуки, он поднял голову и увидел женщину, которая шла со стороны моста в сопровождении большой черной собаки. Собака натягивала поводок, и женщина с трудом ее удерживала. Лохматая морда была вся в снегу, собака была до того смешная, что он не мог не улыбнуться.

Женщина остановилась и заправила выбившиеся волосы под шапочку. Лицо у нее было раскрасневшееся, без косметики, куртка ярко-желтого цвета.

– Хорошая собака, – сказал он, не осмеливаясь погладить пса.

– Да, – согласилась женщина. – Дочкина.

– Это вы ее выгуливаете или она вас?

– Вот и я себя о том же спрашиваю, – рассмеялась женщина.

Она потянула за поводок и произнесла какое-то имя, что-то вроде Фрейя.

– Ее зовут Фрейя? Как программу по радио?

– Нет, Фейя ее зовут. Она на самом деле не такая упрямая. Только со мной... Дочь и ее парень тренируют ее, хотят сделать спасателем.

– И кого же она спасать будет?

– Ну... – неуверенно протянула женщина, – тех, кто заблудится или застрянет под развалинами рухнувшего дома...

– Интересно.

– Правда, она еще молодая, ей всего три года.

– Это вроде шнауцер?

– Да, ризеншнауцер. У нее сейчас течка, поэтому она и не слушается. Но нам пора. Пойдем, Фейя!

Он остался на месте, смотрел, как они исчезают за выступом скалы.

Потом снова подумал, что хорошо бы завести собаку.

Если бы у него была собака... Тогда обе псины бросились бы обнюхивать друг другу под хвостом, как это у них принято, а потом он пошел бы дальше, как он сейчас и сделает. Там, на вершине, лежал хутор Риддерсвик, а внизу поля, по которым Белла бы носилась, бегала бы как сумасшедшая вниз-вверх по холму, валялась бы в снегу. Может, он бросал бы ей палку, а она бы приносила.

* * *

Он с трудом взобрался на холм, где стоял павильон необычайной конструкции, с колоннами, вылитый дворец из «Тысячи и одной ночи». Черные чугунные решетки закрывали входы, от порывов ветра со стороны озера они пели и звенели, точно целый оркестр. Звук был красивый, но немного глухой. Посреди потолка был огромный крюк. Отличное место для самоубийцы, он почти увидел свисающее с крюка тело, раскачивающееся на ветру.

* * *

Ханс-Петер обнаружил ее, когда спустился с холма. Она лежала за массивным дуплистым стволом, и он снова подумал, что, будь у него собака, она бы мигом наткнулась на тело. А сам он чуть не прошел мимо.

Женщина привалилась к стволу, полузасыпанная снегом, она отгребала снег, пока хватало сил, но силы давно иссякли, и она просто лежала, уронив руки на землю, голова ее свисала немного набок. Сначала он подумал, что она мертва. Он присел перед ней на корточки и осторожно дотронулся до ее подбородка. Кожа была холодной, но женщина дышала. Тогда он чуть отодвинул ее от ствола и приподнял ей ноги. Ему смутно помнилось, что так следует сделать, если человек потерял сознание.

Через несколько мгновений женщина застонала и открыла глаза. Лицо у нее было белее снега.

– Живая, слава богу! – Ханс-Петер упал рядом с ней на колени.

Женщина облизала сухие губы, несколько раз сглотнула.

– Похоже, вы потеряли сознание, я нашел вас сидящей у ствола дерева.

– Я бежала... – хрипло сказала она, и тогда он увидел, что на ногах у нее кроссовки и она одета в спортивный костюм.

– Что случилось? Вы, должно быть, упали.

Она попыталась встать, он ухватил ее под руки и помог подняться.

– Осторожнее, а то снова упадете.

Она застонала, ступив на левую ногу. Медленно распрямилась, вцепившись в его куртку.

– Нога... вспомнила, я подвернула ногу.

– Стоять можете?

– Нет, не знаю...

– Возможно, это вывих.

– У меня она давно повреждена. Иногда подгибается. Я должна была об этом помнить.

– В больницу надо.

– Нет. Главное, до дома добраться.

Она была его возраста, может, чуть постарше. Голос у нее был высокий, девичий. Он подумал, что вряд ли сумеет дотащить ее на себе.

– Можно я за вас просто подержусь? – попросила она.

– Где вы живете?

– Подальше вон в ту сторону. Дом видно с моста.

Она обхватила его за шею, и они медленно двинулись вперед, она приволакивала ногу. Идти было очень неудобно. Каждый раз, когда поврежденная нога задевала за что-то, женщина шумно вздыхала.

– Если перелом, нужно срочно наложить гипс, – сказал он.

– Это не перелом.

– Откуда вы можете узнать?

– Я знаю.

– Наверное, мне следует... представиться. Ханс-Петер Бергман. Я живу в районе Хэссельбю Странд, а сюда просто на прогулку выбрался.

– Не очень-то прогулка удалась.

– Ничего.

– Меня зовут Жюстина Дальвик.

– Кристина?

– Нет, Жюстина.

Они дошли до каких-то построек и выгона, на котором паслись лошади. Лошади, покрытые промокшими попонами, проваливались копытами в снег и, казалось, мечтали вернуться в стойло.

– Постучимся и попросим, чтобы они в «скорую» позвонили?

– Ох, нет... как-то мелодраматично это...

В этот момент на крыльцо вышел мужчина. Равнодушно глянув в их сторону, он направился к машине, криво припаркованной у калитки.

– Эй! – закричал Ханс-Петер.

Мужчина остановился.

– Нам нужна помощь...

Тот подошел ближе и развел руками.

– Я плохо говорю по-шведски, – сказал он извиняющимся тоном.

– Вы могли бы подвезти нас?

– Подвезти?

– Да, это было бы очень любезно с вашей стороны. Дама повредила ногу. Она живет здесь, совсем недалеко.

* * *

В доме Жюстина сказала:

– Спасибо за помощь.

В том, как она произнесла эту фразу, угадывался какой-то подтекст, словно она хотела, чтобы он задержался.

– Я могу посмотреть вашу ногу, – предложил Ханс-Петер. – Я немного умею оказывать первую помощь, научился в армии.

– Хорошо. Если хотите, то... Пошли в кухню.

В кухне на краю раковины сидела большая птица. Она пила из миски воду.

– Надеюсь, не возражаете? – тихо спросила Жюстина.

– Что вы имеете в виду?

– Некоторые пугаются птицы.

– Ну, это немного необычно. Она ваша?

Жюстина кивнула.

Он расшнуровал ее кроссовки и сел напротив, положив ее ногу себе на колено.

– Не очень-то умно – устраивать пробежки в такой гололед.

Она покраснела и сухо ответила:

– Очевидно, так.

Нога у нее была забавной формы, с маленькими, слегка согнутыми пальцами. Он вспомнил, что где-то читал, что у мужчин пальцы плоские, а у женщин согнутые. Интересно почему, размышлял он.

Лодыжка уже опухла. Он осторожно покрутил стопу:

– Больно?

– Немного.

– Вроде не сломана. Я могу наложить повязку, если хотите.

– Спасибо. Наверху в моей спальне стоит тумбочка, а в ней есть всякие медикаменты. Там должен быть эластичный бинт. Думаю, не запутаетесь, в комнате всего одна кровать.

Он вышел в прихожую и поднялся по крутой лестнице. На стенах висели две афиши 40-х годов, застекленные и в рамках. Реклама пастилок от кашля. Наверху лестничная площадка выходила в большую комнату, полную книг. Он окинул взглядом корешки с названиями, но не осмелился задержаться подольше. Дверь в спальню была приоткрыта. Кровать аккуратно застелена, но пол весь в мусоре, повсюду перья и зерна. Казалось, прямо из пола проросла большая ветка. Он не сразу понял, что сук укреплен в подставку для елки. Видимо, птица обитала прямо тут, в спальне Жюстины.

– Нашли? – крикнула она из кухни.

– Где, говорите, тумбочка?

– Слева от окна, видите?

Он присел на корточки и открыл дверцу. Внутри теснились бутылочки и баночки, в глубине нашелся свернутый эластичный бинт. Он вытащил его и тут почувствовал, что не один в комнате. Птица была здесь, у него за спиной. Он обернулся. Птица сидела на своей ветке. Она издала скрежещущий крик. Ханс-Петер замер.

– Не бойтесь! – прокричала Жюстина снизу. – Она не тронет.

Птица уставилась на него одним глазом, поджав одну ногу и щелкая клювом. Хансу-Петеру стало не по себе. Не набросится ли эта тварь, если он пошевелится? Прикрыв лицо рукой, он вдоль стены пробрался к двери. Птица захлопала крыльями, однако осталась сидеть на ветке.

– Зачем вам эта птица? – спросил он после того, как забинтовал Жюстине ногу и согрел им обоим молока. Горячего молока он не пил с детства. Они перебрались в большую комнату с книгами. Он уже несколько раз сказал, что ему пора.

– Например, для компании.

– Но разве таким большим птицам не лучше жить на воле?

– Не получится. Он слишком зависит от человека. Если его выпустить, то он погибнет. Другие птицы его заклюют.

– А вы пытались?

Жюстина кивнула.

– Он взлетел на дуб. И вдруг все небо буквально наполнилось сороками. Они уже почти накинулись на него, но, к счастью, он слетел прямо ко мне на руки. После этого он боится даже, когда я окно открываю.

– А больше здесь никто не живет?

Она покачала головой.

В комнате тоже висели афиши в рамках – все та же реклама пастилок «Санди». Он указал на них и спросил, откуда они здесь.

– Мой отец – Свен Дальвик. Знаете, концерн «Санди».

Ханс-Петер не знал, и это ее странным образом обрадовало.

Он прошелся вдоль полок, рассматривая корешки книг.

– Любите читать? – спросила она.

– Да. В следующей жизни я стану букинистом.

– А в этой жизни чем занимаетесь?

– Я ночной портье.

– А мне кажется, из вас мог бы получиться хороший врач. Если вспомнить, какой шум подняли из-за моей ноги.

Он серьезно взглянул на нее:

– Там, на снегу, вы сидели как мертвая. Будто вас убили.

– Убили! С чего вы взяли?

– Ну так выглядело. Совсем как в кино.

– Ох...

– А если бы я там не проходил...

– Я бы вскоре очнулась. Со мной такое и раньше случалось. Нога подгибается, дикая боль, и я теряю сознание.

– Но отчего все?

– Когда-то, очень давно, я сломала ногу. Вот с тех пор и мучаюсь. Стараюсь ее разработать, бегаю. Но теперь-то уж придется отказаться от пробежек.

– Да уж, я тоже так думаю!

Он снова посмотрел на полки:

– Вы сами все эти книги купили?

Она рассмеялась коротким и немного презрительным смехом:

– Полагаете, я на это не способна?

– Я не то хотел сказать.

– Не извиняйтесь. Да, это мои книги. В этом доме только я любила читать.

– Вы давно здесь живете?

– Я здесь выросла.

– Ух ты... Я вижу, кстати, что у вас есть Бернард Маламуд. Знаете такого писателя?

– Что значит – знаете? Я его много лет назад прочла, мне понравилось, как он пишет. Мне кажется, у меня три или четыре его книги есть.

– Мне он тоже нравится. Правда, я только одну его книгу читал, «Помощник». Она меня всерьез зацепила.

– Можете взять почитать, если хотите.

Ханс-Петер обрадовался.

– Очень, очень хочу.

Дата добавления: 2015-10-16